Читать книгу: «Негативный Разум», страница 2
3
Я проснулся оттого, что Струков будил меня, причем весьма агрессивно.
– Вставай, вставай, вставай… – повторял он, дергая меня за руку.
Я едва смог открыт глаза. Взглянул на часы – там было чуть больше восьми утра.
– Так, что началось?!.. – воскликнул я. – Я лег в три ночи! Дай мне поспать!..
– Днем поспишь, – решительно сказал Струков. – Пойдем смотреть пациентов, я и так уже на час подвинул весь процесс ради тебя…
– Какой еще процесс?
– Так, что за ленивые вопросы, Мечников? Какой процесс… Нужно взять кровь, биопсию нерва, проверить мРНК, начать тестировать препараты… A ты думаешь, чем мы тут занимаемся?
Его доводы показались мне убедительными, хотя чувствовал я себя, как будто меня всю ночь непрерывно били палками. Я пошатываясь встал и оглядел комнату – повсюду был творческий бардак, все углы и полки были завалены бумагой, коробками, компьютерными запчастями, пробирками и одеждой. Артём Сотников спал в абсолютно такой же позе, как я его видел в три часа ночи, когда пришел.
– А он? – с последней надеждой спросил я, указывая на Артёма.
– Он нерд, у них свое расписание, оставь его.
– Я тоже нерд.
– Ты другой нерд, ты – ботан. Ботаны должны много работать.
Мне не понравился ни его тон, ни формулировка этого предложения, но я ничего не сказал. Я быстро оделся и пошел в ванную, а когда вернулся, меня ждал приятный сюрприз – Таня Нейробиолог приготовила завтрак и пригласила нас в импровизированную столовую, в которой был всего один старый-старый стол.
– Спасибо, Таня, – сказал я. – А то еще мгновение – и я сбросил бы господина Струкова прямо с Красноармейского Моста за его манеры.
– Манеры ужасные у него, согласна, – улыбнулась Таня. – Но даже господин Струков знает, что без кофе никакой нормальной работы не будет.
Струков махнул на нее рукой и налил себе кофе, которое допил уже через минуту и стал холодно смотреть на нас, поторапливая.
Как вы понимаете, завтрак из-за этого получился коротким, и уже через десять минут мы втроем шли по коридору, ведущему к бывшему отделению лучевой онкологии, где теперь находилось пять палат для пациентов.
– Как все-таки вам удалось тут все оборудовать прямо под носом у армейских частей?! – воскликнул я.
– В этом мало моей заслуги… – сказал Струков, открывая дверь и проходя в отделение.
– Да, в самом начале мы положились на Струкова. Он попытался что-то заказать сам, и нас всех чуть не накрыли тут, – сказала Таня улыбаясь.
– А здесь есть какие-то патрули? – спросил я.
– Да, они пускают вертолет, который облетает ЦИКР и район, тогда мы вырубаем всю технику. Наши идиоты из Оппозиции считают, что так безопаснее. И кто я такой, чтобы с ними спорить… – ответил Струков.
– А где сами армейские части? Вокруг ЦИКРа? Там что-то вроде патрулируемой границы?
– Ну, как сказать… ЦИКР полностью обнесен стеной, там есть патрули, но они очень часто меняются, знаешь, никто из этих армейских увальней не отваживается оставаться рядом с больными шок-деменцией больше двенадцати часов. Солдафоны после своей смены бегут прочь, ничего дальше своего носа не видя. По сути, вся защита ЦИКРа больше для того, чтобы никто из больных не сбежал. Они следят за количеством больных очень строго, даже не знаю почему. Поэтому мы в основном забираем их у конвоя еще до того, как они попадают в ЦИКР.
– Ух ты! – восторженно проговорил я. – А что такое конвой?
– Конвой – это тупоголовые водилы, которые…
– Кто бы сомневался… – Таня закатила глаза, а я громко засмеялся.
– А что?.. Я в чем-то неправ? – Струков искренне удивился. – Ну, они, по сути, дальнобойщики, которые свозят больных сюда со всей Европейской части за бешеные деньги. Они тоже стремятся управиться как можно быстрее, поэтому обычно вообще ничего не замечают вокруг.
