У кладезя бездны. Враги Господа нашего

Тем не менее и у североамериканцев были свои плюсы. Американцы совместно с англичанами держали систему глобального мониторинга и перехвата «Эшелон», причем лидерами в этом проекте были североамериканцы, базовые станции анализа находились у них, потому что они были очень сильны в компьютерной и иной сложной технике. Североамериканские соединенные штаты – это страна эмигрантов, и поэтому североамериканской разведке проще, чем любой другой, удавалось найти человека, знающего любой регион мира и готового работать в нем. В Северной Америке было очень сильно еврейское лобби, и именно через него шла часть разведработы. Опасались только России – в России за шпионаж полагалась смертная казнь, и желающих шпионить было очень немного. Североамериканцы имели сильные и хорошо подготовленные части специального назначения, оснащенные и готовые действовать в любой точке мира, но по тактике применения и разведывательно-агентурному обеспечению их операций они отставали на голову от той же России или Великобритании. Сказывалось то, что война в Латинской Америке была страшной, но в то же время примитивной, намного примитивнее, чем сети заговорщиков и террористов в Британской Индии и на Восточных территориях, которые нельзя было разрушить исключительно грубой силой. Североамериканцы просто засекали что-то и ночью прилетали на вертолетах, в то время как русские никогда не посылали свой спецназ без долгой слежки и агентурной разработки объекта. В последнее время, однако, русские стали работать грубее и жестче, это было связано с восстанием в Персии и очередным витком дестабилизации на Востоке, а вот североамериканцев патовая ситуация в Мексике и Бразилии, наоборот, научила работать тоньше и изощреннее, просчитать последствия. Несмотря на явную примитивность почерка североамериканской разведки, сил, чтобы контролировать Новый свет, у них вполне хватало.

Итальянцы отличались довольно грязными методами, коррумпированностью и связями с преступностью самых разных мастей, в этом они перещеголяли даже традиционно небрезгливых англичан. Кавардак с властью приводил к кавардаку с разведкой. Руководство сменялось раз за разом, и это в разведке было плохим тоном – в нормальных странах руководство разведки не меняется в зависимости от того, кто находится у власти. Многие в полиции и разведке были связаны с мафией. Если в Триполитании просто творились темные дела с распределением средств от добычи нефти, то в Итальянском Сомали все было намного хуже. Порт Могадишо еще в шестидесятые превратился в главную криминальную столицу восточного побережья Африки, а после того, как в моду вошло массовое употребление наркотиков, все стало еще хуже. Весь героин в Африку завозился через Могадишо, и гражданская война мало что изменила, скорее ухудшила – ведь многие из комбатантов были наркоманами. В самой Италии, особенно на промышленном севере, были сильны коммунисты, в шестидесятых-восьмидесятых годах двадцатого века страна балансировала на грани переворота. В парламент раз за разом избирали коммунистов, но сделать они ничего не могли, потому что, с одной стороны, стоял король, а с другой – мафия и крайне правые, готовые к государственному перевороту и резне. Мафии поручали убивать коммунистов, что те делали с большой охотой, но в таком случае разведке и полиции приходилось закрывать глаза на то, что творит мафия. В том числе на убийство судей, прокуроров, других борцов с мафией. Потому что в ответ на аресты многие мафиози могли достать свои заветные папочки – и тогда волна народного гнева, скорее всего, закончилась бы революцией.

На последнем месте шла разведка Австро-Венгрии. Эти тоже не брезговали грязью, но грязью в совершенно другом плане. Вена изобиловала разными мерзостями: жиголо, содомским грехом, проституцией, в том числе и в высшем свете. Именно на этом специализировалась дружественная Великобритании австро-венгерская разведка. Раскопать какую-то мерзость, подложить в нужную постель мужчину, женщину, мальчика или девочку, снабдить наркотиками – на все это австро-венгры были готовы и с большой охотой. Основной их специализацией были биографические рычаги^[7] и шантаж.

