Герой империи. Битва за время

Что касается Минска, то он и так уже окружен врагом с трех сторон, и сейчас генерал Рокоссовский готовится отдать приказ отводить подчиненные ему войска в черту города. Единственное, что заставляет его медлить – желание принять в состав своей группировки побольше частей, выходящих из уже наметившегося Минского котла. Во время обороны Минска ему понадобятся каждый боец или командир, каждая пушка, миномет или танк. И каждый день такой обороны будет играть на советские войска и против наступающих немцев, которые, несмотря ни на что, еще не готовы признать крах своего плана «Барбаросса». Сталин потому и не верил в данные разведки о немецких планах войны в одну летнюю кампанию – задача за шесть недель дойти от границы до Москвы казалась авантюрой, невозможной для педантичных и скрупулезных германских генералов. Советский Союз – это не Франция, и план завоевать его за шесть недель является ненаучной фантастикой. Но откуда он мог знать, что этот план опирается не только на точные тактические и логистические расчеты, но и на обещание со стороны некоторых высокопоставленных предателей открыть фронт перед германскими войсками.

Ох, если бы не заговор, не мелочное желание «фрондеров» потеснить его, Сталина, у власти, то и начальный этап войны, несмотря на неготовность Красной Армии прошел бы совсем по-другому. Надеяться на сокрушающий все Освободительный поход в Европу, конечно, было бы нельзя, товарищ Ватила Бе во время сеанса прямой связи «тактика для начинающих» популярно разъяснила советскому вождю организационные, тактические и технические изъяны в структуре Красной Армии, которые не позволили бы добиться ожидаемого результата. Но вот организованно отходить с рубежа на рубеж, не попадая в окружения и не бросая ни запасов топлива, боеприпасов и снаряжения, ни тяжелого вооружения, было вполне возможно. А уже через полгода, зимой, набравшаяся сил и опыта Красная Армия без всякой посторонней помощи начала бы шаг за шагом выпроваживать немецких захватчиков с советской земли.

Но сейчас, впервые за эти дни, голова у товарища Сталина болела отнюдь не о военных вопросах. Ведь дело обороны Страны Советов находится в надежных руках. Замещающий маршала Шапошникова генерал-майор Василевский побывал на даче в Кунцево с целью перенести на карту данные планшета и сверить его со своей информацией, (это получается, что не Генштаб докладывает товарищу Сталину о положении своих и вражеских войск, а как бы совсем наоборот) и попутно негласно прошел систему профориентации и получил такой же статус А1, как и Жуков с Рокоссовским. Тактик-лейтенант Илина Ке, посмотрев на психопрофиль Василевского, сказала, что это один из крупных военных гениев в фазе развития, одинаково способный как к командной, так и штабной деятельности.

На Северо-западный фронт, положение на котором было немногим лучше, чем на Западном фронте, вместо обгадившегося генерала Кузнецова убыл бывший командующий Северокавказским округом генерал-лейтенант Конев, получивший командный статус А2. Самого Кузнецова в ближайшее время ожидал визит в кабинет к Сталину. В том случае, если система профориентации обнаружит в нем такое же двойное дно, как и в Павлове, результат будет тот же – принудительное ментоскопирование на Полярном Лисе с последующим смертным приговором. Если же генерал Кузнецов просто дурак, то он получит лет десять лагерей и пусть радуется, что легко отделался. Прочие направления пока не вызывали серьезной тревоги; вторжение со стороны Финляндии так и не началось, а Венгрия, хоть и объявила войну СССР 27-го июня, до сих пор придерживалась пассивной, оборонительной тактики, и ее войска еще не пересекали советско-венгерскую границу. Товарищ Сталин подозревал, что они ее и не пересекут, ибо венгерскому руководству (адмиралу Хорти) сильно хочется жить.

В любом случае, возникшие в последнее время политические вопросы требуется решать как можно скорее, но прежде чем их решать, надо как следует во всем разобраться и постараться совершить перестройку советского аппарата управления на ходу, с минимальными социальными издержками, начав при этом с круга самых близких соратников. Оборудование для профориентации в его кабинете – это, конечно, хорошо, но что делать в том случае, если возникают сомнения: когда один параметр говорит «про», а другой «контра»? И как можно увязать всех этих людей в одну управляющую систему, изъятие отдельных элементов которой не вызывало бы нарушения общей работоспособности? Именно для выполнения этой работы с «Полярного Лиса» и была вызвана старший социоинженер имперцев Малинче Евксина, уникальный и единственный специалист в своем роде на всей Земле.

