Война на море 1812 года. Противостояние Соединенных Штатов и Великобритании во времена Наполеоновских войн

Глава I
Введение

Причины войны 1812 года. – Противоположные взгляды Америки и Британии на права нейтральных государств. – Права бывшей метрополии. – Невозможность избежать военных действий. – Объявление войны. – Общие черты противоборства. – Расовая принадлежность участников. – Договор о мире номинально оставляет ситуацию без изменений. – Но практически разрешает спор в нашу пользу в отношении морских прав. – Британский флот и его репутация до 1812 года. – Сравнение с другими европейскими флотами. – Британские и американские источники, цитируемые в настоящей работе

Точка зрения, которую исповедовала Великобритания в 1812 году в отношении прав воюющих и нейтральных сторон, была диаметрально противоположна позиции Соединенных Штатов. «Между Англией и Соединенными Штатами Америки, – пишет один британский автор, – дух вражды, вызванный главным образом насильственной вербовкой на военную службу британских моряков или моряков, якобы являющихся таковыми, с борта американских торговых судов, к сожалению, существовавшей за долгое время до войны». «Мы считаем, – продолжает он, – общепризнанным принципом публичного права, а также неоспоримым, что ни одна страна, кроме той, к которой подданный принадлежит, не может освободить его от его естественной верности государству в силу рождения, при условии что юрисдикция другого независимого государства не будет нарушена, каждая страна имеет право принуждать своих подданных к несению службы, где бы они ни находились, и ни одна нейтральная страна не обладает такой юрисдикцией над своими торговыми судами в открытом море, которая лишала бы воюющую страну права обыскивать их на предмет военной контрабанды или имущества или физических лиц ее противников. И если при осуществлении этого права воюющая сторона обнаружит на борту нейтрального судна подданного, отказавшегося от своей законной верности, нейтральная сторона не может иметь справедливого основания для отказа в его выдаче, особенно если окажется, что этот подданный является дезертиром с морской или сухопутной службы первого».

Доктрина Великобритании: «Когда-то был подданным – подданный навсегда». С другой стороны, Соединенные Штаты утверждали, что любой иностранец после пяти лет проживания на их территории и после соблюдения определенных формальностей становится одним из их граждан так же полно, как если бы он был уроженцем страны. Великобритания утверждала, что ее военные корабли имеют право обыскивать все нейтральные суда в поисках имущества и своих противников. Соединенные Штаты, противясь этому утверждению, заявляли, что «свободное судно является свободным товаром» и что, следовательно, их корабли в открытом море не должны подвергаться покушениям ни под каким предлогом. Наконец, британская система насильственной вербовки на военную службу^[5], посредством которой мужчин можно было насильно схватить и заставить служить в королевском военно-морском флоте, независимо от того, чего это стоило им самим, была отвратительна всем американским идеям.

Столь большие различия во взглядах двух народов порождали бесконечные трудности. Чтобы избежать насильственной вербовки на военную службу или по другим причинам, многие британские моряки поступили на службу под американским флагом, и если их требовали обратно, то вряд ли они или их американские товарищи по кораблю сильно колебались поклясться, что они вовсе не британцы или что они были натурализованы как американцы. Столь же вероятно, что американцы, прорывавшие блокаду, были виновны в большом мошенничестве и более или менее завуалированном лжесвидетельстве. Но обиды, нанесенные американцами, были ничтожны по сравнению с теми, что наносили им. Любое ни в чем не повинное торговое судно могло быть в любой момент конфисковано, и, когда его догонял британский крейсер с недоукомплектованной командой, оно обязательно лишалось большей части своего экипажа. Британские офицеры сами были судьями в отношении того, следует ли объявлять моряка уроженцем Америки или Британии, и их решение не подлежало обжалованию. Если у капитана была недоукомплектованная команда, то можно было не сомневаться, что он возьмет мужчину любой национальности. Обиды, нанесенные нашим соотечественникам-мореплавателям их попаданием на иностранные суда, явились основной причиной войны.