Второй особенностью австро-венгерской разведки было сотрудничество с откровенными террористами и садистами. Самой сильной частью Триалистической монархии была Великая Хорватия, а там не счесть было потомков славной памяти адвоката Павелича, который не брезговал ничем, в том числе геноцидом. В Хорватии, в местечке Загорье, находился крупнейший в Европе центр нелегального производства оружия, технологии там были таковы, что местным мастерам удалось поставить некоторые образцы на промышленный поток. Большой популярностью пользовались «МР-38» и «Стэны» – кустарные пистолеты-пулеметы без номеров то и дело находили в руках коммунистических террористов, застреленных полицией грабителей банков, итальянских мафиози и похитителей людей. В этих местах была лучшая в Европе пистолетная школа: еще в начале двадцатого века все мужчины в этих местах не выходили из дома без двух револьверов за поясом, а искусством стрельбы из них могли поразить даже видавшего виды североамериканского ганфайтера. Здесь же был крупный центр криминальной активности: МВД Хорватии мирился с существованием на территории страны многочисленных преступных кланов, но только до того момента, пока они не совершали преступление на территории Австро-Венгрии. Местный криминал об этом знал и с удовольствием гастролировал по всей Европе, совершая в основном тяжкие и особо тяжкие преступления. Были деревни, где профессией большинства мужчин была профессия наемного убийцы-гастролера. В Далмации – в рыбацких портах – почти в открытую разгружали наркотики и контрабанду. Большинство мужчин здесь были законченными отморозками, и жизнь их часто заканчивалась у какой-нибудь дороги с дымящимися пистолетами в обеих руках. Всех этих отморозков использовала австро-венгерская разведка, но часто по поручению британцев, которым не хотелось пачкаться, но дело сделать было нужно…

Все эти мысли промелькнули в голове начальника четвертого управления РСХА, генерал-лейтенанта сил полиции Манфреда Ирлмайера, когда его служебный «Хорьх» свернул с Альтманнштрабе^[8] на Тиргартенштрабе и почти столкнулся с лихо заворачивающим за угол «Шевроле Каприс Брогем» с берлинскими номерами. Угловатый, по размерам не уступающий «Хорьху» седан с затемненными стеклами лихо прокатился мимо, дав длинный приветственный гудок.

– Идиот! – злобно выругался Курт, бывший стрелок отряда пфадфайндеров, тяжело раненный в Африке и сейчас являющийся водителем и телохранителем начальника четвертого управления РСХА. Курт уже попритерся в Берлине и поэтому решил извиниться: «Прошу прощения, герр генерал-лейтенант…»

– Ничего, Курт, – задумчиво сказал Ирлмайер, – они и в самом деле идиоты.

Он знал их машины каждую, даже помнил их номера – просто так, на всякий случай. Начальник станции ЦРУ по имени Джек Андерсон ездил на «Меркурии Гранд Маркиз», черного цвета и бронированном, еще в распоряжении резидентуры было несколько таких вот танк-седанов «Шевроле», подешевле, но не меньше размером. Помимо того, что в таких вот танк-седанах было очень неудобно протискиваться в берлинских пробках и парковаться на берлинских улицах, – эти машины делали всякую такую деятельность североамериканцев бессмысленной. Нет, они, конечно, брали машины в прокате… при этом каждый владелец проката, сдав машину североамериканцам, шел к телефону и набирал номер гестапо. Но даже сейчас… если бы не эта машина и не идиот за ее рулем, он вряд ли узнал бы, что генерал-полковник сил полиции и генеральный директор РСХА доктор Элих принимает североамериканцев, причем не у себя в кабинете, а там, где он принимает самых доверенных людей. Интересно узнать, зачем…

