В погоне за Зверем

ГЛАВА 8. Панские развалины

ЭПИЗОД 1.

Доронин выругался, когда машина стала подскакивать по выбитой дороге, бубня, что нечего на ночь глядя ездить к черту на кулички. Я промолчала. Ну что простой шофёр мог ещё сказать, как не пожалеть свою груду металла на колесиках?

Когда-то эта была роскошная усадьба в два этажа с открытой террасой, на которую был выход из каждой комнаты. И от всей этой красоты остались лишь покосившиеся двери с разбитыми стёклами. Мощенная камнями дорожка, которую ругал Доронин, огибая фонтан в центре двора, вела к широкой лестнице с резными балясинами. Несколько ступенек и нас встречают высокие двустворчатые двери совсем не тронутые огнём. Странно, весь дом, особенно левое его крыло, почернело от копоти, которую не смыли ни дожди, ни время, крыша обвалилась, трава проросла будто сквозь плиты мрамора, а двери сохранились в идеальном состоянии. Я даже не услышала скрипа, когда открывала их.

– Будьте осторожны, – раздался взволнованный голос Ванюши за спиной, – здесь почти обвалились перекрытия.

Я машинально подняла голову вверх. Балки, и правда, держались на честном слове, а некоторые уже валялись на том, что когда-то называлось полом. Теперь под ногами противно хрустело, стоило только сделать шаг внутрь полуразвалившегося здания.

– А на второй этаж можно подняться? – спросила я Гончара, заметив остатки лестницы впереди.

– Думаю, нет, – обгоняя меня, сказал парень. – Полы были деревянные, – пояснил он и смущённо подал руку, когда я переступала через одну из обвалившихся балок. Здесь только хорошо сохранились подвалы, но по весне их заливает водой. Это и при старом пане тоже было. Сейчас вроде подсохнуть должно было всё. Дождя давно не было.

Оглянувшись вокруг, я ещё раз внимательно рассмотрела развалины усадьбы. Здесь невозможно было спрятать ребёнка и удерживать его несколько дней. Слишком опасно, как и для жертвы, так и для убийцы. В любой момент может второй этаж полностью обрушиться. Так что идею об уцелевших комнатах в усадьбе я сразу отмела, как только увидела в каком состоянии перекрытия. А вот подвалы и летний домик всё ещё маячили в голове и я поторопила Гончара. Вечерние сумерки быстро сгущались и была вероятность, что пока мы спустимся в подвальные помещения на улице окончательно стемнеет. Хорошо хоть я захватила с собой фонарик, а то от зажигалки там толку не было никакого.

Молодой милиционер осторожно вёл меня по дому, когда надо, по его мнению, помогая переступать через препятствия. Бедолага всё время то смущённо сопел, то отворачивался, испытывая неловкость, когда пересекался со мной взглядом, то резко останавливался, как-то нервно прислушиваясь к живой тишине усадьбы. Почему живой? Потому что хоть панский дом и опустел, но жизнь в нём ни на миг не замолкала. Каменные руины облюбовали птицы и мелкие зверьки. Вот в их щебет с шорохами и вслушивался Гончар. Признаться, и меня они немного пугали. Особенно когда из, казалось бы, чёрной пустоты коридоров с криком вылетала какая-нибудь лесная птица. Вздрогнув от неожиданности, я уравновешивала дыхание и шла дальше. Правда, уже положив ладонь на кобуру. Так было спокойнее. А ещё гнетущее ощущение, что кто-то следит за каждым нашим шагом, заставляло часто оглядываться. Тяжёлая атмосфера панских руин давила на психику и периодически возникало желание бежать как можно дальше от этих обуглившихся кирпичных стен.

– Говорят, здесь видели призрак деда Семёна, – вдруг остановившись сказал Валюша.

Его глаза пристально рассматривали валяющуюся на полу дверь, будто раньше её здесь не было, потом медленно подошёл и носком сапога чуть отодвинул в сторону, освобождая проход в подвал.

– А дед Семён – это кто? – спросила я, уже вплотную подойдя к дверному проёму и включив фонарик.

