Воздушный корабль

– На полюс! – фальцетом выкрикнул Бачелли.

– Да, на Северный полюс. Нам угрожают многочисленные опасности. Мы рискуем погибнуть в тайге, в тундрах, во льдах Арктики, в полярном море. Оставить вас здесь, конечно, нельзя. Даже если мы снабдим вас водой и провизией на месяц – большего мы не сможем, – одни вы все равно неминуемо погибнете. Вы должны лететь с нами, если хотите спасти свою жизнь. Но прежде чем брать на борт хотя бы одну пуговицу с халата вашего уважаемого Кублай-Хана, вы должны двадцать раз подумать, стоит ли это делать. Вот все, что я хотел вам сказать, чтобы в дальнейшем не произошло никаких недоразумений. Мы не берем никакой – запомните это, – никакой ответственности за сохранность ваших экспонатов и вашей драгоценной жизни. И еще одно: мы и так потеряли с вами много времени. И мы уже не сможем больше опускаться в пути, чтобы высадить вас в населенной местности. Мы имеем приказ – лететь без остановки прямо на север, и мы обязаны выполнить его! Теперь все. Подумайте же хорошенько, как вам поступить.

Добрую минуту Альфредо Бачелли сидел, как в столбняке. Кровь прилила к его лицу, и оно стало багровым.

Неожиданно он взвизгнул, взмахнул руками, соскочил с ящика и, забыв о своих больных ногах, побежал вокруг палатки, потрясая поднятыми кулаками и вопя:

– Если так, пусть я лучше погибну! Да! Да! Пусть мой труп растерзают коршуны! Мой труп! Он будет охранять мои сокровища! Даже эти шакалы американцы не осмелятся переступить через мой труп! Или же мое проклятие падет на их голову, и их постигнет страшная кара в сем мире и в будущем!..

Ханмурадов фыркнул и сказал по-русски:

– И это говорит не старая ханжа в юбке, а профессор!

– Успокойтесь, коллега! – вмешался Власов, пытаясь этим обращением смягчить Бачелли, мозг которого явно работал ненормально. – Все устроится. Вернемся благополучно, я уверен в этом… Отберите наиболее ценное и легкое, и мы живо перетащим на борт…

Протяжно, все повышая тон, завыла сирена на борту «Альфы». Ханмурадову сначала даже показалось, что завыл Альфредо Бачелли; надрывный звук сирены хорошо передавал настроение археолога.

Сузи, наблюдавшему с борта дирижабля, видимо, надоело ждать: вместо того чтобы скорее переносить груз, они занимаются какими-то дискуссиями.

Спустившиеся ниже орлы при звуке сирены поднялись выше и разлетелись в стороны.

По мере того как сирена, дойдя до самых высоких, душераздирающих нот, начала понижать тон, и Бачелли стал как будто приходить в себя. Он перестал бегать, тряхнул головой и с видом приговоренного к смерти сказал:

– Хорошо. Я бессилен, я принимаю ваши условия. Я принимаю. Я… Где топор? Где молотки? Сун, Сун, бездельник! Ломайте ящики!

Завизжали гвозди, затрещали доски, одна за другой поднимались крышки ящиков, открывая подлинные драгоценности, при виде которых всякий археолог пришел бы в неистовый восторг.

Начался второй акт трагедии. Альфредо Бачелли откладывал одно, брал другое, снова откладывал, ругался, плакал, проклинал, торговался с самим собой, суетился, призывал небо, грозил адом…

Музейные редкости понемногу переносили на борт «Альфы».

Солнце стояло уже совсем низко над горизонтом, а Бачелли все рылся, отбирал, неистовствовал… Наконец работа была закончена. Оставалось забить оставшиеся ящики и зарыть в песок. Но тут археолог потребовал, чтобы взяли хоть один ящик с каменными изваяниями, хоть одну статуэтку из ящика – вот эту высеченную из камня фигурку лежащего верблюда. Сирена уже кричала, не умолкая, все устали и нервничали.

