Лабиринт Химеры

Текст
Из серии: Родион Ванзаров #13
19
Отзывы
Читать фрагмент
Отметить прочитанной
Как читать книгу после покупки
Нет времени читать книгу?
Слушать фрагмент
Лабиринт Химеры
Лабиринт Химеры
− 20%
Купите электронную и аудиокнигу со скидкой 20%
Купить комплект за 678  542,40 
Лабиринт Химеры
Лабиринт Химеры
Аудиокнига
Читает Иван Шевелёв
269 
Подробнее
Лабиринт Химеры
Шрифт:Меньше АаБольше Аа

© Чиж А., 2017

© ООО «Издательство «Э», 2017

1. Из вырванного отрывка

Мая, десятое, года одна тысяча шестьсот первого. Чиновник городского магистрата Дитрих Ванзариус.

События, кои случились в достославном городе Пфальце в тот незабываемый год и повергшие членов магистрата и прочих честных горожан в небывалый трепет, относятся к роду происшествий, о которых любой мыслящий человек не станет говорить вслух, не сообщит дорогой женушке и не будет болтать о них за кружкой доброго пива с дружками. Нет ничего более печального, чем жестокость, проявленная к беззащитным существам. Жестокость тем более чудовищная, что причины ее остались покрыты глубокой тьмой неизвестности, а плоды были столь плачевны и не поддавались человеческому разумению. Те, кого злая судьба заставила стать прямыми свидетелями этих событий, и по прошествии множества лет хранили достойное молчание. Не из-за страха, а по причине радения о нравственности и сердечном спокойствии добрых горожан отцами города было принято мудрое решение вычеркнуть случившееся из всех городских хроник. А до сведения прочих, кто дерзнет их поминать, строжайшим образом довести, что ничего подобного, порочившего честь славного города Пфальца, никогда не было и быть не могло.

И все это неукоснительно исполнялось.

Однако невозможно стереть из памяти истории то, что однажды произошло.

Данное свидетельство точно и правдиво излагает произошедшее, и какими бы ужасными ни казались описанные ниже обстоятельства, они происходили на самом деле и являются историческими фактами…

Итак, однажды вечером, идя из пивной в прекрасном расположении духа, мастеровой Ганс Кюхельбахер наткнулся на странный предмет…

Из старопечатной книги без титульного листа, обложки и переплета

Путеводитель
Для господ, путешествующих по местным достопримечательностям Павловска
За год 190 – (оборвано)

Что следует отметить и осмотреть.

Господам путешествующим следует пройти не менее трех мостов, останавливаясь на каждом и делая путевые пометки или быстрее карандашные зарисовки. Наилучший набор английских карандашей для дорожных зарисовок продается в Редакции по цене, которая навсегда станет для вас приятнейшим сюрпризом. При покупке трех наборов для рисования четвертый дарится вам совершенно бесплатно.

Известно, что если пройти через один из мостов и загадать желание, оно может сбыться. Пройдите по всем мостам, загадывая разнообразные желания и отмечая в специально отведенных ячейках оные! Если желания сбудутся, вы имеете шанс выиграть годовую подписку на наш путеводитель! Спешите сообщать о сбывшихся желаниях к нам в Редакцию. Милых дам ожидают дополнительные призы.

МОСТЫ ПАВЛОВСКА:

Бертонов мост

Бастионный мост

Каменный мост

Дворцовый мост

Черный мост

Горбатый мост

Розовый (Олений) мост

Мост Аполлона

Венерин мост

Пиль-Башенный мост

Березовый мост

Ново-Сильвийский мост

2. О пользе путешествий, или Порицание домоседства

1901 год, 30 марта. Павловск.

Нет ничего тоскливее вечера в провинциальном городке. Особенно ранней весной. Особенно, когда городок этот под боком столичного Петербурга. Увеселений и театров нет, лавки закрываются засветло, в ресторане при вокзале дремлет редкий гость, улицы пусты и печальны. Грязь зимняя не уступила грязи летней. Белая ночь не вошла в полную силу. Почтенные жители спать ложатся рано. Да и чем заниматься по вечерам? За самоваром на веранде и то не посидеть. Одним словом – не сезон. Летние дачи скучают без хозяев, которые явятся не ранее 1 мая. Городок пустует и, лениво позевывая, дожидается, когда с первыми солнечными днями он наполнится яркими всполохами модных платьев столичных дам и щегольских костюмов господ.

