Год 1914-й. Время прозрения

– Неужели царские дочери не должны бояться одного из высокопоставленных большевиков, которые ненавидят их всеми фибрами своей души? – с вызовом спросила Ольга.

– Большевики большевикам рознь! – отрезала Кобра. – Батя уже имел с товарищем Лениным приватную беседу, в которой объяснил, что даже в самых неблагоприятных условиях никого тот не зарежет, никого не перережет, потому что в противном случае последствия для самого вождя мировой революции будут чрезвычайно неприятными. Так что не бойтесь, вам лично и вашему братику ничего плохого не грозит. Даже ваши родители, загнавшие Россию по самое брюхо в кровавую трясину, не претерпят от нас ничего, кроме слов морального осуждения. Наша цель – вывести Россию на правильный курс, а не насладиться унижением ее предшествующих владык.

– А какой курс для России правильный? – набравшись храбрости, спросила Ольга. – Папа́ тоже думал, что ведет Россию в правильном направлении, но привел ее, как вы сами выразились, в кровавую трясину.

– Ваш папенька, – хмыкнула Кобра, – водил России меж трех сосен, туда, куда глядели глаза его советчиков: «две шаги направо, две шаги налево, шаг вперед и два назад». И каждый раз, ударившись лбом о препятствие, он менял свой курс на девяносто градусов, до столкновения с новой помехой. И самую первую и, может быть даже главную, ошибку он сделал еще до всех войн и революций. Это надо ж было додуматься – вручить пост министра финансов человеку, который основной своей целью ставил развитие капиталистических отношений в России, а не увеличение благополучия государства и народа. Как сказал ваш дядя Михаил в параллельной реальности, «богатство и сила государства измеряется благосостоянием и преданностью низших классов, а не капиталами высших». Монарх не должен отделять себя от народа, и только в этом случае самодержавный способ правления можно считать оправданным.

И тут из-за спины сестры высунулась Татьяна и спросила:

– В книге, которую передала нам госпожа Лилия, написано, что ниспровержение Самодержавия – главная цель партии большевиков на данном историческом этапе. Не все ли равно, как тогда будет вести себя российский монарх, если нашу семью в любом случае отстранят от власти?

– В настоящий момент принципиальность этого постулата под сомнением, – хмыкнула Кобра, – а некоторые марксистские догмы, вроде неизбежности отмирания государства и необходимости диктатуры пролетариата, и вовсе отброшены во тьму внешнюю. Самодержавие будет низвергнуто только в том случае, если присутствующая тут Ольга Николаевна откажется принимать корону или не справится с возложенными на нее монаршими обязанностями. Но это вряд ли.

– А почему я, а не Алексей? – неожиданно охрипшим голосом спросила Ольга. – Неужели только потому, что он болен этой ужасной болезнью?

– Болезнь – это ерунда, – хмыкнула Лилия, – вылечить я ее не смогу, ибо это не по силам никому, но вот избавить вашего брата от ее последствий вполне возможно, и я это непременно сделаю. Дело в другом… Анастасия, объясни.

– Алексей – это почти точная копия нашего Папа́, – сказала Анастасия. – Он зависит от мнения окружающих и неспособен к длительному волевому усилию. А двадцатый век – это время бурных пертурбаций, в которых будет определяться, какие две державы выйдут в высшую лигу и составят собой главные полюса двуединого мира будущего.

– С одной стороны, – добавила Кобра, – это наверняка будут Североамериканские Соединенные Штаты, а с другой – либо Германия, поглотившая Францию и подавившая Британию и Россию, либо Россия, подмявшая под себя и Европу, и Азию. Первый вариант нас не устраивает категорически – и как русских патриотов, и потому, что биполярность мира в таком случае получится несколько второсортная, а за второй вариант мы готовы драться насмерть. Точнее, мы подготовим для вас максимально выгодные начальные рубежи, а драться в решающей схватке через четверть века придется уже вам. Россия в нынешнем ее состоянии не способна на такую битву ни в коей мере. Социально расслоенная и переобремененная противоречиями она рассыплется в прах после пары лет не самой тяжелой войны… Да вы и сами уже об этом знаете.

– Если та война, которая идет сейчас, считается вами «не самой тяжелой», то что же такое, по вашему мнению, по-настоящему тяжелая война? – спросила Ольга, уже отойдя от первого испуга перед новой знакомой.

