День чёрной собаки

в прошлом году

Чувство настоящего дома.

Неповторимое ощущение самого настоящего дома. Главного в жизни.

– Я вас помню, – тихо произнесла Ада, держа фарфоровую чашку и блюдце на уровне глаз. – Я вас помню, дорогие мои, и очень вас люблю.

И улыбнулась. Улыбнулась грустно, но без тоски, потому что время тоски закончилось – осталась только лёгкая грусть.

– Я вас помню, – повторила молодая женщина и сделала маленький глоток горячего травяного чая.

Вернула чашку на стол и закуталась в плед. Октябрь в этом году выдался необычайно тёплым, но сидеть на открытой террасе без пледа Ада не рискнула. Закуталась плотнее и подвинула блюдце с чашкой ближе к краю стола.

И вновь им улыбнулась.

Мама всегда хотела, чтобы в их доме был фамильный сервиз. Фарфоровый. Настоящий чайный сервиз на шесть персон. Лучше, конечно, на двенадцать, но можно и на шесть. Сделанный только для них и обязательно – с гербом. Или с вензелем. Папа посмеивался, говорил: «Ну, что ты, мы ведь не графы, даже не бароны. Да и фамилия не самая дворянская – Кожины. Зачем?» Но мама очень хотела, и на пятнадцатую годовщину свадьбы папа сделал ей желанный подарок. Сервиз действительно получился красивым: папа выбрал фарфор приятного кремового оттенка, на котором восхитительно смотрелся изящный, выполненный серебром вензель. Не герб, тут папа проявил твёрдость, но вензель, в центре которого красовалась буква «К». Мама была счастлива и радовалась подарку, как ребёнок. Ада – тоже. Сначала. А потом она услышала… случайно… и не в тот, конечно, день, а много позже, спустя год, а то и два… услышала обрывок разговора. Родители завели речь о сервизе – случайно, – и папа ответил, что поскольку у них растёт дочка, то через некоторое время фамильный сервиз потеряет своё значение.

«Если только фамилия её мужа не будет начинаться на “К”».

«Ада не станет выбирать мужа по первой букве фамилии», – рассмеялась в ответ мама.

«Я знаю», – сказал папа, и на этом разговор окончился.

И отношения Ады с сервизом тоже закончились. Она больше им не восхищалась, не замирала, любуясь и ощущая себя графиней или на худой конец баронессой, он стал для неё просто «ещё одним набором предметов» из посудного шкафа. А после того как родители погибли в автокатастрофе, Ада увезла сервиз из их большой квартиры на дальнюю дачу – в «Сухари». Но не выбросила, даже подумать не могла выбросить. Увезла из квартиры, чтобы часто не попадался на глаза, но здесь чай пила только из него. Потому что здесь, на даче, она по-прежнему оставалась той самой Адой Кожиной. И навсегда останется.

Потому что не могла представить мужчину, который сумеет уговорить её сменить фамилию.

Она поднесла чашку к губам, сделала глоток и поняла, что, задумавшись, потеряла счёт времени: прошло не менее пятнадцати, а то и двадцати минут, поскольку чай из обжигающе-горячего превратился в ледяной, а вечерняя тьма окончательно захватила власть над миром: ельник потемнел, мрачной массой нависнув над участком Ады и резко выделяясь на фоне неба, освещённого ещё не поднявшейся полной луной. А настенные светильники, которые она включила, выйдя на террасу – просто так, чтобы «потом не вставать», – изо всех сил боролись с подступившей тьмой, с трудом удерживая за собой террасу.

Их свет таранит мрак, но не может ничего поделать с окутавшей посёлок тишиной.

С тишиной, пришедшей из самого сердца угрюмого ельника.

Участок Ады располагался на краю посёлка, и его дальняя сторона примыкала к общему забору, в котором папа прорезал калитку. Сплошной кирпичный забор был высоким – трёхметровым, а калитка – маленькой, с красивой резной ручкой. Вокруг неё густо росла сирень, и в детстве калитка казалась Аде дверью в волшебную страну. Ощущение усиливали высокие ели, плотной стеной подступающие к забору с той стороны. Теоретически их нужно было проредить, но сначала не подумали, а потом стало поздно – участки облагородили, и как безопасно валить на них вековые ели, никто не понимал – поэтому теперь северная и восточная стороны посёлка вгрызались в нетронутую чащу.