За то время, пока генерал-лейтенант сил полиции доктор Ирлмайер находился в Берлине на должности начальника четвертого управления гестапо, он тоже… попритерся. Немаркий костюм из смесовой ткани, который просто отстирать и привести в порядок после прогулки по вездесущей африканской красной пыли, сменился на темно-серый однотонный костюм из ателье Любича, одного из лучших портных Берлина. Короткая «армейская» прическа сменилась на элегантную стрижку от КАМЕЕ, правда, в его волосах теперь было много больше седины, чем раньше. Больше он не носил с собой пистолет – положенный ему по должности, почти всегда лежал в сейфе в его кабинете. Он купил себе небольшой домик в предместье Шпандау, полностью разобрался со своим не совсем удачным браком… точнее, совсем неудачным. Он посещал модные берлинские салоны и даже завел себе женщину. Ее звали Катарина, ей было двадцать девять лет, она была привлекательной, имела фамилию с приставкой «фон» и не смогла найти себе подходящую пару – из-за очень дурной репутации ее отца. Но доктору Ирлмайеру на репутацию было наплевать, ведь и у него репутация была не блестящей.

Охраны у него теперь было немного, только Курт, совмещавший должности и водителя, и телохранителя. Работы же стало намного больше – домой он часто возвращался за полночь. Катарине это не нравилось, но она терпела, а он вознаграждал ее тряпками, украшениями, нечастым мужским вниманием и воскресными выездами на озеро Бодензее, где они были вроде как семейной парой. Такой эрзац семьи – как для него, так и для нее…

Курт припарковал машину у входа в парк. Он знал, что пройти по этой дорожке – и там будет озеро…

Курт открыл дверь, зорко осматриваясь по сторонам, и доктор Ирлмайер вышел из машины. Бояться тут было нечего… наверное. Со всех сторон были агенты его четвертой рефературы четвертого управления – гестапо. Личная охрана генерал-полковника Элиха состояла из двенадцати агентов гестапо только в дежурной смене, им придавалось пять машин, не считая машины самого доктора Элиха. Доктор Элих был сыщиком старой закалки, в свое время боролся с анархистами, с коммунистами, с ложей П2, работал и в разведке – и с тех пор сильно опасался покушений. По мнению начальника гестапо, Элиху уже пора было на покой. Но это было только его личное мнение, которое он держал при себе…

Генерал-полковник сил полиции доктор Элих сидел на берегу обрыбленного озера в Тиргартен-парк и держал в руках старую, еще деревянную удочку. В качестве сиденья он использовал ящик рыболова, который продавали здесь русские – удобная вещь, особенно для самих же русских, они со льда зимой рыбачат. Поверх не слишком аккуратного костюма Элиха был наброшен тяжелый, длинный и теплый рыбацкий плащ, и сам он, в этом плаще и на русском ящике для рыбы, казался старым и облезлым вороном, присевшим на ветку отдохнуть.

Подходя к своему начальнику, Ирлмайер напомнил себе – нельзя его недооценивать. Этот старый ворон сожрет тебя с потрохами и не поперхнется. Элих был против отставки Кригмайера и назначения Ирлмайера – и генерал-полковник был не из тех, кто что-то прощает или забывает.

– Герр генеральный директор… – негромко сказал Ирлмайер.

– Добрый день, герр Ирлмайер, – негромко сказал генерал-полковник Элих, – боюсь, какое-то время вам придется постоять – у меня нет стула для гостей здесь, хе-хе…

Смех Элиха тоже напоминал карканье старого ворона.

– После Африки мои ноги привычны и не к такому, герр генеральный директор.

– Африка… – неопределенным тоном произнес Элих. – Как там у нас дела?

– Африкой занимаются мои лучшие сотрудники, герр генеральный директор. Мы контролируем как легальные, так и нелегальные каналы.

– Это хорошо…

Элих положил удочку на землю. Встал, потянулся, чтобы размять старые кости.

– Фон Дальвиц доложил, что у него тоже почти все готово. Остались мелочи… мелочи, которые, однако, могут погубить все. Мы должны сделать все наилучшим образом…

Доктор политологии Феликс фон Дальвиц ныне был начальником шестого управления РСХА – внешней разведки. С Ирлмайером у него были плохие отношения, и глупо было ожидать иного. Разведка и контрразведка живут как кошка с собакой.