– Сторож. Он был предан панам Забалотинским. Когда люди грабили усадьбу, дед Семён с оружием в руках оборонял добро хозяев. Кто-то из грабителей выстрелил в сторожа. Тот падая задел канделябр со свечами. Дом полыхнул, как спичка, все бросились спасаться, забыв про старика. Так он и сгорел в огне за чужое богатство, – молодой милиционер вздохнул и снова оглянулся. – Вот с тех пор здесь и видят призрак деда Семёна.

Я никогда не верила в подобные суеверия, но было в доме что-то жуткое. И чтобы ещё больше не нагнетать, я, изображая невозмутимость, шагнула в полумрак коридора. Перед этим, правда, сверкнув туда фонариком. Каменные обшарпанные стены и такие же ступеньки, которые обрывались внизу, уводя глубоко под землю. Делаешь шаг и тебя охватывает панический страх, что вот-вот оступишься и сорвешься в эту густую темноту, окутанную запахом плесени. Дышать в подвале было трудно. Вроде вдыхаешь полные лёгкие, но воздух настолько пропитался зловонной сыростью, что его не хватает. И уже через несколько минут нашего спуска я почувствовала головокружение, заставившее меня остановиться. Вытянув в сторону руку и, упёршись в стену, я спросила Ванюшу долго ли нам ещё идти. Тот, осторожно обойдя меня, подал свою ладонь, ответив, что осталось совсем немного. Дом хоть и большой, но подвальные помещения не такие обширные. Всего четыре комнаты. И до этих четырёх комнат мы не добрались. Чем глубже мы спускались, тем сильнее был запах сырости. А когда чёрная темнота стала играть бликами от фонарика, стало ясно, что большая часть подвала затоплена. Грунтовая вода не ушла.

– Вот, дрянь! – негодующе выругалась я.

Столько спускаться, дышать через раз и все напрасно! Чёртовы подземелья в воде! Ни убийцы, ни его жертв здесь точно никогда не было. Остался только летний домик, до которого идти около получаса по заросшему бурьяном саду.

– Ну что, возвращаемся? – повернувшись спросила я Гончара.

Парень кивнул.

– Похоже, сточная труба забита. Хозяев же нет. Чистить некому.

– А куда выходит эта труба? – уже из любопытства спрашиваю, поднимаясь на ступеньку выше.

– В речку Лесную, – и тут же Гончар дополняет с видом важного экскурсовода. – Усадьба была построена на развалинах средневекового замка. Забалотинские лишь надстроили дом на каменном фундаменте. Говорят, раньше здесь была разветвленная сеть подземелий. Некоторые иногда обрушиваются, образуя огромные провалы. Вот лет десять назад после дождливой весны главная дорога в город просела. Никто не стал раскапывать подземелье, просто завалили песком, чтобы дети не лазили.

Свет фонарика скользнул по каменному своду.

– Вот, смотрите – эти тесанные камни фундамент замка, – будто ребенок, показывая пальцем, восхищался милиционер.

Огромные неровной обработки валуны лежали на редкость в аккуратной кладке, не потеряв за сотни лет своей формы. Ни кусочка не откололось, ни миллиметра не просело. Только чёрная плесень ползла по ним, пробивая себе дорогу наверх к убийственному для неё солнцу.

– Ну а с замком что приключилось? – больше для поддержания разговора спросила я. В полной тишине идти по ступенькам было всё ещё жутковато. А так Гончар хоть разбавлял эту жуть своей болтовнёй.

– Так во времена Ивана Грозного крепость осадили. Её стены продержались дольше Полоцких. Потом какой-то предатель рассказал казакам про подземелья, а те заложили туда порох в бочках и рванули. Сеча была страшная, живьём в плен не сдавались. Погибали с оружием в руках. Потом было запустение и уже с Баторием* в крепость вдохнули новую жизнь паны Заболотинские. Говорят, что первый пан Заболотинский был простым служивым из этих мест. Он выгодно женился на тяжарной** дочке магната, чтобы скрыть её распутство при дворе. За это ему и выхлопотал благодарный тесть заброшенные земли. Ну и помимо приданого денег дал.

– А вы, Ванюша, не там работаете, – весело подметила я и парень сразу насторожился, бросив на меня опасливый взгляд. Страшно, когда сотрудник ГУГБ НКВД говорит, что вы занимаетесь не своим делом. Чтобы успокоить историка-любителя, я пояснила, что именно имела ввиду. – Вам надо было в институт поступать на исторический факультет, а не в милицию идти.