В царство леших и ведьм…

В волшебную страну, которую Ада сначала побаивалась, потом привыкла и не испытывала никакого беспокойства, слушая тишину, идущую из мрачного ельника. Наоборот – с наслаждением погружалась в неё, отдыхая от городского шума. Но при этом никогда не растворялась в ней полностью, всегда оставалась настороже, потому что знала точно, что тишина способна обмануть, а ведьма ближе, чем кажется.

Всё тёмное ближе, чем кажется…

И не всегда от него можно спастись. Не всегда тебе могут помочь спастись.

Ада взяла чашку двумя пальцами, подняла, но вспомнила, что чай остыл, вздохнула и вернула на блюдце.

«Интересно, Руслик пил здесь чай? Сидя, как я сейчас, на террасе и разглядывая тёмный лес? На террасе он, конечно же, сидел, но вряд ли пил чай…»

Вспомнив, сколько пустых бутылок из-под коньяка и водки ей пришлось вывезти из дома, Ада грустно улыбнулась. И бросила взгляд на соседний дом. Затем поднялась, медленно направилась к двери, но прежде, чем войти внутрь, не удержалась и провела рукой по раме большого, во всю стену, окна.

Дом…

Он вызывал у молодой женщины абсолютно противоположные чувства: непреодолимое влечение и яростное отторжение. Хотелось от него избавиться, но она последовательно отвергла три необычайно выгодных предложения о покупке. Хотела никогда в него не возвращаться, но обязательно появлялась в октябре и непредсказуемо – в течение года. Могла месяцами о нём не вспоминать, а затем неожиданно сорваться и примчаться в «Сухари» на неделю, а то и две. И просто быть здесь.

Или приехать на выходные…

Потому и не продавала: в деньгах Ада не нуждалась, зато прекрасно знала, что когда её в очередной раз «дёрнет», она приедет в «Сухари», вбежит в дом, если дверь будет заперта – влезет в окно, – и останется внутри столько, сколько будет нужно, не обращая внимания на живущих в нём людей. Примчится, чтобы успокоиться, чтобы наполниться домом, наесться им так, чтобы захотелось бежать прочь. Из дома, в котором всё настолько знакомо и любимо, что кажется чужим, в котором пахнет так, как нигде больше. В котором сами собой появлялись воспоминания, которые Ада ненавидела. Без которых она не была собой. Из дома, в котором ей хотелось счастливо улыбаться и кричать от безысходности. В какие-то мгновения – отчаянно громко, зажимая уши руками, рыдая навзрыд, кричать, вкладывая в крик всю себя.

И Ада закричала – отчаянно громко, сквозь слёзы, вкладывая в крик всю себя.

И проснулась. И сразу посмотрела на часы.

02:45.

И только затем поняла, что проснулась от собственного крика.

Но откуда взялся крик, не поняла – плохой сон ушёл, память о нём глубоко нырнула в ночную тьму и утащила с собой неприятные ощущения. Ада сладко потянулась, намереваясь продолжить спать. И неожиданно подумала, что только здесь, в старом доме из детства, просыпаясь ночью, она сразу понимала, где находится: и в родительской квартире, и в нынешней, и в особняке на Рублёвке у Ады случались мгновения замешательства, и требовалось время, чтобы осознать себя. Здесь – никогда. Возможно, потому, что только этот дом, в который её тянуло и из которого хотелось бежать, она воспринимала своим. А остальные – нет. В этом доме она ориентировалась даже в темноте, а в остальных – нет. И ощущение не поменялось даже после того, как из своей комнаты Ада перебралась в большую родительскую спальню.

«Как я здесь оказалась?»

Ада посмотрела на тёмный потолок и поняла, что совершенно не помнит, как ложилась спать. Последнее отчётливое воспоминание – она выключает светильники, погружая террасу во тьму.

«Что я делала дальше?»