Были и другие недовольства, которые представил британский адмирал Кокрейн: «Наше обращение с ее (американскими) гражданами едва ли соответствовало национальным привилегиям, на которые получила право молодая республика. Несомненно, среди американского народа было много людей, которые мало заботились о федеральном правительстве, считали более выгодным нарушать международное право, чем его соблюдать, помогая и поддерживая нашего врага (Францию), и именно против этого и были преимущественно направлены усилия эскадры, однако способ, которым эта цель достигалась, едва ли был меньшим нарушением тех национальных законов, которые мы якобы блюли. Практика снятия английских (и американских) моряков с американских судов без учета безопасности мореплавания, когда суда лишались их рук, уже упоминалась. К этому можно добавить задержание судов, в отношении которых нельзя было установить ничего противоречащего международному нейтралитету, в результате чего их грузы были повреждены, принуждение их, только по подозрению, к следованию в порты, отличные от тех, в которые они направлялись, и вообще обращение с ними, как если бы они занимались контрабандой. Американским судам не разрешалось покидать английские порты без гарантии выгрузки их грузов в каком-либо другом британском или нейтральном порту». На ту же тему Джеймс пишет: «Когда из-за господства Англии на море Франция больше не могла торговать сама, Америка предложила свои услуги в качестве нейтральной стороны, чтобы торговать за нее, а американские купцы и их агенты в поступающей прибыли вскоре нашли компенсацию за все лжесвидетельство и мошенничество, необходимые для того, чтобы обмануть первую в правах воюющей стороны. Полученное таким образом высокое коммерческое значение Соединенных Штатов в сочетании со сходством языка и личным сходством на взгляд поверхностного наблюдателя между уроженцами Америки и Великобритании сделало первых главным, если не единственным, пострадавшими в результате осуществления права на обыск. Обязанные ростом и процветанием главным образом эмиграции из Европы, Соединенные Штаты всячески соблазняют иностранцев, в особенности британских моряков, которых они могут натурализовать с помощью особого, своего собственного процесса так же быстро, как доллар может менять хозяев, а готовый к подписанию и присяге чистый бланк может быть заполнен^[6]. Именно знание этого факта делает британских военно-морских офицеров, разыскивающих дезертиров со своей службы, такими суровыми в своих разысканиях и такими скептичными по отношению к американским клятвам и заверениям».

Последнее предложение в вышеизложенном высказывании Джеймса – это эвфемистический способ сказать, что всякий раз, когда британский капитан, в чьем экипаже не хватало людей, встречал американское судно, он насильственно вербовал на военную службу всю его команду, которую хотел, независимо от того, были они гражданами Соединенных Штатов или нет. Однако следует помнить, что единственная причина, по которой Великобритания причинила нам больше вреда, чем какая-либо другая держава, заключалась в том, что она была на это способна лучше других. Ни одно из ее действий не было более оскорбительным, чем миланский декрет Наполеона, которым было объявлено, что любое нейтральное судно, позволившее британскому крейсеру обыскать себя, должно считаться британским и законной добычей любого французского корабля. Французские фрегаты и каперы были очень склонны набрасываться на любое встреченное американское судно, и сдерживала их только память о жестоком отпоре, полученном ими в Вест-Индии во время квазивойны 1799–1800 годов. Что мы, несомненно, должны были сделать, так это принять даже предложенную конгрессом меру и объявить войну как Франции, так и Англии. А так мы избрали врагом того, кто нанес и еще сможет нанести нам самый большой вред.

Принципы, которые Соединенные Штаты отстаивали в 1812 году, теперь общепризнаны, а те, которые так упорно отстаивает Великобритания, не находят сторонников в цивилизованном мире. О том, что впоследствии сама Англия полностью приняла наши взгляды, красноречиво свидетельствовало ее сильное негодование, когда коммодор Уилкс, пользуясь правом розыска врагов своей страны, остановил нейтральный британский корабль «Трент», а аплодисменты, которыми этот поступок был встречен в Америке, довольно ясно доказывают другой факт, что за правое дело мы сражались не потому, что оно было правым, а потому, что согласовывалось с нашими собственными интересами. Мы боролись за «свободную торговлю и права моряков»: имея в виду под первым выражением свободу торговать повсюду без помех, вплоть до государства, с которой мы торговали, а под последним – что человек, оказавшийся в море, должен иметь такую же защиту, как и человек, остававшийся на суше. Номинально ни один из этих вопросов не был урегулирован и даже не упоминался в мирном договоре, но огромный рост репутации, которую приобрел наш флот во время войны, практически решил оба пункта в нашу пользу. Наши матросы приобрели слишком большую славу, чтобы кто-либо мог снова безнаказанно им досаждать.

