Вторая жизнь

© Александр Санфиров, 2018

Сторожок на удочке не шевелился почти полчаса.

– Нет, хорош сидеть! – подумал я. – Клева, похоже, больше не будет.

Смотав удочку, кинул ее в шарабан вместе с черпаком и несколькими хилыми окушками. Коловорот привязал к багажнику. Усевшись в седло, завел снегоход и поехал к чернеющему вдалеке берегу.

Около подозрительной трещины резко сбавил скорость и начал искать место для переправы. К старому следу ехать желания не было, и я решительно двинулся вперед. Треск льда пугающе ударил по ушам, а снегоход, вырвавшись из-под задницы, исчез в глубине. Как ни странно, паники не было. Я лихорадочно дергал молнию, стараясь снять куртку. Быстро тяжелевшие сапоги тянули вниз. Подплыв к краю промоины, вцепился в лед, выдернул себя до пояса из воды и облегченно вздохнул. Но в этот момент невыносимая боль в левой половине груди заставила потерять сознание, и наступила тьма.

Сколько она длилась, неизвестно. Казалось, я завис в безвременье. Затем понемногу стало светлеть, в ушах, привыкших к тишине, болью отдалось щебетание птиц и шум ветра.

Открыв глаза, понял, что гляжу в ясное синее небо с редкими белыми облаками.

– Что за чертовщина?! – пронеслось в голове. Вскочив на ноги, обнаружил, что стою на расстеленном на траве покрывале, а с него на меня удивленно глядит мой школьный приятель Вовка Третьяков.

– Ничего себе! – мысленно воскликнул я и шлепнулся рядом с ним. Неожиданно ослабевшие ноги не держали. Сердце судорожно бухало в груди.

– Саня, ты чего вскочил? – спросил приятель. – Так храпел классно. Приснилось что-нибудь?

– Приснилось, – неожиданно осипшим голосом сообщил я. Оглядевшись, взял в руки лежавший под боком учебник физики за десятый класс.

«Черт, что вообще происходит?» – думал я, машинально перелистывая страницы. Только что тонул среди зимы, а сейчас лето и я с Вовкой учу физику.

Третьяков, посмотрев на меня, отвернулся и вновь задремал. Я положил учебник и встал.

Все правильно, мы загорали в нашем любимом месте у Неглинки. Закрытое от ветра косогором, оно всегда рано прогревалось солнцем.

Задумавшись, машинально зашагал в сторону речки.

– Ты куда? – пришел к жизни приятель.

– Пойду прогуляюсь, может, скупнусь, – сообщил я.

– С ума не сходи, – крикнул Вовка. – Вода холоднющая.

Я же шел, прислушиваясь к своему организму.

Господи! У меня ничего не болело! Спина и колени не скрипели!

Появившаяся эйфория заставила разбежаться и сделать два сальто вперед. На втором проскользнул рукой на влажной траве и с хеканьем рухнул на мягкую землю.

После этого залез в мелкую речушку и уселся в воду между камней, заливаясь истерическим смехом.

Третьяков встал и, выйдя на берег, тревожно спросил:

– Сашка, у тебя все в порядке, ты на солнце не перегрелся?

– В порядке, Вовка, даже не представляешь, в каком, – продолжая смеяться, ответил я, глядя на своего умершего друга. Последний раз я видел его лежащим в гробу четыре года назад. А сейчас он живой и здоровый стоит передо мной, ему семнадцать лет, как и мне, на дворе 1968 год, и еще ничего не решено, вся жизнь впереди, хотя, не исключено, что это мои предсмертные видения.

– Хватит дурью маяться, – буркнул приятель. – Давай физику учить, нам еще шпоры писать надо.

Я выбрался из воды, эйфория исчезла, и меня била крупная дрожь. Вода действительно была ледяная.

Схватив покрывало, начал энергично растираться.

– Не, Володя, все, учить физику не буду, ну ее к монаху, – сообщил я другу. – Зачем мучиться, сдам и так.

Хоть арабы и советуют никогда не жалеть о прошлом, я всегда о нем жалел. Возвращаясь к прошедшим событиям, вновь и вновь пытался их переиграть, поступить по-другому. И если сейчас неизвестная сила подарила такую возможность, то кто я такой, чтобы от нее отказаться.

В этот раз проживу совершенно другую жизнь!