Первоначально вождь сомневался, стоит ли доверять серьезные дела особе, которая выглядит как двадцатилетняя девчонка. Но поскольку у этих имперцев все не как у людей, он решил посоветоваться по этому вопросу с Молотовым, который уже имел дело с этой Малинче, когда подписывал Соглашение о Присоединении.

– Знаешь что, Коба, – ответил ему Молотов, – ты можешь не обращать на это внимания. Товарищу Малинче наверняка лет побольше, чем нам с тобой обоим вместе взятым. По ним никогда не угадаешь. Но, в любом случае, старший социоинжинер, как я понимаю, это фигура, допущенная к самостоятельной работе. Думаю, если ее выпустить на переговоры против Черчилля, дав время на предварительную подготовку, то свинья для чахохбили^[12] будет пренеприятно удивлен. Мол, такая молодая леди, и такая жесткая хватка.

– Против Черчилля, – ответил вождь, – выпускать ее рановато, сначала надо разобраться с нашими внутренними проблемами. Ни один англичанин, включая борова, не способен нагадить нам так густо, как некоторые товарищи из ЦК. Так что имей в виду и не удивляйся, что некоторые наши товарищи оказались нам совсем не товарищами. У тебя в наркомате тоже не все ладно – достоверно известно, что кто-то из твоего ближайшего окружения сливает информацию англичанам. Литвиновское, понимаешь, наследство^[13]. Лучше займись этим сам, а то я попрошу Лаврентия, и он зачистит этот ваш гадюшник до белых костей.

На этом разговор Сталина с Молотовым закончился, после чего последний уехал в свой наркомат, а Сталин остался ждать прибытия шаттла, который теперь прилетал не только в темное время суток, а когда необходимо. То, что Советский Союз поддерживает контакты с космическим кораблем на орбите, давно уже являлось секретом Полишинеля, тем более что все ближе становился тот момент, когда советско-имперские отношения (и в том числе соглашение о присоединении) потребуется выводить из тени. Но сначала – разбор полетов с фрондерами. За свой тыл вождь хотел быть совершенно спокоен.

* * *

2 июля 1941 года, 18:40. Москва, Кунцево, Ближняя дача Сталина.

Старший (и единственный) социоинжинер «Полярного Лиса» Малинче Евксина.

Шаттл плавно опустился на зеленую лужайку, которую наши корабельные остряки уже назвали «космодром Кунцево-1», открылся десантный люк и до меня донеслись запахи летнего соснового леса, на фоне которого тонкой ноткой прорезались горьковатые ароматы древесного дыма и приготовленной на открытом огне пищи. После искусственной атмосферы космического корабля эти запахи дразнили воображение и будили во мне древнюю генетическую память о далеких предках, живших вреди таких вот лесов и жаривших на кострах мясо убитых диких животных. Действительно, все мы – эйджел, горхи, сибхи и хумансы – происходим с этой планеты, и у всех у нас в крови присутствует память о ее холмах и лесах… Однако хватит лирических воспоминаний; ваш выход, товарищ Малинче, соберитесь с духом и смело шагайте вперед.

Я и пошла, попутно оглядываясь по сторонам с высоты своего роста. Пока я не знала, как интерпретировать увиденное, и просто складывала факты в копилку своей памяти. Помимо прочего я должна была привыкнуть к тому, что отныне вокруг меня не будет никого, кроме хумансов. Тактик-лейтенант Илина Ке и ее ординарец Туся при этом не в счет, так как пересекаться мне с ними почти не придется. Ну что же, как я уже говорила, хумансы – это тоже не так уж плохо; других эйджел, когда их вокруг слишком много, я переношу гораздо хуже. Уж слишком они бывают спесивыми и самоуверенными, особенно такие же светлые, как я. Зато на хумансов можно смотреть сверху вниз (во всех смыслах), ведь гении среди них достаточно редки, а ростом я, как правило, оказываюсь на две головы выше самого высокого самца. Есть, конечно, хумансы, на которых сверху вниз не посмотришь. Например, наш обожаемый командир каперанг Малинин или наш новый император товарищ Сталин, на встречу к которому я и иду. Гении – они и есть гении, и преклонить перед ними голову не стыдно даже для такой светлой эйджел, как я.