– Андерсон только что приходил…

Ирлмайер промолчал.

– Он ищет повод сменить флаг.

Ирлмайер удивился – он бы поверил, если бы кто-то из рядовых сотрудников, но резидент…

– Вот как?

– Что вы думаете об этом? – вопросом на вопрос ответил генеральный директор РСХА.

– Что это какая-то провокация. От Андерсона сложно ожидать такого…

Генеральный директор смотрел куда-то в небо.

– Предают всегда свои, вам следовало бы это помнить, герр Ирлмайер. Я передам его вам на отработку, но не сейчас. У нас период флирта.

Ирлмайер понимающе кивнул. По неписанным правилам, если разведчик противника, тем более такого высокого ранга, изъявляет желание сменить сторону, его отрабатывает тот офицер, к которому он обратился. Что движет перебежчиком – о том вам не скажет даже доктор Зигмунд Фрейд. И если потенциальный перебежчик обратился к кому-то конкретно, его отрабатывает именно этот офицер. За исключением случаев, когда такому контактеру явно недостает квалификации. Это одновременно и своеобразная форма уважения к перебежчику, и мера к тому, чтобы потенциальный перебежчик не испугался и не разорвал контакт. Мало ли почему он доверяет человеку, если доверяет, то пусть так и будет.

– Герр генерал-полковник, – сказал Ирлмайер, словно ныряя в прорубь, – я прошу у вас санкции лично отправиться в Италию!

Генеральный директор РСХА пожал плечами:

– Что произошло?

– Отмечена активность русской разведки, выходящая за рамки обычного. В Италию прибыл опытный человек, мастер по таким делам.

– Кто?

– Адмирал русской службы граф Воронцов.

Генеральный директор РСХА покачал головой:

– Для чего ехать вам лично? Отправьте кого-то другого… того же Зайдлера. Он отлично справится. Ваша задача, Ирлмайер, как начальника четвертого управления – координировать работу других, а не делать все самому. Это работа начальника, Ирлмайер.

– Герр генерал-полковник, – не отступал Ирлмайер, – нужно лично контролировать процесс. Сейчас дела в Италии обстоят просто прекрасно, но мы должны завершать игру. Я считал, что у нас есть хотя бы еще год, но его нет. Совсем нет времени. Русские что-то знают. У нас уже был один прокол, ликвидировать который нам стоило крайнего напряжения сил и средств.

– Возможно, просто подозревают. Или даже проверяют нас на всхожесть – кто кого?

– Герр генерал-полковник, учитывая исключительную важность нашего плана для будущего рейха, – я должен лично проверить все части плана и определить, насколько мы готовы. Прямо сейчас.

– Что-то произошло?

Вместо ответа генерал-лейтенант Ирлмайер достал из кармана небольшую фотокарточку, протянул ее Элиху. Тому пришлось чуть нагнуться, чтобы взять.

– Вам известен этот человек?

Элих вгляделся в снимок.

– Известен. Вице-адмирал князь Воронцов. Установленный русский разведчик. Сейчас предположительно не у дел.

Осторожный Элих сказал «предположительно». Русские не были главными противниками, поэтому он мог и не знать, где находится каждый из их агентов, даже высокого ранга. Интересно, откуда взялось это фото у Ирлмайера?

На фото человек, опознанный как князь Воронцов, садился в машину марки «Майбах» у какого-то здания. Ирлмайер попытался догадаться, что это за здание, возможно, он его когда-то видел, но нет, ничего в голову не приходило.

– Этот человек сфотографирован в Риме.

Он находился в этом городе, зашел в посольство, после чего след оборвался. Предположительно он все еще в Риме.

Элих пожал плечами.

– Это как-то нас интересует?

– Интересует, и еще как. Если русская разведка вмешается, она может сорвать всю игру. А вы знаете, кто в ней заинтересован.

