Читать книгу: «Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 5», страница 3

В связи с верой в постоянное воплощение Христа находился у хлыстов так называемый «обряд христовой любви», что вероятнее всего было отголоском праздника Ивана Купалы. Он происходил раз в год, вероятно, не во всех «кораблях», на великом годичном радении. В конце радения, когда все участники доходили до полного умоисступления, начиналось их беспорядочное половое смешение. Это делалось для того, чтобы как можно больше зачать «избранных» свыше: так велит «дух», греха тут нет. Совершая свальный акт, хлысты были уверены, что тем самым они очищаются от греха, т.к. во время акта освобождаются от всяких плотских помыслов и, соответственно, ближе всего подходят к Христовой заповеди любви. Кроме этого, хлысты учили, что грех в жизни человека необходим тем, чтобы в нем каяться, а покаяние есть очищение и приближение к богу. Таким образом, по учению хлыстов и аскетизм, и грех, все полезно человеку, все делает его более чистым, более светлым, в конце концов, приближает к Богу. Забеременевшая после такого обряда девушка объявлялась богородицей, ибо считалось, что она зачала от «духа святого»; если у нее рождалась дочь, она объявлялась пророчицей, если сын, то он становился «христосиком».

Явление «христов» и момент «духовного радения» только изредка скрашивали земное существование; они потеряли бы всякий смысл, если бы не были залогом будущего вечно блаженства. Это будущее блаженство должно настать после страшного суда, который будет совершен «Саваофом» Данилой в Москве. После страшного суда все сектанты пойдут в муку вечную, а хлысты поселятся на седьмом небе, в «пресветлом граде Сионе». Для них приготовлены там хрустальные палаты, божественные постели, сладкие яства, золотые ризы. В 80-х годах XVIII в. явился было в Тамбове христос Побирохин, намеревавшийся идти судить вселенную; но его арестовали со всей его свитой, и хлысты так и не увидели своего рая.

Хлыстовщина широко распространилась по России в течение XIX века. Гнездясь преимущественно в крестьянской среде, она проникала и в города и давала начало новым мировоззрениям. Эти последние постепенно заслонили собою хлыстовщину, и в XIX в. она отходит уже на второй план сравнительно с новыми течениями. Из них ближе всего к хлыстовству стоит скопчество. История его расцвета относится, собственно, к первой половине XIX в., но зародилось оно еще в тридцатых годах XVIII в. в одном из московских хлыстовских кораблей. Мотивом к его образованию стала заповедь Данилы Филипповича воздерживаться от полового общения.

Заповедь от воздержания исполнить было, конечно, труднее, чем всякую другую. Нелегко все же «женатым разжениться, не женатым не жениться»; между тем соблюдение ее оставалось главным условием для получения вечного блаженства. Выход нашли в том, чтобы уничтожить самый соблазн к половому общению. И вот в 1733 г. в московском Ивановском монастыре власти обнаружили хлыстовский корабль, кормщица которого монахиня Анастасия, производила оскопление. Оскопившиеся хлысты первое время не выделялись из хлыстовщины. Они были своего рода монахами среди хлыстов, принявшими особую «печать духа святого». Но так как само оскопление не требовалось заповедям Данилы и, кроме того, допускался «обряд христовой любви», то эта тяжелая операция не получила среди хлыстов широкого распространения. Однако оскопление само по себе являлось настолько решительным актом в жизни его принимавшего лица, что на нем можно было строить самостоятельное учение. В семидесятых годах XVIII в. в тульской провинции появился скопец, крестьянин, Кондратий Селиванов, проповедовавший, что для спасения необходимо «огненное крещение», вместе со своим товарищем, Андреем Петровым, он производил оскопление среди купцов и фабричных крестьян. Кондратий Селиванов и стал основателем скоптического течения, оказавшейся чрезвычайно влиятельной в буржуазной среде, в особенности в Санкт-Петербурге, где Кондратию воздавались чуть ли не божественные почести. Более подробно о скопцах будет упомянуто далее.