При столь радикально отличающихся друг от друга взглядах на эти морские вопросы две страны не могли не вступить в конфликт. Мало того, что британские крейсеры докучали нашим торговым судам, но наконец один из них, 50-пушечный корабль «Леопард», атаковал американский фрегат «Чесапик», а последний был так сильно загружен, что не смог ответить ни единым выстрелом, в результате было убито или ранено около двадцати членов его экипажа и забрано четыре – один британец и три американца, объявленные дезертирами. За этот поступок были принесены извинения, но они не смогли восстановить гармонию между двумя странами. Вскоре после этого произошло еще одно сражение. Американский фрегат «Президент» коммодора Роджерса атаковал британский шлюп «Литл Белт» капитана Бингема и обменялся с ним одним или двумя бортовыми залпами – фрегат ушел безнаказанным, а шлюп едва не разлетелся на куски. Последовали взаимные обвинения, каждая сторона настаивала на нападении другой.

Когда Великобритания издала указы в Совете, запрещающие нашу торговлю с Францией, мы в ответ приняли закон об эмбарго, который вообще запретил нам торговать. Результатом такой череды инцидентов мог быть только один, и это была война. Соответственно, в июне 1812 года была объявлена война, и как борьба за права моряков велась она в основном в океане. Нам предстояло немало боев и на суше, в которых мы, как правило, оказывались побежденными. К войне мы почти не готовились, и результат был таким, какого можно было ожидать. Продлившись три унылых и лишенных событий года, война закончилась в 1815 году миром, который оставил ситуацию почти в том же состоянии, в каком ее застала война. На суше и на воде состязание принимало форму череды мелких действий, в которых слава, обретаемая победителем, редко затмевала позор, нанесенный побежденным. Ни одной из сторон не удалось сделать то, что она намеревалась. Американцы заявляли, что необходимо завоевать Канаду, но завоевание едва не произошло совсем наоборот. Британские писатели настаивали на том, чтобы смести американский флот с моря, но в процессе сметания он увеличился в четыре раза.

Когда Соединенные Штаты объявили войну, Великобритания напрягала все нервы и мускулы в смертельной схватке с самым грозным военным деспотизмом современности и была вынуждена доверить защиту своих канадских колоний лишь горстке регулярных войск, которым помогали пригодные для обороны местные. Но конгресс предоставил еще меньше обученных солдат и полагался на ополченцев. Последние проявляли свои боевые способности главным образом в дуэлях друг с другом и, как правило, проявляли осознанную робость всякий раз, когда необходимо было перейти границу и атаковать врага. Соответственно, кампания началась с бескровной капитуляции американского генерала перед гораздо более слабыми британскими силами, а продолжалась война так же, как и началась, мы терпели позор за позором, а потери, которые мы, в свою очередь, нанесли Великобритании, были настолько малы, что едва ли привлекли ее внимание. Наконец, сокрушив своего большего врага, Англия повернулась, чтобы сокрушить меньшего, и в свою очередь потерпела позорное поражение. К этому времени события постепенно привели к тому, что на нашей северной границе появилось небольшое количество солдат, которые под командованием Скотта и Брауна могли сражаться на равных с противостоявшими им войсками ветеранов, хотя и составлявшими часть того, что в ту пору, несомненно, было самой грозной боевой пехотой, которой обладало любое европейское государство. Сражения того периода борьбы отличались мастерством и непоколебимым мужеством, а также большими потерями, но количество комбатантов было так мало, что в Европе они считались бы простыми аванпостными стычками и в тот период колоссальных армий совершенно не привлекали внимания за границей.

