Как жить и властвовать

Хочу обратить внимание русскоязычного читателя на то, что и мы с вами находимся под воздействием подобных вещей или даже сознательно ими пользуемся. Согласитесь, что «кормило» («Он стоит у кормила державы…») ассоциируется у нас не с рулём, а с тем, чем или из чего кормятся. Здесь мы устанавливаем ложную этимологию: «кормило – кормить, кормиться». На рифме держится утверждение о том, что в России две напасти: внизу – власть тьмы, вверху – тьма власти. А ведь это – неправда. В России напастей значительно больше, чем две.

Но нельзя не вспомнить и о том, что наряду с этими общими тенденциями мысли есть и несовпадения, различия. Приведу характерный пример. На страницах «зерцал» порой встречаешь такие родные, давно известные афоризмы, о которых и не подумаешь, что они не исконно русские. Например, «Лучше воробей в руке, чем журавль в небе» [15]. Но тут же и неожиданная рекомендация Праведного халифа Омара о том, каким подобает быть наместнику. «Наместник должен быть настолько жестоким, чтобы усекновение чьей-то главы по закону было для него подобно убийству воробья. Но он должен также обладать такими мягкостью, жалостливостью, милосердностью и сострадательностью, чтобы быть не в состоянии решиться даже на убийство воробья» [16].

Если ещё принять во внимание, что в арабском языке эта птичка не отягощена ложной этимологией («Вора бей»), то оказывается, что воробей для арабоязычного читателя находится совсем не в той ассоциативной цепи, что для русскоязычного. Для русского он ассоциируется с необходимостью держать своё при себе («Слово не воробей…»), а для араба он становится своеобразной единицей измерения справедливости. Это – только один пример, но за ним – несовпадение очертаний и внутреннего содержания семантических (смысловых) полей, разные структурные связи в двух языках – грамматика, синонимия, антонимия, стилистическая сочетаемость и т. д. А за всем этим – различающиеся образы мышления.

Существует гипотеза Сепира-Уорфа, гласящая, что разные языки не обладают полным соответствием один относительно другого и каждый из них специфическим образом формирует мировосприятие своих носителей. Это утверждение трудно доказать, поэтому оно существует в ранге гипотезы. Однако на уровне чисто интуитивном мы с ней соглашаемся. И для того, чтобы лучше понять ход мысли наших авторов-жизненаучителей, мы в некоторых, редких и вынужденных случаях будем показывать формально-языковую сторону их рассуждений, давать транслитерацию отдельных арабских слов^[5]. Может статься, что некоторые из них когда-нибудь продлят список заимствований из арабского языка, – тот список, в который уже входят и ракетка (отра́хат – раскрытая ладонь), и чек (от сакк – расписка), и алгоритм (от имени математика аль-Хварезми), и Бетельгейзе (искаженное арабское название альфы Ориона – Бейт аль-Джавза́), и Альтаир (альфа созвездия Орла – от арабского Ат-Тайр, вариант прочтения: Аль-Тайр, т. е. птица), и цифра (от сифр – ноль), и адмирал (отами́р аль-бахр, морской командир)…

СКМ – свободно конвертируемая мудрость

В одном из средневековых трактатов есть идея, которая приписывается Платону. Он привлекает внимание своих слушателей (дело происходило во время его проповеди) к тому, что в одних местах люди используют для расчётов между собой золото и серебро. В других ценится слоновая кость. В иных – медь или ракушки. Из этого следует, что все перечисленные вещи не являются ценными сами по себе, не обладают абсолютной и непререкаемой ценностью. Иное дело мудрость. Она желанна и драгоценна повсюду [17].

Даже если это сказал не Платон (кстати, об авторитете), мысль здравая. Несмотря на культурные, временны́е, языковые различия, люди совместно создают фонд, – хотел написать «золотой фонд», но потом передумал, перечитав предыдущий абзац, – итак, фонд представлений, идей, правил, норм человеческого общежития, который доступен каждому человеку.

Уверен, что вам были понятны и интересны приведённые выше советы – «Как избавиться от печалей». Смею надеяться, что с такой же пользой для себя вы прочтёте и всю книгу.