Хлыстовщина вместе со скопничеством перешла в другую социальную среду. Но в той же крестьянской среде, в которой зародилось хлыстовщина, в XVIII веке появляются новые течения, преимущественно в тех же кругах крестьянства (от чего происходит соблазн произвести их образование от тех же хлыстов, что в корне неверно), которые не могли удовлетвориться пассивной позицией: хлысты, в сущности, складывали руки перед лицом беззастенчивой эксплуатации и все надежды возлагали на второе пришествие; здесь на земле они довольствовались забвением, которое давало им радения, но не мечтами о возможности земного избавления от тяжелой доли, ни их наивной полуанимистической идеологией. В Екатеринославской губернии (совр. Днепропетровская область Украины) находились крестьянские волости, не захваченные крепостной эксплуатацией, состоявших из потомков знаменитых запорожцев. Среди них появилось течение протестантского толка, но мистической направленности, «сынов Авеля», как называли себя последователи этих взглядов, или «духоборцев», как называли их синодские обличители. Течение это отличается совершенно иным характером: оно хочет исправить зло уже здесь на земле, не дожидаясь второго пришествия, теперь же восстановить «божью правду» посредством установления коммунистического устройства.

Основателем движения духобор считают безвестного отставного унтер-офицера, проповедовавшего в 1740 г. в Харьковской губернии – то ли немец, то ли русский. Вскоре Силуан Колесников, живший в селе Никольское, основал Екатеринославскую группу, а его преемник Иларион Побирохин – тамбовскую. Большинство прихожан течения, на первом этапе ее становления, являлись мистическонастроенные хлысты. Община духобор напоминает коммунистическое устройство, а их учение близко к английским, граничившим между мистикой и христианством, квакерам.

Квакер – от англ. quakers, буквально – трясущиеся; первоначально употреблялось в ироническом смысле, впоследствии становится самоназванием. Существует несколько версий происхождения названия: согласно одной, квакеры во время своих богослужений тряслись в экстазе при снисхождении на них Святого Духа, других, что квакеры, по их утверждению находятся в «духовном трепете» от постоянного ощущения присутствия живого Бога, и что основатель данного направления – Джордж Фокс – на заседании суда призвал судью «трепетать перед именем Бога», за что тот назвал Фокса «трепетуном».

Первоначальное название течения – «Христианское Общество Друзей Внутреннего Света». Объединяющим моментом для представителей различных квакерских течений является отсутствие обрядов, отказ от таинств, как следствие отвергает институт священников, признание «присутствия Бога в каждом человеке» и выводимые из него четыре основных принципа: пацифизм (т.е. миротворчество), равенство всех людей перед Богом, простота, честность. Квакеры занимаются благотворительностью. Исторически в основе теологии квакеров лежит доктрина о внутреннем непосредственном откровении Святого Духа, авторитет которого выше «Священного Писания», поскольку, согласно ближайшего сотрудника Фокса Р. Баркли, Писание является «декларацией источника, а не сам источник». Человек способен воспринимать откровения благодаря тому, что в каждом есть «Внутренний Свет» – часть божественной природы, заключенная в человеке и не являющаяся частью человеческой природы. Концепция «Внутреннего Света» стала центральной в вероучении квакеров. Понятие «Света» является синонимами следующих понятий: «Семя», «Искра», «Благодать», «Дух Христа», «то, что от Бога в каждом», «Внутренний Христос». Современный квакерский американский теолог Уилмер Купер пишет, что «Друзья никогда не были точными насчет значения… и часто использовали схожие термины взаимозаменяемо»²².

В разных квакерских традициях молитвенные собрания проходят по-разному. Для либеральных и консервативных квакеров характерны непастырские или «непрограммированные» формы молитвенных собраний; для евангельских – пасторские или «программированные». Основой непастырского молитвенного собрания является «ожидание озарения в молчании». Квакер, почувствовавший внутренний призыв выступить с проповедью, как правило, встает и произносит короткую речь, которая воспринимается собранием как одна из истин, открываемых свыше. Иногда собрания могут проходить в полном молчании. Подобная форма богослужения чем-то напоминает медитацию. Пасторские собрания евангельских квакеров скорее похожи на богослужения христиан-протестантов. Они проводятся пастором и могут включать чтение проповеди, отрывков из Библии, исполнение песен, гимнов. Также небольшое время отводится «молчаливому ожиданию». Таким образом, квакеры это пронизанное мистикой течение, напоминающее озарение буддистов своего «Я» неким внутренним «светом», образовавшаяся в достаточно крепкой христианской культуре и от того принявшая ее внешние формы, в общем и целом, ситуация соответствующая нахождения мистики в английском обществе, что лишний раз подтверждается существованием в Англии масонства.