4-я Оранская улица мало чем отличалась от прочих улиц городка. По обе стороны ее располагались одинаковые двухэтажные домики, без архитектурных изысков, зато новенькие и пригодные, чтобы коротать зимы. Вечерний покой расплывался меж ними туманной пеленой.

Впрочем, в одном доме окна были ярко освещены. Случайный прохожий, соблазнившись подсмотреть за чужой жизнью, мог бы заметить, как по комнатам передвигаются силуэты, раздается хозяйственный шум, доносится стук тяжелых предметов и вообще заметна суета, какая бывает перед приемом гостей или сборами в дорогу. Наконец, из дома вышел господин в теплом пальто и огляделся в оба конца улицы. О появлении случайного извозчика нечего было и мечтать. Скорее пролетит комета, чем объявится пролетка.

Зная характер местных извозчиков, господин не поленился дойти до Николаевской улицы и растолкать спящего на козлах «ваньку». Для порядка поторговавшись, извозчик согласился на скромную плату. Господин вернулся домой на пролетке. Вынес на крыльцо небольшой чемодан. Извозчик, кряхтя и жалуясь по извозной традиции, притянул его веревками позади пролетки. Господин выразил недовольство тем, что чемодан торчит кое-как, чего доброго, свалится на первой кочке. Извозчик держался своего мнения: дело свое он знает, не первый год извозит, жалоб не слыхал, а потому никуда чемодан не денется. Вступать в пререкания, результат которых был известен заранее, господину не захотелось. Он лишь пригрозил, что в случае потери чемодана не то что не заплатит ни копейки, так еще в полицию сообщит.

Извозчику такие угрозы были привычны, так что в ум их не брал вовсе. К тому же, понимал извозчик, господин этот в городе почти что чужой и вообще не та птица, чтоб в полицию жаловаться.

Господин скрылся в доме. Через некоторое время на крыльцо вышла дама в дорожной накидке с вуалью на лице. Извозчик пожелал ей доброго вечера и даже приподнял в знак уважения потертую шапку. Ему ответили вежливым кивком. Спустя пару минут вышел и господин, запер замок, чем показал неуважение к местной традиции подпирать дверь палкой, помог даме подняться на подножку и сам уселся спиной и извозчику.

Недалекий путь к вокзалу обошелся без происшествий: чемодан не стал добычей уличных луж. Обещав оплату на обратном пути, господин понес чемодан к поезду, лишив копейки перронного носильщика. Паровоз стоял под парами, вагоны по причине весны и последнего отправления в столицу пустовали.

Господин занес скудный багаж в вагон, устроил на пассажирской скамейке и вышел к даме, ожидавшей на перроне. Они обменялись короткими фразами, господин поддержал ее при входе в вагон. Он дождался, когда паровозик дал свисток, пыхнул облаком пара и, дернув состав, потащил к отстоящему на двадцать пять верст Царскосельскому вокзалу столицы. Господин долго махал вслед последнему вагону, пока тот совсем не исчез в дали рельсового пути. Вернувшись к пролетке, он жестом приказал везти домой. И вскоре подъехал к особняку, из которого отправилась путешественница. Извозчик оборотился и напомнил о плате, на которую подрядился: рубль. Бросив два гривенника, пассажир сошел с подножки.

– Господин хороший, это как же? – произнес извозчик, увидев у себя на ладони монетки по десять копеек.

Ответа не последовало, господин скрылся за дверью дома. Словно сбежал.

От такой обиды извозчик, конечно, выразился цветисто, метко плюнул на крыльцо и, пройдясь кнутом по спине понурой лошаденки, отправился куда глаза глядят, то есть в конюшню. Рассчитывать на новых пассажиров не приходилось. Одним словом – провинциальный городок.

Скрип колес затих за поворотом. 4-я Оранская улица погрузилась в безмятежный сон, как и прочие три.

В доме еще около часа горел свет, но и там хозяин угомонился. Глубоко за полночь, когда тишина и тьма объяли городок безраздельно, в сад, окружавший дом, проникла еле различимая фигура, которая прокралась к кухонной двери. Послышался негромкий хруст отпираемого замка. Дверь, заделанная на зиму, охнула и поддалась. Оглянувшись, черный силуэт проник в дом.

Более ничего не нарушило ночной покой.

3. О падении нравов вообще, «O tempora! O mores!», так сказать

1902 год, апрель.