– Хорошо! – сказал Ханмурадов. – Я возьму этого шелудивого верблюжонка. Но с одним условием, господин профессор. Если будет крайняя необходимость, я выброшу его за борт, как балласт. Согласны?

Альфредо Бачелли зарычал, стиснул кулаки и, свирепо глядя на Ханмурадова, ответил:

– Хорошо! Хорошо-о-о! Но выбросите только со мною вместе. Согласны? Да! Да! Это мое условие.

И, не ожидая ответа Ханмурадова, он взял на руки, как ребенка, тяжелую статуэтку и понес на дирижабль, охая и вскрикивая от боли. Лаврова помогала ему. Буся и Власов поддерживали под руку, но Бачелли кричал как исступленный:

– Не надо! Оставьте меня в покое! Я сам!

…Альфредо Бачелли, приняв ванну, храпел в отведенной ему каюте, а экипаж «Альфы» работал всю ночь в поисках воздушного течения. «Альфа» почти вертикально поднималась все выше и выше. По мере того как она переходила от одного слоя к другому, ее направление менялось. Вначале ее понесло на запад, на высоте трех тысяч метров дирижабль попал в сильное северо-западное воздушное течение. Не была ли это «река», которая течет от полюса к экватору, возвращая тропическим странам охлажденные массивы воздуха?.. Наконец, поднявшись почти на семь километров над землей, «Альфа» пошла на ССВ – курс, наиболее близкий к искомому «воздушному Гольфстриму».

Два, три часа после полуночи курс не изменялся.

– Что ж, теперь можно и отдохнуть, – сказал Сузи. Ханмурадов предложил капитану заменить его до восхода солнца, но Сузи не соглашался. – Ты провозился с багажом этого археолога весь день и устал больше меня, – сказал он Ханмурадову. – Идите все спать. Я останусь один.

К утреннему чаю Альфредо Бачелли явился неузнаваемый. На нем был новый чистый фланелевый костюм, борода и усы аккуратно подстрижены, волосы гладко причесаны. Только на ногах были войлочные туфли. Сун разыскал в палатке Бачелли ботинки, которые археолог считал похищенными, но надеть их на опухшие ноги Альфредо Бачелли не мог. Войлочные туфли немного портили общий опрятный и даже элегантный вид профессора. Бачелли протер стекла золотых очков чистым бледно-палевым шелковым платком, поправил синий галстук с белыми горошинами и уселся за общий стол.

Его словно подменили. Любезно улыбаясь, он обвел глазами всех и в самых изысканных выражениях попросил извинения за свое вчерашнее поведение.

– Это все действие треволнений, жажды, голода, палящего зноя, – сказал он. – Увы, человек во многом еще остается рабом окружающей природы! Вы не испытывали на себе действие сирокко? Оно сказывается не только в физическом недомогании. Изменяется весь ваш жизненный тонус. Вас охватывает сплин, как говорят англичане. Вас ничто не интересует, ничто вам не дорого, гнетущая тоска…

– Говорят, изменение солнечной радиации под влиянием солнечных пятен оказывает огромное влияние на самочувствие некоторых больных, – заметил Ханмурадов.

– Не говорят, а так оно и есть. Влияние солнечных пятен на биологическую жизнь земли огромно, – сказал Власов.

– Я когда-то читала рассказ, – сказала Лаврова, – о двух влюбленных, которые поднимались на высокую гору. С подъемом их настроение, их характер изменялись. Они начали ссориться, любовь утратила все очарование.

– И что же с ними стало, когда они спустились с горы? – заинтересовался Ханмурадов, пытливо глядя в глаза девушки.

Лаврова рассмеялась и ответила:

– Конца рассказа я не помню. Кажется, они разошлись в разные стороны… – Чайная ложка со звоном выпала из рук Ханмурадова. – А может быть, они и женились, – добавила Женя, лукаво поглядев на него.

– На вашей «Альфе» влюбленным, во всяком случае, не угрожают такие ужасные испытания! – сказал Бачелли. – У вас здесь, в гондоле, идеальный климат. Не жарко, не душно, дышится легко, воздух озонирован. Я прямо ожил после этого ада пустыни!