Под взглядом озадаченного приятеля оделся, засунул учебник и термос в рюкзак, после чего сообщил:

– Слушай, я тут кое-что вспомнил. Мне надо срочно уйти. Ты оставайся, загорай.

– Да ну нах… – воскликнул Вовка. – Мне тут одному тоскевич. Я тоже, пожалуй, пойду.

Мы поднялись на косогор и пошли по узкой тропке в сторону города. Наверху задувал холодный ветер, и нам пришлось прибавить шаг, чтобы не мерзнуть.

– Прохладный нынче июнь, – сообщил Вовка, надевая футболку.

– Все лето такое будет, – ответил я. Третьяков недоверчиво посмотрел на меня, но ничего не сказал. Вскоре он свернул в сторону своего дома, дальше я пошел один.

Несмотря на прошедшие пятьдесят лет, память не подвела, я помнил каждый изгиб неприметной тропки и уверенно вышел к домам, стоявшим на краю леса.

Во дворе играли малыши. На конечной остановке автобуса толпился народ.

Я быстро поднялся на третий этаж, снял с шеи висевший на веревочке ключ, открыл знакомую дверь. Она была совсем не такой, какой я ее видел в последний раз в 2017 году. Время еще не изменило ее.

Дома никого не было.

«Отлично, есть возможность прийти в себя», – подумал я. Меня еще потряхивало от волнения, мысли текли беспорядочно.

Разобрав рюкзак, положил учебник на стол и улегся на оттоманку.

– Ну и что будем делать, товарищ вселенец? – обратился сам к себе. – Спасать страну?

Спасать страну не хотелось. Хотелось всего того, чего у меня никогда не было.

В голове то и дело вертелась фраза: «А еще жизнь хороша тем, что можно путешествовать».

Молодое тело лежать отказывалось, поднявшись с оттоманки, я оглядел комнатку.

– Надо сказать, ты, Сашка, в это время был изрядный засранец, – сообщил я сам себе и принялся за уборку.

Когда убирал ведро и тряпку в туалет, мама как раз вернулась с работы.

– Это хорошо, что совесть в тебе проснулась, – сообщила она. – Но лучше бы занялся уборкой после экзамена.

Я открыл было рот сообщить, что мне экзамен на хрен не сдался, но тут же закрыл.

Мама – это вам не Вовка Третьяков. Как начнет орать, не закончит до вечера. Не будешь ведь ей доказывать, что резко повзрослел.

«М-да, пожалуй, экзамены придется сдавать, иначе скандал будет», – подумал я и начал изучать расписание. Большинство экзаменов было позади, оставались физика, английский язык и сочинение.

«Ладно, монопенисуально, учить ничего не буду, – окончательно решил я. – Как сдам, так и сдам. Пойду лучше прогуляюсь по городу».

– Ты куда? – воскликнула маман, когда я направился к дверям. – Кто физику будет учить? Пушкин?

– Ну, мама, – жалобно заныл я, без труда вспоминая свои увертки. – Мы сегодня с Вовкой целый день зубрили.

– Знаю, как вы учите, – сообщила мама. – Небось, на голожопых девок на пляже пялились, про учебу и не вспоминали.

– А вот и нет, мы специально на Неглинку ходили, чтобы никто не мешал. – Честно признался я.

Куда бы направить свои стопы? – озадачился, выйдя из дома. О! Помню, в эти годы завидовал барменам, денег на кармане куча, девочки вокруг любые. Полгорода знакомых. Пойти, что ли, в бар какой заглянуть, насчет работы разузнать?

К сожалению, сейчас в городе не так много мест, куда можно устроиться. Уже по дороге я вспомнил, что вскоре должна открыться шашлычная на улице Ленина, и решительно зашагал в ту сторону.

Идя по улице, я наслаждался забытым чувством здоровья и легкостью ходьбы. Навстречу шли сотни горожан. Редкие автобусы и троллейбусы не могли перевезти всех желающих, и большинство двигалось пешком. После забитого автомашинами города улицы казались вообще свободными от транспорта.

Шашлычная, как и предполагал, была еще закрыта. Однако, обойдя вокруг здания, обнаружил, что задняя дверь не на замке.

Зайдя в темный коридор, пахнувший свежей краской, я прошел до какого-то кабинета, откуда слышался негромкий разговор.