Собственно название новому течению «Духоборы» придумал в 1785 г. архиепископ Екатеринославский Амросий (или, по мнению других историков, предшественник Амросия, Никифор Феотоки) за борьбу против Православной церкви, в которой, по его мнению, Дух Святой. Сынам Авеля это название понравилось, они переделали его в «духоборцы», увидев здесь идею борьбы с человеческой греховностью не церковными обрядами, а духовной борьбой, духовной связью с Богом. Но, наверное, все же будет более точно выразить смысл этого течения, как духовной борьбой внутреннего света.

В важным документе духоборческой истории, названном «Исповедание», изложены догматы вероучения духоборов: «Тело, плоть человеческая есть временная тюрьма, пребывание в которой имеет одну цель восстановить в себе образ Божий. Плоть есть зло, и всякое пристрастие к чему-либо в мире есть засеменение зла… Вся история людей есть постоянная борьба духа и плоти»²³.

P.S.: Следует заметить, что подобные взгляды на человека, его роль, его место в мире могло быть взято только из мистической практики. Как известно, Бог создал человека по подобию Своему, поэтому человек, включая и его тело, есть образ Божий, для счастья нужно лишь иметь связь между Отцом Небесным и его детьми на земле. Люцифер же вкладывает иную мысль прихода к счастью, играя на скрытых чувствах индивидуума – путь разрушения, т.е. иными словами, перевоплощения, – твое тело – твоя тюрьма – необходимо сбросить цепи тебя сковывающие… Возможно, духоборы сами не использовали мистическую практику, а лишь переняли этот взгляд от многочисленных мистиков западноевропейских и российских, но интересен сам факт вполне устойчивого его существования, который вскоре приведет к гегелевскому опровержению предыдущего и поглощения систем для процесса суперразвития, и марксистскому суперразвивающемуся человеческому устройству, перевоплощения из прошлого в будущее при помощи «родовых схваток»…

Духоборы служат Богу духом: тело их – храм Божий, душа – образ Божий. «Не нужны для чад Божьих ни цари, ни власти, ни какие бы то ни было человеческие законы». «Праведнику никаков закон не положен»²⁴. Ни писания, ни таинства, ни обряды – не обязательны, они суть только «знаки» и «образы», «картинки» и «фигуры». Подчинятся им – значит лицемерить.

По учению духоборов, официальная Православная церковь с ее обрядностью, пышностью богослужения наносит вред вере, является тленной, а не вечной: «церковь ваша – синод, а попы – волхвы»²⁵, «священники – выдумка людей, чтобы легче прожить»²⁶. К Писанию относились с почтением, но непогрешимость его отвергали – были составлены сборники из разных мест Писания. Считая всех людей равными, духоборы на этом основании отвергали всякую власть. За основу духовной жизни они признавали внутреннюю духовную брань, которую ведет душа со своими «страстями и похотями», выковывание в этой борьбе своей личности. Непререкаемые были такие заветы Христа, как непротивление злу, любовь к гонителям, вместе с тем, из слов Христа возлюбить ближнего фактически был выстроен культ братской жизни. Поскольку священство отсутствовало, огромную роль приобрели духовные лидеры, совмещавшие в одном лице духовный авторитет и светскую власть. Как и у квакеров, их слова и писания становились выше Библии.

Духоборы составили так называемую «Животную книгу». Большую часть ее занимают «псалмы» – их 373. Каждый псалом – либо пересказ псалма из Библии, либо пересказ Евангелия или пророков. Особую группу составляют «оборонительные» псалмы, в которых помещены вопросы – ответы по всем важным вопросам веры духоборов. Интересно, что в ней под «детьми Каина», понимаются «зараженные сребролюбием» господа – «попы, дьяки, князья, неправедные судьи». «Дети Авеля», – наоборот, т.е. кто соблюдает первую заповедь – «питаться трудом», – это сами духоборы.

Впоследствии вся история духоборов – это история создания и распада целого ряда религиозных «коммун». Принцип «общности имущества» и отказа от института власти духоборы пытались осуществить на практике. Была введена совместная обработка земли и равный дележ урожая, созданы общественные стада и магазины. В «коммунах» возникла теократическая форма правления в виде «совета стариков», возглавлявшаяся религиозными руководителями духобор. Но все «коммуны» оказались не жизнеспособными и распадались. Интересно, что, несмотря на неудавшиеся духоборческие эксперименты по окоммунистичеванию общества, известный в свою пору жизни русский писатель Л. Н. Толстой – зеркало русского мистического настроения, где человек человеку брат и во главе этого братского общества находится самая любвеобильная личность – полубог-получеловек, – очень симпатизировал духоборам.

