Читать книгу: «Дельфины», страница 2

– Я не мог выбросить из головы эту абсурдную смерть, – наконец добавил он. – Сестра была красива и мила, брат – преуспевающий предприниматель, а сам он не был депрессивным, не болел и, казалось, не имел никаких проблем.

– Так почему же тогда? – нетерпеливо спросила любопытная Мириам. – Почему, он решил покончить с собой?!

– Вот это и не давало мне покоя. И однажды, наблюдая за тем, как голуби спариваются, я понял: в прекрасной квартире этих двух братьев был всего один спальня… – Он щёлкнул языком с отвращением. – Я провёл кое-какие исследования и узнал, что они выдавали себя за мужа и жену. – Он откинул ложку в сторону. – Это и была разгадка! Этот бедняга двадцать лет пахал в чужой стране, чтобы посылать деньги единственным близким людям, которых он обожал. А когда наконец вернулся, чтобы разделить с ними всё, чего добился, обнаружил их ужасное извращение и не захотел больше жить.

– Боже мой! Какая ужасная история, – с ужасом прошептала англичанка.

– В моей профессии нередко сталкиваешься с такими проявлениями человеческого убожества, что приходишь к выводу: лучше всего тебе среди голубей.

– А что стало с этими братьями? – спросил Сезар Брухас, которого тоже потряс неприятный рассказ. – Они всё ещё на острове?

– Я добился, чтобы они уехали, но не смог предотвратить того, чтобы они унаследовали всё, что этот бедняга заработал. – Он вынул из кармана пластиковую сигарету и начал жевать её с раздражением. – Никогда в жизни я не плакал так, как в тот день, когда мне попались письма, которые он писал из Уругвая. Для него брат всегда был как бог, а сестра – как святая… А они спали вместе!

– Вы просто "подняли" нам настроение, – с сарказмом заметила Мириам Коллингвуд, вставая, чтобы уйти. – Именно этого нам и не хватало.

Глава 4.

Над спокойным морем, где одинокие рыбацкие лодки ловили рыбу с помощью огромных фонарей, привлекавших рыбу светом, робко поднималась растущая луна.

Все было погружено в тишину, рыбаки сосредоточенно занимались забросом сетей, а сцена казалась призрачной: отражение луны, огни «петромаксов» и мерцание маленьких рыбок, почти всплывавших на поверхность, придавали темным водам магический вид. Силуэты рыбаков едва просматривались за ослепительными нефтяными прожекторами.

Вдруг из глубин возникла черная масса, как выдох устремилась в воздух, пересекла одну из лодок, с силой ударила мужчину, находившегося на носу, и сбила его в воду, сопровождаемую глухим всплеском.

Раздался крик, а затем кто-то встревоженно закричал:

– Что это было?

– Не знаю! – нервно отозвался другой голос. – Кажется, патрон Пердиго упал в воду.

Опытный и уважаемый патрон Пердиго действительно оказался в воде, и никто не мог объяснить, почему. На следующий день, когда инспектор Фонсека пришел в грязную таверну, где обычно собирались рыбаки, единственный посетитель – старый пьяница с морщинистым лицом, будто отмеченным миллионом морских ветров, – уверенно заявил:

– Его убил дельфин.

Фонсека, казалось, понадобилось время, чтобы переварить это утверждение. Он сел напротив старика, готовый разделить бутылку дешевого красного вина, которую им тут же подал недружелюбный трактирщик.

– Почему вы так думаете? – спросил он.

– Я был на корме, – ответил старик. – Я не видел ясно, но что-то, похожее на пушечное ядро, вылетело из воды, ударило патрона Пердиго в ребра и сбросило его в море. Это был дельфин! – повторил он с непоколебимой уверенностью.

– У патрона Пердиго были переломаны семь ребер, – признал полицейский, не желая брать на себя ответственность. – Но он мог сломать их, ударившись о борт.