Особая ценность приводимых в этой книге советов, рекомендаций, предупреждений и запретов в том, что они, при относительной экзотичности формы и чуждости имён действующих лиц, очень нам близки. Ведь мы вместе с Харуном ар-Рашидом, аль-Мамуном и массой других героев этой книги принадлежим к одному виду – homo politicus. А этот вид, вопреки Чарлзу Дарвину, мало изменяется, а то и вовсе остаётся неизменным.

Книга построена в виде девяти разделов, в каждом из которых подробно и всесторонне рассматриваются правила, гарантирующие житейский и политический успех, —

беречься;

определиться;

оснаститься;

осведомляться;

советоваться;

совершенствоваться;

миротворствовать-враждовать;

хитрить;

уточнить свои жизненные цели

(жить и властвовать? или просто жить?).

Соответствующие разделы можно читать в любой последовательности – как справочник, но лучше следовать заданной композиции.

Беречься

Мир – обитель опасностей

Беречься. Опасаться излишней опасливости. Рисковать

Первейшее условие успеха – самосохранение. Недаром охранники опережают правителя. Так и с любой деятельностью. Прежде чем совершить какое бы то ни было действие, нужно гарантировать собственную безопасность. А безопасность – это и сохранение жизни, и поддержание нормального функционирования сложнейшего инструмента – человеческого тела, и обеспечение свободы поступать тем или иным образом без навязанных соперниками ограничений. Ведь мёртвый не способен действовать вообще, ограничен в совершении поступков калека, не может осуществлять свои цели тот, кто лишён свободы. И о душе не забыть. Грош цена тому успеху, из-за которого нужно предать себя, растранжирить бесценный дар, подвергнуть опасности собственную самость – уникальную духовную неповторимость.

Поэтому, пожалуй, императив «Беречься» достоин того, чтобы именно им заняться в первую очередь. В своих «Законах визирьской власти» аль-Маварди предупреждает: «Кто действует неосмотрительно и неопасливо и строит своё дело, не подведя под него фундамента осторожности, тот обречён на неустойчивость и поражение» [18]. Даже если человек верит во всесилие Бога или в непреодолимость судьбы, нельзя отказываться от осторожности, предусмотрительности, обезопасивания себя. И доблестному человеку должны быть присущи опаска, осторожность, – считает тот же аль-Маварди [19]. У одного мудреца спросили: «В чём заключается предусмотрительность доблестного мужа?» «В том, – ответил он, – чтобы опасаться того, что может произойти». «А в чём немощь?» Он ответил: «В том, чтобы с доверчивостью встречать всё могущее произойти». В Коране есть прямая рекомендация опасаться, остерегаться, беречься: «О вы, которые уверовали! Соблюдайте осторожность…» (4:73)^[6]. Приводится по этому случаю авторами «зерцал» и ещё один отрывок из Корана: «Не бросайте себя собственными руками на погибель!» (2:191) [20]. Но если хорошо вдуматься в проблему, то оказывается, что излишняя опасливость может привести к нежелательным последствиям – робости, пассивности и в конечном счёте к неуспеху и поражению. Логика здесь та же, что и в определении добродетели: не нужно преступать меру [21]. «У осторожности – свой предел, у которой ей надлежит остановиться. Если преступить его, то она выродится в беспомощность» [22].

«Есть и такая предосторожность – отказ от излишних предосторожностей»; этот афоризм достаточно популярен в «зерцалах» [23]. Поэтому настоятельно рекомендуемая «зерцалами» осторожность не должна превращаться в пугливость. И правило, которое по этому случаю предлагается, заключается в том, чтобы вести себя осторожно, но – смело и дерзко, когда предоставляется самомалейшая возможность [24].

Однако оценка наличия или отсутствия возможности для успешного действия – дело непростое. Здесь вполне возможна ошибка. Естествен поэтому риск – действие в условиях, которые оцениваются как в приемлемой степени благоприятствующие, притом что полного успеха они, эти условия, не гарантируют. Риск неотъемлем от деятельности. «Мир построен на риске». «Без риска не стало бы жизни в дольнем мире». Таковы утверждения, совершенно справедливые, анонимного автора «Льва и Шакала». Живя и действуя в «губительном мире», человек подвержен риску в большом и малом. Достаточно и элементарного примера, – рассуждает тот же сочинитель. Рассмотрим сделку между продавцом и покупателем, т. е. акт купли-продажи. Когда покупатель отдаёт деньги первым, он рискует не получить товар. Когда же первым отдаёт товар продавец, то есть риск, что ему не дадут причитающиеся за купленную вещь деньги [25].