Постучавшись, зашел и обнаружил там сидящую за письменным столом толстуху и стоящего рядом мужчину грузинистого типа.

– Тебе чего, мальчик? – нетерпеливо спросила женщина, видимо, ей хотелось продолжить разговор.

– Здравствуйте, – вежливо сказал я. – Меня зовут Александр Сапаров, мне семнадцать лет. Сейчас я сдаю экзамены за десятый класс, а потом я бы хотел работать у вас в шашлычной.

– Послушайте, молодой человек, – удивленно сказала женщина. – Вы разве не хотите поступить в университет или институт? Ради чего вы тогда учились десять лет. Могли бы поступить после восьмого класса в ТКУ и потом прийти к нам на работу.

Я пожал плечами.

– Тогда мне хотелось учиться, а сейчас я решил пойти работать.

– А почему именно к нам? Можно ведь и в другое место.

Я улыбнулся.

– Шашлык люблю и есть и готовить. Поэтому решил к вам.

Тут в разговор вступил мужчина.

– Слюшай, малчик, ты действительно шашлык-машлык любишь? Может, расскажешь, как его готовить?

– Отчего же, расскажу.

И я приступил к рассказу, после десятого рецепта маринада мужчина возбужденно замахал руками.

– Маладэц, понимаешь, так гаварил, как будто атэц у тебя грузын. Слюшай, Наталья Пэтровна, бери его на работу. Такой маладэц не подведет… Я нэ ошибаюсь никогда.

Наталья Петровна улыбнулась.

– Хорошо, Саша, давай так договоримся: ты сдаешь экзамены и после них приходишь ко мне. Паспорт, надеюсь, у тебя уже есть, будет неплохо, если ты еще принесешь школьную характеристику, если та меня устроит, то возьму на работу учеником официанта.

Я собрался с духом и нахально спросил:

– А можно учеником бармена?

Грузин засмеялся.

– Я же тэбе гавару, парень – маладэц, хароший бармен будэт.

Наталья Петровна нахмурилась.

– Ты, оказывается, бойкий малый. Ничего пока обещать не могу, когда придешь с документами – тогда поговорим.

Выйдя из шашлычной, я отстоял небольшую очередь у цистерны, купил за три копейки маленькую кружку кваса, присел на ближайшую скамейку и медленно цедил холодную жидкость, наслаждаясь настоящим вкусом напитка, забытого за десятилетия.

После этого, не торопясь, направился в сторону дома. Когда зашел домой, там аппетитно пахло ужином. Отец еще не приходил, и у мамы настроение было на нуле. Она молча накидала мне тарелку картошки с тушенкой. Я так же молча опустошил тарелку, запил чаем с куском батона и ушел к себе.

Разговаривать не хотелось. Видимо, первые часы вселения я был слишком возбужден, и сейчас наступила реакция. Появилась слабость, разболелась голова. Несмотря на эту боль, жутко клонило в сон.

Я только успел крикнуть маме, что хочу спать, и меня вырубило.

Утром я не сразу сообразил, отчего ночую в старой квартире. Первая мысль была, что забурился сюда после какой-то пьянки. Но тут вспомнил вчерашние события, и сразу накатило радостное чувство второго рождения.

– Ох! Сегодня же экзамен! – вспомнил я и быстро начал одеваться.

Отец с мамой сидели на кухне и переругивались. В той жизни я старался уйти от этих разборок. Сейчас же родители казались мне глупыми детьми, ссорящимися из-за пустяков.

Поэтому, сев за стол, скомандовал:

– Заканчиваем прения, мама! Внушение ты сделала, все всё осознали, давайте лучше позавтракаем. Кстати, у меня сегодня экзамен. Так что не надо меня нервировать.

Упоминание экзамена помогло. На кухне стало тихо. После завтрака я, сунув в карман шариковую ручку, отправился в школу. Перейдя через дорогу, нырнул в дыру в заборе и пошел по натоптанной тропке к парадному входу.

На четвертом этаже у кабинета физики уже толпились одноклассники. Большинство нервно шуршало шпорами, учебниками. Я уселся на подоконник и скучающим взглядом смотрел на всю эту суету. Рядом со мной тут же уселась Светка Шитикова. Она уткнулась в учебник, не замечая, что сдвинула им подол платья. А там на открытых ногах были видны стройные ряды формул, написанных фиолетовыми чернилами.