– Он не ударился о борт, – уверенно возразил старик, его речь слегка заплеталась. – Он чисто упал в море. А он был очень сильным человеком. Если бы поскользнулся, мог бы сломать одно или два ребра, но не семь. Это был дельфин! – упрямо настаивал он.

– Не слушайте его! – вмешался трактирщик из-за грязного прилавка, стоявшего на бочках. – Он всегда пьяный и несет всякую чушь.

– Чушь? – Человек, чьи щеки больше походили на рельефную карту, чем на человеческое лицо, даже не обиделся. – Что ты понимаешь, если вся вода, которую ты видел, – это та, что ты льешь в вино? Я провел шестьдесят лет в море и заметил, что последние несколько дней дельфины ведут себя странно. Очень странно!

– Странно? Что вы имеете в виду?

– Рвут сети, ломают ловушки, таранят лодки, – плюнул он на пол. – Это на них не похоже, – заключил он.

– Вы уверены?

Старик налил себе полный бокал вина и выпил его залпом.

– Могу поклясться, что это вино разбавлено водой, – заявил он. – Эти дельфины стали настоящими сыновьями большой …! Я вам это говорю, старик Мелькиадес!

– Если это утверждает старик Мелькиадес, значит, у него есть причины, – прокомментировал офицер морской полиции, когда инспектор вскоре после этого пришел узнать его мнение по этому вопросу. – Правда в том, что он знает море, как свои пять пальцев, и никто, кроме него, не может с такой точностью предсказать непогоду. Некоторые уверяют, что сами рыбы рассказывают ему об этом.

– Рыбы не разговаривают, – угрюмо заметил Фонсека. – Они не говорят и не летают.

Но, возвращаясь в Пальму по извилистой, разрушенной дороге, которая выглядела так, словно ее не ремонтировали уже тридцать лет, он никак не мог перестать думать. Не о том, что старый морской волк обвинил дельфинов, а о том, с какой уверенностью и естественностью он это сделал, как будто это была самая логичная вещь на свете – что законы, управлявшие миром тысячелетиями, могли вдруг измениться.

– Они разозлились! – это было единственное объяснение старика. – Даже слепой это заметит.

Для инспектора Адриана Фонсеки, человека, который вырос вдалеке от моря, несмотря на то, что большую часть своей жизни он прожил менее чем в двух километрах от него, утверждение, что кто-то «видит», как дельфины ведут себя иначе, было непостижимой загадкой. Он понятия не имел, как они должны вести себя в обычных условиях. Однако уважение к тем, кто готов рискнуть своей жизнью на нескольких деревянных досках в море, склоняло его к тому, чтобы поверить старику с хриплым голосом и мутными глазами, что тот знает, о чем говорит.

И поэтому, спустя два часа, едва не вылетев с дороги три раза из-за ее ужасающего состояния, он прибыл на кладбище. Как раз в момент, когда, завершив погребение, священник, пономарь и несколько друзей скрылись среди кипарисов. Он подошел к паре, стоящей у скромной могилы без надгробия, перекрестился почти незаметно и без особой уверенности сказал:

– Вполне возможно, что его убил дельфин.

Сезар Брухас и Мириам Коллингвуд долго не реагировали, и наконец первый ответил, не сумев скрыть легкого презрения:

– Это самая большая глупость, которую я слышал в своей жизни!

– Тем не менее, есть те, кто это утверждает.

– Наверняка это какой-то сумасшедший… Или полицейский… Или судебный эксперт. Только безумец, судмедэксперт или полицейский могли бы додуматься до такой ерунды.

– Дельфины никогда никому не причиняли вреда, – поспешила вмешаться англичанка с примирительным тоном. – Это самые дружелюбные животные.

– Я не сильно разбираюсь в рыбе, – мрачно признался инспектор, – но так сказал мне один старый рыбак, который точно знает.

– Дельфин – это не рыба, это млекопитающее.