Последние слова были наглостью – фактически подчиненный угрожал своему начальнику гневом кайзера.

Элих недолго, презрительно, как могут только аристократы, помолчал.

– Вам известна моя фамилия по материнскому роду?

Все понятно. Аристократы проклятые. Фамилия была фон Кюрланд. Баронесса Анастасия фон Кюрланд, уроженка Лифляндии, первая красавица Берлина начала семидесятых. В аристократическом салоне можно узнать все, что угодно.

– Известна, герр генерал-полковник. Но есть еще одна причина, по которой я настоятельно прошу санкционировать мой вылет в Рим. Мы давно дружим с Россией, но в этой дружбе помимо несомненных преимуществ есть и риски. Безусловно, отдел фон Дальвица гораздо лучше подготовлен для работы за рубежом. Но одному дьяволу известно, сколько в нем есть русских агентов. Если же делами в Риме займется гестапо, точнее, я лично займусь, риск утечки информации будет сведен к минимуму вместе с числом посвященных.

Элих хмыкнул:

– А что… контрразведкой и борьбой с терроризмом занимаетесь не вы?

Вопрос повис в воздухе.

– Можете идти. Предпримите все необходимые действия, если считаете нужным выехать – выезжайте. На ваше усмотрение, Ирлмайер. Но ответственность за работу я с вас не снимаю.

Это внешне невинное и почти невозможное в нормальном германском учреждении распоряжение помимо своего прямого смысла содержало и косвенный, понятный только посвященным. Оно означало, что, если герр Ирлмайер предпримет какие-то действия, произойдет скандал с Россией и кого-то придется принести в жертву, Элих не будет его ни поддерживать, ни защищать. Или если повторится все то дерьмо, что произошло несколько лет назад, он первый предложит соответствующие кадровые решения.

Удивительного в этом было мало. Элих не забыл до сих пор, как Ирлмайер сделал карьерный скачок и переместился из Африки в Берлин. Не забудет, как кайзер лично простил его оглушительный провал несколько лет назад и разрешил самому ликвидировать последствия провала. И никогда не забудет, пока работает, – на этом уровне ничего не прощают и не забывают.

– Я вас понял, герр генерал-полковник, – сказал Ирлмайер, – предприму нужные действия. В конце концов, – пока ничего страшного не произошло.

– Предпримите, – согласился генерал-полковник Элих.

– Разрешите идти.

– Идите, Ирлмайер, идите…

Генерал-полковник снова обратил все свое внимание на подернутый ряской пруд и на свою старую удочку…

Увидев своего начальника, аж темного лицом от злости, Курт понял, что дело дрянь. Он знал своего начальника как свои пять пальцев и мысленно помолился, чтобы день обошелся без взысканий.

Несмотря на то что Ирлмайеру полагался кабинет в главном здании РСХА на Принцальбрехтштрассе, чаще всего он работал не там, а в незаметном здании на Курфюрстенштрассе, где находился аппарат третьего отдела четвертого управления РСХА. До этого здания было всего несколько сотен метров от того места, где они стояли. Водитель ждал сигнала отправляться, здесь нельзя было стоять, и германский полицейский оштрафовал бы даже самого кайзера… наверное. Но Ирлмайер постучал по перегородке, отделяющей салон «Хорьха» от водительского места, и коротко сказал:

– Прогуляйтесь. Десять минут.

Сукин сын Элих. Он до сих пор не успокоился – или как?

Надо подобрать побольше хороших силовиков. Чтобы при необходимости разрубить гордиев узел сразу, не допуская, чтобы все зашло слишком далеко. Также не помешает и кое-что предпринять в Африке, чтобы ублюдки, которые думают, что схватили бога за бороду, так не думали.

Да… надо плюнуть кое-кому в суп. Однозначно надо.

