Русское счастье

Текст
0
Отзывы
Читать фрагмент
Отметить прочитанной
Как читать книгу после покупки
Русское счастье
Шрифт:Меньше АаБольше Аа

Белой акации гроздья душистые

Не повторятся, как юность моя…


© Анатолий Мерзлов, 2017

© Интернациональный Союз писателей, 2017


Родился в солнечном Батуми. Дом, где родился, где прошло детство и юношество, стоял вблизи берега Черного моря. Это штормовое море и морской прибой с самого рождения несли мне тайны своих глубин. Романтическое начало, возможно, и зародилось на этих откровениях. Море и стало толчком к будущей профессии. После окончания мореходного училища в качестве судового механика дальнего плавания обогнул несколько раз Земной шар.

Военные конфликты, в которых прямо или косвенно фигурировал Советский Союз, не обошли стороной. Участвовал в событиях во Вьетнаме, на Кубе, на Ближнем Востоке. Работа в плодовом совхозе, окончание Высшей школы управления сельским хозяйством стали следствием тоски по земле в долгих странствиях по Мировому океану. После развала совхоза в перестроечный период – предпринимательство. Второе, после литературного творчества, зоология – стала впоследствии бизнесом.

В 90-е годы почувствовал моральное право для публичных суждений и самовыражения. В начале нулевых издательство «Советская Кубань» выпустило в свет первые и самые дорогие мне книги: «Платановая аллея», «Здравствуй, Геленджик», «Счастливчик», «На пути в никуда», «35-й день осени», «Код доступности», «Эта страсть навсегда». В поисках писательского совершенства вступил в Интернациональный Союз писателей. Здесь, в серии «Современники и классики», выпущена книга «России ивовая ржавь». В альманахе «Российский колокол» печатается подборка моих рассказов. Завершен вариант другой актуальной книги – «Русская небылина».

А в душе еще так много материала невысказанного и, на мой взгляд, очень нужного для обделенного временем поколения. Россия – моя Родина! Россия – моя любовь! Россия – мой вдохновитель! Россия и моя боль… «Ты выдюжишь, ты ляжешь костьми, как легла в «Великие Пятилетки», как легла в годы тяжелого лихолетья. И ничего, что растерты в кровь ноги, измочалена и растерзана душа – ты движешься поступательно, как тот стреноженный конь, вперед, любой ценой, вымащивая гать русской упругой костью.

Возможно, потомки наши когда-нибудь дождутся участи, когда «Гражданин России» будет звучать гордо и недвусмысленно!!!»

Труд Тристана
Рецензия на книгу Анатолия Мерзлова «Русское счастье»

В поисках себя

О житье-бытье на российских просторах написано много. Тянет русского человека поделиться горестями и радостями, неудачами и событиями воистину волшебными размышлениями о жизни. Анатолий Мерзлов написал книгу необычную. С одной стороны, он не отошел от классических канонов при описании человеческих судеб на Руси. А с другой стороны, автор сумел преподнести материал в свойственной только ему, индивидуальной манере. Его язык – чуть шероховатый, неотутюженный, лишенный аристократического блеска светских салонов – привлекает задушевностью и искренностью, он льется простой мелодией русской души.

У Мерзлова фактически нет плохих, отрицательных героев. Да, они появляются мельком, но автор скорее делает акцент на поведении главных персонажей в сложной ситуации, чем на характеристике «упырей». Автор словно сам не знает, как его герои выкрутятся из передряги, он наблюдает за ними, подбадривает и подталкивает вперед, на ухабистую дорогу жизни. В романе выведено два главных действующих лица: Матильда и Тристан, а также несколько второстепенных героев, которые играют в развитии сюжета важную роль. Конечно, авторское присутствие и здесь четко ощущается: нет нейтрального повествования, когда читатель волен сам решать, кто есть кто.

Кому-то это может не понравиться – Мерзлов не скрывает своей позиции, своего мнения. Он не прикрывается красивыми словами, витиеватыми фразами. И порой чувствуешь напряжение, желание поспорить, высказаться по поводу поступков героев. Но позже начинаешь уважать автора за то, что он не идет по пути наименьшего сопротивления: мол, пусть читатель решает сам, как те или иные действия характеризуют человека и куда его ведут. Благодаря четкому взгляду Мерзлова на происходящее, читатель, потерявшийся среди современной литературы, по большей части, предлагающей ему пойти «туда-не знаю-куда», вдруг обретает ориентир, точку опоры, надежную почву под ногами.