Сотрудники безопасности, стоящие на входе в небольшой одноэтажный^[14] дом, выкрашенный зеленой краской под цвет окружающих деревьев, приветствовали меня отданием чести и попросили следовать за собой внутрь. Я не стала им говорить, что приветствовать меня воинским приветствием совсем не нужно, ибо старший социоинженер – это гражданский чин, не имеющий отношения к Армии и Флоту, и именно поэтому я не ношу никаких знаков отличия, кроме квалификационной нашивки на левой стороне груди.

Стены дома изнутри были отделаны панелями из полированного дерева. Прихожая, поворот направо, короткий коридор… а вот и дверь в кабинет того, кого здесь называют Отцом Народов.

Я никогда не бывала в Малом Императорском Дворце в резиденции «Высокие кручи», расположенном в одном из высокогорных районов Новороссии^[15], но много раз видела изображение императорского кабинета, из которого Владимир Третий вершил дела Империи. По общему дизайну общего между двумя этими кабинетами было мало, ибо вкусы и уровень технологического развития в Империи и стране Эс-Эс-Эс-Эр довольно сильно различались, но было между ними и нечто общее. Святая простота, сказала бы я. Все было сделано для того, чтобы хозяин этого кабинета мог принимать посетителей и заниматься своими делами, но в то же время не было ничего лишнего, вычурного или излишне роскошного. Бросался в глаза диван, на котором, как я уже знала, хозяин этого кабинета иногда отдыхал, не желая уходить в спальню. Рабочий стол вождя страны Эс-Эс-Эс-Эр был заставлен всяческой архаикой вроде письменных приборов с чернильницами, старинных телефонов и отрывного календаря. Единственными современными мне предметами на этом столе были мобильный коммуникатор дальней связи, оформленный в виде небольшого металлического чемоданчика, и персональный информационный комплекс, на который и была завязана установленная в этом кабинете система профориентации.

Человек, сидевший за этим столом, сначала поднял голову, посмотрев на меня, потом как бы мимоходом бросил взгляд на экран информационного комплекса. Видимо, система профориентации была включена, ее датчики сейчас собирали информацию, чтобы можно было построить портрет моей личности. Для меня несколько неожиданно было самой оказаться предметом изучения, поэтому я, поздоровавшись, неловко остановилась на пороге.

Увидев мое смущение, хозяин кабинета улыбнулся в усы, хмыкнул и сказал, гостеприимно указывая на стоящий отдельно мягкий стул:

– Проходите, товарищ Малинче, садитесь. Очень рад вас видеть. Должен сказать, что давно хотел с вами познакомиться, так сказать, лично. Мне говорили, что вы, эйджел, очень горды, почти заносчивы и подсознательно не считаете других людей равными себе. Это так?

При этом его желтые, как у хищного зверя, глаза продолжали внимательно изучать выражение моего лица, считывая с него эмоциональные реакции. Интересно, кто же ему такое мог говорить? Вряд ли каперанг Малинин или Ватила Бе, имеющие прямой выход на этот кабинет, могли откровенничать^[16] с вождем страны Эс-Эс-Эс-Эр на такие темы.

– Это не совсем так, – ответила я, усаживаясь на указанный мне стул, – люди (я имею в виду людей вообще: и эйджел, и хумансов, и горхов, и сибх) вообще изначально не равны между собой. Империя гарантирует всем только равные возможности для обретения прав, и ничего более; остальное зависит от желания, индивидуальных способностей и стараний индивида. Да, мы, эйджел, в среднем значительно умнее, чем хумансы, способны обрабатывать и интерпретировать большие объемы данных и давать более точные заключения, но на этом наши преимущества заканчиваются. Сибхи старательнее и усидчивее нас, и незаменимы там, где дело касается нудной работы, требующей точности и терпения. Горхи сильнее и храбрее, а хумансы обладают способностью управлять крупными коллективами людей, не являющимися их кровными родственниками. Да, мы понимаем, что такое крупные организационные структуры (типа государства или империи), но без вашей помощи способны только разрушать их, а отнюдь не созидать. Кроме того, у вас есть еще одно неоспоримое достоинство – ваша популяция способна порождать особей, резко выбивающихся над средним уровнем, так называемых гениев, а наша нет. Именно поэтому вы, хумансы, используя своих гениев как мотор, развиваетесь, поднимая себя из дикости варварства к вершинам цивилизации, а мы, эйджел, уже сто тысяч лет остаемся, то есть оставались, на том уровне, на какой нас когда-то возвели Древние. Нас, эйджел, крайне редко аттестуют на руководящие должности, в основном мы являемся высококлассными специалистами, которые производят расчеты, учат и советуют, но принимать конечные решения и осуществлять общее руководство над проектами доверяют только хумансам. Ведь о том, что нашу цивилизацию называли цивилизацией Кланов, было сказано не ради красного словца. Наш первый император Шевцов как-то назвал эйджел дикарями, переселенными из тропических джунглей на просторы космоса. Древние смогли переделать наши тела, усилить, насколько это было возможно, мыслительные способности, научить нас своим технологиям, необходимым для межзвездных перелетов, но они не смогли изменить нашу суть. Ведь у дикарей каждое племя считает настоящими людьми только своих членов, а остальных – не более чем законной добычей… Но после провозглашения Империи была введена профориентация, которая позволила добиться того, чтобы каждый член общества занимался тем, что у него получается лучше всего.