– Мне всё равно, хоть стоматологом пусть будет! – был нетерпеливый ответ. – Согласен, это звучит глупо, но, похоже, дельфины в последнее время ведут себя странно: рвут сети, ломают ловушки, бьют лодки… – Он вновь указал на могилу. – И этот чудоковатый судмедэксперт, похоже, пришел к выводу, что его брата ударили так сильно по голове, что размозжили мозг. – Он пожал плечами. – Почему это не мог быть дельфин?

– Потому что за всю историю человечества не было ни одного случая, чтобы дельфин напал на человека, – заметил Сезар.

– Человек тоже никогда раньше не был на Луне, а американцы клянутся, что добрались туда, хотя я до сих пор в это не верю, – возразил другой. – Может, этот старый рыбак и пьяница, и болван, но пока что он единственный, кто дал внятное объяснение четырём необъяснимым смертям. И возможная связь между ними – дельфины.

Он неспешно пошёл по широкой аллее, окружённой могилами, в сторону выхода, и Мириам с Сезаром, явно озадаченные, последовали за ним.

– Когда Рафаэль умер, рядом не было никаких дельфинов, – наконец заметила девушка. – Я бы их увидела.

– Дельфин может неожиданно подлететь на полной скорости, ударить ныряльщика по голове и исчезнуть так же внезапно, не оставив следов, чтобы кто-то, находящийся на тридцать метров выше, вообще узнал, что произошло, – отозвался полицейский, не оборачиваясь. – А вы клянетесь, что спали.

– И это правда. Но зачем дельфину было делать что-то подобное?

– Не за деньги, это уж точно! – заметил он с явной иронией. – И не из-за политической вражды. – На этот раз он остановился, чтобы пристально посмотреть на них. – Но мотивы выяснят позже. Первым делом нужно понять, действительно ли эти ужасные рыбы могли быть причастны.

– Млекопитающие! – с явным умыслом уточнила Мириам.

– Что бы это ни было! – проворчал полицейский. – Конечно, это не голуби, но могу вас заверить: если кто-то, пусть даже старый пьяница, даст мне зацепку, которая поможет понять эти четыре необъяснимые смерти, я пойду по этому следу до конца, даже если меня сочтут сумасшедшим или глупцом.

– И как вы собираетесь это сделать?

– Спрашивать.

– У дельфинов?

– У тех, кто знает о них больше всего. А лучше всех дельфинов знает Макс Лоренц.

– Лоренц? Австриец? – удивился Сезар Брухас. – Я знаю его много лет и уверен, что его единственный интерес к дельфинам – заставлять их развлекать туристов.

Туристы действительно развлекались, особенно дети, так как было очевидно, что бородатый Макс Лоренц и особенно его привлекательная дочь Клаудия знают, как заставить своих двух красивых воспитанников, Тома и Джерри, выполнять команды: прыгать, танцевать, играть с мячом или шляпой и катать Клаудию на своей спине из одного конца гигантского овального бассейна в другой.

Но позже стало понятно, что огромное количество книг, фотографий, рисунков и даже статуй, разбросанных по просторной гостиной красивого дома, стоящего прямо на краю утёса, демонстрировало, что любовь семьи Лоренц к морю в целом и к дельфинам в частности выходит далеко за рамки экономической выгоды. И что как юная красавица, так и пожилой венец, поселившийся на острове сорок лет назад, испытывают непреодолимый восторг от симпатичных существ, с которыми они делят большую часть своей жизни.

Слушая Клаудию, можно было подумать, что она говорит о своих партнёрах по шоу, как если бы речь шла о её родных братьях. Поэтому, когда инспектор намекнул на возможность того, что им можно приписать ответственность за одну из четырёх смертей, произошедших на побережье острова, она взорвалась, как пантера, у которой пытаются отобрать детёнышей.

– Как вы смеете?! – почти выкрикнула она в ярости. – Что вы вообще знаете о дельфинах?

– Только то, что их не едят, – ответил другой, несколько растерявшись. – И что они не рыбы.