Тронув ее за плечо, шепнул:

– Светка, одерни платье, учителя заметят.

Та быстро опустила подол и, оглядевшись, удивленно спросила:

– Саша, ты чего ты так сидишь? Хоть учебник почитай напоследок.

Я махнул рукой.

– Перед смертью не надышишься. Уже начитался.

Тут к нам подошел Третьяков.

– Слушай, Саня, у меня такое ощущение, что я все забыл. Ты шпоры принес? Если я первым пойду, дашь мне?

Я засмеялся.

– Садись рядом со Светкой, она тебе даст списать. Заодно ножки покажет. Я вчера ничего сделать не успел, заснул, девяти еще не было.

Светка после моих слов порозовела, но согласно кивнула.

Вовка явно повеселел.

– Ладно, я тогда с тобой за один стол сяду, – сообщил он Светке.

Еще через несколько минут явились учителя и нас запустили в класс.

После того, как мы расселись, всех по очереди вызывали тащить билеты.

Я думал, что не смогу ответить ни на один вопрос, и надеялся, что мне выставят трояк в счет старых заслуг. Но вопросы оказались довольно легкими, я вызвался отвечать почти сразу и под завистливые вздохи одноклассников отстрелялся за десять минут.

Вовку пришлось ждать почти час. Он получил четверку и был вполне доволен собой. Теперь нас ждал английский язык, который был для Третьякова терра инкогнита. Моя задача состояла в том, чтобы помочь ему выучить небольшой рассказ из восьми предложений про американского художника Рокуэлла Кента.

Но на сегодня эта тема была пока неактуальна. Учебу планировалось начать с завтрашнего дня.

– Может, по пиву? – нерешительно предложил Вовка.

– Давай, – согласился я. – Но для начала зайдем в одно место.

– Это куда? – насторожился Третьяков.

– Увидишь, – коротко хохотнул я в ответ и двинулся к автобусной остановке.

Когда кинул десять копеек в приемное гнездо контейнера и открутил пару билетов, Вовка удивленно посмотрел на меня. Обычно мы старались проехаться зайцем. Но стояли поближе к билетной кассе. Если заходил контролер, мы быстро кидали туда деньги и откручивали билеты. Но сегодня я так не поступил.

В ответ на Вовкин вопросительный взгляд пожал плечами, мол, понимай, как хочешь.

Через три остановки мы сошли и пошли по Герцена к двухэтажному деревянному зданию.

– Ты чего в военкомате забыл? – испуганно спросил Вовка. – Тебе же восемнадцати нет, это мне осенью армия светит, если не поступлю.

В мрачном коридоре военкомата было пустынно, весенний призыв завершился, и сотрудники отдыхали от суеты.

Секретарша комиссариата с удивлением встретила наше появление.

– Чего хотели, молодые люди? – недружелюбно спросила она, усердно стуча по клавиатуре пишущей машинки.

– Добрый день, – поздоровался я. – Нам бы хотелось узнать о возможности учебы в ДОСААФе на водителя.

В ответ секретарша буркнула:

– Кабинет двести два.

Поблагодарив, мы вышли снова в коридор.

– Ты что, совсем придурок? – возмутился Третьяков. – Ты же хотел в универ поступать. На хрена тебе этот ДОСААФ, только время зря терять.

– Послушай, Володя, – проникновенно обратился я к нему. – Вчера на речке на меня озарение нашло, и я решил пойти на работу, а вечерами учиться на водителя.

Вовка что-то еще ворчал, но я уже поднимался на второй этаж. Постучавшись, я приоткрыл дверь и, спросив: «Разрешите», – прошел в кабинет.

За столом сидел сухощавый майор и с интересом разглядывал появившихся салаг.

– Ну, что хорошего скажете? – полюбопытствовал он.

– Товарищ майор, мы с товарищем явились, чтобы узнать о возможности получить направление в ДОСААФ для обучения на водителя грузовой и легковой автомашины, ну и на мотоцикл до кучи.

– Ого, вы, однако, шустрые мальцы! – усмехнулся майор. Но тут же принял деловой вид и спросил: – Так, вначале быстро доложите, кто такие, адрес, возраст. Если паспорта и приписные свидетельства с собой, выкладывайте на стол.