«Кто всего опасается – ничего не добивается», – утверждается в «Калиле и Димне». И ещё. «Человек, желающий добиться высоких степеней, должен заранее примириться с вероятностью одной из трёх вещей: несчастьем, что может случиться с ним, убытком в деньгах либо ущербом в чести» [26]. А рассчитывать на что-то большое и ничем не рисковать – заранее обречь себя на неудачу.

Проблема, конечно, сложна. Необходимо найти некую золотую середину между осторожностью и риском. Речь должна идти о разумном риске или, что то же самое, об умеренной осторожности.

Спор двух слонов о безоглядном риске и предусмотрительной осторожности

В образной форме проблема освещена в «Приятном плоде для халифов» Ибн-Арабшаха. Там в одном из эпизодов спорят два слона – визири слоновьего царя. Дискуссия завязалась вокруг вопроса – стоит ли начинать войну против Льва, а если стоит, то как – приняв меры предосторожности, подготовившись в разных отношениях или без всякой подготовки, рискуя собственным войском и подвергая тем самым опасностям свою державу. Одного из визирей зовут аль-Мудбир – Показывающий спину, Отворачивающийся, и это, данное автором своему герою прозвище, имеющее негативный смысл, сразу должно настораживать читателя в отношении и самого этого министра, и его советов.

Аль-Мудбир считает, что нечего тянуть с началом военных действий против Льва, который царствует над прекрасной, приглянувшейся слонам страной. Вроде бы убедительны его слова: «Существуют, – говорит он, – три вещи, ради которых нужно действовать без раздумий о последствиях. Первая вещь – морская торговля и добывание жемчуга со дна морского. Ни ныряльщика в пучину морскую, ни жаждущего занять достойное место в торговле – ни того ни другого не стесняет риск утонуть, который их объединяет. Один растрачивает свои деньги на закупку товаров, другой страдает от удушья, опускаясь к тинистому дну. Но ни тот ни другой не размышляют при этом о последствиях, о том, к чему это может привести. Вторая вещь относится к идущему на войну – к тому, чьё дело метать, колоть, бить, посрамлять вражеских богатырей, переносить всё то, что происходит в бою. Не тревожат его предупреждения, не размышляет он ни о поражении, ни о ранениях, ни о смерти. Третья вещь касается руководителя, политика, властелина. Он не раздумывает, идя на приступ, не медлит, когда нужно вступить в бой, не предаётся размышлениям о том, что воспоследует, не вертит головой в разные стороны, выискивая обходные пути. Он бросается навстречу опасности, наносит удар в самое сердце вражеской страны; своим высочайшим устремлением делает он достижение поставленных целей… Так что же? Царь оказывается более робким, чем обычный купец?»

Другой визирь, которого зовут аль-Мукбиль, т. е. Повернувшийся лицом (кличка имеет положительный оттенок), призывает царя к более взвешенной позиции. Он отговаривает владыку от того, чтобы начинать военные действия, – ведь война несёт страдания людям. Но если царю слонов неймётся начать войну, то нельзя бросаться в её огонь очертя голову. Аль-Мукбиль нюансирует слишком уж прямолинейную трактовку действия как акта, независимого от обстоятельств и определяемого, в сущности, только целями, которые намечает властелин. Аль-Мукбиль обращает внимание на то, что умный и опытный торговец, даже подвергаясь риску, который в его делах конечно же неизбежен, соотносит прибыль с возможными потерями. Этот визирь прославляет людей умных, различающих между ошибкой и верным действием, тех, которые в начале дела зрят его последствия, тех, которые стремятся увидеть, чем дело кончится, до того, как всё, что произойдёт, уже состоялось, тех, которые «вступают в домы бедствий чрез двери», т. е. видят, что их ждёт и как этому противостоять. Зряшно рисковать не пристало царю: ведь он не знает страну, в которой собирается воевать, ему не известен размер вражеского войска, его военные приёмы, укрепления и многие другие вещи. Без знания всего этого, без подготовки своей армии, без принятия мер предосторожности начинать войну – значит идти на верную гибель [27].