В XVII – XVIII вв. широкое распространение в России получило еще одно течение, молокан. Их предки относятся к русскому крестьянству и некоторым народностям Российской империи (малороссам и мордве). Приобщая себя к греко-российской церкви они не признавали поклонение мертвым деревянным, каменным и другим изображениям Бога, выполненным по замыслу и представлению отдельных мастеров. Они исповедовали веру во всемогущего и вездесущего Бога, обитающего в живом человека, объясняя, что такие вещи как икона и крест, исполненные руками человека, не есть божество – а лишь вымысел людской, что поклонение таким бездушным вещественным изображениям как крест и икона, является идолопоклонством, отступлением от истинного Творца неба и земли.

На учении молокан в период его формирования сказались влияние западного протестантизма (особенно баптизма), которые отвергали церковь с ее атрибутами и священнослужителями.

Учение молокан утверждает, что православная церковь отошла от заповедей И. Христа, и, что истинная Христова Церковь существовала только четыре века, пока Вселенские соборы и учителя церкви произвольным толкованием Библии не извратили Христово учение и не смешали его с язычеством. Учение утверждает, что истинную Христову Церковь составляют только духовные христиане, которые не приемлют ни преданий, ни постановлений Соборных, ни писаний церковных учителей, а исповедуют лишь то, чему учит Библия.

Молокане призывали стремиться к достижению нравственного совершенства, поклоняться только Духу Божьему, ибо Бог есть Дух, призывали не выполнять законов, противоречащих Слову Божьему, особенно избегать рабства, войны, военной службы и всего того, что создает насилие над человеком. Они не признавали святых, не имели церковной иерархии, клира, не употребляли в пищу свинину и спиртное. Основатели молоканства остались неизвестными. Распространителем ее в среде крестьянства, а затем мещанства и купечества, стал Семен Уклеин из Тамбовской губернии. Оттуда молоканство быстро распространилось в Саратовскую, Воронежскую, Пензенскую, Астраханскую и др. губернии. Таких верующих первоначально именовали иконоборцами. Впоследствии их стали называть молоканами за то, что они признавали только Библию, ссылаясь на ее метафору «духовного молока» (1 Петра 2: 2), нарушали требования православной церкви во время постов, употребляли молоко, как наиболее доступный крестьянам продукт питания.

В XVIII в. ростки просвещения в России естественным образом стали прорастать. Появились такие ученые, как М. В. Ломоносов, В. Н. Татищев, М. М. Щербатов, И. Н. Болтин и др., которые из них в своих наблюдениях начали приоткрывать законы устройства мира, на что, с одной стороны, церковь сразу посмотрела предосудительно, видя в этом для себя большую озабоченность, поскольку факты и выводы наблюдений часто противоречили ранее бытовавшим религиозным мировоззрениям, с другой, и ранее не будучи сильно религиозны русские мыслители-ученые становились еще более консервативны во взглядах относительно религии, тем более отечественной, все более становившаяся для них символом невежества. Заражая своим отношением и взглядами на религию окружавших их людей, те, в свою очередь, видя пример грамотного, просвещенного, всеми уважаемого человека, начинали блуждать между православным суеверием, переходящее в мистерию, и прельщающий слух терминами зарождающейся науки.

Екатерине были близки взгляды Вольтера, т.е. она не принимала грубый материализм, но верила в сверхъестественные силы, совмещала материализм с мистерией. Все это она подводила под православие, в котором более интересовалась мистическими сторонами. Вообще, даже немного грамотный народ в России больше увлекала мистика и наука, как своеобразная мистическая истина вещей, простолюдины же оставались верны своему церковному, перемешенному с языческим суеверием миру. Сама Екатерина удивлялась, несмотря на ее огромную работу по просвещению общества, видя охлаждение людей друг к другу, предававшие публичному позору личность, которая «добродетелей ищет в долгих молитвах… наблюдает строго дни праздничные; к обедни всякий день ездит; свечи перед праздником всегда ставит; мясо по постам не ест»²⁷ (из комедии императрицы Екатерины II «О время!»)