– Ваш Шевцов был умный человек, – кивнул вождь страны Эс-Эс-Эс-Эр, – но о структуре вашего общества мы, товарищ Малинче, с вами еще поговорим. А сейчас я хотел бы знать, как вы оцениваете НАШЕ общество?

– Ваше общество, – сказала я, мы оцениваем достаточно высоко. Процентов на восемьдесят оно готово сражаться за свои идеалы насмерть, а это очень высокий показатель. Нам известно, какова была в этой стране предыдущая политическая формация и люди ценят то, что вы сделали для них лично. Количество недовольных переменами, чье положение от них ухудшилось, очень невелико; остальные же считают, что чем дольше существует ваша политическая формация, тем лучше будет становиться их жизнь и жизнь их детей и внуков. Вторгшийся в вашу страну враг воспринимается людьми как грабитель, который пришел отобрать у них то, что дала им ваша власть.

– Товарищ Малинче, – удивился вождь страны Эс-Эс-Эс-Эр, – неужели все так прекрасно и радужно, как вы говорите? У нас принято считать, что по мере построения справедливого общества, противоречия в нем, называемые классовой борьбой, будут только обостряться, так как свергнутый класс-угнетатель будет пытаться восстановить свое господство над бывшими угнетенными…

– Нет, нет и еще раз нет! – воскликнула я, – те классы, которые у вас раньше существовали за счет несправедливости общества, теперь уничтожены и не имеют сил ни к какой классовой борьбе. Это исключено. Ваш главный враг – другой. Управленческая пирамида, не такая уж плохая по своей структуре, имеет в своем составе много некомпетентных и просто глупых функционеров. Особенно хорошо это видно на примере вашей армии, которая терпит поражения исключительно из-за низкого качества старшего командного состава. Я не тактик темных эйджел, но могу сказать, что вместо того, чтобы отражать вражеское нашествие, одни ваши военачальники принялись заниматься имитацией бурной деятельности, а другие просто впали в ступор – и все лишь потому, что ни те, ни другие не понимали, что им требуется делать в критической ситуации. Есть, конечно, в ваших управленческих структурах люди, которые берут на себя ответственность и добиваются успеха, но в верхних слоях пирамиды этих людей абсолютное меньшинство. Если война с дейчами продлится достаточно долго, то произойдет обновление управленческой пирамиды, естественная замена некомпетентных руководителей компетентными, но это будет стоить большого количества ваших напрасно погибших солдат. И так не только в армии. Ваши чистки, которые вы практиковали до войны, в основном не достигали своей цели, потому что замену выбывшим некомпетентным руководителям вы подбирали не по профессиональным качествам, а по знанию догм вашего марксизма-ленинизма. И хуже всего дело обстоит в самом высшем эшелоне вашей власти, который вы называете Центральным Комитетом, ибо именно там означенные догмы, многие из которых никогда беспристрастно не проверялись практикой, и являются главным инструментом управления страной.