* * *

Итак, будь осторожен и рискуй, будь предусмотрителен и отважен – всё зависит от ситуации, намеченных целей, соотношения между возможным проигрышем и предполагающимся выигрышем. Но всё-таки центр тяжести в рекомендациях «княжьих зерцал» смещён в сторону опасливости, осторожности, бдительности. В этом убеждает, кроме всего прочего, тот плотный перечень опасностей, которые подстерегают властелина и всякого другого человека в этом неуютном мире. Обращу внимание читателя на то, что авторы «зерцал» не ограничиваются предупреждениями типа «берегись того, бойся сего». Они показывают, как беречься.

Нескончаемый злосчастный век

Очень недоверчиво относились авторы «княжьих зерцал» ко времени – к тем условиям, в которых выпало жить как властелину, так и всякому человеку. Время неустойчиво, изменчиво, так и жди от него предательства. Оно «дарит, чтобы потом отнять». Оно буквально «завистливо», «ревниво» по отношению к человеку. Что принесёт, то поменяет и изменит. «Цвета́ времени меняются, оно становится грубым после мягкости, отымает то, что дало, разделяет то, что соединило». «То мир повернётся к тебе, то отвернётся, он не пребывает в одном положении, но находится в изменении, не улучшит что-то, чтобы иное не испортить, не порадует одного, чтобы не огорчить при этом другого» [28].

Прекрасно описывается время в «Калиле и Димне». «Поистине, у людей словно бы отняли возможность творить добро, пропало то, что жаль было терять, и появилось то, что считалось зазорным приобрести; благо точно увяло, а зло расцвело, рассудок сбился с дороги; истина, потерпев поражение, обратилась в бегство, и её преследует по пятам торжествующая ложь; смеётся порок, и плачет добродетель; справедливость обессилела, и насилие берёт верх; благородство погребено во прахе, а низость воскресла; попрано великодушие и ликует скупость; слабеют узы любви и дружбы, и крепче становятся силки ненависти и злобы, унижают праведников и возвеличивают злодеев; пробуждается коварство, и заснула честность; обильно плодоносит ложь, и засыхает правда; униженно опустив голову, влачится справедливость, и горделиво шествует тиранство. Мудрецы будто нарочно совершают деяния, далёкие от мудрости, потворствуя своим страстям, подобно невеждам; обиженный кается в грехах, проявляя покорность и смирение, а обидчик буйствует, не зная преграды своим порокам. Отовсюду грозит нам широко раскрытый зев алчности, что поглощает всё близкое и далёкое, люди забыли то время, когда довольствовались своей долей. Удачливый злодей превознесен выше неба, и добрые люди из страха перед ним желали бы укрыться в земные недра. Благородство швыряют с вершины горы на обочину дороги, и низость попирает его, опьянённая собственной силой. Ушла власть от людей достойных, и её подхватили разбойники и лиходеи. И мирская жизнь ликует, словно наглая блудница, говоря: «Ушли прочь добродетели, и встали на их место пороки!» [29].

Прошло четыре века, и вот ат-Тартуши в своем «Светильнике владык» сетует на время почти теми же словами. «Нынче ушло светлое время, осталось одно тёмное. Стало добро нерадивым, и за людьми присматривает зло. Глупец смеётся, а разумный плачет. Справедливость закатилась, и высоко взошла неправедность. Похоронен разум, а невежество воскресло. Возвысилась подлость, и стала пустым звуком честь. Ушло дружелюбие, и помолодела ненависть. Добродетельные лишились благородства, и стали злые люди его опекунами. Разглашается тайное, и уснула беспробудно верность. Ложь стала обильно плодоносить, а правда усохла. Злые люди вознеслись до небес, а люди добрые повергнуты в земные глубины» [30].