В это время черту русского просвещенного сознания направленное на мистерию ярко демонстрирует известный поэт Г. Р. Державин (1743—1816) в своей оде «Бог». Поэтический дар художника передает непосредственное восприятие мира общества своего круга. Вся в то время спорная особенность этого произведения состоит в непривычном, научнопродвинутом взгляде на бытие. Многое в его выражении даже сейчас умно и прогрессивно, точно так же как и во взглядах Д. Бруно, но стоит помнить, что этот прогресс был достигнут заигрыванием с мистикой, ее философией. У ревнителей православия ода вызвала протесты, но большинству образованным современникам произведение Державина не могло не показаться гениальным, так, что друг А. С. Пушкина В. К. Кюхельбекер поэт, декабрист, позже отметил у себя в дневнике: «У Державина инде встречаются мысли столь глубокие, что приходишь в искушение спросить: понял ли сам он вполне, что сказал!»²⁸ В своей оде Державин иллюстрирует непостижимую природу Бога, соединяющий всё, и загадочную противоречивую сущность человека, поставленного между земным и духовным, который одновременно преклоняется перед Богом и провозглашает себя богом: «О, Ты, пространством безконечный, – Живый в движеньи вещества, – Теченьем времени превечный, – Без лиц, в трех лицах Божества! – Дух всюду сущий и единый, – Кому нет места и причины, – Кого никто постич не мог – Кто все Собою наполняет, – Объемлет, зиждет, сохраняет, – Кого мы называем – Бог!.. – Себя Собою составляя, – Собою из себе сияя, – Ты свет, откуда свет истек… – Светил возженных миллионы – В неизмеримости текут: – Твои они творят законы, – Лучи животворящи льют… – Ты есь – и я уже не ничто! – Частица целой я вселенной, – Поставлен, мнится мне, в почтенной – Средине естества я той, – Где кончил тварей Ты телесных, – Где начал Ты духов небесных, – И цепь существ связал всех мной. – Я связь миров, повсюду сущих, – Я крайня степень вещества, – Я средоточение живущих, – Черта начальна Божества; – Я телом в прахе истлеваю, – Умом громами повелеваю; – Я царь – я раб; – я червь – я бог!..»²⁹

P.S.: Сознание образованного русского общества тянуло дальше, к постижению тайн мироздания, поэтому увлечение «научной» мистикой было ответом на невежественность своей церкви и продолжением той мистики, которая находилась внутри нее. Ожидали большего, втягивались дальше в надежде открыть что-либо необычайное, полезное, благословение «Неизвестностью», невиданные источники «Силы Света», и, в конечном итоге, не найдя ни чего благодатного за пределами сознания, в «тонком» мире, «спустились» на землю, но не отступили, как неотступно от своего православие, и, наконец, в продолжение общей тенденции нашли-таки «настоящий» источник мудрости и благословения в соединении земного и мистического, – мистическую философию – благодатность в полной самостоятельности, в полном отторжении Бога…

Вступив на престол, Екатерина II торжественно заявила – «самовластие, не обузданное добрыми человеколюбивыми качествами в государе, владеющим самодержавно, есть такое зло, которое многим пагубным следствием непосредственной бывает причиной». «Слова не составляют вещи подлежащей преступлению»³⁰ – декларативно афишируется в первое время, что запрещение даже «очень язвительных» сочинений ничего иного не произведет, как «притеснение и угнетение», усилит невежество, отнимет охоту писать.

Однако сама цензура не была ликвидирована, но получила следующее задание: «Слышно, что в академии наук продаются такия книги, которыя против закона, добраго нрава, нас самих и российской нации… Надлежит приказать наикрепчайшим образом академии наук иметь смотрение, дабы в ея книжной лавке такие непорядки не происходили, а прочим книготорговцам приказать ежегодно реестры посылать в академию наук и университет московский, какие книги они намерены выписывать, а оным местам вычернивать в тех реестрах такия книги, которыя против закона, добраго нрава и нас»³¹. Уже на втором году царствования издается указ о запрещении продавать «Эмилия» Руссо, Мемории Петра III и много других подобных книг.

В 1769 г. Екатерина приступила к изданию журнала «Всякая всячина», намереваясь воспитать читателей, руководя ими. Развитие литературной и журнальной деятельности в России вынуждало императрицу отдавать много времени цензуре. Функцию цензоров исполняли различные чиновники, но высшим цензором оставалась сама императрица.