В обычном случае – помыть посуду, подняться к себе, принять быстрый душ, почистить зубы и лечь спать. Судя по надетой пижаме и ощущениям – все пункты выполнены, но ни один из них не отложился в памяти.

«Мои действия настолько однообразны, что мозг не считает нужным их запоминать?»

Ада поднялась с кровати и посмотрела на часы:

02:45.

Накинула халат, улыбнулась отражению в большом трюмо – Ада себе нравилась, – вышла из спальни и спустилась на первый этаж. В темноте. Во-первых, чтобы глаза не привыкли к яркому свету, иначе потом придётся ворочаться в постели не меньше часа. Во-вторых, зачем свет, если знаешь каждую ступеньку? Каждый угол? Кроме того, разошлись дождливые тучи, и набравшая силу Луна яростно лупила в окна, превращая ночь в вечер.

Ада не стала включать свет, но на третьей снизу ступеньке остановилась и замерла, затаив дыхание. Что-то было не так. Ада не могла определить, что именно не так, но была абсолютно уверена в том, что в доме что-то не так. И не могла проигнорировать это чувство.

«Почему я проснулась? Захотела пить? Но раньше я никогда из-за этого не просыпалась. Могла встать с жутко пересохшим ртом, но никогда не просыпалась от жажды. Почему я проснулась?»

Не замёрзла. В туалет не хотелось. Тогда почему?

Отсутствие ответа мешало сделать следующий шаг. Ада продолжила стоять на третьей снизу ступеньке, пристально разглядывая тёмный холл, и наконец заметила, что большая люстра исчезла, а вместо неё на длинном проводе висит… мусорный мешок? чёрный рюкзак? куль, свёрнутый из тёмной обёрточной бумаги? Кто-то убрал люстру, повесив на её место это… в этот момент глаза окончательно привыкли к темноте, и Ада поняла, что видит.

И закричала.

Потому что на длинном проводе мерно покачивался не мешок, не куль, не рюкзак, а мёртвая чёрная собака. Крупная чёрная собака, имя которой Ада будет помнить всю жизнь. Лапы сведены судорогой, пасть оскалена, чёрные глаза смотрят на молодую женщину, которая… которая несколько секунд стояла неподвижно, хватая открытым ртом воздух, а затем закричала. Закричала бешено. Закричала от ужаса и боли.

Закричала так сильно, что проснулась.

И сразу посмотрела на часы.

02:45.

Накинула халат, улыбнулась отражению в большом трюмо – Ада себе нравилась, – вышла из спальни и спустилась на первый этаж. В темноте. Во-первых, чтобы глаза не привыкли к яркому свету, иначе потом придётся ворочаться в постели не меньше часа. Во-вторых, зачем свет, если знаешь каждую ступеньку? Каждый угол? Кроме того, разошлись дождливые тучи, и набравшая силу Луна яростно лупила в окна, превращая ночь в вечер.

Ада не стала включать свет, поэтому двигалась неспешно. Спустилась со второго этажа, прошла на кухню, взяла с сушки бокал, налила воды из-под крана, сделала глоток и задумалась: «Почему я проснулась? Захотела пить? Но раньше я никогда из-за этого не просыпалась. Могла встать с жутко пересохшим ртом, но никогда не просыпалась от жажды. Почему я проснулась?»

Не замёрзла. В туалет не хотелось. Тогда почему?

Тучи снова захватили небо и спрятали полную Луну, поменяв её свет на свой дождь. На очень сильный дождь, который даже не шёл, а лил: мягкая крыша глушила шум, скрывая истинную мощь ливня, но когда Ада подошла к большому окну на террасу, до неё долетели звонкие удары по плитке, стульям, столику и чайной чашке из фамильного сервиза, которую она позабыла забрать. Чашка успела до краёв наполниться дождевой водой, и, увидев её, Ада захотела пить. Неистово захотела. До дрожи в пальцах. До спазмов в горле. До животной жадности и готовности драться за каждую каплю вожделенной влаги.

«Пить!»

Ада прикоснулась к ручке, собираясь распахнуть дверь и скорее добраться до чашки с дождевой водой, как вдруг увидела, что сидящая за столом старуха медленно подняла чашку – двумя пальцами, чопорно отставив мизинец, – и сделала большой глоток.