– Простите, профессор, за вопрос, – обратился к археологу Ханмурадов. – Мы нашли вас в пустыне Гоби, которую более шестисот лет назад пересек ваш соотечественник – венецианец Марко Поло. В этом нет никакой связи?

– Самая тесная, – ответил Бачелли. – Я решил пройти весь путь Марко Поло. Сравнить то, что было во времена Поло, с тем, что есть сейчас. Увы, печальное сравнение…

У Альфредо Бачелли была странная манера рассказывать: скажет фразу и сделает паузу, словно диктует секретарю.

– От Бао-тоу через весь Китай, Монголию, Западный Тибет и Восточный Туркестан. Такой путь намечал я…

Пустыня! Пояс пустынь… К северу и к западу от Китая лежит пустыня Гоби. Желтовато-серый песчаный океан. К западу от Гоби – пустыня Такла-Макана и Туркестана. Еще западнее цепь пустынь тянется через Персию, Месопотамию, Аравию к Синаю и простирается в Африку – пустыни Ливии и Сахары…

Гоби, Такла-Макан, Соленая, Каменистая, Красная песчаная, Малая Нафуд, Дехна, Эгтих, Ливия, Сахара…

От Тихого до Атлантического океана через весь Старый Свет простирается гигантская сухая зона-лента.

– Почему она образовалась? – спросил Ханмурадов, воспользовавшись паузой.

Археолог молчал.

– Потому что до этой зоны не доходят влажные ветры океана, – пояснил Власов.

– …Она подобна руслу высохшей реки, – продолжал Бачелли, – пересекающему весь земной шар.

Путь от Бао-тоу на запад. Суровые, безотрадные коридоры. Их пересекают высочайшие горные хребты…

Лухунская впадина близ Турфы! О! Самое низкое и самое сухое место на земном шаре. На двести метров ниже уровня моря. Прототип лунных морей. По местным преданиям, именно здесь был рай. Теперь это ад. Раскаленная печь.

Во дни карбона пустыня утопала в зелени, была населена животными. Я находил в песках кости мастодонта, древнейшего носорога, предка лошади, на камнях я находил отпечатки больших стрекоз и рыб каменноугольного периода.

Даже в исторические времена, всего за двести лет до нашей эры, эти пустыни были еще цветущим садом, местом хорошо организованной жизни. Сады, каналы, города, пастбища…

По коридору – по узким каньонам, среди лесов и полей, которые теперь стали пустынями, проходила знаменитая «шелковая дорога» – самая длинная и самая старая караванная дорога на земле. Уже во времена Соломона по ней двигались караваны верблюдов, нагруженных драгоценными шелковыми тканями. Из Китая в Тир и Сидон, а позже – морем в императорский Рим.

Города-крепости были нанизаны, как бусы, на эту «шелковую нить». Гарнизоны солдат защищали дорогу от нападения гуннов. Этой дорогой около шестисот лет до нашей эры шел ученый Гуань Цзян и составил карту. У меня есть прекрасная копия. Карта помогала мне если не находить дорогу, то отыскивать занесенные теперь песчаными дюнами крепости – хранилища археологических кладов.

Этой дорогой около 1270 года шел и Марко Поло искать счастья при дворе Кублай-Хана.

И эта страна, этот великий караванный путь погибли от вторжения иноземцев. Тамерлан, двигавшийся от Самарканда, пронесся по стране как смерч. Каналы были разрушены, вся система орошения уничтожена, города, крепости сровнены с землей, жители убиты или уведены в плен. Без воды погибли растения. Пески занесли людские кости и развалины – все, что осталось от цветущего края…

Я раскапывал песчаные могилы и извлекал сокровища двухтысячелетней давности. Ковры, шелка, статуэтки, утварь времен Кублай-Хана и Марко Поло вновь увидали свет солнца.

Я ходил по улицам городов, само имя которых стерлось в памяти людей…

Вы не можете представить себе, какое наслаждение испытывал я, притрагиваясь руками к этим древним стенам, перебирая в руках трепещущую шелковую ткань двухтысячелетней давности… Сухой климат отлично сохранил их.