Когда Великобритания всерьез обратила внимание на своего заокеанского врага и собрала в Канаде перед озером Шамплейн армию в 14 000 человек, предусмотрительность конгресса позволила противопоставить ей солдат, действительно столь же дисциплинированных и стойких и под таким же хорошим командованием, как и во всем мире, но насчитывавших всего несколько сотен человек, поддерживаемых более или менее некомпетентным ополчением. Только мастерство Макдоноу и бездарность сэра Джорджа Прево спасли нас от серьезной катастрофы, морское сражение сделало честь нашим морякам, но отступление британских сухопутных войск произошло по вине их командира, а не противников. Тем временем большой британский флот в Чесапике не добился большой славы уничтожением местных устричных лодок и сожжением нескольких фермерских домов, поэтому была произведена высадка армии, чтобы нанести решающий удар. В Бладенсбурге 5000 солдат британских регулярных войск, совершенно измученные жарой и усталостью, одним лишь своим видом испугали вдвое превосходящих численно американских ополченцев, размещенных на хороших позициях. Но единственным достигнутым успехом было сожжение общественных зданий Вашингтона, и этот результат имел сомнительную ценность. Затем был атакован Балтимор, и атака была отбита после того, как форты и корабли провели взаимный обстрел с незначительными результатами, которые обычно сопровождают этот зрелищный и безвредный вид войны.

Завершение противостояния ознаменовалось необыкновенной битвой за Новый Орлеан. Это было совершенно ненужное кровопролитие, поскольку уже был подписан мирный договор. Едва ли найдется другое противостояние современности, где побежденная сторона подверглась бы такой ужасной бойне, а победители вышли бы почти невредимыми. В полном согласии с остальной частью войны ополчение, до сих пор более чем бесполезное, должно было в этом случае одержать победу вопреки большому численному превосходству, и, кроме того, его блестящая победа не должна была иметь большого значения в своем влиянии на результат. В целом сухопутное противостояние, в котором мы, безусловно, должны были добиться успеха, сделало больше чести нашим противникам, нежели нам, несмотря на заслуги Скотта, Брауна и Джексона. Наш небольшой отряд регулярных войск и добровольцев справился превосходно, что касается ополчения, то Новый Орлеан доказал, что драться оно умеет отменно, а остальные сражения – что оно вообще не дралось.

В море, как выяснилось, обстоятельства были совершенно иными. Здесь у нас была небольшая, но очень боеспособная сила, хорошо построенные корабли, укомплектованные хорошо обученными людьми и под командованием способных и опытных офицеров. Подвиги нашего флота составляют тот момент истории, желание остановить который простительно любому американцу.

Таковы были причины, исход и общий характер войны. Теперь можно перейти к сравнению достоверности источников по этому вопросу. Упоминание о них уже было сделано в предисловии, но в этой связи представляется необходимым сделать более подробный разбор.

В конце противостояния подавляющее большинство писавших о нем историков были настолько злопамятны, что к их заявлениям следует относиться с осторожностью. Что касается основных фактов, я полагался, где это было возможно, на официальные доклады командующих офицеров, принимая каждый за авторитетный источник сведений о его собственных силах и потерях^[7]. Для всех британских побед у нас есть британские официальные донесения, которые почти точно совпадают в том, что касается фактов, а не мнений, с соответствующими американскими донесениями. В течение первого года британцы также публиковали официальные сводки о своих поражениях, которым в случае с «Герьером», «Македонским» и «Фроликом» я следовал так же внимательно, как и сводкам об американских победах. Последнее британское официальное донесение, извещающее о поражении, было в случае с «Явой», и это единственное донесение, которому я строго не следовал: тот факт, что после него больше ничего опубликовано не было, прискорбен сам по себе, а различные содержащиеся в нем противоречия создают впечатление подделки. Сопровождающий его отчет хирурга, безусловно, ложный. После 1812 года не было опубликовано ни одного донесения о поражении британского коммандера^[8], и я вынужден полагаться на различных британских историков, особенно Джеймса, о котором речь пойдет ниже.