– И вы думаете, этого достаточно, чтобы обвинять их в убийствах?

– Я никого ни в чём не обвиняю, сеньорита, – растерянно возразил бедный человек. – Я всего лишь пытаюсь выяснить, может ли в определённых обстоятельствах случиться так, что они станут агрессивными.

На мгновение казалось, что возмущённая девушка готова была ответить резко, но её отец жестом остановил её, наливая вино из только что открытой бутылки.

– Послушайте, инспектор, – спокойно начал он. – И я, и моя покойная жена, да упокоит её Господь, и теперь моя дочь посвятили большую часть своей жизни изучению, уходу и дрессировке дельфинов. И я могу вас заверить, что это самые благородные, добрые и умные существа на планете. Даже умнее самого человека, потому что они сумели исключить из своего поведения бессмысленное применение насилия.

Он медленно отпил из бокала, словно собираясь с мыслями, и добавил:

– Только голод иногда заставляет их бросаться на сети, но их строение тела и особая зубная система не позволяют им атаковать рыбу среднего размера. Тем более – водолаза.

– Но они могут ударить.

– Только человек убивает, даже если не собирается съесть свою жертву, – возразил австриец. – Среди животных, за исключением очень редких случаев, связанных с брачным периодом или страхом, такого не происходит. На телах жертв были следы укусов?

– Нет, конечно, – неохотно признал полицейский. – Этого не было.

– Тогда почему дельфин должен нападать на того, кого он не собирается съесть и кто не является его врагом?

– Вот это я и пришёл спросить, а не чтобы мне задавали вопросы, – резко ответил инспектор. – И, клянусь Богом, я не пытаюсь обидеть вашу семью!

– Они не "моя семья", – рассмеялся отец. – Хотя иногда мы действительно воспринимаем их как часть нашей семьи. Но могу вас уверить: на этот вопрос есть только один ответ: невозможно.

– Невозможно?

– Невозможно.

– Ни при каких обстоятельствах?

– Иногда вы зануднее мух! – вмешался Сезар Брухас, который был лишь наблюдателем этого неловкого разговора. – Вы хотите, чтобы вам это письменно заверили?

– Это бы не помешало, – улыбнулся инспектор. – Если бы каждый раз, когда моя версия оказывалась неверной, мне это кто-то подтверждал письменно, клянусь, я бы избежал миллиона головных болей.

– А если бы каждый раз, когда у вас нет доказательств, вы обвиняли так безрассудно, у вас было бы миллионы головных болей, – снова резко вмешалась девушка. – Не удивительно, что с такими доводами полиция выставляет себя на посмешище.

То, как Адриан Фонсека порылся в карманах в поисках пластиковой сигареты и засунул её в рот, грызя с яростью, ясно показывало, что он изо всех сил старается не ответить грубостью. Остановившись, чтобы поочерёдно оглядеть двух мужчин и двух женщин, которые демонстрировали ему явную враждебность, он, наконец, пожал плечами с выражением глубокого усталости:

– У меня достаточно проблем, чтобы ввязываться в глупые споры о методах моей работы. Здесь есть девушка, которая видела смерть своего парня, и мужчина, потерявший брата. Как бы вы обо мне подумали, если бы я с самого начала вслепую принял, что что-то, связанное с такой трагедией, является глупым? Я просто выполняю свой долг, и мне кажется несправедливым, что меня за это оскорбляют.

– Мы не собирались вас оскорблять.

– Ну, у вас это хорошо получается… – вздохнул он глубоко, а затем добавил:

– Все дельфины абсолютно одинаковы? Нет ли между ними никаких заметных различий по сравнению с теми, которые у вас снаружи?

– Конечно, есть, – спокойно ответил Макс Лоренц. – Наши дельфины – это большие дельфины из Флориды, которые, как правило, самые умные. Но есть также обыкновенные дельфины; полосатые (Stenella coeruleoalba); дельфины с белыми боками; с узкой мордой и с белой мордой. Однако, смею утверждать, что их поведение, как правило, весьма схоже.