– Слушай, а ты мне никогда это не рассказывал!
– Ну да… это вроде как темная сторона нашего штаба…
Мы пришли в круглую комнату с пятью дверьми, ведущими в палаты, созданными из рентгенологических комнат. Двери были прозрачными, и мы могли видеть пациентов – сейчас они все еще спали. В центре комнаты стоял длинный стол, на котором было четыре рабочих места с компьютерами. Позади было несколько подсобных помещений с пробирками, иглами, трубками и прочим медицинским оборудованием. Там уже работали двое медбратьев, набирая лекарства и растворы для гигиены больных.
– Доброе утро, гайз! – сказал я.
– Здорова, док! – сказали они, протягивая мне руки.
Струков уселся в кресло и предложил нам всем садиться.
– Я побаиваюсь этого места, – сказала Таня. – Особенно когда больные просыпаются.
– Да, мы абы кого стараемся не брать в пациенты, – сказал Струков и загадочно посмотрел на меня. – Понимаешь, о чем я?..
– Вы берете «говорящих»?
– Да, это жуть, когда они начинают говорить… – Таня покачала головой.
Струков запустил программу, содержащую данные на всех пациентов, которые когда-либо находились в этих стенах, начиная от общих жизненных показателей, кончая структурой специфических участков ДНК и мРНК.
– Когда мы берем нового пациента, мы делаем биопсию коры через центральные вены. Потом мы отдаем эти нейроны Тане, и она начинает ставить над ними свои темные опыты…
– Да уж конечно… – Она улыбнулась.
– В лабораторных условиях у нас прекрасные результаты, но ничего не работает на реальных больных, поэтому мы тебя и выписали из Америки. Большинство ты уже и так знаешь, поэтому если коротко, то мы начали разблокировку некодируемой ДНК от точки М1 до тетта-19…
Струков, наверное, и правда хотел рассказать коротко, но, как и все люди, чем-то глубоко увлеченные, он пересказал мне почти всю историю с момента начала исследования. Суммируя: они разблокировали очень много генов и находятся сейчас в шаге от создания лекарства. Проблема была, как обычно, в том, что ресурсы подходили к концу и следующие гены для разблокировки нужно было выбирать очень тщательно. Для этого они меня и вызвали.
Я несколько раз уснул в течение истории Струкова, сидя на удобном кресле, а Таня вообще ушла к себе в лабораторию, но он ничего не заметил. Когда он закончил рассказ, я сказал первое, что мне пришло в голову:
– Слушай… А вы смотрели в области Тау?..
Струков сперва недоуменно взглянул на меня, но уже через секунду его глаза полыхали.
– Вот!.. Вот!.. – воскликнул он, открывая модель ДНК нейрона. – Вот зачем ты здесь, вот почему я тебя так люблю!
– Нет, я просто подумал…
– Это неважно! У тебя уникальное мышление, Мечников! – Он замолчал на секунду и снова удивленно посмотрел на меня: – А почему ты вообще думаешь, что там может быть что-то полезное?
– Ну… Зона Тау изначально связана с синтезом микро-РНК именно во фронтальной коре головного мозга… – неуверенно начал я.
– Это… Это… Это блестяще. – Струков начал хлопать меня по плечу. – Вот почему личное присутствие никогда не заменит дистанционную работу.
Он позвал меня ассистировать в проведении биопсии седалищного нерва первому пациенту. Процедура была нужна, чтобы следить за изменениями в нейронах под действием лекарств. Биопсия нерва была в сто тысяч раз менее информативной, чем биопсия мозга, но это было все равно лучше, чем ничего. Мы вчетвером – Доктор Струков, медбратья и я – облачились в демроновые костюмы и зашли в палату.
Я много раз видел больных шок-деменцией на всех стадиях. Интересно, что все они имели очень много общего во внешности. Бледная кожа с каким-то голубоватым отблеском, заостренные черты лица, темные глаза и волосы (они темнели, если были светлыми до этого), исчезновение поверхностных вен – это было у всех. Все больные были очень худыми, сам по себе аппетит у больных не снижался, но они стремительно теряли вес по неизвестной нам причине.