Американские и британские историки, у которых мы иногда вынуждены черпать материалы, рассматривают войну с очень разных точек зрения, и их отчеты обычно расходятся. Каждый писатель, естественно, окрашивал дело так, чтобы оно выглядело благоприятным для его стороны. Иногда это делалось намеренно, а иногда нет. Нередки ошибки против стороны самого историка, как, например, когда британский автор Брентон говорит, что британский бриг «Пикок» имел 32 орудия вместо 24, а Лоссинг в своем «Полевом журнале войны 1812 года» допускает ту же ошибку относительно вооружения американского брига «Аргус». Ошибок подобного рода, конечно, следует остерегаться так же тщательно, как и любых других. Сообщения с чужих слов, такие как «было сказано», «заключенный на борту противоборствующего флота наблюдал», «американская (или британская) газета отметила такую-то и такую-то дату», конечно, должны быть отвергнуты. Существует любопытный параллелизм в ошибках с обеих сторон. Например, писавший в 1813 году американец мистер Лоу рассказывает, как 44-пушечная «Конституция» захватила 49-пушечный «Герьер», а британский лейтенант Лоу, писавший в 1880 году, рассказывает, как 18-пушечный «Пеликан» захватил 20-пушечный «Аргус». Каждый пишет правду, но не всю правду, потому что, несмотря на классификацию 44 и 18, победители несли соответственно 54 и 21 орудие более тяжелого металла, чем их противники. Такие ошибки, как правило, преднамеренные. Точно так же большинство американских писателей упоминают о победоносных действиях каперов, но не упоминают о тех, в которых они потерпели поражение, а британцы, в свою очередь, регистрируют каждую успешную экспедицию по «вырезанию», но полностью игнорируют те, которые закончились неблагоприятно. Другие ошибки возникают из-за искреннего незнания. Так, Джеймс, говоря об отражении атаки лодок «Эндимиона» «Невшателем», приписывает последнему команду в 120 человек, изначально она у него была больше, но на момент нападения в ней оставалось всего 40 человек. То же самое происходит, когда капитан «Пеликана» пишет, что офицеры «Аргуса» сообщают о потерях в 40, тогда как на самом деле они сообщали о 24 человеках или когда капитан Дакрес считал, что «Конституция» потеряла около 20 человек вместо 14. Капитаны американских канонерских лодок, рассказывая о боях с британскими фрегатами, неизменно сильно преувеличивали потери последних. Так что с обеих сторон имелись некоторые преднамеренные искажения или фальсификации, а также гораздо более многочисленный класс простых ошибок, возникающих в основном из-за неспособности увидеть более одной стороны вопроса.

Среди первых британских исследователей, писавших об этой войне, самым способным был Джеймс. Он полностью посвятил этому одно произведение, свои «Морские происшествия», и оно занимает большую часть тома VI его более обширной «Истории британского флота». Два других британских писателя, лейтенант Маршалл и капитан Брентон, писали о тех же событиях примерно в одно и то же время, но ни один из этих морских офицеров не произвел и половины столь ценной работы, как штатский Джеймс. Маршалл написал дюжину томов, каждый из которых содержал несколько десятков унылых панегириков или воспоминаний стольких же разных офицеров. Нет попытки наведения порядка, почти ничего о кораблях, орудиях или составе экипажей, и нет даже притязания на объективность, цель состояла в том, чтобы представить каждого англичанина в лучшем свете. Произведение аналогично многочисленным жизнеописаниям Декейтера, Бейнбриджа, Портера и т. д., появившимся в Соединенных Штатах примерно в то же время, и столь же ненадежно. Брентон написал гораздо лучшую и очень интересную книгу, по хорошему и связному плану и, видимо, с искренним желанием сказать правду. Он принимает британские официальные отчеты как не нуждающиеся в малейшем дополнении, точно так же, как Купер принимает американские официальные отчеты. Более серьезным недостатком является его неспособность быть точным. То, что эта неточность не является преднамеренной, доказывается тем фактом, что книга говорит как против его собственной стороны, так и против противников. Автор утверждает, например, что орудия эскадр Перри и Барклая «были примерно равны по количеству и весу», что на вооружении «Пикока» (британского) было 32 вместо 24 пушек, и недооценивает силу второго «Уоспа». Но грубые ошибки столь же плохи, когда они рассредоточены, как и когда они ограничены одной стороной, кроме того, игнорирование Брентоном всех деталей делает его малополезным.