Идя навстречу общественным потребностям, 1 марта 1771 г. Екатерина разрешает иностранцу Гартунгу завести типографию для печатания иностранных книг³². 22 августа 1776 г. дает разрешение Вейтбрехту и Шнору печатать в их типографии русские книги, но поручает полиции строго смотреть, чтобы книги были «непредосудительны Православной Грековосточной церкви, ни Правительству, ниже добронравию»³³.

15 января 1783 г. издан указ, позволяющий «каждому по своей собственной воле заводить оныя типографии, не требуя ни от кого дозволения, а только давать знать о заведении таковом Управе Благочиния того города, где он ту типографию иметь хочет»³⁴. Это событие одновременно сопровождалось указанием полиции, что она должна запрещать те книги, в которых найдется «противное законом Божием и гражданским». «О виновных же в подобном самовольном издании недозволенных книг сообщать, куда надлежит, дабы оные за преступление законно наказаны были»³⁵.

Как полиция ни придиралась, как бы сама императрица ни выражала неудовольствие Фонвизину за его неуместное «свободоязычие» в известных «Вопросах» (1783), указ 1783 г. дал возможность частной инициативе выбросить на рынок массы книг, создать читателя в столице и провинции. Число книг в 80-х годах быстро растет: так, если в 1762 г. вышло 95 названий, то в 1785 г. – 183, а в 1788 г. – 439; беллетристических произведений в 1762 г. – 43 сочинений; 1785 – 66, и в 1788 – 248.

Любопытен один случай, связанный с цензурой. Московский губернатор запретил после первого представления 12 февраля 1785 г. трагедию «Сорена и Замир» известного в то время писателя Николая Николаева. Зрители плакали над судьбой супругов, разделенных коварным царем Мстиславом, но внимание главнокомандующего привлекли строчки: «Исчезни навсегда сей пагубный устав, – Который заключен в одной монаршей воле! – Льзя ль ждать блаженства там, где гордость на престоле? – Где властью одного все скованы сердца, – В монархе не всегда находим мы отца»³⁶.

Задержав дальнейшее представление, губернатор отослал рукопись со своими пометками верховному цензору. И получил ответ Екатерины, который красноречиво свидетельствовал о понимании ею своей роли в государстве. «Удивляюсь, – писала императрица, – что вы остановили представление трагедии, как видно принятой с удовольствием всей публикой. Смысл таких стихов, которые вы заметили, никакого не имеет отношения к вашей государыне. Автор возстает против самовластия тиранов, а Екатерину вы называете матерью»³⁷.

С 1785 г последовали длинные факты расследований, гонений, запрещений, как отдельных книг, так и писателей. Так началось дело против Новикова. Н. И. Новиков (1744—1818) сын среднепоместного дворянина, недолго служил в Измайловском полку. С 1769 г. организует издание сатирических журналов: «Трутень», «Живописец», «Кошелек». В своих изданиях Новиков не останавливался перед тем, чтобы называть конкретных объектов критики – «придворных господ, знатных бояр, дам, судей именитых и на всех»³⁸, и именно ему принадлежит изречение: «Крестьяне такие же люди, как и дворяне»³⁹. Екатерина в журнале «Всякая всячина» сама боролась с такими человеческими пороками, как жестокость (по отношению к крепостным), казнокрадство, взяточничество, но отстраненно, не называя конкретных имен с моралью – «не обижайте никого», «полюбовно мириться» с теми, кто вас обидел – сатирой в «улыбчевом духе». Новиков же описывал действительность порой закамуфлированным, но острым языком. Например, в одном из выпусков «Трутня» появляется сатирический портрет издателя «Всякой всячины» под именем «прабабки». Эта «пожилая дама» не знает русского языка, но «так похвалами избалована, что теперь и то почитает за преступление, если кто ее не похвалит», было не трудно в этом портрете узнать Екатерину. Наконец, терпение императрицы на пределе, она ужесточает цензуру. Журналы «Трутень» и «Живописец» были закрыты. В 1779 г. Новиков переезжает из Санкт-Петербурга в Москву, где берет в аренду на 10 лет университетскую типографию и создает прибыльную «типографскую компанию», после чего сумел организовать книжную торговлю в 16 городах России. С. Н. Глинка дал оценку его деятельности: «Умный, деятельный, предприимчивый Николай Иванович Новиков, далеко опередивший свой век изданием Ведомостей Московских, Живописца, других многоразличных книг и искусным влиянием на умы некоторых вельмож, двигал вслед за собою общество и приучал мыслить среди роскошнаго и сладострастнаго обояния»⁴⁰. Пожалуй, масон Новиков первый во всеуслышание заявил, что Россия полна пороками. (P.S.: Зато «истинное» православие молчало…)