Пациент был мужчиной средних лет, одетый в больничную пижаму, очень чистый и ухоженный, благодаря медбратьям. Он сидел на кровати, глядя в стену, не двигаясь и даже почти не моргая. Заметив нас, он медленно поднялся и, повернув голову ко мне, глядя мне в глаза, произнес:
– В темнейшей тьме… Внутри Клешней Вселенной… Дау Дэи… Атэну Дэи… Натау Рэ…
Я застыл на месте, пытаясь справиться с внезапно возникшим приступом страха. Я посмотрел на Струкова, и он понимающе кивнул.
4
Работы было полно. Дни пролетали стремительно и были тяжелы и утомительны. Так как никаких лаборантов у нас не было, а Струков не очень хорошо умел оперировать пробирками и пипетками, нам с Таней каждый день приходилось заполнять десятки пробирок, потом центрифугировать, потом мыть это все, а потом опять заполнять новыми растворами.
Вечером я обычно ходил по пустой лаборатории туда-сюда и думал о плане на завтра. Моя идея с генами из участка Тау оказалась успешной и уже через неделю принесла очень хорошие результаты в лабораторных условиях. Я подружился с командой Струкова, но особенно с Артёмом. Артём любил видеоигры, и я тоже их любил, еще он любил путешествовать и идти на неоправданный риск, что, видимо, и привело его в штаб сопротивления. К оппозиции, как и к политике в целом, он был довольно равнодушен, что тоже мне импонировало. Но особенно нас сблизила любовь к японской культуре. Однажды, во время очередного вертолетного патруля, когда выключили электричество, мы сидели в нашей комнате и болтали про Японию.
– Мне нравится хайку, – сказал я. – Вот, помню одну…
Артём посмотрел на меня с недоумением и сказал:
– Ненавижу Японию, это худшая страна в мире!.. Одно их аниме чего только стоит! Эти большеглазые девчонки с сиськами, каждая больше моей головы… И пафосные подростки с мечами, достойными внимания Фрейда… Вообще, будь я правителем Земли, первым указом я бы огородил Японию высоким забором и наслал бы на них шок-деменцию!
Я стал смеяться, прям аж до слез. Не поймите меня неправильно – Артём любил Японию и любил все, что они делают, включая аниме. Я думаю, в этом был какой-то защитный механизм.
– Но хайку же прекрасны, ты не можешь не согласиться!..
– Ой, тоже мне хайку… – Артём задумался на немного, а потом продекларировал:
Призвали в армию.
Где же автоприцел
У автомата?..
Я стал смеяться навзрыд, и даже Струков, который зашел к нам найти что-то в своем творческом бардаке, присоединился ко мне.
– Это гениально, Артемон! – сказал он улыбаясь.
Я познакомился с загадочной Анорой, которая бо́льшую часть времени проводила где-то за пределами штаба и никому ни о чем не рассказывала, а если ее спрашивали, то никогда не отвечала.
Тот пациент из первой комнаты, говоривший на странном языке, умер через несколько дней. К сожалению, это был исход любого больного деменцией нейронного шока. Обычно смерть наступала в течение четырех месяцев, некоторые жили шесть и только единицы выживали больше года.
– Это худшая болезнь всех времен, – мрачно сказал Струков.
Я ходил по лаборатории, размышляя обо всем этом, а еще о том, возможно ли вообще победа над шок-деменцией. А потом я внезапно понял, что нахожусь в комнате не один. Я обернулся и увидел Анору, сидящую на стуле, закинув ногу на ногу. Я был совершенно уверен, что еще секунду назад ее тут не было.
– О, привет, Анора, – сказал я, сразу почувствовав, как обычно при виде ее, стеснение и неловкость.
Анора выглядела как квинтэссенция всего самого блестящего, что есть во внешности Киры Найтли или Оливии Уайлд, – высокая брюнетка с огромными глазами и идеальными чертами лица. Она взмахом поправила волосы и взглянула на меня.
– Привет, док, – сказала она. – И часто ты тут по ночам?