– Товарищ Малинче, – сказал Сталин, терпеливо выслушав мою сентенцию, – мы и пригласили вас для того, чтобы вы научили нас, как надо правильно подбирать кадры. В течение нескольких последующих дней через этот кабинет пройдут все крупные руководители Советского Союза, а вы будете их обследовать и давать свое строго научное заключение, на какой должности лучше всего использовать этого человека и использовать ли его вообще. Кроме того, жду от вас подробнейшего доклада по положению дел в целом. А что касается марксизма, то, как крупный специалист по этому вопросу, могу сказать, что марксизм не догма, а руководство к действию. Если ваша галактическая наука докажет, что товарищ Маркс ошибся в своих теоретических построениях, то мы его поправим. Этим и отличается наука от религии – что наука тоже, конечно, может ошибаться, но, получив новые данные, она исправляет свои ошибки, а религия коснеет в своих заблуждениях. Надеюсь, вам все понятно? А раз так, то давайте возьмемся за работу, время не ждет.

* * *

3 июля 1941 года, 03:55. Белорусская ССР, Брестская область, Ивацевичский район, Станция Доманово.

Раннее утро встает над рекой Гривдой, разделяющей советские и германские позиции. плывут рваные клочья белого тумана, пронзительно цвикают птицы в ветвях деревьев и кустов. В окопах передового охранения по обе стороны реки от сырости и холода ежатся солдаты противостоящих армий. И будто бы нет никакой войны, но ветерок доносит до немецких окопов запашок мертвечины. Это разлагаются те немецкие зольдатен унд официрен, которые доблестно пали три-четыре дня назад при безуспешных попытках форсировать Гривду на резиновых лодках и подручных предметах. К тому же если зольдат высунет из окопчика голову и посмотрит на ту сторону (что почти безопасно, потому что лазерщики стреляют только на блеск оптики), то увидит, что вдоль советского берега, шагах в десяти друг от друга, стоят колья, на которые насажены головы самых неудачливых его кригскамрадов. Сделано это для острастки и в качестве напоминания, что жизнь тех, кто пришел на чужую землю с оружием в руках, неизбежно, так или иначе, закончится печальным исходом.

Но напряженно вслушивающиеся в утреннюю тишину солдаты и офицеры изрядно потрепанного 69-го пехотного полка (10 танковая дивизия, входившая в состав 46-го моторизованного корпуса, 2-й танковой группы), занимавшего оборону по южному берегу Гривды в районе моста, еще не знали, что отмеренное им время жизни почти вышло. Да и с чего бы им было подозревать, ведь основной накал сражений в последние сутки переместился на рубеж Бронная гора – Речица – Пески, где сводное соединение генерала Борзилова, отходя с рубежа на рубеж, из последних сил сдерживало натиск четвертой германской армии под командованием фельдмаршала фон Клюге. Сдерживать атаки численно превосходящей немецкой пехоты советским бойцам позволяло только наличие во второй линии обороны тяжелой бронетехники (танков Т-34 и КВ) и огневая поддержка артиллерии. Также немало помогли истребители с «Полярного Лиса», множество раз спускавшиеся с небес, чтобы прочесать лазерными пушками пехотные цепи или атаковать на позициях артиллерийские батареи.

Напротив, вторая танковая группа, которая понесла тяжелые потери в людях и технике и почти исчерпала запасы топлива и боеприпасов, прекратила атаковать большевистскую пробку в Ивацевичах, ожидая, пока четвертая армия своими силами сломит сопротивление русских фанатиков и разблокирует попавшее в окружение лучшее подвижное соединение вермахта. При этом надо учитывать, что личные отношения между Гудерианом и фон Клюге тоже были далеко не безоблачными. Первый считал второго напыщенной бездарностью, а тот не оставался в долгу, называя «Быстроходного Гейнца» нахальным выскочкой. При этом фон Клюге считал, что, попав в эту неприятную ситуацию, «непобедимый» Гудериан, наконец, получил щелчок по носу, который собьет с него хотя бы часть самоуверенности и апломба. А тот, в свою очередь, не считал возможным тратить свои и без того ограниченные ресурсы на то, чтобы ударом с тыла помочь штурмующей большевистские позиции пехоте. Еще чего! Топлива в уцелевших панцерах и бронетранспортерах всего на пятнадцать минут боя, а потом герры панцерманы должны вылезти из своих боевых машин и идти в атаку с пистолетами наперевес.