В январе 1786 г. Екатерина приказывает допросить Новикова. В марте издается указ о запрещении содержателям вольных типографий печатать книги «наполненныя подобными странными мудрованиями, или лучше сказать сущими заблуждениями, под опасением, не только конфискования тех книг, но и лишение права содержать Типографию и книжную лавку, а при том и законнаго взыскания»⁴¹. В июле следующего 1787 г. Екатерина запрещает вольным типографиям печатать книги церковные. Немедленно были обысканы все книжные лавки, напечатанные книги опечатаны и сожжены, несмотря на то, что это было противозаконно. В 1788 г. Фонвизину запрещено печатать журнал «Друг честных людей или Стародум». Издается указ не заключать московскому университету с Новиковым контракт на содержание им университетской типографии. Напуганная событиями французской революции в 1790 г. обрушивается на Радищева на его издание «Путешествие из Петербурга в Москву».

А. Н. Радищев (1749—1802) родился в Москве в семье помещика. Во время восстания Пугачёва крестьяне не выдали семью Радищева, спрятав их по своим дворам, что характеризует их человеческие качества. А. Радищев обучался в Пажеском корпусе, в 1766 г. в числе 12 одаренных детей был направлен в Лейпцигский университет, где все свое свободное время посвящал изучению работ французских просветителей. В 1771 г. возвращается на Родину, становится протоколистом Сената, военным прокурором. В 1775 г. выходит в отставку в чине секунд-майора, в 1777 г. – помощник управляющего, а затем управляющий таможней в Санкт-Петербурге. К времени издания «Путешествия» Радищев уже был известен читателям, причем в его некоторых публикациях имелись, по оценке Е. Р. Дашковой «выражения и мысли, опасные по тому времени», но пока все сходило с рук. В мае 1790 г., изданная за счет автора тиражом 600 экземпляров, без указания авторства выходит в свет «Путешествие из Петербурга в Москву». Цензура, не вникшая в содержание какого-то путешествия, распространенного в эту пору жанра, одобряет книгу, по выпуску быстро раскупающуюся. Книга доходит до Екатерины. Прочитав ее, императрица «с жаром о чувствительности» воскликнула, что автор «бунтовщик, хуже Пугачова», «мартинист» (т.е. масон, с его идеологией равноправия всех людей), увидела в книге «разсеивание Французской заразы, отвращение от начальства»⁴². Трагическая картина крестьянской жизни в книге вызвала в Екатерине притворное удивление. Она прекрасно знала негативное общественное мнение по поводу крепостничества, которой даже дала оценку специальная Комиссия, созванная в Москве еще в 1767 г., для составления нового Свода законов. Однако, не желая этого признавать открыто, она, пометками на страницах книги, которые затем передала Шешковскому, выразилась по поводу крестьянской жизни: «неспоримо, что лучшее судьбы наших крестьян у хорошего помещика нет во всей вселенной»⁴³. В своей книге Радищев остро показал чудовищную аморальность сословного разделения общества, а эпиграфом он взял слова из поэмы Тредиаковского – «Чудовище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй»⁴⁴ – намекая на сравнение русского царизма, его строя с огромным злобным псом.

В начале своей книги Радищев объявил о своем желании увидеть мир таким, каким он есть: «Я взглянул окрест меня – душа моя, страданиями человеческими уязвлена стала»⁴⁵. Чужеземец в родной стране, он обнаруживает рабство, в котором живет крестьянство, питающее рабовладельцев-помещиков. «Звери алчные, пиявицы ненасытные, – обращается он к дворянам – рабовладельцам, включая в их число и себя, – что мы крестьянину оставляем? то чего отнять не можем, воздух. Да один воздух. Отъемлем нередко у него, нетокмо дар земли хлеб и воду, но и самый свет. – Закон запрещает отъяти у него жизнь. – Но разве мгновенно. Сколько способов отъяти ее у него постепенно! С одной стороны почти всесилие; с другой немощь беззащитная. Ибо помещик в отношении крестьянина, есть законодатель, судия, исполнитель своего решения, и пожеланию своему, истец, против котораго ответчик ничего сказать несмеет. Се жребии заклепаннаго во узы, се жребии заключеннаго в смрадной темнице, се жребии воля в ярме»⁴⁶.