«Нет!»

У ног старухи сидела большая чёрная собака. Сидела неподвижно, как мёртвая.

«Нет!»

У Ады не было сил кричать – горло поржавело от сухости, а язык до крови царапал нёбо.

Старуха повернула голову, презрительно улыбнулась и вылила остатки воды на пол, по которому весело били крупные капли ночного ливня. И засмеялась, глядя молодой женщине в глаза. Засмеялась злым, каркающим смехом, заставив Аду закричать…

И проснуться.

02:45

Трясёт.

Большая спальня её старого дома.

Трясёт.

Накидывать халат не стала – в комнате тепло и сухо, несмотря на приоткрытое окно и пошедший дождь. Несильный. Под шелест которого должно замечательно спаться. Посидела немного, вздрагивая всем телом и глядя на своё отражение в большом трюмо, криво улыбнулась и сказала:

– Похоже, без этого не обойтись. – Взяла телефон, набрала номер, а услышав заспанный голос тихо произнесла: – Илья, ты очень-очень нужен.

///

Без четверти три. Чудесное время, чтобы вернуться в кровать, выкинуть из головы неожиданный звонок и попытаться вернуться в чудесное состояние убаюканности шуршащим за окном дождём. Сладко доспать до положенного часа и лишь тогда вернуться к делам.

Очень хотелось спать.

Домой Илья вернулся уставшим, как собака: днём у него состоялись две серьёзные встречи, которые не получилось развести на разные даты, за ними последовало долгое совещание у вице-президента, а потом Илья поехал в фитнесклуб и слегка перестарался на тренажёрах. В результате едва добрёл до кровати и мгновенно уснул. И сейчас с удовольствием бы повторил последнюю часть программы, но звонок разбудил Галю.

И разбудил, и разозлил.

Жена дождалась, когда Илья закончит разговор, вышла из спальни и холодно поинтересовалась:

– Это была она?

Отрицать не имело смысла.

– Да, – кивнул Бархин, надеясь, что затягивать скандал Галя не станет. Наверняка же тоже хочет спать.

– Чего хотела?

– Помощи.

– У неё муж есть.

– Я знаю.

– Муж о ней не заботится?

– Заботится, – убито произнёс Бархин, хотя не был уверен в точности ответа.

– Тогда почему она звонит тебе? Да ещё среди ночи?

– Ты знаешь почему.

– А ты знаешь, что мне это не нравится.

– А ты знаешь, что Ада и Платон – мои старые друзья, часть моей жизни, и я…

– Я не собираюсь тебя делить. Я хочу получить всё.

– Ты получаешь всё.

– Этот звонок означает, что не всё, – жёстко произнесла Галя. – И если такие звонки будут продолжаться, мне придётся поставить вопрос ребром: или я, или она. Пусть о ней заботится муж. Почему ты готов терпеть подобные выходки, да ещё мчаться к ней на помощь?

Илья помолчал, после чего угрюмо произнёс:

– Она наркоманка.

15 июля, пятница

Вербин не разбирался в архитектуре, ни в современной, ни в классической, тем не менее полученные в школе знания позволяли ему не только щеголять общеизвестными, получившими широкое хождение в народе словами «ампир» и «барокко», но и понимать что они означают, мог отличить готический собор от романского и не путал модерн с конструктивизмом. В повседневной жизни Вербин этими знаниями пользовался редко и, проходя по московским улицам, никогда не шептал: «Посмотрите на этот изумительный образец классицизма!» или: «Какой чудесный особняк в русском стиле!». Однако здания, выстроенные в монументальном «сталинском ампире», подмечал всегда. Изящные и в то же время величественные, они не бросались в глаза, но привлекали внимание подобно человеку в дорогом, пошитом на заказ костюме, стоящему среди завсегдатаев магазинов готового платья: вроде тоже брюки, тоже пиджак, но качество и стиль видны невооружённым глазом. В зданиях «сталинского ампира» высокий стиль чувствуется в каждом камне, в каждой линии, и шестиэтажный дом на Петровке не был исключением.