– Эээ… – Я потер рукой подбородок, думая, какую стратегию разговора с ней выбрать, говорить правду или нет. – Иногда…
– Иногда? – она улыбнулась. – По-моему, каждую ночь.
– Ну, не каждую… – Я опять смутился, посмотрел на потолок, потом на пол, а потом снова на нее. – Просто стараемся закончить все. Чем быстрее, тем лучше… А ты что здесь делаешь?
– Где?.. Вообще в штабе или прямо сейчас в лаборатории?
– Оба вопроса.
– В штабе я затем, чтобы защищать вас.
– От чего?
– От тьмы. – Ее зрачки сузились, и она окинула лаборатории быстрым, странным взглядом, как будто и правда искала вокруг какую-то тьму.
– От тьмы? – переспросил я.
– От того, что неуловимо для зрения и что перемещается мгновенно из одной точки в другую. Вы делаете потрясающую работу, но Тени окружают вас.
Я никогда еще не видел ее такой разговорчивой. Знаете, если бы кто-то другой начал рассказывать мне о таких странных вещах, возможно, я бы не стал слушать. Но в случае Аноры, которая всегда была сверхсерьезной, я даже немного испугался.
– Я не очень понимаю, если честно…
– Не хочешь выбраться на улицу?.. – Анора встала и подошла ко мне.
– Ну можно, почему бы и нет… – согласился я, хотя все это становилось все страннее и страннее.
– Отлично.
Мы вышли в коридор, по пути я зашел в свою комнату и, стараясь не разбудить Артёма и Струкова, взял куртку и ботинки. Мы добрались до массивной двери, ведущей на первый этаж госпиталя, поздоровались с патрульным, который открыл ее нам без всяких вопросов, и вышли наружу.
– Как там гены из локуса Тау? – спросила Анора.
– О, ты даже и про это знаешь! – удивился я. – Ну, они подают надежды…
Она указала мне на девятиэтажное здание, возвышающееся на фоне многочисленных однообразных пятиэтажек, и мы пошли к нему. Мы прошли через широкую площадь возле больницы, усыпанную мокрыми осенними листьями и заполненную мелкими холодными лужами, потом перешли разбитую автомобильную дорогу и оказались во дворе девятиэтажки. Район уже несколько лет был нежилым, после открытия ЦИКРа отсюда постепенно вывезли все население, но в то же время он не был и абсолютно пустым. Кроме нас, здесь жили и другие люди, которые по разным причинам скрывались от закона, – я слышал от Ильи, что в некоторых участках разместились целые банды и группировки. Сначала я даже подумал, что именно их Анора имела в виду, когда говорила о том, что она нас «защищает». Илья, Грэг и остальные военные люди из оппозиции были вооружены до зубов и имели большой опыт в использовании этого оружия – так что они были вполне способны защитить и себя и нас.
Что же Анора действительно имела в виду?..
Я шел, осторожно оглядываясь по сторонам, непривычно чувствуя себя в этом совершенно темном опустевшем городе, освещенным только ноябрьской луной и звездным небом. Но Анора, напротив, уверенно шагала впереди меня, не выражая никакого беспокойства.
– Я советую вам быть решительнее с локусом Тау, – сказала она. – У вас меньше времени, чем кажется.
Мы зашли внутрь дома и стали подниматься по лестницам. Анора вытащила из куртки карманный фонарь и осветила узенькие хрущевские лестничные пролеты с сантиметровыми слоями пыли на ступенях и облупившейся зеленой краской на стенах. Я вдохнул спертый и пыльный воздух, и мне вспомнилось мое волгоградское детство – мне повезло жить в доме, который был новее остальных, но идея была все та же. Я вспомнил, как играл в догонялки на этих лестничных пролетах с друзьями, а потом мы соревновались, кто сможет перепрыгнуть больше ступеней. С одним из друзей действа я общался до сих пор – его звали Андрей Абдураимов, он так и остался жить в Волгограде и работал сейчас энергетиком. Струков категорически запретил мне с ним связываться, сказав, что я подвергну риску и его, и себя. Он был абсолютно прав, как и в большинстве случаев, но я все равно чувствовал вину.