Прошло ещё три века, и вот уже Ибн-аль-Азрак в «Чудесах на пути» подхватывает эстафету. «Время так изменилось к худшему, что и не выскажешь словами. Было оно юным, а стало по-старчески неуклюжим. Сделалось оно злобным, а ведь было таким ласковым. Ссохлось его вымя, бывшее раньше обильным. На нём – усохшие ветви вместо зелени побегов. Превратилось оно, прежде такое упитанное, в худосочное. Было сладким, стало отвратительным на вкус. Опечален проницательный, и даже наивный уже ничему и никому не верит; только невежда провозглашает время своим союзником, и радуется ему только беспечный. От добра осталось только имя, от веры – только след. Вместо скромности – обман, вместо благочестия – беспочвенная горделивость. Вместо доблести – тщеславное хвастовство. Вместо исполнения религиозных наказов и запретов – надменность и злоба» [31].

Что-то здесь не так. Разные авторы пишут о том, что время изменилось к худшему, т. е. предполагается, что оно раньше было лучше. Когда? Ведь первый и последний из приведённых отрывков (а можно процитировать другие) разделяют семь столетий. Быть может, время всегда остаётся одним и тем же, и нечего говорить об ушедшем золотом веке? Наверное, и правда мир остаётся прежним, и время – всё то же. Попробуйте прочитать любой из трёх приведённых отрывков, оглядываясь при этом на наше время. Подходит описание?

Есть у меня ещё соображение на этот счёт. Время остаётся прежним, одним и тем же, в сущности, враждебным человеку. Но меняется человек. Молод он – и время светлое, яркое, сочное, сладкое. Или кажется таким, осиянное Надеждой. А дело к старости – и всё меняется: разочарования, недуги, пугающий конец жизни, что приближается неумолимо. Авторы «зерцал» – люди пожившие. Так, может, оттого и время в их трактатах и тёмное, и неуклюжее, и злобное? Как знать…

Как бы то ни было, времени нужно опасаться. Конечно, речь не идёт о том, чтобы на время смотреть букой: ведь не дано человеку иного времени, кроме того, в котором он живёт. Аль-Маварди предлагает четыре правила опасливого отношения ко времени, в котором выпало родиться, трудиться и властвовать.

Первое правило: не верь в то, что время тебе способствует, не доверяй его мягкому с тобой обращению; постоянно будь настороже. Даже если оно к тебе благосклонно, всё может резко измениться: вот оно ласково с тобой и вдруг – набрасывается, как хищный зверь; вот оно сделало тебе подарок и вдруг – нагло грабит.

 
Кто средь живых живой, тот не лишён, поверь,
Ни времени превратностей, ни горестных потерь.
 

 Второе правило: поскольку время коварно и переменчиво, то не упусти те возможности, которые оно вдруг тебе предоставило. Делай как бы запас, рассчитанный на худшие времена: совершай побольше добрых дел, начинай какие-то приносящие пользу предприятия, не скупись на подарки друзьям. Ни в коем случае не успокаивайся на достигнутом и, если есть малейшая возможность, обеспечивай своё будущее, помня, что потери неизбежны.

 
Живёшь лишь раз. И это значит:
Нельзя проспать свою удачу.
 

Пророк Мухаммад сказал: «Воспользуйся пятью вещами раньше пяти вещей – молодостью, прежде чем наступит старость; здоровьем, прежде чем поразит недуг; богатством, прежде чем подвергнешься лишениям; досугом, прежде чем тебя одолеют заботы; жизнью, прежде чем тебя настигнет смерть».

Третье правило: ты должен удерживаться от совершения дурных поступков и причинения зла людям. Это обезопасит тебя от «демона отмщения», как выражается аль-Маварди, тех бедствий, которые приносят совершаемые оплошности. Смысл здесь такой: время и без того недоброжелательно относится к людям, так не сто́ит увеличивать содержащийся в нём объём зла. Ведь зло может вернуться к тебе. А не к тебе – к твоим детям. «Не буди лихо, пока оно тихо». Если ты будешь так поступать, то тебе гарантирована бо́льшая безопасность, ты будешь меньше подвержен опасностям. Кто-то из древних мудрецов сказал: «Отойди от зла, и оно от тебя отойдёт».