Да, для всего этого стоило рисковать жизнью! И теперь вы поймете, почему я так дорожу моими сокровищами…

Я решил собрать археологические экспонаты для римского музея, относящиеся, по возможности, к XII–XIII векам. Но я, как уже сказал, начал свое путешествие в обратном направлении – с востока на запад. Увы! Я не сделал и полпути! Дошел только до Гоби, и там бандиты – проводники и носильщики бросили меня… Быть может, это были агенты теперешних властителей Северного Китая, а быть может, подкупленные американцами. И мои сокровища, которые принадлежат моей родине, попадут в музеи Бейпина или Вашингтона… – Археолог в унынии опустил голову.

– Я не допускаю мысли, чтобы американские ученые пошли на подкуп проводников и обрекли вас на гибель! – сказал Власов.

– Бандиты бежали от меня ночью, похитив верблюдов, запасы воды и продуктов. Со мной остался только один Сун, который спал в моей палатке. Они не хотели, вероятно, брать с собой мальчика, который им был бы мало полезен в пути.

Сун уже успел рассказать Ханмурадову о событиях, предшествовавших побегу. Бачелли во многом был виноват сам. С небольшими средствами и запасами он легкомысленно пустился в рискованную экспедицию. Для проводников и носильщиков скоро стало очевидным, что им всем угрожает смерть от голода и жажды, если они не вернутся. Но Бачелли не хотел и слышать о возвращении… Он, как маньяк, настаивал на своем продвижении вперед, все вперед, во что бы то ни стало. Горячие уговоры, бурные сцены продолжались несколько дней. Бачелли упрямился. И китайцы-проводники ушли, оставив ему два здоровых верблюда и записку: «Мы будем ждать вас сутки на обратном пути. Одумайтесь и приезжайте!»

Бачелли был уверен, что «одумаются» и вернутся они. И ожидал, пока оставленные верблюды не подохли. Так он сам обрек себя на гибель. И только неожиданный прилет «Альфы» спас ему жизнь.

В это утро Альфредо Бачелли много рассказывал о Марко Поло – о том, что тот видел во время своих двадцатичетырехлетних странствований.

Какими сказочными казались венецианцам рассказы Марко Поло об источниках (теперешние нефтяные порты Баку и Батуми), «из которых масло бьет в таком изобилии, что им можно нагрузить одновременно сто кораблей»! О «масле», которое «не годится для пищи, но хорошо для горения и смазывания верблюдов, больных чесоткой», о «железных воротах» Александра Македонского – стенах Махачкалы, о персидских овцах с курдюками в 12 килограммов, о странном виде, таинственных звуках «поющих песков», о миражах пустыни Гоби, о необычных «волокнах», которые не горят, приготовленных из неизвестного тогда в Европе минерала (асбеста), о «камнях, которые горят жарче дров», о Кублай-Хане, о его дворце, в котором вмещалось 6 тысяч гостей, о почтовых станциях, на которых имелось для курьеров 300 тысяч лошадей, о скороходах, увешанных колокольчиками, чтобы по их приближающемуся звуку готовились в путешествие курьеры, о быстроте этих скороходов, которые вечером доставляли хану фрукты, сорванные утром на расстоянии десяти дней обычного пути.

Альфредо Бачелли порылся в карманах, вытащил колокольчик и позвонил.

– Подумайте только! Вот этот самый мелодичный звон слышали люди, жившие семьсот лет назад!

Да, Альфредо Бачелли был очень любезным и интересным собеседником в это утро.

Итальянцы склонны к быстрым переменам настроения. По-видимому, у Альфредо Бачелли эта национальная черта проявлялась особенно резко. И экипажу «Альфы» очень скоро пришлось познакомиться с необычайной резкостью перемен в характере земляка Марко Поло.

«Альфа» находилась в сотне километров от озера Байкал. С высоты, на которой находился дирижабль, уже отчетливо видны были длинные, изогнутые, как челн, очертания глубочайшего озера.

Но прежде чем «Альфа» достигла Байкала, горизонт начало заволакивать тучами. Они шли навстречу «Альфе». Барометр падал.