Анора вела меня на крышу. Мы поднялись на девятый этаж и нашли люк в потолке с прикладной лестницей. Анора ловко забралась по лестнице, распахнула люк и исчезла из виду. Я медленно последовал за ней. Схватившись за холодные железные поручни, я взобрался наверх и ступил на мокрую и скользкую кровлю крыши. С высоты открывался вид на Волгоград на западе и ЦИКР на востоке. Мы с Анорой подошли к самому краю, глядя на мрачные огни ЦИКРа. Я никогда не видел его до этого и представлял себе намного меньше. По сути, это была целая крепость, отделенная от всего мира высоким забором, усеянным тысячами огней, за которым скрывались длинные многоэтажные бараки с камерами, в которых дожидались смерти больные деменцией нейронного шока.
– Более сорока тысяч людей сейчас находятся внутри, – сказала Анора.
Я представлял себе похожую цифру, но никакой официальной информации об этом не было. В груди сразу похолодело, я подумал о том, как далек я от реальности, рисуя карты ДНК и планируя свои опыты.
– Ты не заметил ничего странного в Струкове? – спросила она.
– Струков вообще сам по себе странный, – сказал я, и это была совершенная правда.
– Он что-то скрывает от всех, даже от тебя. Ты знаешь что-нибудь о его работе над нейроимплантами и генами Аврора А в России пятнадцать лет назад?
– Ну… – Я опустил голову и понял, что вот с этого момента мне придется обманывать. – Не очень-то много… Кое-что…
– То есть не хочешь мне ничего рассказывать, – улыбнулась Анора. – Но это ничего, я и сама все знаю. Интереснее другое… Как ты думаешь, закончил ли он те эксперименты с нейроимплантами, как он утверждает, или до сих пор продолжает?..
А вот про это я никогда не думал. В груди стало еще холоднее, я почувствовал, что начинаю нервничать.
– Его жена и дочь погибли при очень загадочных обстоятельствах, что, если он планирует какую-то месть?.. – Анора продолжала заваливать меня загадочными вопросами.
– Кому?.. – Я бросил на нее взгляд, она стояла недвижимая и непоколебимая, а в глазах сверкала уверенность. – Анора, а правда, что ты работаешь в спецслужбах?..
Она усмехнулась и помахала головой, ветер играл с ее волосами, а на лицо падали крохотные капли дождя.
– Нет. Я просто хочу показать тебе то, что действительно происходит вокруг.
Она резко обернулась и через мгновение оказалась в нескольких шагах позади меня. Я не успел даже уловить, как она это сделала. На противоположной стороне я увидел темный силуэт, медленно двигающийся навстречу нам.
«Тени окружают нас», – вспомнил я ее слова.
– ДЭЭЭУУУУУУ… – раздался монотонный голос в темноте.
Я вытащил телефон из кармана и посветил вперед фонариком. Силуэт не был человеком. Это было какое-то существо, лишь смутно напоминающее человека. Лица у него не было, как не было ладоней и ступней. Все его тело было как будто покрыто чем-то темным и скользким.
Я попятился назад, возможно, даже вскрикнул что-то. Анора шагнула навстречу силуэту – тот замахнулся на нее рукой, но прежде, чем успел что-нибудь сделать, она пронзила его ослепительно яркой белой струной, вырвавшейся откуда-то из рукава ее куртки. Я лишь замотал головой, отказываясь верить тому, что происходит. Силуэт упал на землю и исчез, растворившись в темноте.
Струна Аноры была около двух метров в длину, но при этом не шире сантиметра, она сверкала спокойным белым сиянием и ловко изгибалась, двигаясь вокруг нее. Через секунду струна исчезла так же внезапно, как и появилась.
Анора повернулась ко мне – она не выглядела ни испуганной, ни даже удивленной.
– Теперь ты знаешь чуть больше, – сказала она. – Это Химеры. Они ищут Струкова, чтобы помешать ему создать лекарство против деменции нейронного шока. Пока приходят единицы, но они уже близко. Скоро их будут тысячи. – Она прищурилась, глядя на огни ЦИКРа. – Поэтому я и говорю, что лучше бы вам поторопиться.