Четвёртое правило: не привязывайся к тому окружению, в котором живёшь. Ведь дольний мир тленен, преходящ. Не завись от него, насколько это возможно. Вообрази себя путником, сделавшим остановку в чужом для него селении, подумай, разумно ли прикипать сердцем к тому, что ты оставишь завтра утром. Не забывай, что мир, при своей бренности и при своей, скажем так, неполной реальности, призрачности по сравнению с жизнью вечной, – при всём этом он может стать препятствием для обретения вечного счастья в мире ином. Следуй словам одного мудреца: «Развод с дольним миром – лучшее приданое для вечного супружества с Раем» [32].

В «Облегчении рассмотрения и ускорении триумфа» аль-Маварди приводит своего рода дополнения к изложенным четырём правилам – ещё три правила воздействия на испорченное время для его улучшения. Рассуждая о том, как «портится» время, он разделяет причины этой порчи на Божественные и человеческие. В сущности, они и в первом, и во втором случае человеческие. Ведь первый вариант «порчи» связан с человеческой неправедностью. Я имею в виду распространённую в «зерцалах» идею о зависимости природного мира от состояния человеческого сообщества – его нравственности (или порочности), справедливости (несправедливости), праведности (неправедности) и т. п. Эта зависимость ассоциировалась, по-видимому, со всемогуществом Аллаха, от воли которого зависит и один мир (природный), и другой (социальный). Ибн-Аббас, дядя Пророка, говорил: «Если распространились в народе пять дел, то падёт на него пять бедствий: если деньги давали в рост ради получения лихвы, то земля затрясётся и провалится; если султан учинит несправедливость, то настанет засуха; если совершит он притеснение покровительствуемых, то держава перейдёт к другому; если растрачена будет собранная в общинную кассу милостыня, скот падёт; если распространится прелюбодеяние, то наступит всеобщая смерть» [33]. Ибн-аль-Азрак всерьёз рассуждает о том, что в Кордове была долгая засуха, вызванная несправедливостями халифа [34]. Ибн-Арабшах считает своим долгом рассказать длинную историю о том, как скот, наоборот, стал тучнеть, оттого что персидский царь Бахрам Гор проникся идеалами справедливости [35].

Сам аль-Маварди приводит по этому случаю слова Пророка, который перефразировал высказывание своего дяди. «Если наместники станут чинить несправедливость, то станет небо бездождным» [36]. И постольку-поскольку «порча» времени зависит не только от главной фигуры в обществе – правителя, но и от всех людей (перечитайте ещё раз слова Ибн-Аббаса, который говорит о народе), то и улучшение времени зависит от людей. И здесь – правило первое: пусть правитель обратится к собственной совести и совести своих подданных и очистит её от порочных нравов, намерений и тем самым исключит такие действия, которые приводят к «порче» времени.

Но было бы абсурдным, с точки зрения мусульманина, ставить действия Аллаха в зависимость от человеческих действий по принципу: человеческие деяния – соответствующая реакция Аллаха. Или, иными словами, нельзя вообразить, чтобы существовала только прямая зависимость между действиями людей и действиями Бога: чинит султан несправедливость – наступает засуха; вернулся он к справедливости – пошёл дождь. Божественная воля ничем не ограничена. Поэтому и есть элемент неопределённости, непредсказуемости и необъяснимости для человека в той «порче» времени, которая может наступить для него. И тут – второе правило: воспринимать удары покорно, склонившись перед ними; именно это и ослабит силу ударов, они как бы скользнут по наклонившемуся, а стоящего во весь рост могут и сломать. Чтобы понапрасну не тратить силы, смиряйся с непреодолимым.

Время может испортиться и, так сказать, напрямую – от действий людей, на которые Бог прямо и непосредственно не реагирует. В этом случае поможет третье правило: установить причины, по которым люди, сами портясь, наводят «порчу» на время. И после этого действовать, устраняя эти причины. Принцип здесь такой: лечить болезнь противоположным. Если «порча» проистекает из мягкости в отношении людей, нужна твердость, если от скупости – потребна щедрость. Множественные, переплетающиеся причины «порчи» устраняются многообразными, дополняющими одна другую противоположностями [37]. Все эти рассуждения и рекомендации в немалой степени годятся и для того, чтобы противостоять ещё одной опасности – самим окружающим людям, от которых, как мы видели, время во многом зависит.