У Гончара прям камень с души свалился! Громко выдохнув, он быстро зашагал по ступенькам вверх.

– Так я хотел, – не оглядываясь на меня, почему-то виновато сказал он, – но мамка не пустила. Далеко и город чужой, а здесь все свои. – Его плечи враз опустились, придав спине сгорбившийся старческий вид.

Вот эти строгие мамки! Всегда испортят жизнь единственным сыновьям. Прибавив ходу, я похлопала парня по сутулой спине и посоветовала больше слушать своё сердце, а не мамкино нытьё. Ему жить, и жизнь эта одна, другой не предвидится. Если хочет в институт, значит, надо поступать. Был у меня тогда знакомый профессор в Москве и я на добровольной основе предложила ему помощь. Услышав о перспективах в большом городе, парень расцвёл на глазах. Спину выпрямил, да так, что выходя из коридора, чуть не ударился головой о низкий потолок.

– Осторожней, – выходя следом, потрепала я его по голове.

И снова густой румянец залил юношеские щёки. Самой неловко стало. Я взрослая тётка веду себя с парнем, как с ребёнком, а он давно уже не дитя. Нет, для меня Гончар был вчерашним школьником и я не рассматривала его, как взрослого мужчину. Но все мои улыбки, шутки, трепки он воспринимал как флирт. И, глядя на это невинное смущение, я вдруг осознала, что нужно расставить некоторые приоритеты в наших служебных отношениях. Но так расставить, чтобы ненароком не обидеть ещё нежное сердце юноши. Очень красивого юноши! Одни глаза чего стоят! И улыбка! Такая чистая, лучезарная…

«Ох, хоть бы будущие невзгоды взросления не испортили этой завораживающей красоты», – мои мысли в тот трогательный момент любования им.

– Ванюша, – начала я, тщательно продумывая каждое слово. И уменьшительно-ласкательное от имени было, конечно, не к месту. Что я сразу исправила. – Иван, – вот это, на мой взгляд, придавало ему солидности, – я, может, веду себя не слишком сдержанно или задеваю тебя в чём-то? Ты говори, не стесняйся. Нам ведь ещё долго предстоит работать вместе. Так что давай будем относиться друг к другу, как хорошие друзья. И для работы это полезно. Ладно?

Хотела целую лекцию рассказать о неуставных отношениях, но как только начала говорить в голове всё перевернулось. И получилось вроде бы не очень. Даже, я бы сказала, слишком замудрёнее, чем планировалось изначально. Но Гончар был из понятливых и смог прочитать между строк: не фантазируй – она не заигрывает.

– Ладно, – пожав плечами, согласился он.

– Ну вот и прекрасно! Где там летний домик панов?

Парень снова оживился и, указывая кивками в сторону мелькающих в окне зарослей крапивы, сказал:

– Минут тридцать и мы на месте.

Уже тяжело вздохнула я, представляя эти три десятка минут по полутораметровому бурьяну. Но выбора у меня не было, сама напросилась на экскурсию, да и жизни детей зависели от нашего с Ванюшей похода. Мне нужно было внимательно осмотреть летний домик, чтобы окончательно вычеркнуть его из потенциального логова Зверя. Подобрав среди валяющегося мусора подходящие палки, чтобы прокладывать себе путь, мы пошли дальше.

Не самая лучшая прогулка в моей жизни, но довольно запоминающаяся. Мало того, что я обстрекалась так, что хотела уже на полпути всё бросить и повернуть, а тут ещё разорвала юбку, зацепившись за выступающую арматуру. Бедный Гончар за пять минут услышал весь мой матерный словарный запас. А он у меня довольно большой. С горем пополам и, стягивая края юбки, мы наконец-то дошли до злополучного летнего домика. Вернее до того, что от него осталось. А осталось от него четыре стены и провалившаяся крыша.

Мне хотелось завыть волком от разочарования. Столько пройти и всё впустую! Если подвалы основного панского дома ещё можно было использовать под убежище, то летний домик – категорически нет. Ни подхода к нему, ни закрытых помещений – одни сплошные руины в плену гектара крапивы и прорастающих кустов. Похоже, Шуйский был прав – не в усадьбе дело.

– Твою ж мать! – и ещё с десяток ругательных слов вырвалось из меня, разбавляя мою внутреннюю злость. – И где ж нам теперь искать это чёртово логово?! Вот тварь!