Герои Мерзлова живут в разных условиях, но все они далеки от идеальных или даже просто комфортных. Природа, быт, условия для работы автор описывает скрупулезно, в деталях, не оставляя никаких иллюзий. Нет, тут не рай, даже с милым. Спивается все-таки мачеха Матильды, как ни надейся на лучшее. Вместе с отцом они ведут неравную борьбу не только с алкоголем, но и с обстоятельствами, которые оказываются сильнее. А вроде, складывалось вначале неплохо, а вроде, вначале создавалась иллюзия сказки со счастливым концом. Случилось в итоге, как в жизни, когда сил не хватает, дыхание сбилось и руки опустились.

Более счастливая судьба ждет других героев. Впрочем, тяжким трудом достигается счастье, через тернии и не совсем к звездам. Сначала пройди унижение, отчаяние и страх, потом, может быть, после того как надоишь корову, наведешь порядок в хозяйстве, продашь выращенное своим трудом, настигнет тебя безыскусная радость бытия. Нет, не в особняке в престижном поселке, и не с мужем-олигархом. Не в дорогой шубе и бриллиантах встретишь счастье. Все в том же застиранном платье, рядом с простым мужиком. Только что дом чуть подремонтируют, да участок превратится в небольшую ферму с устойчивым достатком. Зато будет куда прибиться старшей сестре, родятся детки, а значит, есть будущее в этой маленькой истории. Тристану места там не найдется, хоть он дважды попытается войти в одну и ту же реку.

История Тристана вообще интересна сама по себе, отдельно от всех прочих персонажей. Он бродит по страницам книги неприкаянной тенью, тыкаясь носом в подол женских юбок, как слепой щенок. И жалеешь его, и отталкиваешь. Он умен, он многое знает и понимает. Одно ему невдомек – как самому-то жить дальше и, что немаловажно, с кем. Судьба кидает Тристана по городам и весям. Попадает он даже на заработки в Грецию. Мерзлов со знанием дела описывает детали быта людей, приехавших в страну древних мифов и легенд, собирать апельсины. В разгар сезона, в самую жару им предстоит пестовать яркие, солнечные плоды, пытаясь скопить копейки для продолжения существования на родине.

Анатолию Мерзлову безусловно удаются описания не только быта, но и природы. Неважно, куда забрасывает он героев – в город, в деревню, на паром, в Грецию – везде ощущаешь запахи, видишь поля, речку, покосившиеся домики, дорогу… Описания не затянуты, они гармонично вплетаются в ход мыслей персонажей. Читатель мыслит и видит одновременно с ними. Холодом веет от дорогих коттеджных поселков, отгороженных от остального мира высокими заборами. Недаром именно за ними вершатся темные делишки. Но в бедности тоже не случается чудес. Мерзлов не пытается убедить читателя в том, что бедность не порок. Усталая, замотанная Матильда пашет несколько смен подряд, путает прописанные больным лекарства и решает бросить к черту далеко не опостылевшую работу, напротив, работу любимую, к которой лежит душа и есть явная склонность. Она ищет счастье, как и Тристан, но однажды его потеряв, ей уже трудно отыскать его снова.


Роман Анатолия Мерзлова заставит читателя вздохнуть не раз. Вздохнуть и с легкой грустью опять понадеяться на лучшее.

Виктория Балашова, Александр Гриценко.

Часть 1
Лилия

«Спасибо за то, что помогала собирать хворост».


Глава 1

Медоносный аромат акаций заполонил всю округу, будоража и без того всполошенную голову. Пространство двора утонуло в майском дурмане. Ласточки и стрижи, оголтело вереща в хороводах брачного веселья, придавали общему тону двора особый настрой. По возвышенному духу общения обычно грубоватых и с виду бесчувственных соседей стало очевидным: все живое без исключения подверглось наркотическому воздействию безудержной весны.