Печальные происшествия, случившиеся ныне, дали повод газетным репортерам для зажигательных статеек, которыми они веселили публику. Так, они сообщали: «18 марта в Москве было совершено покушение на обер-полицмейстера города Трепова. В начале второго часа дня, во время приема просителей в обер-полицмейстерском доме из толпы просителей вдруг стала протискиваться неизвестная женщина, на вид около 30 лет, одетая в черную юбку и кофточку, и, растолкав, насколько было возможным, стоявших впереди нее, направила руку с револьвером на генерал-майора Трепова. Она два раза спустила курок, но, к счастью, выстрела не последовало. Оба раза револьвер давал осечку. Револьвер старый, малого калибра, оказался заряженным шестью зарядами. Преступница арестована».

Выяснилось, что покушение совершила слушательница женских курсов, домашняя учительница, некая барышня Алларт. Дурной водевиль состоял в том, что 9 февраля она была задержана в Университете при студенческих беспорядках, а за три дня до покушения на обер-полицмейстера освобождена по его личному распоряжению, которое он дал, будучи растроганным слезами ее матери и болезненным состоянием самой смутьянки. И как она отплатила за милость!

Мало того! 2 апреля случилось преступление чудовищное, на которое газетчики накинулись, как голодные волки. Они доносили: «Около часа дня при входе министра внутренних дел Сипягина в помещение комитета министров, в Мариинском дворце приехавший за несколько минут до этого в карете и ожидавший министра в швейцарской неизвестный человек в военной офицерской форме, подавая запечатанный конверт, произвел в министра четыре выстрела, убив Сипягина и тяжело ранив его егермейстера». Раненого доставили в Максимилиановскую лечебницу, но от полученных ран тот скончался.

 

Преступник не пытался скрыться, а отдал себя в руки полиции. Им оказался некий Степан Балмашёв, член боевой организации эсеров. Вместо раскаяния он потребовал над собой суда и расстрела. Никакие уговоры, не исключая слез его матери, на убийцу не подействовали.

Корень зла, как видимо, заключается в том, что газетам дали слишком много вольности. Одни пишут о чем ни попадя, другие читают до одури. Результатом является то, что у читающей молодежи окончательно свихнуты мозги. Все это творится при полном попустительстве полиции. Чего же мы еще хотим!

4. О пользе ночных прогулок

1902 год, 25 апреля. Павловск.

Вечер обещал быть чудесным. И никаким другим быть не мог. Василий Ильич Антонов ощутил это своим большим и, в общем, незлым сердцем. Причин для такой счастливой уверенности было множество. Начать с того, что в Павловск явилась окончательная весна. Белые ночи стали теплы, в воздухе густо пахло молодой зеленью, покрывшей ковром дворцовый парк, сады при дачах и улицы городка. Потерпеть меньше недельки – и начнется сезон, а вместе с ним бурление жизни, очаровательные дамы, приятные встречи, концерты в Павловском воксале и всякое такое прочее, чего Василий Ильич ожидал со сладким нетерпением. И вовсе не как провинциал, тосковавший по солнцу столичных развлечений.

Василий Ильич Антонов занимал счастливую должность Управляющего городом Павловском, да-да, именно так здесь именовался городской голова. Хоть в подчинении у него было наперечет чиновников и дворников, но статус обязывал показываться в сезон везде и быть в курсе всего. Каждой весной Василий Ильич превращался из зимнего ленивца в деятельного и энергичного джентльмена, который следит за чистотой своего костюма и свежестью бутоньерки в петлице. Все лето его можно найти в самых людных местах, каждой приятной даме, особенно молоденьким барышням, он изысканно отвешивает поклоны и желает самого доброго денька. Когда в Павловском воксале случался большой концерт, Василий Ильич, ни за что при организации концерта не отвечавший, всегда старался быть на виду, отдавая распоряжения и замечания не для того, чтобы их исполняли, а чтобы высокое начальство и придворные, непременно бывавшие на таких важных событиях, видели, как печется хозяин города о всяком деле. Пускать пыль в глаза и казаться нужным там, где это совсем не требовалось, Василий Ильич научился виртуозно. Да и как иначе удержаться на таком сладком месте, до которого найдется много охотников с влиятельными родственниками.

Павловск имел немного странную судьбу. Возникнув вместе с Большим дворцом, он так и не стал полноценным городом. Вся слава, забота дворцового ведомства и деньги достались его старшим родственникам – Царскому Селу и Гатчине. На долю же Павловска приходились сущие крохи. Несмотря на роскошный парк со статуями и памятниками, живописными пейзажами и чудесными постройками в средневековом стиле, Павловск никак не дотягивал в общественном мнении до планки престижного и модного места. Конечно, все помнили, что тут давал концерты великий Штраус, что половина дач принадлежит знаменитым и влиятельным фамилиям. Однако эти козыри никак не давали городку сыграть блестящую партию. А потому Василию Ильичу приходилось использовать всю верткость своей натуры, чтобы на финансовые крохи держать улицы в некотором порядке и себя не забыть.