5
Всю ту ночь я, конечно же, не мог уснуть и уснул, только наглотавшись бензодеазепинов7. Да, теории о том, что деменция нейронного шока имеет сверхъестественное происхождение, были давно, их были тысячи, были целые религии и культы, особенно в Америке, где людям только дай попаниковать. Над этим никто не смеялся, потому что шок-деменция наводила ужас. Любое объяснение было лучше, чем ничего.
Перед тем как мы попрощались вчера, Анора рассказала мне, что шок-деменция является оружием, созданным всемогущей инопланетной расой. Кроме меня, об этом, а также о химерах и надвигающейся тьме она никому не сказала.
Я попытался найти Анору утром, перед тем как пойти в лабораторию, но ее нигде не было. Я вздрогнул, подумав, что возможно, прямо в этот момент на нее набрасываются инопланетные монстры, возникающие из ниоткуда.
Мы встретились со Струковым в столовой, где мы каждое утро пили кофе, это стало традицией. Тани пока не было, и я быстро решил выведать у него, знает ли он что-нибудь из того, что Анора сказала мне.
– А что, если шок-деменция – это болезнь, посланная кем-то из космоса?.. – как бы невзначай спросил я.
Струков чуть не поперхнулся кофе, а потом чуть не облил меня им.
– Ты что, Мечников, перечитал книг про свой локус Тау?
Нет, он ничего не знал. Тем более, не знала Таня. А значит, и все остальные. Не знаю, на что рассчитывала Анора, рассказав мне это, но я и правда стал работать быстрее. Я быстрее принимал решения, отсеивая одни участки и выбирая другие, и к вечеру я сделал раза в два раза больше опытов, чем обычно. К концу дня у меня страшно разболелась спина от постоянного стояния над пробирками.
– Ух ты, вот это ты даешь! – восхитилась Таня, оценив мою сегодняшнюю работу. – Ты что это? На грани открытия? Ну поделись со мной тогда!
– Я вчера почти всю ночь не спал… – сказал я, думая о том, что будет, если я сейчас возьму и расскажу ей про химер. – Это трудно объяснить, но мне кажется, что у нас мало времени, нам нужно торопиться… Я себе поставил срок – десять дней.
– Найти нужный участок ДНК за десять дней?! – Таня посмотрела на меня огромными глазами. – Десять дней?!
– Мне просто кажется, что тут не очень безопасно… И чем быстрее мы отсюда уйдем, тем лучше, – сказал я, и, видимо, что-то на моем лице заставило ее заволноваться.
Таня сразу стала серьезной.
– Ты имеешь в виду солдат?.. Да, я тоже думала об этом, патрули участились, и вертолеты летают все чаще…
В лабораторию зашел Струков и победно взглянул на нас. Это означало, что у него был план.
– Решетникова прислала мне сообщение, что она с Красным Крестом сегодня была в ЦИКРе и видела там еще одного больного, говорящего на том же странном языке, что и пациент из первой комнаты.
Еще до моего прибытия Таня и Струков обнаружили, что изменения в некодируемой ДНК «говорящих» пациентов были более выражены, чем у остальных, и это только подтвердилось в последующих опытах. Если мы сумеем забрать этого пациента из ЦИКРа к нам, это намного ускорит работу…
– Собираю команду для похода в ЦИКР, – закончил Струков, как будто в ответ на мои мысли.
– Я с тобой, – решительно сказал я.
– Надо найти Анору, с ней как за каменной стеной. Она как будто мысли иногда читает, честное слово…
Или она и вправду их читает. Кто такая Анора – было тоже важнейшим вопросом, мучившим меня ничуть не меньше, чем истоки шок-деменции и природа химер.
Мы нашли Анору в инженерной, она сидела, закинув ноги на стол, и читала книгу. На обложке было написано: «Конец Мечтателей».
– Люблю дешевое фэнтези, – улыбнулась она, увидев нас.
– Анора, нужна твоя помощь с походом в ЦИКР, – прямо сказал ей Струков. – Мы хотим забрать у них одного «говорящего» пациента.
– Никаких проблем, Саша. Два условия. С нами пойдет Мечников. – Она посмотрела на меня, и я кивнул в ответ. – И нам нужен кто-то из военных вроде Грэга или Ильи.