Версия о связи Зверя с усадьбой не подтвердилась, осталась лишь не опровергнутой вторая часть. Все жертвы из центра города и ни одной из частного сектора. Уже тогда, срывая своё негодование на пустоте, меня будто озарило:

– А что, если убийца не охотится в частном секторе, потому что сам местный?

И тут же подхватил Гончар:

– Или боится не остаться незамеченным? Там у каждого есть собака. Да и дети больше играют у всех на виду.

– А может, он просто боится собак? Так можно гадать до бесконечности, Ванюша, – сказала я и включила фонарик. – Идём обратно. Поздно уже. И ничего тоже результат, – саму себя успокаивала я, скользнув тусклым лучом фонаря по стенам.

У шведского армейского фонарика, подаренного мне когда-то Костей, садилась батарея и новую я вряд ли купила бы в Заболотинске. Её в Москве было сложно приобрести, не то что в провинции. Ещё расстройства добавила порванная форменная юбка, о чём я чисто по-женские проныла Гончару, идя обратно к машине.

– Так поедемте ко мне, Алеся Яновна, – тут же предложил без стеснения парень. – Мама быстренько всё зашьёт на машинке.

– Как-то неудобно.

Не особо горя желанием знакомства ещё с одним родственником уже второго моего Заболотинского милиционера, попыталась отказаться я, но Ванюша всё равно настоял на своём. Уже тогда я рассмотрела в нём зачатки мужского характера. Просто до моего приезда у парня не было альтернативы маминому авторитету.

Недовольный стон Доронина в летней тишине сгустившихся сумерек отчётливо разносился на десятки метров так, что даже ещё не видя его силуэта, я захотела плотно закрыть ладонями уши. Неспешно подойдя к ворчуну, я сообщила ему о ещё одной незапланированной поездке на сегодня, и уже по ночным дебрям панской усадьбы пробасил поток отборного солдатского мата.

– Ладно, довезешь до дома и уматывай спать. Сама дойду! – гаркнула я на него.

– И умотаю! – огрызнулся он.

Не умотал. Остался дожидаться у забора. Домой не пошёл, махнул рукой, что-то пробурчав в ответ. Я, может, и могла бы держать Доронина на коротком поводке, но зачем? Страх не является синонимом верности. А ворчливый водила был мне верен и умел держать язык за зубами. И, когда мне нужна была его помощь, он ворча, кряхтя помогал.

*Баторий – Стефан Баторий, выборный король Речи Посполитой конец XVI века, вернувший Короне и ВКЛ отвоёванные у них Иваном Грозным земли.

**Тяжарной (тяжарная) – беременной (беременная), белорусский язык.

ЭПИЗОД 2.

Я думала меня встретит дородная властная бабенка, чем-то похожая на тётю Нюру, но двери открыла улыбчивая женщина лет сорока пяти. Её не смутил даже мой слегка потрёпанный вид. А объяснений сына кто я и зачем приехала вполне хватило, чтобы захлопотать по кухне. Она и Доронина пригласила к столу, когда узнала, что меня дожидаться шофёр, пояснив: псы лают, не унимаясь, а на улице ночь и соседи завтра будут высказывать своё недовольство. В общем, мать Ванюши оказалась приятная во всех отношениях женщина. Особенно это оценил сразу подобревший Доронин. Он, кстати, подскакивал со стула каждый раз, когда хозяйке нужна была помощь. Та хитро, по-бабьи, ухмылялась и с высоко поднятой головой принимала ухаживания видного мужчины в форме, попутно, как бы между прочим, наводя справки о нём. А когда все поужинали, пригласила меня в соседнюю комнату для починки юбки.

– Алеся Яновна, а как мой оболтус справляется на службе-то? – подавая мне свой халат, спросила любопытная мать.

Зная о её эгоистичной любви к сыну, я похвалила Ванюшу, добавив с видом пророчицы:

– Далеко пойдёт. Вот только образование высшее ему бы не помешало.

Специально издалека подготавливала я почву. Гончар грезил об историческом факультете, и я решила помочь парню, но для начала поговорив с матерью.

– Ой, так я не против! – брызнула она смехом. – Так город-то большой и нет там у нас никого. Вот как мальчику там быть одному-то? Исхудает бедненький.