Паспортов у нас с собой не было, свидетельств тем более. Услышав мою фамилию, майор с интересом глянул на меня:

– А я ведь с твоим батей служил, парень. Как он, кстати, все тренером работает? Давненько его не встречал.

– Да, все нормально, товарищ майор, без проблем.

– Ну, тогда передавай ему привет от Жилина Олега.

Помедлив, майор продолжил:

– Что-то я не пойму, Санек, зачем тебе эта учеба. У тебя прямая дорога в военное училище. Отец фронтовик, орденоносец. Сам ты спортсмен, разрядник. Примут без проблем. Будешь офицером служить. А ты все через жопу делаешь, непорядок. Батя-то хоть знает, чего ты задумал?

– Не знает, – ответил я. – Но иметь водительские права еще никому не мешало.

Жилин хмыкнул:

– Понятно. Лады, получишь ты направление, по блату, хе-хе, включу тебя в спецкоманду, которая кроме категории С будет учиться на категорию В. К сожалению, за категорию А придется заплатить. Бесплатно учить никто не будет. Надеюсь, родители двадцать два рубля найдут для этого.

– Найдут, товарищ майор, – заверил я.

Тот тем временем уже слушал Третьякова… Выслушав, куда-то позвонил и с сожалением сообщил:

– А с тобой, паренек, ничего не получится, если не пойдешь учиться в вуз, в октябре призовем. Летние команды уже учатся, а осенние начнут учебу как раз в октябре.

Вовка выслушал слова майора без особого волнения. Он пришел сюда за компанию и никаких планов не строил. Хотя перспектива стопроцентного призыва этой осенью его явно не обрадовала. Я-то знал, что в октябре его призовут не в армию, а во флот, и три года службы он проведет на подводной лодке…

Когда мы вышли из мрачных глубин военкомата, дневной свет показался необычайно ярким, как и мое настроение. Пока все шло, как и планировал. Я надеялся, что в следующем году пойду служить водителем, а не просто пехтурой. Мысли откосить от службы возникали, но были сразу отброшены. На нее у меня были свои планы.

– Ну, теперь можно и по пиву, – весело сообщил я, и мы поспешили к ближайшему пивному ларьку. Пиво в нашем городе в 1968 году водой еще не разбавляли.

Десять минут стояния в очереди – и у нас в руках по две кружки пенного напитка. Я слегка сдул пену и сделал глоток.

Да! Это было пиво! Я пил его и думал о том, что через пару лет на пивзаводе сделают ремонт, заменят немецкое оборудование, поставленное сразу после войны, на наше, и уже никогда «Жигулевское» пиво, сваренное у нас городе, не будет таким, как раньше.

– Что рожи корчишь, как придурок? – прервал мои мысли Вовка. – Уставился куда-то и лыбишься.

– Да так, задумался, – ответил я, не желая сознаваться, что просто балдею от своей юности, яркого летнего солнца и просто возможности пить хорошее пиво.

До дома мы шли пешком, приятель за это время изрядно надоел своей болтовней. А под конец просто раздражал.

– Блин, надо как-то перестраиваться, терпеливей быть, что ли, – подумал я, когда мы прощались. – Впереди еще неделя экзаменов, Александр Юрьевич, привыкай, что тебе не семьдесят лет.

Квартира встретила пустотой. Родители были на работе. Меня же переполняла жажда деятельности, поэтому, взяв ключ от гаража, я отправился туда. Гаражом у нас назывался ветхий сарай, в котором стоял такой же ветхий «Ковровец».

В прошлой жизни, купив за стольник, батя так и не удосужился его починить. Когда же я пришел из армии, то узнал, что мотоцикл год назад сперли.

Вытащив его во двор, приступил к полной разборке. Орудуя ключами, размышлял, что иметь многолетний опыт автодела в семнадцать лет очень даже неплохо. Время шло незаметно.

Когда надо мной горестно зазвучал батин голос, все запчасти были аккуратно разложены на старом брезенте. Одна рама сиротливо стояла на земле, подпертая с боков чурками.

– Ты что, паршивец, натворил! – возмущался отец. – Я уже договорился с Валентинычем, что он переберет мотор, и вообще… Кто тебя просил лезть? Я уже планировал через неделю на нем на рыбалку махнуть.