– Приятно иметь с вами дело, – картинно сказал Струков и быстро ушел из инженерной, не дожидаясь меня.
Я посмотрел на Анору и подождал, не скажет ли она мне что-нибудь. Но она даже и не собиралась. Она раскрыла свою книжку и снова принялась читать.
– Почему ты никому больше не рассказала?! – воскликнул я.
– Сейчас не лучшее время об этом говорить, Иван.
– И вчера было тоже не лучшее время! И вообще никогда не лучшее для этого время!
– Я рассказала тебе, потому что ты чувствительный человек. Я знаю людей. Ты – тот, который сможет это воспринять. Струкова эта информация бы привела в ярость, а Таню – в ужас. Это помешало бы их работе. Но ты все сразу понял, потому что ты стремишься понять. И эта информация помогает тебе.
Я молча стоял некоторое время, обдумывая ее слова, а потом пришел к выводу, что она, наверное, права. В конце концов, это у нее есть космическая светящаяся струна, убивающая химер, а не у меня.
На следующий день рано утром, часа в четыре, мы сели в фургон Красного Креста, ждавший нас в километре от больницы, и поехали к ЦИКРу. В нашей команде были Струков, Анора, Грэг Ковский, я и Артём Сотников. Артём захотел идти в последний момент и так сильно захотел, что его невозможно уже было отговорить. Мы все были одеты в форму Красного Креста, предоставленную нам Машей Решетниковой. Светлеть в это время года начинало только к семи – восьми, так что у нас было достаточно времени.
Мы выбрали самый прямолинейный план, очень близкий к правде. Переодевшись в форму Красного Креста, мы собирались официально войти на территорию ЦИКРа, осмотреть нашего «Пациента Икс», признать его форму болезни ключевой для разработки вакцины и лекарства и попросить солдат отпустить его в лагерь Красного Креста для продолжения исследований. Струков еще ни разу не прибегал к прямому использованию имени Красного Креста, чтобы избежать лишних проверок и проблем у такого полезного союзника. До этого всех больных забирали у конвоя еще до прибытия их в ЦИКР, как правило, водители конвоя без особых проблем соглашались отдать больных за определенное количество денег. Илья и Грэг бывали в ЦИКРе и до этого под видом конвоиров. Струков был здесь в самом начале своего визита в Россию, когда еще не был объявлен в федеральный розыск. Но для Артёма и Аноры это был первый раз.
– Саня, что началось-то! – воскликнул Артём, сидя напротив Струкова в фургоне. – Мы же прям на стелс-операции!8
– Самое время рассказать хайку, – улыбнулся Струков.
– Вообще, все не так уж и сложно звучит, – сказал я. – Зайдем туда, скажем правду, по сути, и заберем больного. Все официально, никаких проблем не должно быть.
Грэг покосился на меня.
– Это пиздец, – сказал он. – Вот никогда не говори тут такого. Тут все что угодно может произойти, даже если ты ебаный ангел.
У всех нас были поддельные документы Красного Креста, также предоставленные Машей. У нас было все, чтобы миссия прошла успешно.
Мы выехали на мост через Волго-Донский канал, быстро пересекли его, а дальше водитель повез нас крюком, направляясь к восточным воротам ЦИКРа, чтобы избежать лишних подозрений, потому что лагерь Красного Креста был расположен намного ближе к восточным воротам, чем к северным. Водитель довез нас прямо до ворот, освещенных ночными прожекторами. Мы вышли, договорившись с водителем, что вернемся примерно через час или полтора.
На посту никого не было. ЦИКР выглядел как цитадель, но как однажды сказал кто-то из оппозиции: «Непонятно, что они так охраняют… И зачем». Охранять-то было на самом деле нечего. Больные шок-деменцией никогда бы не преодолели трехметровые стены, даже если бы все разом освободились из камер. Гарнизон ЦИКРа составлял около четырех тысяч человек, один солдат на десять пациентов, но большинство из гарнизона старалось держаться подальше от бараков и стремилось покинуть ЦИКР как можно раньше к концу своей двенадцатичасовой смены.