С "исхудает" мамаша, конечно, перегнула. Иван пышными габаритами похвастаться не мог. Ростом – да. Плечами, тоже. Ну, может быть, в будущем нарастёт на жилистом парне побольше мышц. Но худоба парнишке никак не грозила. Он и на мамкиных убойных харчах был два метра сухостоя.

– Тамара Николаевна, если Иван надумает поступать, я ему помогу. Вы же отлично знаете, что у нас в стране молодым везде дорога, только подтолкнуть немного надо.

Лицо матери расплылось в ещё больше довольной улыбке и в ход пошла навязчивая благодарность. Чего я до жути никогда не любила.

– Ой, а вы заходите к нам в гости почаще. Чая попьём. Я пирогов испеку. Ой, а хотите, я вам платье сошью? Я знаете какие платья шью? Весь город ко мне ходит, – распиналась щедрая Тамара Николаевна, ловко строча ровную линию из ниток на юбке.

– Спасибо, но не до гостей мне. Работать надо.

Мягко попыталась я отказаться, как вдруг заметила знакомый хитренький блеск в глазах рукастой хозяйки. Мой отказ мать Гончара никак не задевал. Как я поняла, ей от меня не походы в гости нужны были, а мой шофёр. Об этом не трудно было догадаться по взглядам, которые она бросала в сторону чуть прикрытых дверей. Там, в узком дверном проёме, красовался Доронин, все ещё уплетающий за обе щеки драники.

Я посмотрела на неё, она, прищурившись, на меня и мы друг друга поняли без лишних слов.

– Тамара Николаевна, мне так неудобно вас просить, но не могли бы вы взять на постой моего шофёра Анатолия Мироновича? – громко спросила я, заранее зная её ответ.

– Ой, да что вы! – радостно воскликнула хозяйка в предвкушении налаживания личной жизни. – Я уже лет пятнадцать, как вдова.

Последние было сказано больше для Доронина, чем для меня. Вот пришёлся ей по нраву ворчливый мужичок! И он, как я заметила, был не против пожить у Тамары Николаевны. А что, это тебе не коммуналка, где никто не готовит сытные обеды с ужинами. Об этом нужно было заботиться самому, чего Доронин не умел. Баранку крутить сутки напролёт, пожалуйста, а кашу сварить – это не про него. Да и мне некогда было стоять у керогаза, вываривая чего-нибудь съестного нытику шофёру. Для меня еда никогда не была на первом месте. Я могла целый день проходить голодной и только завалившись в беспамятстве на кровать вдруг вспомнить, что во рту не было и маковой росинки. Ну я же баба, мне привычней не есть, а Доронин здоровый мужик. Их брат без подкормки долго не протянет. Так что с чувством полного удовлетворения я сказала всё ещё жующему шофёру, чтобы отвёз меня домой, а сам возвращался к доброй хозяйке Тамаре Николаевне. Тот, проглотив огромный кусок пирога, закивал головой и бросился заводить машину, впервые не забубнив, как тяжело работать со мной и мне подобным баламутным начальством.

Мать Гончара на радостях впихнула мне в руки кулёк с пирогами, подмигивая, что если что, то обращайся. Один Ванюша был не в восторге от соседа, но виду особо не подавал. Пожелал мне спокойной ночи и проводил глазами до машины.

«Похоже, наладив одну жизнь, я немного подпортила другую», – подумала я, когда машина тронулась с места.

– Вот чёртовы псы! – привычно выругался Доронин, выруливая по узким улочкам. – Всё лают и лают, твари!

А псы, и вправду, заходились лаем, чуть ли не давясь. И только когда наша машина покинула частный сектор их переливчатый лай утих. Наблюдательный Ванюша оказался прав: убийца живёт в центре, а не в пригороде. Здесь любой подозрительный человек или звук будет тут же облаян дворовыми псами. Да и мать Гончара сама, не осознавая того, подтвердила, что завтра все соседи будут знать о её ночных гостях.

– Остаётся город, – задумчиво произнесла я, откинувшись на спинку сиденья и закрыв глаза. Устала.

– Да приехали уже, приехали, – не поняв о чём это я, торопливо пробурчал Доронин. – Ну вот и дом. Мне завтра за вами заезжать как обычно?