Жители города и тем были довольны. Постоянное население составляли отставные военные невеликих чинов, бывшие чиновники, мелкие ремесленники и обыватели, которым доходы не позволяли проживать в столице. В основном люди тихие, спокойные, семейственные, с детьми и внуками, скромные в запросах и интересах. В городе не было ни книжного магазина, ни библиотеки, театр открывался только летом, аптека была одна, а торговля, не считая мелочных лавок, умещалась в Гостином дворе, похожем на петербургского родственника на Невском проспекте, как мушка на слона. Управляя скромными средствами скромного городка, Василий Ильич Антонов научился радоваться малому, особенно наступлению лета.

Нынешним вечером у Василия Ильича была еще одна веская причина чудесного настроения: очередное заседание «Комитета попечительства о народной трезвости» прошло чудесно. В состав Комитета, кроме самого Василия Ильича, входили исключительно приятные господа, а именно: полицмейстер города Павловска Сыровяткин, главный врач местной больницы Дубягский, брандмейстер казенной пожарной команды при Павловской полиции Булаковский и еще несколько не столь значительных господ. Комитет столь рьяно пекся о народной трезвости, что члены его после заседания неизменно расходились в прекрасном расположении духа, с румянцем на щеках, лобызаясь друг с другом на прощание. Какой безобидный напиток приводил членов Комитета в такое расположение духа, было покрыто тайной, впрочем, как и закуски, которыми господа заседающие подкрепляли борьбу за трезвость народа.

Ощущая в душе и желудке полную гармонию, а в голове особую легкость, которую Василий Ильич приписывал исключительно весне, он вздумал прогуляться по вверенному ему городку, чтобы запашок заседания выветрился и не пришлось выслушивать критические арии дорогой супруги. Василий Ильич неторопливо шел по Садовой улице, примыкавшей к дворцовому парку, с гордым удовольствием поглядывая по сторонам. В волшебном полумраке белой ночи, скрывавшей мусор и облупленные стены, городок казался особенно милым.

В этот час спутниками Василия Ильича были ночные тени. Обыватели городка давно смотрели сны среди перин и подушек. Даже легкого беспокойства ночная прогулка в Управляющем не будила. Происшествий тут не случалось днем, не то что ночью. Полиция буквально изнывала от безделья, разве что стращала извозчиков или ловила за руку мальчонку, польстившегося на яблочко среди базарных рядов. Василий Ильич знал, что где-то за домами обязательно стоит городовой, охранявший покой пустых улиц. От этого миропорядка, устроенного его заслугами, в душе Василия Ильича прежде времени расцветали кусты сирени.

Впрочем, цветение их было недолгим. В шагах десяти Василий Ильич заметил силуэт, который не то чтобы двигался, но и не стоял на месте. Прищурившись, Василий Ильич различил, что силуэт женский. Некоторая расплывчатость его происходила оттого, что на даме была широкая, вроде плаща, накидка-пелерина с капюшоном, длиной в пол. Точнее – в тротуар.

Одинокая барышня на ночной улице взывает к рыцарскому долгу и куда более трусливые натуры. Желание защитить от любой опасности, которой взяться неоткуда, проникло в сердце Управляющего. Василий Ильич гордо расправил плечи и нагнал даму в накидке. Чтобы не напугать милую, как он заранее решил, особу, Василий Ильич в шаге от нее вежливо кашлянул и спросил разрешения обратиться. Столь вежливое обхождение ночью должно было успокоить трепет женского сердечка. На что Василий Ильич и рассчитывал.

Он ждал, что сейчас к нему обернется милое личико, и уж тут он покажет рыцарство во все красе. Приятную загадку представляло то, что Василий Ильич не мог узнать, кто прячется под плащом. Не то чтобы он поголовно знал всех жительниц Павловска, особенно со спины, но, как часто бывает, проживая в одном городке, начинаешь узнавать своих по походке. Эта незнакомка явно была не из местных. Ранняя дачная пташка, а то и особа из дворца!