Поэтому всю свою уцелевшую бронетехнику (а уцелело ее не много) герр Гудериан окопал в узком дефиле на пути возможного прорыва вражеской бронегруппы к Барановичам, творчески переработав опыт своего оппонента, который таким же образом использовал против немецких панцеров свои Т-26 и БТ. Кстати, направление на Слоним вообще не считалось угрожающим, так как мосты большевики взорвали сами, а топкие болотистые берега не подразумевали форсирования реки вброд. Поэтому штаб второй танковой группы дислоцировался в поселке Чемелы, и там же располагались и штабы 46-го и 47-го мотокорпусов, а также штабы дивизий, ибо другого населенного пункта поблизости просто не имелось. Это место, битком набитое немецкими штабными, находилось всего лишь в четырех километрах от реки Гривда, то есть в четверти часа хода моторизованной колонны от линии фронта, если бы та каким-то образом смогла переправиться через речку с топкими болотистыми берегами. В связи с бесперспективностью этого направления для вражеского удара 69-й пехотный полк, занимавший оборону по ее берегу, был ослаблен изъятием из него нескольких временных кампфгрупп, брошенных на усиление обороны на Ивацевичском направлении. В результате потерь и изъятий численность полка сократилась до четырех стрелковых рот, одной роты огневой поддержки, минометно-артиллерийской роты и тыловых подразделений.

Тем, что осталось от полка, командовал оберстлейтенант Карл Маус, бывший командир батальона, занявший эту должность после того, как предыдущий командир полка во время рекогносцировки местности был застрелен прямо на своем НП из тяжелого лазерного ружья. Ноги остались на месте, а голова просто испарилась, потому что наведение осуществлялась по отметкам линз бинокля. Занявший место этого несчастного оберстлейтенант Маус, кроме прочего, был замечателен тем, что вдобавок к офицерскому званию имел диплом врача-стоматолога и пять лет с двадцать девятого по тридцать четвертый год зарабатывал на жизнь тем, что дергал и сверлил людям зубы. Но это так, к слову, потому что никаких дополнительных преимуществ квалификация стоматолога в данном случае не приносила. Впрочем, никто – ни оберстлейтенант Маус, ни командир 10-й танковой дивизии генерал-лейтенант Фердинанд Шааль, ни командующий 46-м мотокорпусом генерал танковых войск Хайнрих фон Фитингоф, ни сам Гейнц Гудериан – и подозревали о том, что твердо знал генерал-лейтенант РККА Иван Болдин. Пройдет еще несколько минут – и обманчивая утренняя тишина внезапно для немецкой стороны взорвется грохотом артподготовки и ревом десятков мощных танковых моторов.

Так и произошло. Ровно в четыре ноль-ноль по Москве на единственную нитку траншей и позиции полковой артиллерии обрушился град снарядов от второго сводного артполка, сформированного из остатков артиллерии мехкорпуса генерала Мостовенко и прочих артчастей, сумевших благополучно отступить хотя бы с частью орудий. Впрочем, из-за дефицита боеприпасов эта артподготовка не была особенно длительной. Не прошло и четверти часа, как артиллерийский огонь прекратился и в атаку на немецкие позиции пошли советские танки, за которыми в рост поднялись стрелковые цепи. Такой ход русских вызвал с немецкой стороны немалое удивление, ибо на заболоченных берегах Гривды тяжелые Т-34 и КВ должны были увязнуть как мухи в патоке, так же, как по самые башни там уже увязли две «тройки» и несколько «двоек», вытащить которые до окончания боевых действий не представляется возможным.

Но ожидания немецких солдат и офицеров не оправдались. Тяжелые, почти пятидесятитонные КВ не только не увязли в зыбком прибрежном грунте, а, выехав на реку, с относительно небольшой скоростью продолжали передвигаться по поверхности воды, которая прогибалась под их гусеницами, будто была покрыта толстым слоем невидимой резины. Не повредил этим танкам и шквальный артиллерийский обстрел, который устроили едва пришедшие в себя германские артиллеристы. Снаряды немецких пушек просто вязли в чем-то, чертовски напоминающем опять же невидимые огромные резиновые подушки, которые эти танки толкали перед собой. Перед этой защитой оказались бессильны даже снаряды тяжелых пехотных орудий калибра 150 миллиметров, которые были бы смертельны даже для КВ. Одну такую пушку советская артиллерия уничтожила во время артподготовки, зато вторая смогла попасть в один из танков аж двумя снарядами, но при этом без малейшего эффекта, если не считать яркого фейерверка.