Август 2013 года

Фиери, Албания

Фиери, небольшой (всего восемьдесят тысяч человек) городок, расположенный в пятнадцати километрах от Адриатического побережья, юридически считался всего лишь центром одноименной провинции и для несведущих в криминальных делах Европы был не более чем еще одним непримечательным городишкой, посещение которого можно ограничить парой дней на выходных. Просто так, для общего развития – в Европе вообще популярен туризм «на один день», благо авиабилеты дешевы. Но для людей сведущих – например, для разведчиков и инспекторов Интерпола – этот город был не менее известен, чем Палермо или Загорье^[9].

Еще в начале прошлого века местные суровые крестьяне, спустившиеся с гор, научились дополнять свой скудный заработок доходами от похищений людей и работорговли. Места эти были ареной притязаний сразу трех великих держав – Италии, Австро-Венгрии и России посредством Греции. А потому местные власти вынуждены были заигрывать с местными суровыми крестьянами и их лидерами, быстро сообразившими, как надо извлекать выгоду из столь выгодного географического и геополитического положения. Чуть попозже, когда австро-венгерские власти принялись закручивать гайки относительно мятежных и неспокойных сербов, у фиерийцев нашлось еще два занятия. Первое – контрабанда сербских свиных консервов (после того как изобрели способ консервации мяса, это стало выгодным занятием) и завоз в Сербию всего необходимого сербам в обход австро-венгерской блокады. Второе – содействие в переправке сербов, желающих покинуть свою землю и сесть на корабль, идущий в Италию и куда подальше. Плата была стандартная – все что есть, беженцев обирали до нитки, сербок иногда насиловали всем кагалом. Сами понимаете, что теплых чувств у сербов по отношению к албанцам это никак не прибавляло. Все это прекратилось в тридцать седьмом – состоялся исход сербского населения, который обеспечивали моряки русского императорского флота и только что созданные части морской пехоты. С тех пор у фиерийцев остались совсем не добрые воспоминания о русских, и тот из русских, кто рискнет приехать в этот городок, рискует в нем и остаться. Навсегда. Определенно русским в этих местах делать было нечего, да они сюда и не стремились, благо рядом было княжество Монтенегро, где русскую речь можно было услышать чаще, чем местный диалект сербско-хорватского.

В тридцатые и сороковые годы, когда эта местность была под прямым итальянским правлением, Муссолини не осмелился действовать в Албании так, как действовал на Сицилии, справедливо опасаясь общенародного мятежа и кровавого бунта. В итоге местная мафия, накопив капитал в тридцатые на сербах, благополучно пережила это неспокойное для всех мафиозных организаций Италии время. А в конце пятидесятых не в последнюю очередь под влиянием фиерийских дельцов король Ахмед Зогу послал подальше Италию и разорвал вассальный договор. Король, кстати, был тем еще типом, достойным правителем достойной страны – на его жизнь было совершено пятьдесят пять покушений, а в тридцать первом, когда убийцы открыли по нему огонь на ступенях театра, он выхватил пистолет и открыл ответный огонь, отчего убийцы и разбежались. После него королем Албании стал его сын Лека, Лека Первый, про которого судачили, что он в тринадцать лет стал мужчиной, изнасиловав служанку.

В пятидесятые годы период неопределенности закончился: фиерийские дельцы занялись новым, сулившим невиданные барыши делом – контрабандой наркотиков. Король Лека, очевидно, ничуть этому не препятствовал – он правил аж до две тысячи одиннадцатого года, причем на его жизнь было совершено всего три покушения, и то все три заказала сицилийская мафия. Местоположение Фиери для снабжения Европы наркотиками было хуже, чем у Палермо – из Палермо был прямой путь как в континентальную Италию и дальше – сразу в Швейцарию и Германию, так и паромом в Марсель, давнюю криминальную столицу южной Европы. Но это компенсировалось очевидным бездействием полиции и даже очевидной помощью со стороны спецслужб: в восемьдесят первом из Берлина в полном составе выслали посольство Албанского королевства, обвинив в том, что в дипломатической почте провозится героин. Король Лека Первый направил возмущенную дипломатическую ноту и даже от отчаяния съездил в Лондон, где нашел полное понимание и поддержку…

В семидесятые годы Фиери быстро пошел в гору: в шестьдесят пятом в Священной Римской Империи, а в семидесятом в Великобритании законом было запрещено врачам выписывать рецепты на кокаин и героин^[10]. До указанного времени наркоман вполне мог потакать своей пагубной привычке за относительно небольшие деньги, покупая поддельные рецепты или подкупив врача. С этих лет начинается становление европейской наркомафии, и Фиери был во главе этого движения наряду с Палермо и Марселем.