– В воздухе пахнет грозой, – сказал Власов, потирая грудь.

Тучи зарождались вблизи дирижабля. Словно «из ничего» вдруг появилась туманность, уплотнялась, росла вверх, вздымалась буграми. Воздух был перенасыщен водяными парами, с севера подул холодный ветер, и «фабрикация туч» происходила с необычайной быстротой. Дирижабль вновь относило на юг. Власов и Сузи нервничали. Воздушная река обманула. Уже в двухстах километрах от Байкала направление ветра изменилось на встречное северо-восточное, и Сузи принужден был снизить дирижабль. Нашел южное течение, которое несло их к Байкалу, а вот теперь, на той же высоте, снова поднялся встречный ветер. Надо подниматься, чтобы уйти от этого ветра и туч.

Но прежде чем «Альфа» начала подъем, разразилась гроза, и какая! Такой грозе позавидовали бы и тропики. «Альфа» пробиралась сквозь паутину молний. Каждую секунду можно было ожидать прямого удара в стальную оболочку дирижабля.

Воздух был насыщен атмосферным электричеством. На остриях металлических частей аппаратов вспыхнули трепещущие огни св. Эльма. В радиорубке вдруг появился голубоватый шар и начал медленно двигаться. Шаровидная молния! Лаврова, не делая резких движений, выскользнула из радиорубки. Голубое яблоко последовало за ней, быстро пронеслось по коридору и влетело в открытую дверь камбуза, где в это время находился Сун. Он неистово закричал и забился под табуретку. Шар покружился и исчез в душнике.

Альфредо Бачелли сидел в своей каюте, дрожа как в лихорадке. Он боялся грозы. В его руках была металлическая палка, на которую он опирался, – ноги его все еще болели, и он не расставался с палкой, ее Сун сделал из железного прута. И вдруг Бачелли услышал, что его палка запела! Да, да! Она издавала жуткий жужжащий звук и вибрировала в руке. Бачелли в недоумении поднял палку. Ее конец пришелся недалеко от алюминиевого стула. Из палки с сухим треском выскочила искра и перепрыгнула на ножку стула, где исчезла. Бачелли закричал громче Суна, бросил палку, взобрался на койку, укрылся одеялом и зарыл голову в подушки. Гром гремел не умолкая. Дирижабль качало. Койка лихорадочно дрожала…

«Койка дрожит оттого, что я дрожу, или же я дрожу оттого, что она дрожит?..» – размышлял археолог.

И вдруг он вспомнил о своих драгоценных ящиках. Три ящика стояли на открытой палубе, и один из них, по мнению Бачелли, был привязан к фальшборту недостаточно крепко.

Воображение Бачелли заработало.

«Альфа» качается из стороны в сторону… Веревка ослабевает, ящики выскальзывают из пут и беспорядочно движутся по палубе… «Альфа» делает резкий крен… Ящик летит вниз через тучи и падает в Байкал, – «Альфа», наверно, сейчас летит над озером. И ящик погружается в бурные волны… Шелковые ткани с древними письменами… Непрочитанная история минувших веков…

– Ящик, мой ящик! – безумным голосом кричит Бачелли. Забыт животный страх перед грозой. Археолог сбрасывает на пол одеяло, подушки, прыгает с койки, катится по полу, поднимается и без палки, ковыляя больными ногами, направляется в коридор. Глаза расширены, волосы всклокочены, руки протянуты вперед…

– Куда вы? – останавливает его Буся.

– Ящики! Мои ящики! – вопит Бачелли и, почти падая на каждом шагу, добирается до двери на открытую палубу и пытается открыть ее.

– Остановитесь! Образумьтесь! – кричит вслед Буся, бежит за Бачелли, шатаясь от качки. А Бачелли уже открыл дверь, вышел на палубу и ползет на четвереньках к заветным ящикам. Ослепительный гром, громогласный свет. Именно так воспринял Буся это мгновение: «ослепительный гром» и «громогласный свет». Блеск молнии и удар грома произошли одновременно.