Как обычно – это к восьми. Но в этот раз я решила прогуляться до милиции сама. Город посмотреть и ещё раз всё обдумать. Почему-то во время пеших прогулок в мою голову больше мыслей прилетало. И я дала Доронину выходной.

ГЛАВА 9. Ночной гость

ЭПИЗОД 1.

Прижимая кулёк с пирогами, я не спеша поднималась по ступенькам. Навстречу мне невесть откуда вывалилась баба Клава. Разойкавшись, не поднимая глаз, она сбежала вниз, будто сам чёрт гонится за ней. Ничего не разбирая в потоке её сумбурных извинений, я пошла дальше по лестнице. Но на душе скреблись кошки. И когда показалась моя дверь, я поняла почему старуха так нервничала. В моей служебной квартире были гости. Не мои коллеги из Москвы. Машин у подъезда не было и в коридоре никто не ждал. Кто-то из местных решил заглянуть.

Прежде чем войти, я достала пистолет из кобуры и, сняв его с предохранителя, дулом ткнула приоткрытую дверь. Как назло она мерзко заскрипела. Ну что, незаметно войти не получилось, чего теперь таиться? И я, выставив чуть вперёд руку с пистолетом, пошла на приглушённый свет торшера в гостиной.

Вот тварь баба Клава! Соврала, что ключей больше нет.

Гость сидел спиной к входу. На столе стояла начатая бутылка водки со стаканом, лежали фуражка и толстая папка. А ещё в комнате витало амбре из перегара и сигарет. Пока меня ждал, на правах хозяина убивал время, отравляя воздух в чужой квартире.

– Ствол опусти, – прохрипел Маслов и потянулся за бутылкой.

Я прошла в комнату.

– А ты закусывай, – усаживаясь напротив, положила на стол кулёк с пирогами.

Я хоть и опустила пистолет, но в кобуру не убрала. Держала наготове, если что. Маслову, как мне подсказывал внутренний голос, лучше поостеречься доверять. Скользкий тип.

– Закусил бы, так с тебя хозяйка хреновая. Жрать нечего, – наливая до краёв водку, в упрёк мне бросил он.

– Так из тебя и гость такой же, – отпарировала я, опустив глаза с рожи Маслова на папку. Пометка «Совершенно секретно» насторожила. С чего бы это вдруг у простого капитанишки из захолустного Заболотинска такие секреты государственной важности? Если бы не эти убийства, то мои познания малой родины остались на уровне школьной программы. А тут «Совершенно секретно»! Прям мурашки по спине пробежали: вот-вот я узнаю что-то очень страшное. – Что там? – спросила я, указывая глазами на папку.

Маслов сначала опрокинул стакан себе в глотку, занюхал рукавом и, вальяжно, по-хозяйки откинулся на спинку стула.

– То, чего в твоих бумажках не хватает, – его рука потянулась за выпавшим из кулька на стол пирогом.

В моих бумагах не хватало заключения патологоанатома. Того самого доктора, которого Маслов быстренько убрал на этап. Было что скрывать…

– Читай, а я закушу.

Каким-то приказным тоном произнес он и откусил огромный кусок пирога. Не тратя время на разжёвывание, проглотил, запив водкой. Глядя на него, я поморщилась. Мои мужики тоже пили и немало, но вот так, как кони воду, никогда. А Маслов вливал в себя алкоголь литрами и не пьянел.

Оторвавшись от рассматривания жрущего ночного гостя, я открыла папку. Моей непоколебимости и хладнокровия хватило ровно на три заключения. Дойдя до Сони Якуш, я уже с трудом сдерживала слёзы, которые толстой мутной пеленой размывали буквы на казённой бумаге. Разум любого нормального человека не способен принять такие ужасы . Для меня образ убийцы детей раз и навсегда смешался с чем-то животным, лишённым всякого человеческого начала. Но я не могла себе позволить остановиться, отложить в сторону страшные страницы последних мгновений жизни маленьких девочек. То, что они пережили перед смертью невозможно ни с чем сравнить. Концлагеря Германии были ещё впереди, а тогда …. Тогда это было мирное время. И моя серая сущность вскипала, требуя собственными руками разорвать на мелкие клочки чудовище в шкуре человека.