В восьмидесятые годы, точнее в их начале, состоялись события, заставившие фиерийских деловых людей вспомнить корни, так сказать. С чего все начиналось. Во-первых, благодаря исследованиям, проводимым в клинике Шарите в Берлине, стали обычной хирургической практикой операции по пересадке органов. Во-вторых, большой польский рокош восьмидесятого – восемьдесят второго годов имел неожиданное побочное последствие. Для подавления польских борцов за свободу в Варшаве и других городах стали работать истребительные отряды, состоящие из бывших и действующих бойцов армейского и флотского спецназа – до этого в мирное время они использовались только на Восточных территориях. Деятельность таких отрядов регулировалась законами о чрезвычайном положении, согласно которому любое лицо, оказавшее активное сопротивление или в отношении которого имеются веские подозрения в причастности к терроризму, может быть расстреляно на месте либо по приговору военного трибунала с проведением следствия в двадцать четыре часа. К отрядам ликвидации были прикомандированы опытные исправники из Киева, имевшие давний зуб на организацию «Цви-Мидгаль», международный еврейский каганат, промышляющий похищением женщин и продажей их в бордели по всему миру. Окраинские земли особенно от этого страдали – из-за обилия красивых женщин и международного города – порта Одесса. Спецназовцам сильно не понравилось то, что рассказали исправники, в результате чего на основе оперативных данных было истреблено несколько тысяч евреев-похитителей, а организация «Цви-Мигдаль» прекратила свое существование. Одновременно с этим в Санкт-Петербурге произошла крайняя в истории массовая казнь – повелением императора без суда было повешено девяносто семь человек, в том числе сорок один врач. Эта казнь завершила «дело врачей», подозреваемых в том, что они проводили операции по пересадке органов, причем донорами выступали похищенные, в том числе дети. В третьих, примерно в это же время в Одессе произошел крупный еврейский погром, явно кем-то направляемый, в ходе которого разбили до пятидесяти притонов зухеров^[11].

Все это породило на рынке подпольных пересадок органов некий вакуум, который частично заполнили дельцы из Фиери. Благо с медициной в городе дела обстояли отлично (надо же лечить огнестрельные ранения!), а в качестве доноров могут выступать сербы. Сербам это опять не понравилось, и в городе с того времени произошло уже несколько сражений с автоматными и гранатометными перестрелками на улицах – шалили сербские комитачи. Подпольные операции по «разборке» людей на органы, пересадке органов, переправке похищенных белых женщин в африканские бордели стали еще одним источником дохода для Фиери. А нападения сербов сплотили город: как только начиналась перестрелка, оружие хватали все, в том числе полицейские, и убивали чужаков. Фиерийцы были очень привязаны к своему родному порогу и отличались сильнейшим местечковым патриотизмом. Кроме того, здесь была крупнейшая мечеть Королевства Албания…

Но кое-кто из деятелей Фиери хотел пойти еще дальше…

Для того чтобы понимать, как стало возможным то, что произошло в Фиери в эти дни, надо сказать, что Фиери был глубоко бандитским городом, в котором всяк и каждый от младенца и до старика жил «по понятиям» и ставил понятия многим выше закона. Здесь могли не знать, кто король, но каждый младенец мог знать, кто контролирует тот или иной район, у кого следует просить разрешения заняться тем или иным видом промысла и кто в каком случае падает в доляшку (а группировки наркоторговцев и группировки работорговцев были разными). Все понимали и принимали установленную бандитами иерархию как единственно правильную, а авторитет человека в городе определялся его положением в бандитской среде. Вдобавок среди албанцев имела широкое распространение кровная месть. Все это привело к тому, что бандиты почти никогда не держали с собой большого числа охраны, перемещаясь по городу, и даже не запирали двери своих дорогих машин, бросая их на улице. Такая была уверенность в том, что здесь, в Фиери, бандитской крепости, им ничего не угрожает, а любой чужак, проникший в город, будет немедленно обнаружен и обезврежен.