Буся щурит глаза, открывает их. Темно. Но вот видит распростертого ниц Альфредо Бачелли. Тело археолога движется к двери. Буся схватывает ногу, втягивает профессора в коридор и прихлопывает дверь. Неужели Бачелли убит молнией?.. Буся поворачивает тело профессора вверх и видит перед собой совершенно новое лицо – без золотых очков, без бороды и правого уса. А левый ус лихо поднят. Нос, закрытые брови, глаза будто профессорские. Очки, наверно, упали. Но почему же Буся не видит бороды и правого уса? Или молния повредила зрение Буси? Шкляр проводит рукой по подбородку Бачелли. Совершенно гладкий, словно только что от парикмахера… Буся, стоя на коленях, раздумывает над необычайным явлением. Коридор ярко освещается, но это уже не голубой свет молнии, а багрово-красный луч солнца, прорвавшийся сквозь тучи. Гром еще гремит, но уже внизу. «Альфа» стремительно поднимается, вырывается из полосы туч. Недаром Буся так старательно разогрел газ. Свет меркнет и вновь вспыхивает, уже золотисто-белый – солнце светит с голубого неба.

– Кто это? – спрашивает Власов. – Что такое? Профессор сбрил бороду и один ус? Наверно, гроза помешала ему добриться. Он расшибся? Жив?

– Ящики… – тихо произнес Бачелли и открыл глаза.

Стакан холодной воды, спирт к вискам – и Альфредо Бачелли пришел в себя. Опираясь на руку Власова, он прошел в кают-компанию.

– Иногда молния оставляет настоящие фотографические снимки на коже человека – например, изображения веток, листьев, которые находились вблизи во время удара молнии. Листок отпечатывается темно-синим цветом со всеми зубчиками, жилками, со всеми подробностями, и эта татуировка остается на всю жизнь.

Не менее изумительно и непонятно ведет себя и шаровидная молния. Однажды она проскользнула под платьем женщины, раздула его, прошла под корсажем и вышла на груди, порвав лишь белье. Иногда такая молния убивает наповал. Так был убит один полковник. На его лбу остался лиловый отпечаток металлического шара, который был прикреплен вверху палатки. Размер отпечатка и шара точно соответствовали друг другу…

Конечно, достоверность многих из этих фактов следовало бы еще проверить, но некоторые необычайные проделки молнии не подлежат сомнению. Свидетелями одного из них мы и являемся.

Подумайте, сколько увлекательнейших загадок задает нам молния! Мы научились уже искусственно воспроизводить ее, но пользоваться далеко еще не умеем. Взять хотя бы вопрос о том, почему молния то убивает, то нет. Почему одни трупы убитых разлагаются необычайно быстро, другие – в нормальное время; одни убитые сидят в той позе, в какой их застиг смертельный удар, другие обугливаются, испепеляются.

Или это – амальгамирование, фотографирование, молниеносная татуировка…

Власов, вероятно, еще долго рассказывал бы о проделках молнии, но его рассказы были прерваны неожиданным образом.

Вошел Сун. Увидев своего «господина профессора» с одним вздернутым усом, он вдруг схватился за бока и начал так хохотать, что все его худенькое тельце сотрясалось.

Альфредо Бачелли вдруг взбесился.

– Молчи, крысенок! – закричал он и, выскочив из-за стола, бросился на мальчика. Сун с проворством ящерицы убежал в коридор.

Бачелли бушевал. Его единственный ус нервно дергался.

– Довольно! Довольно с меня, я не желаю быть на положении пленника! Спускайте меня немедленно на землю.

– Примите брому, господин профессор, и ложитесь отдохнуть! – решительно сказал Ханмурадов. – Ваши нервы не в порядке. Когда вы отдохнете, мы поговорим.

И, несмотря на его протесты, Буся и Ханмурадов увели археолога в каюту, раздели и уложили. Лаврова заставила его выпить брому. Он повиновался, как ребенок, поблагодарил и скоро уснул.

На другой день к утреннему чаю Альфредо Бачелли явился вновь любезным и кротким. Он сбрил свой ус и выглядел помолодевшим. Но Бачелли уже привык к усам и бороде и очень беспокоился о том, отрастут ли волосы, сбритые молнией. На это никто не мог дать ответа.

