Читать книгу: «Парень-ракета», страница 2

Так в дураках я и проходил.

Валентин Степанович, наш учитель физкультуры в пятом классе, пытался меня подбодрить. Говорит: «Ладно, Ванька, я тебя еще отправлю на соревнования. Такие способности нельзя зарывать. Ты еще возьмешь свои медали, вот увидишь».

Я тогда еще думал, чего он не мой отец? Вот был бы у меня такой папка, мы бы с ним и по утрам километраж бегали и в марафонах участвовали. И не пришлось бы постоянно выпрашивать разрешения, объяснять, как важен для меня бег. А мои понять любви к спорту не могут…

Учитель потом все же отправил меня на городские соревнования. Туда обычно не попадают ребята без марафонов за плечами, но Валентин Степанович человек уважаемый, все-таки тридцать лет в школе отработал и столько ребят взрастил. И меня хотел чемпионом сделать. Возлагал много надежд.

Первые соревнования я надолго запомнил. Десятки участников и я такой со всеми в одном ряду на старте. Мамке ничего не сказал, обманул. Она б не отпустила.

Стою, а в голове одна мысль – «не пропусти старт!» Ноги, будто назло, онемели. Так казалось, но нет. Выстрел раздается, и я срываюсь с места, точно пуля. Только и чувствую, как успеваю ногами отталкиваться от земли. Прям лечу, а не бегу.

Местные улюлюкают, свистят. Впереди никого, только ветер в ушах и скорость такая, что мне бы крылья и я воспарю!

Взял первое место в тот день. Рухнул на зеленую траву и дышу, дышу, а Валентин Степанович кричит: «Вставай, Ванька-ракета! Ты первый! Лучшее время показал. Это рекорд! Точно будешь у меня чемпионом мира!». Так меня потом и прозвали – Ракета. Быстрый был, ловкий.

От радости родителям рассказал о соревнованиях, медаль показал, а они: «Ну молодец, Ванька!». И все! Ни вопросов, ни поддержки, каждый своим делом дальше занят. Так обидно было. Я все не мог до мамы и папы донести мысль, что бег – это моя жизнь, что чемпионом быть мечтаю и на Олимпиаде страну представлять!

А они мне все – «Учись! Поступишь в универ, будешь инженером». Заладили одно и тоже.

Я ведь учился. Как мог, так и учился. Пара троек, остальные четверки и пятерки. В общем, успевал как все. Только вместо домашки, чаще бегал. Когда с секундомером, а когда для удовольствия, без личных рекордов.

Порой просто выходил на выносливость. Бегал так долго, что ноги немели и я чувствовал свой предел. Это непередаваемое счастье, узнавать на что ты способен, как далеко сможешь убежать!

Я добирался до дальних озер, купался в холодной воде и летел обратно. Другие туда только на великах добираются, а я на своих двоих.

Как-то даже с папой условился, что порыбачим вместе, но до озер сам добегу. Несусь со всех ног, дышу ровно, пульс держу. Добираюсь до точки назначения, а отец только с велика спрыгнул. Я тогда думал – похвалит, а он все про удочки, да про наживки.

А я ведь внимательно слушал рассказы отца о рыбалке, учил на что лучше ловить, как леску заправить в удочку. Я хотел, чтобы он заметил старания и тоже проникся моими мечтами. Взял бы да спросил о соревнованиях, о планах. Но папка так ни о чем и не спросил.

Да, если быть честным, я знал, что родителям до моей мечты дела не было никогда.

У меня сестра была – Надя, старше на семь лет. Вот сначала девчушка нянчится со мной мелким с самых пеленок, потом в учебу ударяется. Надо же наверстать упущенное. А от родительских просьб, даже если сильно занята, никогда не отворачивается. Считает, что, как старшая, должна быть примером послушания.

Рисовала Надя с малолетства, но у родителей не было денег, чтоб ее в художку отдать. Говорили: «Дорого, Надька, давай лучше альбом купим? Да карандаши можешь выбрать. Какая разница, где рисовать?».

Сейчас я понимаю, что не в деньгах дело было. Девка-то по дому хлопотала, как Золушка. А кто это этим будет заниматься, если она в художке пропадать будет до вечера? Не пустили рисовать, чтоб под рукой была. Удобно. Да и что оно это ваше рисование? Как и бег – баловство.

Вот так зарыли и талант сестры.

Потом уже когда Надежда замуж вышла, вроде что-то порисует сядет от тоски, но все не то. Дела, дети, а потом внуки. Времени нет. Плюс ко всему рисует то она тайком, как будто опасаясь, что баловство ее уже ни к возрасту. Я хоть и пил уже, но заметил, что цвета картин сестрицы изменились. Темные какие-то стали, депрессивные…