Полицейский кивнул, принимая объяснение, и, после короткой паузы, указал широким жестом на большую библиотеку, занимавшую всю заднюю стену просторной гостиной:

– И ни в одной из этих книг нет случая, хотя бы одного, где дельфин вёл бы себя как-то… необычно?

– Конечно, есть! – подтвердил учёный. – И много раз. Но всегда на пользу человеку, никогда против него. В сорок третьем году одну женщину унесло сильным течением на пляжах Майами. Она была на грани утопления, когда дельфин вытолкнул её на берег. А поэт Анон рассказывает в своих мемуарах, как дельфины спасли его, когда пираты сбросили его в воду.

– Забавно! Всегда так действуют?

– Не всегда. Нужно помнить, что дельфин – это млекопитающее, и, когда он рождается, мать выталкивает его на поверхность, чтобы он смог дышать. Иногда, если детёныш рождается мёртвым, она поддерживает его на плаву в течение нескольких дней. Точно так же их сородичи поддерживают раненых или больных. Поэтому сделан вывод, что, помогая человеку, дельфины руководствуются не дружескими чувствами, а генетическим инстинктом, который заставляет их удерживать на поверхности любого живого существа, находящегося в опасности.

Инспектор Фонсека встал, внимательно изучил множество книг на полках, посвящённых морю и его обитателям, и, после нескольких секунд сосредоточенного раздумья, высказал предположение, избегая смотреть на собеседников:

– А не может ли быть так, что одно из этих животных, возможно, в избытке энтузиазма, не рассчитав свои силы, попыталось вытащить из воды дайвера, которого приняло за утопающего, и случайно убило его?

Ледяное молчание за его спиной заставило его обернуться, чтобы встретиться с насмешливыми взглядами четырёх пар глаз.

– Я сказал глупость, не так ли? – неуверенно спросил он.

– Как вы думаете?

– Пусть мне никто не дает объяснений, которые меня убедят, – произнес он.

Он снова сел и обратился к Максу Лоренцу почти умоляющим тоном:

– Расскажите мне ещё что-нибудь про дельфинов, – попросил он. – Я уже знаю, что они очень добрые и ласковые, но что ещё вы можете мне о них сказать?

Австриец, похоже, растерялся – не столько от самого вопроса, сколько от того, как он был задан. Почесав густую бороду с задумчивым видом, он развёл руками, выражая беспомощность, как будто тема показалась ему слишком обширной.

– Я мог бы говорить о них днями, а то и неделями, – ответил он. – Но если вы хотите, чтобы я кратко резюмировал, то скажу так: мозг дельфина такой же большой или даже больше, чем у нас, а его кора головного мозга имеет складки, похожие на человеческие. Это делает его единственным животным с "врождённым любопытством", которое сохраняется у него даже после полового созревания. Это сближает его с человеком в плане способности учиться на протяжении всей жизни.

– И что это значит?

– Это означает, что это, без сомнения, высшее существо. У низших видов всё, что им нужно знать, передаётся генами, они "рождаются знающими". Насекомое летает в первый же день, а большинство рыб справляются сами с момента рождения. Но млекопитающие, особенно высшие млекопитающие, нуждаются в защите и обучении в течение длительного времени. И чем они более развиты, тем дольше этот период. На вершине этой пирамиды стоим мы, а следом за нами – дельфин.

– Это "научный" факт?

– Абсолютно, – ответил тот без тени сомнения. – Доказательство в том, что в отличие от других животных, которые теряют "любопытство" по мере взросления и перестают играть, если их не стимулировать, дельфины могут играть сами по себе даже в старости. Более того, они способны учиться чему-то новому до последнего момента своей жизни.

– Никогда бы не подумал.

– Я тоже, – признался Сезар Брухас, который внимательно слушал объяснения, проявляя не меньше интереса, чем сам полицейский. – Я видел много дельфинов, даже во время погружений, но никогда бы не подумал, что они достигли такого уровня, скажем так, "интеллектуального" развития.