– Это Красный Крест!.. – крикнула Анора. – Отзовитесь кто-нибудь!..
Мы услышали какое-то движение на сторожевой башне, и через некоторое время там зажегся прожектор, который направили на нас. Я поморщился и закрыл лицо руками от ослепляющего света.
– Блядь, опять эти уроды пришли. – услышал я голос солдата наверху. – Чё с ними делать-то… Достали они…
– Ну а тебе-то какое дело… Может, ты, Серый, нах, лечить кого-то будешь тут? – раздался второй голос из рации. – Пусть идут.
Грэг повернулся ко мне и подмигнул:
– Вот нормальные ребята, не то что вы, умники интеллигентные.
Прожектор погас, и вскоре одна из дверей в воротах распахнулась, и нам навстречу вышел молодой высокий парень с автоматом наперевес.
– Документы покажите, – сухо сказал Серый.
Анора передала ему пять паспортов Красного Креста, фамилия Струкова была заменена на Климов, а саму Анору на бумаге звали Оливия Левина.
– Оливия?.. – усмехнулся он. – Америкоска, что ли?
– Русского происхождения, – ответила Анора.
– Куда идете?
– Посмотреть нового пациента в камере Б106.
– Понятно, – солдат кивнул. – Прямо через детектор проходим…
Когда мы прошли металлодетектор, к нам подошло еще несколько солдат, которые обыскали нас на наличие оружия. Я подумал, что возможной причиной такой серьезной охраны является паранойя президента Циннова, что кто-то может использовать больных шок-деменцией против его режима.
Когда мы были официально пропущены внутрь, нас сначала провели в складское помещение, где мы надели демроновые костюмы. После этого нас повели вглубь изолятора в сопровождении трех солдат с автоматами. Бараки были многоэтажными – по три-четыре этажа, их было очень много, по сути, это был целый город.
Внутри барака, обозначенного буквой Б, был узкий и темный коридор с крохотными камерами, буквально два на два метра, перекрытые решетками друг от друга. В каждой камере было по одному больному. Везде было ужасно грязно и стоял тяжелый запах. Струков шел мрачнее ночи, Анора и Грэг выглядели безразлично, а Артём – растерянно. Я заметил в углу выключенного робота-уборщика и подумал, что, наверное, только благодаря таким роботам, здесь еще не вспыхнула эпидемия чумы.
– И что будет с этими людьми, даже если мы вылечим их от деменции? – тихо произнес Струков сквозь зубы. – Они за время пребывания здесь получат все известные в мире болезни.
– Чё смотрите?! – крикнул Серый. – Двигайте! Чё, больных не видели никогда?.. Чё, не медики, что ли?.. Хотите, чтоб было чище, дайте нам еще таких роботов, понятно, бля? Санитарок попробуй найди тут работать…
Мы пошли дальше. Над нами были лестницы второго этажа, а над ним – третьего, оба верхних этажа были навесными. Мы дошли до камеры 106, где находился наш Пациент Икс.
Это был мужчина лет шестидесяти, в его чертах все еще сохранилось благородство и ум. На нем была серая униформа изолятора, он лежал на матрасе, бессмысленно глядя в потолок, откуда капала вода. В его камере было чище, чем в остальных, скорее всего, они чистили камеры после смены пациентов, а он был здесь недавно. Заметив нас, больной чуть приподнялся и хриплым, слабым голосом произнес:
– И даже в самой темной тьме я всегда видел свет…
– Этот говорливый, ничё не жрет, только говорит без умолку, – сказали солдаты, открывая камеру.
– Что значит «самая темная тьма»? – внезапно спросил Артём у пациента.
– Там… – Пациент взглянул на Артёма, он все еще мог держать взгляд, что было необычно для шок-деменции. – Где звезды вращаются вокруг меня, словно планеты…
– Словно планеты… – повторил Артём задумчиво. – Черная дыра?
Пациент поднял голову.
– Столпы Саггитариуса… – произнес он, его голос изменился и задрожал. – НАЧАЛО И КОНЕЦ ВСЕГО ЖИВОГО. НАЧАЛО И КОНЕЦ…