Василий Ильич опять напомнил о себе вежливым вопросом. Особа в накидке не пожелала обернуться, она стояла, подпрыгивала на одной ножке. Такое поведение немного огорчило Василия Ильича. Как человек, знающий себе цену, он не стал тянуть церемонии, все-таки не в столице, и обошел даму. Склонился в исключительно вежливом поклоне и выпрямился, ожидая увидеть улыбку в ответ на свои действия. Где-то в глубинах фантазий Василий Ильич надеялся, что незнакомке захочется с ним пококетничать.

Темнота немного скрадывала то, что открылось ему. Василий Ильич опять сощурился, не в силах понять, что же такое привиделось. А когда он убедился, что зрение не обманывает, изумление его стало столь глубоким, что Василий Ильич так и стоял, не в силах пошевелиться или позвать на помощь. Разум Управляющего отказывался верить в то, что видели глаза его. Зрелище, открывшееся под распахнутой накидкой, было столь невозможно, дико и немыслимо, что выходило за границы человеческого понимания. Воля, куда более крепкая, чем у Василия Ильича, зашла бы в тупик. Что делать человеку, когда на пустой ночной улице он встречается с явлением, не поддающимся осмыслению? Только отдаться животному инстинкту.

За три квартала от Садовой улицы скучал городовой Никитин. Его ждала долгая ночь на посту и борьба с наползающим сном. Как вдруг откуда-то из-за домов долетел странный звук. Городовой прислушался. Так кричит раненый зверь, который бьется за свою жизнь без надежды на спасение. Зверям в Павловске быть не полагается, в его окрестностях даже волков нет.

Городовой повертел головой, чтобы определить, откуда доносится вопль. Еще раз послушав, он пришел к выводу, что все-таки это был человеческий вопль. И доносился он со стороны дворцового парка. Что там могло случиться, Никитин представить не мог. Особых нарушений порядка пока не наблюдалось, о помощи никто не взывал, два тревожных полицейских свистка не раздалось, городовой имел законное право сделать вид, что ничего и не случилось. Тем более вопль сам собой затих.

Все-таки простое человеческое любопытство оказалось сильнее полицейских правил. Никитин побежал по направлению, откуда, как нарочно, снова раздался странный звук. Только был слабее, тише и отчаянней.

5. Муки достойного выбора

1902 год, 26 апреля. Рано утром.

Директор Департамента полиции Сергей Эрастович Зволянский плохие известия получал сразу. В последнее время обычный поток стал чрезмерным, как весеннее половодье. Того и гляди утопит.

Мало того, что в университетах брожение, мало того, что там и тут вспыхивают крестьянские бунты и полыхают имения, так еще покушение на московского обер-полицмейстера, и уж самое невероятное – убийство начальника, министра внутренних дел. Того и гляди добрые языки при дворе начнут нашептывать: дескать, директор не справляется, власть ему дана огромная, а результаты плачевные, не пора ли подобрать кандидата более достойного?

Отвечать языкам было затруднительно. Формально власть у Зволянского была огромной. Кроме самой махины общей полиции, призванной защищать столпы правления, а вовсе не рядовых граждан, под столпами стонущих, в его ведении было Отделение по охранению общественной безопасности и порядка, иначе говоря «охранка», жандармский корпус и самый секретный, Особый отдел Департамента полиции. Однако власть имеет такое свойство, что прибрать ее к рукам хотят многие. Потому этими грозными учреждениями распоряжаться пытались кто угодно. А за результаты их стараний отвечать должен был Зволянский. Директор всей кожей полицейского чуял, как шатается под ним кресло.

А тут еще новость, упавшая на его голову с утра пораньше.

Как поставить дело так, чтобы не совершить ошибку, возможно, последнюю в карьере, Зволянский не знал. А потому срочно вызвал того, на кого мог хоть как-то рассчитывать: заведующего Особым отделом Леонида Александровича Ратаева.

О человеке этом ходило множество слухов: от восторженных до ужасных. Зволянский был в курсе всех этих слухов, но сейчас ему было нужно главное качество Ратаева: аналитический ум. Предстояло решить задачу, которая во многом определит судьбу самого Зволянского. И, вероятно, Ратаева. Случись что, новый директор Департамента поставит на ключевую должность своего человека. Ратаев тоже понимал это и не строил иллюзий.

Оба чиновника уже просчитали последствия возникшей ситуации, с очень вероятной катастрофой для обоих и мизерными шансами на успех. А потому нужда в лишних словах и пояснениях отпала.

– Что думаете? – только и спросил Зволянский, подразумевая в коротком вопросе сразу столько всего, что до конца понять мог только Ратаев.

– Обстоятельства тревожные, – ответил тот, помедлив. – Выглядит некрасиво.