В ответ я засмеялся.

– Пап, ты об этом второй год рассказываешь. Твой Валентиныч с зимы пьет, не просыхая, ему не до мотоцикла. А я за пару дней его до ума доведу.

Батя скривился.

– Что бы ты понимал, молокосос. Вон, велик свой с апреля починить не можешь, а за мотоцикл берешься.

– Давай забьемся, – предложил я спокойно.

– Давай! – оживился отец. – Только на что?

– Ну, к примеру, на сто рублей, – предложил я.

– Что, с ума сошел, где я тебе сто рублей возьму? – испугался батя. – Давай на пятерку. Только что ты со своей стороны поставишь? – тут же поинтересовался он.

– Половину первой зарплаты отдам, – сообщил я.

Отец засмеялся:

– Так когда это будет? Ты же у нас инженером планируешь стать.

Ответом на его слова было молчание.

– Так, понятно, – констатировал батя. – Уже передумал. И куда же ты пойдешь учиться?

«М-да, пока родителям ничего знать не стоит», – подумал я и сообщил:

– Да нет, все остается в силе, хотя сомнения имеются.

Так и не доспорив, отец пошел домой, а я остался, чтобы убрать все части мотоцикла в гараж.

Пришел домой перемазанный мазутом. Мама немедленно погнала меня мыться, не забыв поинтересоваться итогами экзамена. Четверкой она осталась недовольна, но особо не выступала. К вечеру мне снова поплохело, и я завалился спать в девять часов.

Прошло три дня. Сегодня у нас экзамен по английскому языку. Мы сидим с Вовкой за одним столом. Друг весь в мандраже. Перевод текста я ему уже написал. Но с билетом ему не повезло, по нашему плану, на билете с рассказом о Рокуэлле Кенте должны были поставить точку. Но, видимо, не только мы были такие умные, поэтому точки стояли на нескольких билетах. Вовка не угадал, ему попался рассказ о Лондоне. И сейчас он был весь в трансе.

Я толкнул его, и он, как зомби, отправился к столу экзаменаторов, доброжелательно рассматривающих первого красавца класса.

Отдав им написанный корявым почерком перевод, Вовка сразу начал рассказывать вызубренные слова об американском прогрессивном художнике.

– Вова, погоди! – воскликнула наша учительница Белла Марковна. – У тебя же в билете другая тема стоит.

Третьяков вздохнул.

– Простите, Белла Марковна, я не знаю этой темы.

Экзаменаторы переглянулись.

– Хорошо, Володя, можешь взять другой билет, – предложила учительница.

Вовка взял другой билет, глянул в него, положил на стол и снова начал рассказ о Рокуэлле Кенте.

– Вова, остановись, ты же снова рассказываешь о Кенте, – воскликнула Тамара Петровна, вторая англичанка. – Скажи, пожалуйста, какие темы ты знаешь?

Вовка, вперив взгляд в пол, сообщил:

– Я знаю о Рокуэлле Кенте.

– Хорошо, Вова, расскажи нам о Кенте, – с тяжким вздохом сказала Белла Марковна.

Получив свою тройку, потный Вовка выскочил в коридор. А я пошел к столу получать свою заслуженную пятерку.

Экзаменационная эпопея закончилась для меня благополучно. Даже лучше, чем в первый раз. Это была приятная неожиданность. Я вновь писал сочинение по роману Горького «Мать». Но если тогда получил за него тройбан, то сейчас целую четверку. По-видимому, орфография с синтаксисом у меня слегка улучшились за прошедшие пятьдесят лет, хотя не так хорошо, как бы хотелось.

Сейчас я с тревогой ждал намечающегося неприятного разговора с родителями.

Мама уже не один раз подкатывала ко мне с вопросом, не определился ли я с выбором места поступления. Я, как мог, увиливал от конкретного ответа, но после того, как получил на руки аттестат, все же решился. После очередного маминого закидона обнародовал свое решение:

– Знаете, родители, я подумал и решил, что не буду пока получать высшее образование.

Видимо, момент был выбран не очень удачный. Из маминых рук выскользнула тарелка и, ударившись об пол, разлетелась на мелкие осколки.

– Саша! – трагическим шепотом сказала она. – Мне послышалось, ты действительно не пойдешь учиться?

– Вот ты ж сукин сын! – с чувством выругался батя.