Джеймс, как уже было сказано, является самым ценным источником о войне с точки зрения чисто британских дел. Он подробно вникает в детали и, очевидно, старательно выискивает собственные источники. Он ознакомился с корабельными журналами, отчетами Адмиралтейства, различными трактатами, всеми статьями «Газетт», приводит очень хорошо подобранные выдержки, выстроил свою работу в хронологическом порядке, различает офицеров, заслуживающих похвалы и заслуживающих порицания, и фактически пишет работу, с которой должен ознакомиться каждый, кто изучает военно-морские дела. Но, к сожалению, он поражен ненавистью к американцам, равносильной мономании. Он хочет выдвинуть против них как можно более сильное обвинение. О враждебности его работы можно судить по не слишком лестному отчету об образовании молодого американского мореплавания, который можно найти на с. 113 в томе VI его «Истории». На с. 153 он утверждает, что он «беспристрастный историк», и примерно за три строки до этого упоминается, что «американцам может быть удобно выдумывать любую ложь, какой бы неприкрытой она ни была, чтобы приписать себе доблести». На с. 419 он говорит, что капитану Портеру следует верить, «насколько это подтверждается доказательствами (единственный надежный способ, когда речь идет об американце)», – это слишком резкое осуждение правдивости всех соотечественников капитана Портера, похоже, указывает на то, что Джеймс, возможно, был не в том бесстрастном настроении, которое лучше всего подходит для написания истории. То, что он должен быть предвзятым в отношении отдельных капитанов, можно понять, но, когда он совершает бешеные нападки на американский народ в целом, он, как минимум, мешает американцу безоговорочно ему доверять. Его ошибочные заявления тем труднее опровергнуть, потому что они делаются настолько преднамеренно. Это не так, как в случае с Брентоном и Маршаллом, поскольку он действительно считает, что британского капитана невозможно победить, кроме как по какому-то извращенному особому провидению, ибо никто не говорит хуже, чем он, об определенных офицерах и экипажах. Писатель с несомненными способностями Джеймса должен был прекрасно понимать, что его утверждения во многих случаях были ложными, например когда он искажал донесение Хильяра о потерях Портера или искажал сравнительную силу флотов на озере Шамплейн.

Когда он говорит (с. 194), что капитан Бейнбридж хотел бежать с «Явы» и бежал бы, если бы ему не помешал совет его первого лейтенанта, англичанина-ренегата^[9], не имеет большого значения, было ли его заявление вызвано чрезмерной доверчивостью или мелкой подлостью, ибо независимо от того, ущербен ли его ум или его мораль, этого достаточно, чтобы сильно подорвать ценность других его «фактов». Опять же, когда Джеймс (с. 165) утверждает, что Декейтер убегал от «Македонского» до тех пор, пока из-за какого-то чудесного оптического обмана не принял его за 32-пушечный корабль, он просто сильно умаляет ценность своего рассказа. Когда американцы принимают на вооружение абордажные каски, он считает это убедительным доказательством того, что они страдают от острого приступа трусости. На с. 122 он говорит, что «если бы „Президент“, когда он столкнулся с „Бельвидерой“, плыл в одиночку, коммодор Роджерс гиперболизировал бы британский фрегат до линейного корабля и сделал бы все возможное, чтобы его избежать», это дает прекрасное представление о том, какое значение следует придавать различным другим анекдотам, которые он рассказывает о столь поносимом коммодоре Роджерсе.

Но всегда следует помнить, что, как бы ни был ненадежен Джеймс во всем, что относится исключительно к американцам, он ничем не хуже своих современников обеих национальностей. Неверные заявления Найлза в его «Еженедельном регистре» о британцах столь же вопиющи, а его информация о собственной стороне еще более ценна^[10]. Всякий мелкий американский писатель восторженно отзывался о «Нельсоновской победе над значительно превосходящими силами» Перри. Было объявлено, что «Конституция» оказалась в невыгодном положении, когда сражалась с «Герьером», и так до бесконечности. Но все эти писатели канули в Лету, и на их сочинения даже не ссылаются, тем более не верят. Джеймс, напротив, выпускал в свет издание за изданием, считался непререкаемым авторитетом в своей стране и большей части Европы и служил основой для всех последующих описаний британских авторов. От Элисона до лейтенанта Лоу почти каждое английское произведение, популярное или нет, в той мере, в какой оно касается войны, является просто «переработкой» произведений, написанных Джеймсом. Следствием этого стало то, что британские и американские рассказы поразительно несхожи. Один приписывает захват британских фрегатов просто тому факту, что их противники были «уменьшенными линейными кораблями», другой воздает всю славу «неустрашимому героизму» и т. д. матросов-янки.