– Весь вопрос в том, повреждены ли волосяные луковицы, – ответил Власов. – Через пару дней, во всяком случае, узнаем, является ли молния наилучшим средством для уничтожения растительности.

– А мне, знаете ли, пришла в голову одна идея, – с некоторым смущением сказал Альфредо Бачелли после чая. Он вынул из кармана сложенный вчетверо лист бумаги. – Я думаю о том, как бы скорее окончить это путешествие. Вы понимаете, что я больше всех заинтересован в этом. И вот я придумал… Я, конечно, не специалист, но моя мысль так проста, что я удивляюсь, почему никто из вас…

– В чем же заключается ваша мысль? – спросил Сузи, поглядывая на сложенный листок.

– А вот в чем, – ответил Бачелли и развернул бумагу. На ней был нарисован контур дирижабля. И посредине оболочки нечто вроде гигантского зонтика.

– Парусная оснастка в виде зонтика, охватывающего в середине корпус дирижабля. «Зонтик» можно складывать, когда дирижабль движется тягою пропеллеров, и раскрывать, когда идет по течению… Ветер сам раскроет его.

Сузи едва заметно усмехнулся – одними глазами – и спросил:

– И вы полагаете, что свободно летящий, без пропеллеров, дирижабль будет двигаться быстрее, если его оснастить парусами?

– Как же иначе? – удивился Бачелли. – Разве не для этого делают паруса на кораблях? Чем больше парусов, чем сильнее ветер, тем быстрее идет корабль!

– На море несколько иное, – ответил Сузи. – На море вода только поддерживает корабль, поддерживает и тормозит его ход, двигает же корабль ветер, надувая паруса. А у нас «Альфа» висит в воздухе, поддерживаемая газом в оболочке, который легче воздуха, и несется вместе с воздушным течением.

– Но ведь и на море могут быть течения! Или на реке… Лодка идет вниз по течению. Ее несет течение воды. Люди гребут веслами – лодка течет еще быстрее. Если ветер попутный и поставить парус, лодка поплывет еще быстрее. Ведь так?

– Совершенно верно, – спокойно ответил Сузи. – В приведенном вами примере мы имеем сложение трех сил: течение воды, отталкивание при помощи весел и сила ветра. Но ведь в нашем случае мы имеем только одну силу – силу воздушного течения. Тут складывать нечего. Сколько бы вы парусов ни ставили, дирижабль не ускорит своего полета ни на один сантиметр по сравнению со скоростью самого ветра, потому что именно с такой скоростью он и движется. Посмотрите на ленты за бортом, они неподвижны.

– Все-таки не понимаю! – откровенно сознался Бачелли.

Сузи подумал и сказал:

– Быть может, такой пример вам покажется понятнее. Представьте себе, что под водой существует течение. В этом течении находится подводная лодка. Винт не работает – испорчен. Лодку несет по течению. И вот, чтобы ускорить ход лодки, моряки решают сделать «парус» вроде вашего или в виде плоскостей, поставленных поперек течения. Ускорит ли это ход лодки? Конечно, на заднюю поверхность плоскости «паруса» вода будет давить. Но с такой же силой «встречная» вода будет надавливать на переднюю поверхность плоскостей. Сила давления сзади будет уравновешиваться силой сопротивления впереди, а скорость останется прежней – равной скорости подводного течения.

Бачелли хлопнул себя по лбу.

– Понял! – Аккуратно разорвал чертеж на четыре части, положил в карман и вздохнул. – Значит, ничем нельзя ускорить движение «Альфы»?

– Наоборот, очень можно, – ответил Сузи. – Ведь воздушные течения имеют различную скорость. Нам надо найти течение на север максимальной быстроты. Это мы и делаем, ищем, хотя, к сожалению, до сих пор не очень успешно. Однако отчаиваться не приходится. Каждый час, каждую минуту мы можем напасть на течение, которое понесет «Альфу», быть может, с эксплуатационной скоростью пассажирского аэроплана.