Недавняя война сохранила свой пагубный след и в этом далеком от театра военных действий городке. Внешние фронтовые увечья, не будем говорить о других ранах, виделись в коммунальном дворе, как не скрывай, в самом что ни есть неглиже. Все, кроме тех, кто не мог самостоятельно передвигаться, расположились во дворе в этом году в первый раз, откровенно отдыхая душой и телом после зимнего неудобства плохо обогреваемых коммунальных нор. Чрезмерные шалости разгоряченной подвижными играми детворы, и те не вызывали окриков старших – на ликах отпечаталась сама святость, а в позывах высоких чувств, подогретых весной, рвалась наружу готовностью любить, сострадать и прощать. Неизбежное дурное: перепалки женщин, вспышки негодования мужчин, всегда сопутствующие быту плохо устроенных людей, в этот день улетело, растворилось, утекло в безвестность, не оставляя ни малейшего сомнения к возврату. Бельевые веревки, протянутые через двор, перекрещиваясь пулеметными лентами матроса Железняка, обвисли тяжестью вешалок.

Легкий бриз близкого моря создавал букет ароматов, смешивая йодистый запах морских водорослей, медоносный аромат акаций с едким запахом пропитанных нафталином вещей. Вытащилось на божий свет все, что являлось сохраняемым достоянием семей. Из всего обыденного выделялся единственный экземпляр, вызывающий всеобщий интерес – чернобурка (немецкий трофей), одна-единственная вещь из действительной роскоши для владельцев двух двухэтажных, образующих закрытый двор, домов. Принадлежала чернобурка тете Люсе – маме одноклассников Тристана, двойняшек – Лесика и Владика. А в остальном, это вещественные принадлежности армии и прошедшей войны. Габардиновое военное обмундирование с орденскими планками в мешочках, затрапезные плюшевые зипуны, пестрые платки с национальным орнаментом – все это рачительностью хозяек выудилось из глубинных залеганий комодов. Дополнением к прочему – тронутое плесенью офицерское байковое белье из неприкосновенных запасов на непредвиденный случай и множество прочих атрибутов в виде заношенной старой одежды, не нужной уже, но свято хранимой, как память.

 

Двор выглядел образцово-показательным апофеозом послевоенного времени.

Окно, огромное до потолка, занимающее чуть ли не всю стену длинной узкой комнаты, распахнутое настежь, ловило локатором запахи и звуки двора. В углу комнаты, между обшарпанным шкафом, сваяным по случаю рукастым солдатом-срочником, за таким же самопальным, обильно налаченым столом, уютно сидел на стуле Тристан. Мечтательностью его природа не обделила – он здесь обычно грезил необыкновенным будущим, пытая себя, в промежутках реальности на поприще рифмоплетства.

Под стулом шуршала сплющенная временем хозяйственная дерматиновая сумка с недельным запасом картофеля, лука и моркови. Они жили с мамой вдвоем: она учительствовала, Тристан учился в восьмом классе школы. Истинным домом для мамы, похоже, не была эта комнатка – домом служила школа – именно там растрачивалась вся ее хозяйская жилка. Порядок в комнате, как таковой, в классическом понимании отсутствовал, даже применительно к тому нетребовательному времени. Да и в тесноте двенадцати квадратных метров при наличии шкафа, буфета, стола и двух кроватей сложно было сохранить идеальный порядок. В два свободных угла, на табуретки, бессистемно складывались вещи не первой необходимости. Первостепенная необходимость лежала по краю любых выступающих частей скудного интерьера. Учительские семинары, дополнительные группы, заболевшие коллеги, классное руководство, да и всякое прочее, касающееся работы, не оставляло практически свободного времени. Знающие маму ближе говорили: «Евгения Георгиевна уходит от рутинных дел для отвлечения от всепожирающей безысходности».

Большую часть суток Тристан предоставлялся самому себе. Окружающее пространство не позволяло широко двигаться, но юношеский романтический задор трудно сдержать такой малостью. Тристан улетал в неведомое далеко, возвращаясь в реальность выстраданной строчкой, которую тут же черкал, правил, и, в конце концов, замалевывал до невозможности густо.

В торжестве всеобщего счастья – свое маленькое удовлетворение не рождалось.

Стриж, одуревший в запале веселья, впорхнул в окно. В ограниченном пространстве комнаты суматошно ввинтился несколько раз к потолку, а, выпорхнув восвояси, пронзительным настоянием вновь понес миру о всеобъемлющем счастье.