Одна не очень похвальная черта первых американских военно-морских историков давала их соперникам большое преимущество. Цель первых состояла в демонстрации того, что «Конституция», например, одержала победу над равным противником, а точное описание сил показало обратное, поэтому они всегда избегали цифр и, таким образом, освобождали почву для осмотрительных искажений Джеймса. Даже критикуя его, они никогда не вдавались в подробности, ограничиваясь некоторым замечанием о «бросании» его цифр ему в лицо с «отвращением». Даже Купер, какой бы интересной ни была его работа, гораздо меньше вдавался в цифры, чем следовало бы, и, по-видимому, почти не обращал внимания на британские официальные донесения, которые, безусловно, следует воспринимать как равнозначные американским. Его комментарии к действиям в целом очень справедливы, книга не искажена злобой по отношению к британцам, но он определенно ошибается, приписывая, например, гибель «Чесапика» исключительно случайности, а гибель «Аргуса» только его слабости и т. д. Его склонность хвалить всех американских командиров может быть великодушна, но тем не менее несправедлива. Если сдача Декейтером «Президента» восхваляется хотя бы неявно, то защита «Эссекса» Портером едва ли может получить заслуженную награду. Нет никакого веса в похвале, дарованной Халлу, если похвала того же рода, но меньшей степени дарована Роджерсу. Очень жаль, что Купер не написал о Джеймсе критику, ибо никто не смог бы сделать ее более основательно. Но он никогда о нем не упоминает, кроме одного раза, говоря о флоте Барклая. По всей вероятности, это молчание вызвано явным презрением и уверенностью в том, что большинство замечаний Джеймса были ложными, но в результате очень многие иностранцы считают, что он уклонился от этой темы. Он редко приводит какие-либо данные, с помощью которых можно было бы опровергнуть утверждения Джеймса, и именно по этой причине я был вынужден очень полно критиковать работу последнего. Однако многие замечания Джеймса не поддаются критике из-за их случайного характера, например когда он заявляет, что американские гардемарины были в основном капитанами и помощниками капитанов торговых судов, и не приводит ни одного доказательства в поддержку этого утверждения. Почти так же верно было бы утверждать, что британские гардемарины большей частью были бывшими профессиональными боксерами, и столько же труда потребовалось бы, чтобы это опровергнуть. В других случаях его слова говорят сами за себя, как, например, там, где он утверждает (с. 155), что треть американских моряков по количеству и половина по эффективности в действительности были британцами. То есть из 450 человек на борту «Конституции», когда она сражалась с «Явой», 150 были британцами, а оставшиеся 300 могли быть с равным успехом заменены еще 150 британцами. Таким образом, совсем немного логики приводит к результату, к которому Джеймс определенно не собирался приходить, а именно что 300 британцев во главе с американскими офицерами могли легко и сравнительно безнаказанно победить 400 британцев во главе со своими офицерами. Он также забывает, что целое состоит из суммы частного. Он объясняет победы американцев, заявляя (с. 280), что им посчастливилось встретить фрегаты и бриги с неумелыми артиллеристами или скверными экипажами, он также скрупулезно показывает, что «Македонским» руководили некомпетентно, «Пикоком» командовал простой солдафон, экипаж «Эйвона» был неопытным, слабым и неумелым, «Явы» – чрезвычайно низкого качества, и приводит многое другое в том же духе. Теперь американцы сразились в единоборстве с тремя фрегатами и семью шлюпами, а когда встречается целых десять судов, весьма вероятно, что они представляют собой средний уровень, так что критика Джеймса, будь она верна, просто показывает, что средний британский корабль был очень склонен иметь некомпетентного капитана или неквалифицированную команду. Эти недостатки не ощущались, когда они противостояли флотам, в которых наличествовали в еще большей степени, но стали очевидными, когда столкнулись с державой, несколько офицеров которой почти в совершенстве знали, как играть свои роли, и, что не менее важно, знали, как составить первоклассные экипажи из того, что уже было хорошим сырьем. Наконец, значительная часть оскорблений Джеймса в отношении американцев в достаточной мере опровергает сама себя, и, возможно, метод презрительного игнорирования Купера был лучшим, но не будет никакого вреда, если мы посвятим немного места комментариям о нем.