– Плохо? Мне тоже, – голос Маслова вырвал меня из пылающего гнева в безысходную реальность. – Моя дочь умерла не так, как они, но от этого мне не легче.

ЭПИЗОД 2.

Дочь? У него была дочь! Я не знаю, что стало большем шоком для меня: признание Маслова или то, что моя рука держала заключение хирурга. То самое заключение, которое должен был привезти Шумский после вскрытия Тоси. Причиной смерти девочки стала асфиксия. Никаких прижизненных повреждений на теле ребёнка не было. Все семь жертв убийцы были подвержены пыткам: систематическое избиение чем-то похожим на ремень, долгое стояние на коленках на соли, кожа на локтях содрана из-за упора на локтевые суставы, скорее всего, во время чудовищного наказания. Из заключения патологоанатома желудки девочек были пусты, из чего следует, что всё время, которое они находились у Зверя, их не кормили. В лёгких вода с частицами грязи. Незадолго до смерти жертв топили. На телах Галины Волошиной и Алевтины Егоровой были следы попыток сексуального насилия, но, так как жертвы были слишком малы, у чудовища ничего не получилось. Впоследствии эта тварь ограничилась мастурбацией. Его возбуждала смерть и он изливался на тела уже убитых им детей.

Комок тошноты подкатил к самому горлу, сдавив его. Графина с водой на столе, как назло, не оказалось (не успела поставить, да и не думала вовсе, что он мне может так экстренно понадобиться). Схватив бутылку, я влила в себя остатки водки. Из-за дурноты даже не почувствовала её горечи. Она безвкусной жидкостью стекла в мой желудок, резко ударив по ногам, но оставив голову абсолютно ясной и ещё больше раздразнив рвотный рефлекс. Заключение по Тосе я так и не смогла дочитать. Держала в руках этот листок, а глаза бегали то на пляшущие буквы, то на Маслова. Видя, что я медлю, Семён Аркадьевич сам дословно, будто выучив наизусть, озвучил отчёт Бурака. Девочку просто задушили. Но душили с такой злостью, что сместили шейные позвонки. На почерк Зверя это убийство не было похоже. Тосю убил кто-то другой. И этот «Кто-То Другой» надеялся, что эту смерть спишут на маньяка.

– Детей убивает слабый. Такой слабый, что с первого раза убить не может. Тварь! Сил не хватает. А Тосю мою, – Маслов замолчал и растерянно уставился на пустую бутылку. – Водки не хватит, чтобы до беспамятства, до потери пульса… Сдохнуть хочу, – выдохнул он.

Убить ребенка… с какой целью? Зачем? Я не могла понять ни Зверя, для которого дети были предметом реализации своих страшных фантазий, ни убийцу Тоси, который явно мстил девочке за чьи-то грехи. И только одно мне стало ясно, как божий день, убийцу восьмой жертвы я найду, когда распутаю похотливый клубок в семействе Лясиных. Вот со Зверем всё сложнее. Единственная зацепка и та косвенная. Дело Тоси хоть и поражает своей циничной жестокостью, но имеет вполне бытовое происхождение: гулящая мамаша водила за нос сразу нескольких мужиков, рассказывая каждому сказку об отцовстве. У кого-то из счастливых или не очень отцов сдали нервы. Убивая ребёнка, эта мразь хотела наказать блудливую мать. Как не прискорбно это осознавать, но таких случаев в нашей жизни сотни. За грехи родителей отвечают дети.

Вопрос об отцовстве всё ещё оставался открытый и я поинтересовалась у Маслова почему он так уверен, что Тося была его дочерью.

– Всё равно ж узнаешь, морда твоя лисья, или уже знаешь, – пробурчал Семён Аркадьевич.

Изливать душу он мне, конечно, не планировал, и оскорбление «лисья морда» было брошено, чтобы лишний раз сделать акцент, что его визит скорее вынужденная мера, чем искреннее желание помочь в расследовании. Ко мне, кстати, Маслов относился ни как к своему коллеге, а как к обычной недалекой бабенке, никогда не упуская возможности напомнить о наших гендерных различиях. Но я не в обиде. Просто мужик он такой был. Тяжёлый. Иногда мне казалось, что Маслов и сам себя до конца не понимал. Вроде был наглым хамлом, а порой его поступки на рыцаря в сияющих доспехах тянули.