Приморский пограничный город жил памятью о недавней войне. Хотя она и обошла его стороной, близость коварного неприятеля, как нельзя лучше, сохраняла эту память, обязывая быть начеку. Обычно, ближе к полудню, идиллия мирной жизни нарушалась канонадой. Залпы тяжелых орудий батареи, спрятавшейся недалеко под зеленью искусственного вала, били по далеким учебным морским целям. Кроме грохота орудий в промежутках мощных залпов бриз приносил с недалекого военного полигона стрекотание автоматического оружия, завершая вступительную часть одиночными разрывами ручных гранат.

Но сегодня, словно сторонние силы вмешались, не позволяя нарушить тихое единение с природой: молчали орудия – молчал полигон. Старые эвкалипты стояли недвижными изваяниями в почетном карауле между двумя типовыми двухэтажными домами. Двор делился ими на офицерский и смешанный. Во втором доме жили демобилизованные из армии. В отрыве от них стояло еще несколько таких же однотипных домов, не имеющих никакого отношения к военным. Кто в них только не жил, но в основном, это были бедные армянские семьи, переселенные сюда из бараков. Их быстро растущая численность требовала дополнительной площади, и дома спонтанно обрастали новыми бараками. В целом компактное поселение носило общее название – Ардаганские казармы. Ардаганские пацаны славились в округе не просто бойцовским характером – их гипербойцовские качества держали в страхе пацанов прочих компактных поселений. Офицерский дом и его дети, не успевшие ассимилироваться влиянием общего двора до того предела, были некоторым исключением, хотя визитная карточка общей принадлежности распространялась в городе и на него без уточнения. Комната в доме для офицеров осталась за мамой Тристана после внезапной смерти фронтовика-отца. Малейший осколочек металла, оставшийся у отца под сердцем, напомнил через много лет о коварствах войны.

В створе окна показалась, пропала и вновь показалась пухлая физиономия Васьки. Он проверял, один ли Тристан дома. Удовлетворенное положительным фактом его добродушное лицо остановилось в окне устойчиво. Васька – далеко не красавец: увалень с больными ушами, вечно заткнутыми ватой, редко смеялся, сейчас же загадочно улыбался. Чаще всего он был занят чем-то внутри себя, увлекаясь, терял контроль над своей мимикой: нижняя губа отвисала, плечи сутулились – в эти моменты он поразительно напоминал известный чеховский персонаж. За умение рассуждать и владение не по возрасту элементами рассудительности дворовые пацаны не держали его за глупца – не гнали на дворовых сходках, но без насмешек не обходилось никогда. Васька терпел издевки недолго, обычно медленно надуваясь, с глазами полными слез, он отбегал в сторону на самом пике своей слабости – прилюдных его «соплей» не видели. Тристан знал Ваську, как никто другой: добряк Васька был лишен всякой корысти. Они считали друг друга друзьями.

Кроме очевидных литературных способностей, в Тристане одновременно существовала неуемная жажда эпатажа, но к таким, как Васька, он ее категорически гасил. К Ваське Тристан относился, если не с жалостью, то с доброжелательностью определенно. Можно с большой долей уверенности сказать: относился он так ни к нему одному – ко всем слабым и беззащитным. У сильных пацанов, да еще неоправданно самоуверенных, Тристан находил и умел высмеять недостатки. Ущербность, как он сам в себе ее называл, имелась и у него, о существовании ее знал только Васька. В благодарность или нет, по крайней мере, он об этом молчал. Интерпретация имени Тристан, прежде чем распространиться до клички, стоила нескольким смельчакам расквашенных носов. И все-таки, за глаза кличка существовала – его звали Робинзон. Может быть, из-за постоянного присутствия рядом учтивого Васьки-Пятницы? Сегодня этот факт порос былью. Тристан существовал в коллективе пацанов как рыба в воде, а перед девчонками тушевался: заливался краской, а, уж, при откровенном обращении к нему, пунцовел – в этом и таилась его слабость.

С Васькой они имели свои секреты: в общении затрагивались темы даже с претензией на философские, в оборотах далеких от дворового беш-де-мера. Васька перед ним раскрывался, не боясь обидной насмешкой быть застигнутым врасплох. Немного туговатый в реакции, на самом деле – совершенно чистый, доверчивый, не подкупный друг.

Всеобщая одухотворенность, похоже, поразила в этот день и Ваську: он затаенно улыбался, с иронией, не свойственной его сути.

– Чем занимаешься, сочиняешь?! – спросил он с непонятным для начала петушиным наскоком. – Почитай?!

– Одну строчку? – спросил Тристан вопросом на вопрос.

Его подмывало необидно разыграть его.