– У них есть "открытость к окружающему миру", они, если так можно выразиться, "изучают" свою среду. Более того, я уверен, что, сталкиваясь с чем-то совершенно новым в своей жизни, они создают определённый звук, чтобы обозначить это, как если бы это была "слово", точно определяющее новую вещь.

– То есть они разговаривают?

– "Разговаривать" – это не совсем точное слово, но правда в том, что они общаются с помощью звуков, ультразвуков и, как мы начинаем подозревать, даже с помощью некой формы телепатии.

– Да ладно!

Макс Лоренц не смог удержаться от лёгкой улыбки в ответ на восклицание, которое ясно демонстрировало скептицизм недоверчивого инспектора Фонсеки. После короткой паузы, во время которой, казалось, хотел дать ему время обдумать сказанное, он добавил:

– Телепатию начали подозревать с тех пор, как выяснилось, что каждый раз, когда дельфин умирал на операционном столе в Исследовательском центре в Сан-Диего, Калифорния, его сородичи, особенно мать, начинали сходить с ума и кричать в аквариуме, хотя он находился в нескольких километрах оттуда.

– Но подобное поведение ставит их на эволюционной шкале в некотором роде выше нас.

– И это вас удивляет? Слон превосходит нас по силе, леопард – по скорости, обезьяна – по ловкости, а все птицы – по способности летать. Почему дельфины не могут превосходить нас в некоторых аспектах развития мозга?

– Потому что вы сами только что утверждали, что именно человек находится на вершине пирамиды благодаря своему мозгу.

– И своим рукам, – улыбнулся собеседник с намеком. – Вот в чем наше великое преимущество: природа дала нам мозг, но также и руки. Мы можем реализовывать свои мысли, преобразуя окружающий мир с помощью инструментов, тогда как дельфин вынужден только наблюдать. Возможно, именно поэтому он научился развивать способность общаться через телепатию.

– Боюсь, что мы отклоняемся от темы, интересующей инспектора, – вмешалась Клаудия, которая слушала беседу с равнодушием человека, хорошо знающего предмет. – По-настоящему его волнует не, скажем так, «коэффициент интеллекта» дельфинов, а их возможная склонность к насилию. Я права?

– Очевидно, что это я и пытаюсь выяснить с самого начала.

– Тогда так же очевидно, что, хотя они и развили некоторые участки мозга, которые у нас атрофированы, другие – особенно те, что отвечают за способность причинять вред, – остались совершенно нетронутыми.

– Откуда такая уверенность?

– Потому что, сколько себя помню, я провожу с ними по восемь часов в день и знаю их досконально. Они даже не способны «ненавидеть» акул, хотя те иногда пытаются пожирать их детенышей. Они просто защищают их, а как только акула прекращает нападение, перестают ее атаковать.

– Вы хотите убедить меня в существовании «святого дельфина, девственника и мученика», – буркнул полицейский. – Но опыт учит меня, что даже самые, казалось бы, безобидные существа могут превратиться в убийц. На самом деле ничего не бывает жестче, чем ребенок.

– Здесь это не тот случай. Более двух тысяч лет назад, еще со времен Плиния Младшего, были известны примеры добрых отношений между дельфинами и людьми. Существует легенда, старше Иисуса Христа, о мальчике из окрестностей Неаполя, который подружился с дельфином. Тот каждый день перевозил его через залив на своей спине, чтобы мальчику не приходилось делать большой крюк по суше. Вскоре после того, как мальчик умер, дельфин умер от тоски и грусти. Такими историями полны книги. О вражде же не написано ни слова. – Клаудия устало вздохнула, как бы подводя черту под затянувшейся дискуссией. – Не надо рассказывать нам абсурдные истории. И, по правде говоря, этот старый пьяница даже не достоин называться рыбаком или моряком. Оскорблять дельфинов таким образом можно считать почти «непристойностью».