И тут мама дала нам жару! Она молотила языком минут десять, не давая никому вставить ни слова. После чего возопила:

– Ну, чего же вы молчите! Юра, скажи хоть ты своему балбесу, какой он балбес!

– Действительно, – пробурчал батя. – Как-то неожиданно услышать такие заявления. Ты куда идти работать собираешься?

Я собрался с духом и заявил:

– Пойду работать учеником бармена в ресторан.

Наступила тишина.

Через минуту на кухне раздался плачущий мамин голос.

– Боже мой! Мой сын будет работать халдеем в кабаке. Какой позор! Нет, лучше умереть! Я же сгорю со стыда на работе.

В этот момент мне вспомнилось, как через двадцать с чем-то лет мама радовалась знакомству с тетей Ниной, раздатчицей в ближайшей столовой, и как униженно благодарила ее за полкило вареной колбасы или несколько сосисок. К сожалению, поделиться такими воспоминаниями с родителями было невозможно.

Вечер у нас прошел в беспрестанных наездах на меня. В конце концов, убедившись в бессмысленности уговоров, мама от меня отстала.

Напившись валерьянки, она уселась смотреть телевизор, заявив напоследок:

– Как только пойдешь на работу, ни копейки от нас не жди. Сколько будешь давать за питание и квартиру, я подсчитаю. На остальные живи как можешь. Понял?

В ответ я молча кивнул. Говорить в ответ не рискнул, боясь, что маман продолжит нравоучения.

За пару дней до выпускного вечера я отправился в школу за характеристикой. Наша классная руководительница, как обычно, сидела в лаборантской комнате и что-то писала. В открытое настежь окно задувал теплый ветерок.

Увидев меня, она приветливо улыбнулась и сказала, что я вовремя зашел, еще пять минут – и ее бы уже не застал.

– Галина Васильевна, не могли бы вы написать на меня характеристику? – спросил я.

– Конечно, напишу, – сообщила она и уточнила: – В какой институт пишем?

– Кгхм, – откашлялся я, – Галина Васильевна, мне нужна характеристика в трест кафе и столовых.

На лице учительницы физики вмиг нарисовалось выражение точь-в-точь как у мамы.

– Сапаров! – строгим тоном воскликнула она. – Что происходит? Какой еще там трест столовых! Ты что задумал?

– Ничего особенного, – ответил я. – Пойду на работу в ресторан.

Галина Васильевна схватилась за голову и застонала.

– О-о-о, ты меня убил! Саша, разве можно так издеваться над учителем? Скажи, что ты пошутил?

– Никаких шуток, – довольно громко ответил я, меня уже начало слегка потряхивать. – Буду работать, затем поступлю на заочный факультет в институт советской торговли.

– Ты же думал о научной карьере, хотел стать физиком-ядерщиком, – напомнила учительница.

Я улыбнулся.

– Галина Васильевна, не всем же быть ядерщиками. Кому-то надо дворником работать, ассенизатором. Не вы ли когда-то говорили, что в нашей стране все профессии почетны?

Учительница кисло улыбнулась и, достав авторучку, начала писать характеристику своим округлым почерком.

Написав, она протянула листок мне.

– Держи, я надеюсь, что твой бзик быстро пройдет, ты осознаешь свою ошибку, и очень желаю, чтобы у тебя хватило времени ее исправить до призыва в армию. Не забудь поставить печать в канцелярии, – добавила она наставительно.

К счастью, наша канцеляристка не удосужилась прочитать характеристику, а, достав печать из ящика стола, шлепнула ее на подпись Галины Васильевны, так что мне повезло обойтись еще без одной порции нравоучений.

Заверив копию аттестата в нотариальной конторе, я вновь отправился в шашлычную «Кавказ».

Она была уже открыта, уже метров за пятьдесят от ее дверей ощущался запах специй и жареного мяса. Я с утра не ел, и у меня потекли слюнки от этих ароматов.

Знакомой дорогой я прошел к кабинету заведующей. Сегодня в коридоре было светло, туда-сюда ходили официанты, повара, создавая рабочую атмосферу.

Неожиданно на меня наткнулся уже известный мне грузин.

– О! Гамарджоба! – воскликнул он. – Малчик, ты вовремя пришел. Пошли, я тэбя накормлю настоящим грузинским шашлыком от Гиви Хорбаладзе. Повэрь, ты и твой уважаемый атэц такого никогда не пробовалы.