Когда-то здесь располагалось подворье князей Щербатовых, древнего, внесённого в Бархатную книгу рода потомков самого Рюрика. Затем участок выкупили военные и устроили на нём казармы, названные Петровскими, после революции 1917 года казармы передали московской милиции, а в пятидесятых годах ХХ века здание перестроили, придав современный, известный всем горожанам вид. Вербин бывал в нём почти каждый день, и уж точно – каждый рабочий день, и в отличие от большинства коллег не переставал замечать само здание, любоваться его массивной самодостаточностью. И ещё Вербин иногда ловил себя на мысли, что стены монументального дома наполняют его уверенностью, молча убеждая, что любое дело будет обязательно раскрыто. Пусть даже оно начинается так неприятно, как нынешнее.

– Он наркоман? – громко предположил следователь Анзоров, полный брюнет с большой родинкой на левой щеке, заявившийся на Петровку в форме сотрудника СК^[3].

– Почему вы так решили? – дипломатично осведомился Шиповник.

– А как ещё можно это объяснить? – Следователь кивнул на монитор, на котором застыли последние кадры видеоролика. – Или наркоман, или сумасшедший.

Отдельного кабинета у Шиповника не было, подполковник делил большую комнату с Вербиным, Колывановым и Зарубиным, который сейчас наслаждался заслуженным отдыхом у тёплого моря. А с гостем полицейские встретились в комнате для совещаний, удобной и для разговора, и для предоставления информации: здесь были и проектор, и большой монитор, и доска… другими словами, всё необходимое и даже чуть больше. И разумеется, намного удобнее, чем в их кабинете.

– Для сумасшедшего он слишком умный, – негромко заметил Вербин.

Негромко, но Анзоров услышал, повернулся к подавшему голос оперативнику и почти нравоучительно сообщил:

– Страна у нас такая: даже среди сумасшедших дураков нет.

Судя по выражению лица, следователь ждал, что над шуткой посмеются. Вместо этого Вербин поинтересовался:

– А где они?

– Кто? – не понял Анзоров.

– Дураки.

– В других местах.

– На дорогах, – буркнул Колыванов.

Следователь поджал губы, но промолчал, поскольку формально придраться было не к чему. Зато укоризненно посмотрел на Шиповника, словно говоря: «Так вы встречаете гостей? Нехорошо…» Подполковник намёк понял и призвал оперов к порядку:

– Есть что сказать по существу?

– Не наркоман и не сумасшедший, – быстро ответил Вербин. – То есть с головой у него не всё в порядке, раз он такое устроил, но внешне это абсолютно здоровый и очень умный человек.

– Скоро пришлют психологический портрет – я попросил ускорить его, и мы будем иметь более полное представление о том, кого ищем, – произнёс следователь, не глядя на Феликса.

На этот раз Вербин промолчал. И сказал себе, что мог бы и в прошлый раз не выпендриваться – повод отсутствовал.

Анзоров был назначенным на расследование «важняком», формально – руководителем группы и имел полное право не приезжать на Петровку, а вызвать оперов к себе. Но приехал и даже не опоздал, не заставил себя ждать, что некоторые его коллеги практиковали, ну а что шутка получилась дурацкой, так тут ничего не поделаешь – не всем дано умение смешить людей.

– Психологический портрет, составленный на основе преступления и видео, будет к концу дня.

– Так быстро? – вежливо удивился Колыванов.

– Привыкайте, – отрывисто ответил Анзоров. – Уверен, вы слышали, что расследование взял под личный контроль наш руководитель. А это, в свою очередь, означает, что преступника мы должны задержать как можно быстрее, для чего будут созданы все условия. Полный, так сказать, приоритет.

– All inclusive, только на работе.

– Именно.

И благодарить за это следовало убийцу, точнее, его гордыню. Или его хитрый план. Другими словами, неважно, для чего появилось дерзкое, жёсткое и весьма откровенное видео, – внимание к преступлению оно привлекло повышенное, и именно с его просмотра началось сегодняшнее совещание.