– Хотя бы? Что-то? Буду знать тему? – умудрился спросить Васька, подражая дворовому пацану-книгочею – еврею Ромке.

– Тема? Ищу новое в поэзии, – интригуя, стараясь сделать это небрежно, отмахнулся Тристан.

Васька раззадорился, теряя контроль над нижней губой. Своим раболепским видом он не просил – на его лице отпечаталась мольба о снисхождении.

Жажда розыгрыша проскочила в затаенном взгляде Тристана, наивность Васьки зашкаливала – в таком состоянии он не был способен к анализу действий. Тристан встал в позу декламирующего Пушкина – поднял театрально руку, чуть было не прыснул, но сумел проглотить смех и высокопарно прочитал:

– Радости, пей, пой! В сердце весна разлита! …А он заржавленный лежал у походной лавки армянина, – изо всех сил, тужась быть серьезным.

Васька где-то глубинно почувствовал подвох, попытался надуться, но серьезное лицо Тристана толкнуло его к рассуждениям. Долго, как всегда, продержаться Тристан не смог и рассмеялся. Васька не обиделся. В розыгрышах Тристан не затрагивал больные элементы его личности.

– У меня к тебе просьба, – промямлил сдувшийся Васька. – К нам в гости приезжает сослуживец отца по Армении – у него дочь… Лилечка, в общем, она мне нравится. Помоги написать письмо – на этот счет имею далеко идущие планы, хочу заранее знать о ее расположении ко мне, необходимо, как понимаешь, время для подготовки. Задача нелегкая – Лилечка старше меня на год – ей в июне исполняется шестнадцать.

– Фотография хотя бы есть? – сходу включился в тему Тристан, разгораясь больным интересом.

Васька, похоже, долго решался на откровение – он неуклюже вскарабкался на подоконник, традиционно оставив ноги извне. Смущенно улыбнувшись, достал конверт, благоговейно выудил из него фотографию 8х10. Серо-зеленоватый фон глянцевого фото нежно обволакивал улыбающееся губами лицо. На Тристана смотрела загадочная девушка – настоящая красавица с шапкой роскошных кудрявых волос.

«Ленинакан. 196.. год. Лучшему другу Васечке от Лилии. На долгую память», – прочитал он на обороте.

Изображение взбудоражило Тристана, не сопротивляясь, он тут же согласился на послание. Письмо получилось возвышенно-лирическим. Прочитав, Васька опешил до немоты, наверное, копаясь в своих чувствах и сравнивая их с эпитетами послания. После некоторой паузы угоднически попросил приземлить чувственную часть послания. Просил Васька умоляюще, понимая, что таких оборотов речи ему не отработать никогда. Тристан править отказался наотрез – он писал, перевоплотившись, в первый раз так остро переживая свои чувства.

Глава 2

Два дня дождило. Порывы ветра положили на землю мокрые головки «золотых шаров». Исполины эвкалипты под окнами играли двуцветьем стрельчатых листьев, превратив до сих пор сплошную пограничную стену в отдельных грозных проповедников небес. Гроздья белой акации обмякли, устилая землю отжившими собачками лепестков. Двор опустел: уныло белели голые веревки, в подслеповатые оконца фанерных времянок выставились потускневшие лица стариков. Непогода, так непохожая на скоротечную майскую грозу, затянулась на неделю.

В какой-то сотне метров от домов начиналась анфилада озер. Заболоченная местность обильно поросла камышом. Если смотреть на нее с высоты птичьего полета, различной конфигурации водоемы красиво дополнили пейзаж Кахаберской низменности. Одно из них, окультуренное, украшало Пионерский парк города. По периметру обрамленное реликтовой растительностью озеро вполне вписывалось в фактуру реалистической сказки.

Самое большое из озер лежало вблизи компактного поселения, продолговатой петлей перегораживая близкий путь к морю. В полном соответствии с субтропической классикой – болотными топями, обильным камышом и зимующими водоплавающими. Какой только пернатой живности здесь не обитало: чирки, лысухи, дикие курочки, цапли, гнездилась выпь, пугая по ночам детей жутковатым криком. О мелочевке в различных оперениях, в том числе и ярких, снующих ежеминутно в просветах зарослей камыша, речь вести не стоит, ибо описательский аспект всех красот увел бы нас далеко от главного сюжета.