– У вас были сигналы из Павловска?

Неприятные вопросы Ратаев умел игнорировать, страдая внезапной глухотой. В этот раз трюк был не ко времени.

– Мы далеко не всесильны. У нас имеются куда более горячие участки. Вам известно, что там всегда было достаточно спокойно?

Зволянский убедился: сколько бы ни шептались о вездесущем Ратаеве и его людях, утренняя новость для него – полная неожиданность. Что оказалось отчасти приятно: значит, будет стараться изо всех сил.

– Жду конкретные предложения, Леонид Александрович.

Ратаев раскрыл докладную папку черной кожи, которую придерживал за спиной. Внутри лежало личное дело. Зволянский не мог разглядеть фамилию на обложке. Но отметил прозорливость Ратаева: пришел с готовым решением. Не зря говорят о его способностях. И не зря его боятся.

 

– Что это? – тем не менее спросил он.

Ратаев, соблюдая правила игры, сообщил, что подобрал кандидатуру для выполнения малоприятной миссии. Листая страницы скорее для вида, он подробно описал человека. Наверняка с личным делом ознакомился глубоко, а паузы, удивленная интонация, как будто бы он только что вчитался в текст, – лишь игра. Зволянский получал особое удовольствие от подобного мастерства. Но слушал внимательно: решение принимать ему.

Выбранный кандидат отличался прекрасными характеристиками: отличными результатами раскрытых дел, полученными благодарностями и наградой, пусть низшей, но все-таки орденом Св. Владимира III степени. Что касается личных качеств, то в деле фиксировались далеко не лучшие для чиновника качества: дерзость, самоуверенность, непочтительность к начальству, множество докладов от обиженных приставов полицейских участков, а также пренебрежение к канцелярской работе и ведению бумажных дел. Из привычек отмечалась крайняя скромность в личной жизни, а также отсутствие семьи и жены, что было существенным недостатком для государственной службы, дружеские отношения с криминалистом Лебедевым и отсутствие твердых религиозных убеждений, явная склонность к сомнительному агностицизму. В физических данных указывались навыки вольной борьбы и развитая мышечная сила. В сыскной полиции чиновник прослужил чуть более семи лет.

– Как его фамилия? – спросил Зволянский, представляя, о ком идет речь.

Ратаев назвал фамилию, которую директор Департамента ожидал услышать.

– Так ведь он в отставке?

– Так точно, – согласился Ратаев. – С осени 1901 года.

– И что же?

– Отчего бы не послужить, когда долг призывает, а жалование приемлемое.

– Справится?

– Этот – справится, – убежденно ответил Ратаев. – А если что…

Недосказанность была красноречивой. Зволянский понял, что не сказал Ратаев вслух. Простое и элегантное решение: доверить расследование тому, кто вернулся из отставки. Если ему повезет, что не так уж невероятно, лавры победы достанутся начальству. А если что-то пойдет не так, если хваленые способности чиновника сыска окажутся бесполезными, то всегда можно отдать его на заклание. Были и еще обстоятельства, которые в этом пасьянсе могли оказаться крайне выгодными королю и тузу, а все неприятности достаться сыскному валету.

– Чем он занимался в отставке? – спросил Зволянский.

Ратаев выразительно пожал плечами.

– Средства у него самые ограниченные, дачи нет, в путешествия не ездит. Давал консультации кое-каким купцам, на что и жил…

– Вероятно, скучает без дела.

– Гордость не позволяет проситься обратно.

– Что ж, Леонид Александрович, кандидатура подобрана разумно, – сказал Зволянский, вставая из-за рабочего стола. – Пусть берется за дело.

– Мои люди за ним присмотрят. Тихо и аккуратно. На всякий случай.

– Разумно. Срочно везите его ко мне. И чтобы не вздумал отказаться.

– За ним уже послано, – ответил Ратаев с невозмутимым лицом.

– Вот как? Чудесно. И еще надо бы Чулицкого[1] предупредить.

– Михаил Фролович уже поставлен в известность, что к нему в сыскную полицию возвращается столь ценный персонаж…

Зволянский еще раз утвердился, что слухи о талантах Ратаева не могут быть слишком преувеличены. Просто незаменимый человек.

Когда это выгодно ему.

1Чулицкий М. Ф. – начальник сыскной полиции Петербурга в 1902 году.
Купите 3 книги одновременно и выберите четвёртую в подарок!

Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке:

  1. Нажмите на многоточие
    рядом с книгой
  2. Выберите пункт
    «Добавить в корзину»