Таким же образом в этих «подушках» бессильно вязли пули из винтовок и пулеметов, благодаря чему ощетинившаяся остриями штыков советская пехота совершенно не несла потерь от вражеского огня и следовала за танками, находясь в полной готовности вступить в так любимую ей скоротечную штыковую схватку. При этом ответные выстрелы русских танковых пушек время от времени достигали своей цели, уничтожая то расчет орудия, то пулеметное гнездо. Пехота вслед за танками также вступила на непонятный упругий настил и пошла по воде аки посуху. Вот это для немецких солдат оказалось уже слишком, и те полезли из своих жидких окопчиков для стремительного и безудержного отступления еще до того, как советские танки подошли к противоположному берегу реки. Несмотря на хлестнувшие им в спины пулеметные очереди, почти двум третям спасающихся «белокурых бестий» удалось добраться до спасительной опушки леса и скрыться за его защитой.

Конечно же, все эти чудеса имели «имперское» происхождение: устройством, обеспечивающим перемещение по воде аки посуху, являлся генератор поля, повышающего поверхностное натяжение настолько, что водная поверхность начинает удерживать на себе не только швейную иглу, но и тяжелый танк. Поскольку все генераторы, участвующие в операции, были синхронизированы, то получилось единое покрытие, на время форсирования полностью перекрывшее реку. Вторым секретом, обеспечившим успешность атаки, были стандартные генераторы защитных полей от боевых скафандров штурмовой пехоты, которые серые взяли из ЗИПов, пока еще неприкосновенных. Четыре генератора, каждый из которых устанавливал защиту в своем секторе, обеспечили советским танкам абсолютную непробиваемость от всех видов немецкого оружия, а также безопасность движущейся следом пехоты.

Спустя несколько минут после того, как из вида скрылся последний немецкий солдат, советские танки выбрались на берег и, раздавив гусеницами брошенные немецкие пушки, приняли на броню десант, собрались в колонну и по лесной дороге направились в сторону поселка Чемелы. Идти предстояло не больше четверти часа. При этом ловить разбежавшихся по лесу немцев никто не собирался: для этого не хватало ни времени, ни людей. Главное было уничтожить ядро второй танковой группы, после чего ударить в спину немецкому заслону – это даст группе генерала Борзилова возможность благополучно отступить на соединение с группировкой генерала Болдина. Ну и, кроме того, после такого разгрома лучшей из танковых групп дальнейшее наступление на восточном фронте станет прихрамывать на все четыре ноги сразу.

* * *

3 июля 1941 года, 04:15. Белорусская ССР, Брестская область, Ивацевичский район, деревня Чемелы.

Когда на севере, совсем близко, загрохотала артиллерийская канонада и в хатах зазвенели стекла, генерал-половник Гудериан спал сном праведника. Пробуждение вышло не из приятных. Судя по звукам разрывов, одновременно стреляли орудия калибра пятнадцати, двенадцати и семи с половиной сантиметров, причем последние развили просто бешеную скорострельность. Гудериан понимал, что направление на Слоним, с точки зрения угрозы, считалось в общем-то бесперспективным. Взорванный мост и топкие заболоченные берега речки Гривды затрудняли переправу даже пехоте без тяжелого вооружения, не говоря уже о панцерах и артиллерии; даже незначительное сопротивление могло с легкостью остановить атаку превосходящих сил. Четыре дня назад, во время попытки удара 46-го мотокорпуса на Слоним, сами большевики и их покровители с легкостью продемонстрировали возможности этой позиции для обороны, без особых усилий остановив атаку немецких частей и нанеся им жестокие потери.

И вот теперь русские сами зачем-то устраивают этот артиллерийский обстрел, за которым непременно последует атака – без нее вся эта канонада не более чем напрасная трата боеприпасов. Или тут дело не в русских, а в их покровителях? Быть может, у них имеются какие-нибудь быстронаводимые понтонные мосты или достаточное количество парящих платформ, способных быстро перебросить людей с одного берега на другой? В таком случае массированный обстрел позиций 69-го полка, по сути являющегося лишь усиленным батальоном, вполне может принести успех… Додумать эту мысль Гудериан не успел: русская артподготовка по линии фронта прекратилась так же неожиданно, как и началась. Орудия малого и среднего калибра просто замолчали, а дальнобойные пятнадцатисантиметровые гаубицы перенесли огонь вглубь контролируемой германскими войсками территории, и через несколько минут сорокакилограммовые «чемоданы» стали с сокрушающим грохотом рваться в переполненных штабными и тыловыми подразделениями Чемелах.