Одни люди благоустраивались в послевоенной разрухе, самоотверженно отдаваясь работе, другие – немногие, вышедшие из военной мясорубки без видимых потерь, предавались неге.

Редкое удилище мелькнет над камышом – рыбалка считалась великой роскошью бездельников. Меж тем озеро кишело сазанами, водились бычки, окуни, заходила на нерест кефаль. Недоразумением казалась многочисленная гамбузия, прожорливой пираньей расклевывавшая малейшие ранки на ногах – вредитель, для неосведомленной личности. Живущим окрест гамбузия приносила неоценимую пользу, сдерживая собой размножающуюся в многочисленных водоемах популяцию кровожадных комаров.

Это самое большое озеро являлось вотчиной Тристана. Не возьмемся с полной уверенностью утверждать, что его привлекало больше: сама рыбалка в тиши и одиночестве, как фактор добычи, или шелест камыша на свежем бризе близкого моря, создающий под звон комаров иной мир, без грязи и бедности, без пьянства и грубости, без всеохватывающей лихорадки неухоженных стройплощадок.

В этот день не клевало, поплавок водила мелюзга. Потом он и вовсе лег на бок, зацепившись за поросль водяного ореха. Набежавшая рябь портила качество рыбалки. Отщипнув измочаленный мелочью кончик червяка, Тристан ловко закинул удочку в уютную прогалину водорослей – поплавок стойко вперился белым наконечником в небо. Недалеко от облюбованного им места мирно паслась лысуха, временами погружая и вытаскивая из воды голову, активно глотала, досылая в утробу оранжевыми ножницами клюва очередную рыбешку.

 

На противоположной стороне, к броду подошло стадо буйволов. Потоптавшись в раздумье на берегу, оно без промедления двинулось к уютному, зеленеющему в камышовых зарослях островку. Ранней весной островок покрывался множеством цветущих болотных колокольчиков. Тристан попытался воздействовать на животных силой мысли: «Миленькие, только не туда». Не в состоянии что-то изменить физически, он с чувством ожесточения сжал кулаки – его привычка, рожденная бессилием. «Истоптанный тяжелыми копытами островок превратится сейчас в пустыню!» Буйволов как чем-то подстегнуло, наверное, его телепатическим воздействием – они легли в воду, пуская ноздрями пузыри, не дойдя до островка несколько метров.

После зимнего обилия осадков вода в озере поднималась – брод на островок был известен немногим, а Тристан его разведал – он умудрялся еще по большой воде первым собрать в тугой пучок букета белые, красиво окаймленные серебром, стеснительные головки колокольчиков. За колокольчиками по сезону следовали скромные фиалки, грациозные ирисы, дурманящие приторным ароматом пальчики. Цветы скрадывали убожество обстановки фанерной кухоньки, украшая маленький универсальный столик с радиоприемником «Москвич». Столик, кроме кухонных, отвечал многим другим надобностям.

Поплавок прибило к зеленой границе водорослей – он начал плавно уходить под воду. Тристан попробовал подтащить его, но леску тяжело ударило, она натянулась струной – удилище изогнулось – поплавок резво повело в сторону. У Тристана перехватило дыхание. По всем знакомым ему признакам, на крючке сидела крупная добыча, по повадке определялся заматеревший сазан.

«Старая леска не выдержит! Не рвани резко, хороший ты мой», – вспотел от напряжения Тристан, давая себе и добыче установку: «Осторожненько, миленький, не дерни. Выматывать, выматывать силы. У берега хватать за жабры».

Азарт достиг апогея, когда на поверхности появилась черная спинка крупного сазана.

Вымокший по пояс, но гордый добычей, ею оказался сазан около двух килограммов, возвращался домой. У подъезда дома, в беседке под плакучей ивой, сидел Васька – оказалось, он давно ждал Тристана. Обрадованный Васька даже споткнулся, кинувшись ему навстречу. Не обращая внимания ни на его внешний вид, ни на то, что он держит в руках, с губ его так и просилась радостная весть. Отрешенный от реальности Васька завопил:

– Письмо сработало, пляши! Вот ответ! – достал он из кармана конверт и нежно погладил его, – Ли-ли-я через не-де-лю будет у нас!

Купите 3 книги одновременно и выберите четвёртую в подарок!

Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке:

  1. Нажмите на многоточие
    рядом с книгой
  2. Выберите пункт
    «Добавить в корзину»