Ролик появился повсюду, его выложили многие известные блогеры и телеграм-каналы и бессчётное количество обычных пользователей. Через полчаса о нём заговорили на крупнейших новостных сайтах, и Сеть загудела. Сообщения о вчерашнем убийстве прошли «обычным порядком», то есть оно осталось незамеченным широкой публикой: прессслужба городского управления, не вдаваясь в подробности, сообщила об обнаружении «тела с признаками насильственной смерти». Пара журналистов проявила интерес и получила ответ, что «найден труп молодой женщины, проводится расследование», чем и удовлетворились. Однако убийца не оставил полицейским шанса на спокойную жизнь, а откровенные кадры, талантливый монтаж и жёсткий текст заставили Москву вздрогнуть. А после недвусмысленного обещания продолжить убийства у жителей появились вопросы к властям. Люди забеспокоились и захотели, чтобы власть продемонстрировала умение решать проблемы, и власть взялась за дело.

– Мой телефон у вас есть – звоните по любому вопросу: ускорить проведение экспертизы, получить ордер – что угодно. В любое время, даже ночью – я буду доступен круглосуточно.

– И судью ночью поднимете?

– И судью ночью подниму, – подтвердил Анзоров. – Договорённости есть. Ещё вопросы?

Колыванов кивнул, показывая, что вполне удовлетворён, и перевёл взгляд на Вербина. Феликс промолчал.

– Вот и хорошо. – Анзоров потёр висок пальцами левой руки. – Теперь давайте сосредоточимся на Кровососе.

Он демонстративно использовал придуманную в Сети кличку, дав понять, что теперь убийцу следует называть так, и передал ведение совещания Шиповнику. Что было и логично, и ожидаемо, поскольку именно полицейским предстояло вести оперативную работу.

– Я собирался начать с анализа видео, но он ещё не готов, – громко произнёс Шиповник, и его уверенный голос заставил подчинённых подтянуться. – Поэтому начнём с автомобиля. – И посмотрел на пятого участника совещания – капитана Барабанова, представляющего группу окружного управления, работающую по делу. – У вас есть что рассказать?

– Так точно.

– Мы вас слушаем.

На эту работу ребята из округа потратили всю ночь: просмотрели муниципальные видеокамеры, отследили путь «заряженной» машины, и теперь Барабанов готовился подробно рассказать, что было выяснено. Он вывел на экран проектора карту и, за неимением указки, которая куда-то подевалась, взял в руки авторучку.

– BMW третьей модели, взята в аренду в двадцать сорок три на Люблинской улице.

– На чей аккаунт? – тут же спросил Анзоров.

– На фейковый, – ответил за Барабанова Вербин.

– Уже проверили?

– Ночью.

– Уговорили каршеринговую фирму помочь?

– Нас учили быть убедительными.

– Молодцы, – одобрил следователь. И вернулся к Барабанову: – Продолжайте.

– Когда автомобиль брали в аренду, он находился вне зоны действия видеокамер, поэтому мы не можем с уверенностью сказать, кто им управлял. Сейчас продолжается изучение пешеходов – пытаемся вычислить, кто мог сесть в BMW, и в том числе просматриваем камеры коммерческих фирм, но когда будет результат и будет ли он, сказать затрудняюсь.

Пешеходы – не машины, их проследить сложнее. Выборку подозреваемых оперативники составят, но сколько на это понадобится времени? И сколько уйдёт на проверку? Непредсказуемо.

– Я предлагаю считать, что машину взял Кровосос и все последующие действия совершал он же.

– Принимается, – согласился Шиповник.

Анзоров промолчал. Барабанов расценил его молчание как знак согласия и после короткой паузы продолжил:

– Арендовав машину, Кровосос направился на улицу Верхние Поля, где остановился на девятнадцать минут. Двигатель выключил, но в режим ожидания машину не переводил – она была нужна ему открытой.

– То есть мы знаем место, где Кровосос «зарядил» каршеринг? – уточнил Анзоров.

– Так точно.

– Нужно его немедленно отработать.

– Наши сотрудники уже там.

– А ваши? – Следователь посмотрел на подполковника.

– Поедут после совещания, – пообещал Шиповник.

Вербин и Колыванов переглянулись.

Барабанов же вернулся к докладу.