Хасим Ташид был одним из преступников нового поколения, тех самых, при упоминании о которых помнящие еще раздетых сербов бородатые старики в барах презрительно сплевывают через губу. Если образование обычного бандита зачастую исчерпывалось умением худо-бедно писать, читать и высчитывать процент на калькуляторе, то Ташид закончил не только полную католическую школу, но и университет в Вене – по образованию он был инженером-химиком, причем военным инженером-химиком. Если среди местных главарей считалось «западло» служить в армии, то Ташид отслужил вольноопределяющимся в армии Итальянского королевства, приобретя полезные навыки и знакомства. Наконец, если обычные бандиты тупо занимались чем-то одним, тем же, чем занимался дед, отец и вся семья, то Ташид был по стилю мышления скорее бизнесменом, а не бандитом.

Итак, в этот день Ташид проснулся на яхте, которая была пришвартована в марине у берега, он только что вернулся из Сомали, где провел сложные переговоры относительно будущего деловых операций с этой страной. Он провел их не от своего лица – а от лица всех деловых людей Фиери, тем самым подтвердив свой авторитет в городе – он был вдвое моложе самых старых главарей преступных группировок города. Конечно, сомалийцы попробовали поднять процент, ссылаясь на сложности и говоря о том, что сами албанцы могут это компенсировать, подняв отпускные цены на продукт. Ташид провел переговоры правильно, красиво, подтвердив свою репутацию блестящего переговорщика. Цены остались на прежнем уровне – не то что их нельзя было поднять, просто нельзя было показать слабину. Если сомалийцы поймут, то они смогут «прогнуть» белых на цену – что будет дальше? Дальше можно и сети распространения потерять, благо беженцев из Сомали в цивилизованных странах все больше и больше…

В благодарность Ташид отвез в Сомали и вручил местным вождям племен и полевым командирам бандформирований, захвативших власть после гибели Айдида, несколько детей. Белых детей, в основном детей сербов. Девочек… но кое-кто предпочитал мальчиков, и Ташид в этом смысле был предусмотрителен. Мальчиков так мальчиков, ему-то что…

Сейчас Хасим Ташид стоял на третьей мастер-палубе своей яхты, доступ на которую для обслуживающего персонала был запрещен, ибо хозяин с дамами могут загорать голышом. Дам сейчас не было, хозяин был один, из одежды на нем наличествовали пляжные шлепки, шорты и около полутора килограммов золота в ювелирных изделиях – в этом смысле албанцы были похожи на цыган. Хасим Ташид пил виски с содовой и наблюдал, как рабы выгружают с помощью крана на причал его новую красавицу. «Феррари Ф50», коллекционный экземпляр, их произвели-то всего три сотни. Карросерия^[12] «Феррари» не продавала машины ограниченных серий кому попало, в основном покупали или аристократы, или давние клиенты, или коллекционеры, или перекупщики. У Ташида шансов приобрести с фабрики не было никаких – именно поэтому машина для него была так важна. В Монако, в Баден-Бадене, в Бельфранше – он будет для всех владельцем «Красной фурии», Ф50, а не сомнительным дельцом с юга. В прошлом году переговоры увенчались успехом – один коллекционер согласился-таки уступить красавицу за четыре с половиной заводские цены. И теперь она заняла место в гараже роскошной заказной яхты, чтобы всегда в любом городе быть к услугам хозяина.