– Гмадлобт, генацвале Гиви, – ответил я. – Не могу. К сожалению, у меня нет денег.

– Какие-такие деньги! – возмутился Хорбаладзе. – Бэсплатно кушать будешь, пока я тут шеф-повар.

Он ухватил меня за руку и потащил через варочный цех в крохотную подсобку, в которой уместился небольшой столик и пара стульев.

Усадив меня на стул, он побежал к огромному мангалу, стоявшему под вытяжным колпаком.

Притащив шампур, полный мяса, он ловко снял его в тарелку. Затем, подмигнув, вытащил откуда-то баночку с бурой массой.

Бережно положил две ложки в тарелку и сказал:

– Папробуй ткэмали. Такой в Аджарии только моя мама делает. У вас тут такого нигдэ нэт. Ты кушай, а я сейчас запить принесу.

Он вышел из подсобки и вскоре вернулся с запыленной бутылкой. На замусоленной этикетке виднелись грузинские буквы.

– Гиви, ты зачем парня спаиваешь? – громко вопросила подошедшая Наталья Петровна. Ее массивная фигура занял весь дверной проем.

– Наташа, да разве этим можно споить? Это рислинг с нашего виноградника. Я его с детства вмэсто воды пил, – ответил Хорбаладзе и погладил женщину по круглому плечу.

– Ну хватит, Гиви, – притворно возмутилась женщина и обратилась ко мне: – Саша, теперь уж доедай все, что тебе наложил этот щедрый грузин, потом пройди ко мне.

– Хорошо, Наталья Петровна, – промямлил я, жуя очередной кусок мяса, политый аджикой. В голове крутилась единственная мысль: «Это я хорошо зашел. Пока Гиви тут работает, у меня, надеюсь, всегда будет шанс поесть такую вкуснятину».

Сожрав за пару минут полную тарелку баранины, я вытер руки и прошел в кабинет директора. Две симпатичные официантки в это время внимательно разглядывали меня.

Наталья Петровна тщательно прочитала характеристику, ознакомилась с аттестатом, недоуменно пожала плечами и сказала:

– Не понимаю; если бы моя Верка с такими оценками школу закончила, я бы от счастья рыдала. Чего учиться не пошел? Твои родители хоть в курсе, куда ты устраиваешься на работу?

– Знают, – недовольно буркнул я.

– Ладно, – вздохнула женщина. – Садись, пиши заявление о приеме на работу с первого июля учеником бармена. Я завизирую, если хочешь – сам отнеси в трест, не хочешь – я через денек-другой с документами отправлю. Да, чуть не забыла. Будешь получать учеником пятьдесят рублей. Считай месяц у тебя испытательный срок. Если зарекомендуешь себя хорошо, начнешь работать уже на основной ставке и получать восемьдесят рублей. И готовься стать комсоргом. У нас работает шесть комсомольцев. Они все семейные люди, у них дети. Так что флаг тебе в руки. Тем более что, судя по характеристике, ты два года был неплохим комсоргом класса.

«Вот блин! – ахнул я про себя. – Ну, Галина Васильевна, удружила, нечего сказать. И что теперь делать? Совсем этот комсомол из головы вылетел».

– Наталья Петровна, почему вы попросили написать заявление с первого июля, а не с сегодняшнего числа? – решил проверить я свои предположения.

Директорша явно не ожидала такого вопроса и ответила с заминкой:

– Ну, чтобы у тебя было время подумать, и вообще…

«Понятно, – улыбнулся я. – Считает, что я просто вздорный парень и стремление работать барменом мой каприз, недаром про пятьдесят рублей напомнила».

Нет, дорогая, решение я не изменю. С другой стороны, даже неплохо, что работать начну через неделю. Можно спокойно сходить на выпускной вечер, выгулять маму, а то всерьез обидится. А главное, схожу в поход. Ведь сколько лет прошло, а все жалею, что дело с Нинкой Гоголевой до конца не довел. Полночи ее тискал в палатке. Девушка уже «поплыла», сама ножки раздвинула, а я испугался последствий и сбежал. Нет, в этот раз доведу все до победного конца, тем более что сейчас вполне представляю, как избежать «последствий».