– После остановки Кровосос не стал возвращаться на Люблинскую улицу, а по Краснодонской и Волжскому бульвару доехал до Волгоградского проспекта и оставил BMW неподалёку от станции метро «Кузьминки». С утра наши сотрудники ещё раз осмотрели территорию, но, к сожалению, лишь подтвердили вчерашний вывод: видеокамер вокруг мало и по тем записям, которыми мы располагаем, идентифицировать преступника не представляется возможным.

– Найдём и без видеокамер, – пообещал следователь, чем вновь заставил петровских оперов переглянуться – они знали, кто будет искать. – Итак, Кровосос вышел из «заряженной» BMW… и куда делся?

– Пересел в другую машину, – доложил Вербин прежде, чем Барабанов успел пожать плечами. – Разрешите продолжить доклад?

– Конечно.

Феликс подошёл к карте.

– Завершив аренду, Кровосос тут же взял находившийся неподалёку «Hyundai Solaris», принадлежащий той же каршеринговой компании. Причём арендовал «Hyundai» на тот же самый фейковый аккаунт.

– Смелый шаг, – оценил Анзоров.

– Нет, – не согласился Феликс. – Кровосос располагал большим запасом времени и мог себе позволить использовать тот же аккаунт. – Ответа Вербин не ждал. – Кровосос завёл двигатель, но с места не трогался до тех пор, пока не поехала BMW.

– То есть BMW находилась в прямой видимости преступника?

– Совершенно верно, – подтвердил Вербин. – А через две минуты после начала движения в дежурную часть поступило сообщение о трупе в багажнике BMW.

– Кровосос не собирался долго кататься, – сделал вывод Анзоров.

– Мы сравнили пути следования BMW и «Hyundai», – взял слово Колыванов. – Кровосос аккуратно держался позади, а когда патрульные блокировали BMW – остановился примерно в сотне метров позади и, видимо, начал съёмку. Часть кадров он использовал в выложенном в Сеть видео.

– Жаль, что на него не обратили внимания, – вздохнул Анзоров.

– Никто не мог предположить, что убийца поведёт себя с такой наглостью.

– Кроме того, сотрудники очень серьёзно отнеслись к сообщению о трупе и предполагали, что убийца находится в BMW, – защитил патрульных Барабанов.

– Кстати о сообщении, – неожиданно произнёс Анзоров. – У вас есть его запись?

– Конечно.

– Давайте прослушаем.

Спорить Шиповник не стал: открыл ноутбук и запустил файл.

«Представьтесь, пожалуйста».

«Я видел, как мужчина грузил в багажник машины труп! Самый настоящий труп! Он вынес его через чёрный ход, но я видел».

«Назовите себя».

«Это здесь, недалеко от метро «Кузьминки»… Он засунул труп в багажник каршеринга! BMW 229… едет по Волгоградскому проспекту в сторону области… у вас есть патрульные? Я видел труп!»

– Достаточно, – сказал Анзоров. Дождался, когда Шиповник выключит звук и продолжил: – Я только сейчас сообразил, что голос изменён так же, как на видео.

– Позвонив в дежурную часть, Кровосос включил заготовленную запись.

– Предусмотрительный.

– Я могу продолжать? – осведомился Колыванов.

– Да, конечно, – кивнул Шиповник.

– Сняв, как наши сотрудники открыли багажник, Кровосос вернулся на Верхние Поля, оставил «Hyundai» и, по всей видимости, пересел в свой автомобиль.

– «Hyundai» успели арендовать? – быстро спросил следователь.

– К счастью, нет. Машина уже у нас, с ней плотно работают эксперты.

– BMW он «зарядил» там же? На Верхних Полях?

– Мы считаем, что да.

– А что там? Ангар? Гараж?

– Там просто довольно дикое место, – поморщился Вербин. – Съезд с дороги на грунтовку и разломанный забор. В здравом уме никто туда не сунется, поэтому убийца чувствовал себя уверенно.

– И никаких видеокамер поблизости? – догадался Анзоров.

– Ни одной, – подтвердил Феликс.

– То есть мы можем лишь догадываться на какой машине Кровосос уехал с Верхних Полей?