– Кое-что знаю, – подтвердила я его догадку и аккуратно, будто это сама Тося в моих руках, положила на стол заключение по её вскрытию, приготовившись выслушивать исповедь своего ночного гостя.

– Приехал на свадьбу к Жорке. По дороге зашёл в магазин за водкой, а тут она навстречу. Красивая. Вот как током шибануло. Я к ней, а она от ворот поворот. Мол, идите куда шли, товарищ капитан. А я всё равно за ней, как кот за мышью. До самого дома проводил, а во дворе меня уже брательник встретил. «Сема, а что это ты за моей невестой увязался?», – шутит Жорка. «Так девка красивая! Украдут ещё. Вот я и украду! – отшутился я, а у самого на душе аж засвербело. Стою, шучу с братом и на неё поглядываю. Не, не поглядываю, – задохнулся он, вспоминая тот день, – глазами жру. Хочу так, что в башке мутится. Свадьбу отыграли, брату весело, а меня коробит. Сюда из Минска перевёлся. Ради неё в эту срань на болоте, – Маслов говорит, а у самого глаза в упор на бутылку смотрят. Была бы ещё одна, залпом всю бы выпил. Вот так глаза горели. Не алкаш, а ломало его тогда не по-детски. – Думал: пусть не моя, пусть не потрогаю, зато хоть видеть буду каждый день. Тебе, Лисовская, этого не понять. Ты баба. Не понять, как от желания скулы сводит, огнём всё горит. Хочется схватить, сжать так сильно, чтобы прям кости хрустели и …, – он резко замолчал, метнув уже злой взгляд на меня. Слава богу, такого желания в его глазах я не увидела, а то бы пришлось стрелять. – Баба, что с тобой говорить. В общем, раз пришёл, а Настя в синяках. Брательник мой пьяный приложился. Потом я к нему приложился, – опустил он глаза.

Вот здесь я и поняла от чего первый муж Насти умер. Маслов помог ему скоропостижно скончаться, а патологоанатом скрыл правду. За что потом и поплатился свободой и, как стало известно чуть позже, жизнью. Порезали его на этапе.

– Пьяный упал в погреб и свернул себе шею, – для порядка уточнил причину смерти любовник молодой вдовы. – Как я её тогда … любил. Брат мёртвый валяется, а я её … . Кричит, извивается, руками бьётся, но отвечает. Моя Тося. Тогда вот… тогда.

Наверное, со мной что-то не так. Но Маслова я не смогла осуждать за нездоровую любовь к жене троюродного брата даже после его признания, что первую брачную ночь Настя провела с ним, а не с пьяным мужем. Брат Маслова ужрался до поросячьего визга, дополз до постели и отключился. Молодая жена в расстроенных чувствах плакала в саду, куда вышел покурить новоиспеченный родственник. Как говорится: утешили друг друга.

Любовь? Да, какая к черту любовь! Похоть. У одного стояло в штанах, подпирая подбородок до самого потолка, у другой мозги с причинным местом не в ладах были. Со слов Маслова, Настя давала, потом каялась. Совесть у неё видите ли просыпалась. Мучила она мужиков, чуть ли лбами не сталкивая. После смерти Жоры замуж за любовника не пошла. С пузом не пошла! Всё говорила, что люди скажут и так на них косо смотрят. А тут, как снег на голову, за Лясина выскочила. Бедолага Маслов чуть на себя руки не наложил от такой новости. Поехал в Минск к матери. Приезжает, а любимая снова мужняя жена. Месяц беспробудно пил, горе заливая, пока Настя сама не пришла на правах родственницы пожурить запойного дядю-папу будущего ребёнка. Пожурила, хвостом махнула, сказав, что дурак Лясин на их отношения никак не повлияет, ведь любит-то она только Семочку. Мишка, и вправду, долгие пять лет никак не влиял на их отношения. Ходил с придурковатой улыбкой, цепляясь за косяки ветвистыми рогами. Дурачок верил Насте, а Маслов бесился: баба вроде его и не его. Вот тут и начиналось самое интересное. То ли Лясин прозрел, то ли Настя утихомирилась, но несколько месяцев назад их встречи сошли на нет. И на разговор пылкая любовница не шла, кормя Маслова завтраками. У заброшенного любовника слетела крыша, снова водка, снова запой, и, как назло, Жанна под руку попалась.