– Попробуем вычислить, – пообещал Барабанов. – Времени это займёт много, но шанс есть.

– На этой машине Кровосос привёз тело, она для него удобна, и, скорее всего, на ней же он поедет в следующий раз.

«Поедет в следующий раз…»

Простое и логичное замечание вызвало довольно долгую паузу, во время которой каждый сполна оценил, что означает «в следующий раз», и почувствовал желание до «следующего раза» не доводить. Но одного желания мало, а зацепиться детективам было не за что.

– Каковы предварительные выводы?

– С точки зрения логистики преступление подготовлено прекрасно, – тут же ответил Вербин. – Действовал Кровосос продуманно, хладнокровно и пока, как мне кажется, не допустил ни одной ошибки.

– То, что он пошёл на преступление, – уже ошибка, – заметил Анзоров. – Но ещё большей ошибкой стал ролик в Сети. Теперь мы не успокоимся, пока его не возьмём.

Замечание следователя оперативники оставили без комментариев. Приняли к сведению и сосредоточили взгляды на Шиповнике, который и подвёл первый итог:

– Главная задача по этому направлению – вычислить машину, на которой Кровосос уехал с Верхних Полей. Барабанов, это ваша цель.

– Принято.

– И плотная оперативная работа по Верхним Полям: обойти район и попробовать найти свидетелей. Возможно, кто-то видел машину Кровососа, пока он катался в каршеринге. В общем, ищите. – Подполковник помолчал. – Что по самим машинам? Отчёты уже сделали?

– Неутешительные, – не стал скрывать Вербин. – Эксперты собрали генетические материалы, но у меня есть ощущение, что образцов Кровососа среди них нет.

– Не будем забегать вперёд.

– Я просто высказал предположение.

– Больше оптимизма, опер.

– Я постараюсь. – Вербин выдержал паузу. – Вторую машину – «Hyundai» – Кровосос использовал для одной поездки. А вот BMW подготовил очень аккуратно и грамотно. Как вы помните, багажник был проложен шумоизоляционной тканью, а внутри стоял ящик с летучими мышами. Замок ящика соединялся с крышкой багажника: поднявшись, она открыла ящик, и потревоженные мыши вылетели на свободу.

– То есть преступник обладает какими-то специальными навыками? – прищурился Анзоров.

– Нет, достаточно ума и чтобы руки росли не из ж… – Вербин сбился, помолчал и закончил: – В общем, чтобы руки росли не из задницы. Извините. Ничего такого, что требовало бы специальных знаний, Кровосос при подготовке BMW не продемонстрировал.

– А видеокамеры?

– Видеокамеры дорогие, очень хорошего качества, – рассказал Феликс и, не удержавшись, добавил: – Как они снимают, можно оценить по видеоролику.

Шиповник фыркнул, но промолчал.

– Информацию с них Кровосос принял по Сети на свой телефон.

– И куда отправил?

– Никуда. Скорее всего, скачал на флешку.

– То есть Кровосос хорошо разбирается в цифровых системах?

– Провести все эти операции мог любой человек.

– С руками не из задницы, я помню, – пробурчал Анзоров.

– И с головой на месте.

– Мы можем отследить покупку видеокамер?

– Если он заказал их по Сети из-за границы, то очень и очень маловероятно.

– Называй вещи своими именами: нет, не сможем, – уточнил Шиповник.

– А если Кровосос купил видеокамеры здесь? – продолжил расспросы Анзоров.

– Вероятность, конечно, есть, проверкой займутся ребята Барабанова.

Барабанов молча кивнул.

– О том, что ни на ящике, ни на видеокамерах нет отпечатков пальцев, думаю, вы догадались. – Вербин помолчал, давая возможность задать вопрос тем, кто не догадался, не дождался и продолжил: – Кровосос очень внимателен и аккуратен до педантичности. Он оплатил «Hyundai», а не бросил его в режиме ожидания. Честно перевёл деньги, хотя знал, что мы его скоро найдём.

– Честно? – удивился следователь.

– А разве нет? – удивился в ответ Феликс.

– Ну, допустим, – махнул рукой Анзоров, хотя было видно, что называть убийцу «честным» он бы ни за что не стал.