– А вот об этом, дорогие мои принцессы, мне кажется, лучше поговорить уже в библиотеке, – усмехнулась Кобра, – ибо только коням свойственно обсуждать свои проблемы стоя. Идите за мной!

В библиотеке, неожиданно для сестер-цесаревен обладавшей большими запасами книг, народу было немного. Основная часть читателей отправилась на танцульки, и лишь небольшое количество интеллектуалов-трудоголиков продолжало грызть гранит науки, несмотря на позднее время. Поговорив с библиотекарем Ольгой Васильевной, Кобра направила всю честную кампанию к столу, за которым тихими голосами разговаривали трое молодых мужчин. Один из них, молодой кавказец с пышными черными усами, был одет в штатский костюм тропического покроя, двое других были офицерами, в мундирах, при погонах, кобурах с пистолетами и холодном оружии.

– Товарищи, – подойдя к их столу, сказала Кобра, – позвольте разбавить ваш сугубо мужской коллектив нашей женской кампанией для крайне серьезного разговора. Если бы об этой встрече узнал товарищ Зиновьев, он от досады съел бы свою шляпу.

Мгновение – и Коба вскочил, будто подброшенный пружиной, а вслед за ним поднялись и товарищи офицеры. Кобру, Лилию и Анастасию они знали прекрасно, и понимали, что интерес у подошедшей дамской компании отнюдь не праздный. К тому же в Тридесятом царстве всем известно, что личные вопросы решаются только и исключительно на танцульках, а в библиотеке все встречи случаются исключительно «по делу».

– Мы всегда готовы выслушать, то, что нам скажет товарищ Кобра, прославленная истребительница драконов, гроза царских дочерей и прочих чудовищ, – сказал он.

– Да нет уж, – просмеявшись, сказала Кобра, – говорить будете вы, Иосиф, а мы будем внимательно слушать. Знакомьтесь, товарищи: перед вами как раз царские дочери, и отнюдь не чудовища: Великие княжны Ольга Николаевна Романова и Татьяна Николаевна Романова – прошу, как говорится, любить и жаловать. И вы, девушки, тоже не пугайтесь: этот галантный молодой человек – так же, как и я, член Центрального Комитета партии большевиков товарищ Коба, в миру Иосиф Виссарионович Джугашвили. Его собеседники – это старший лейтенант Сергей Антонов, заместитель командира нашего разведывательного батальона по политической части, и поручик лесных егерей Андрей Вержбовский, командир эскадрона в уланской дивизии подполковника Карпова. Оба они – отважные офицеры, за спиной которых множество славных дел, и оба в своих мирах члены партии большевиков. А теперь прошу всех садиться.

И в этот момент Лилия заявила:

– Ну все, девочки, важную встречу я вам обеспечила, с нужными людьми свела, сама разбираюсь только в медицине и подростковой психологии, а не в политике, а потому дальше уж вы сами. А я пошла. Пока-пока. Когда морально подготовите своего братца к визиту в наше Тридесятое царство для обследования и первичного курса лечения, то выходите на связь. Организуем все в лучшем виде. И имейте в виду, что Серегин может успеть решить этот вопрос гораздо раньше вас…

– Госпожа Лилия! – воскликнула Ольга. – А как же мы с Татьяной вернемся домой, если вы сейчас уходите?

– Обыкновенно, – ответила та, задержавшись на мгновение. – Анастасия с Коброй вас проводят. Они обе – достаточно квалифицированные перворанговые магини, чтобы ходить по уже обследованному миру вдоль и поперек, а Кобра к тому же небольшой демонстрацией Силы способна уладить назревающий скандал любой степени тяжести. Например, в том случае, если ваши родные обнаружили ваше несанкционированное отсутствие и сейчас уже мочат в соленой воде розги для производства мануального внушения…

– За всю нашу жизнь, госпожа Лилия, Папа́ и Мама́ не тронули нас и пальцем, – сказала Ольга. – Хотя, если кто-то обнаружит, что мы с Татьяной исчезли из запертой изнутри спальни, скандал и в самом деле может получиться грандиозный. В последнее время в нашей семье все на нервах, в ожидании какой-то невероятной катастрофы. Но лично я ни о чем не жалею, ибо теперь могу смотреть в будущее смело, без ужаса и содрогания.

Лилия дослушала, кивнула и, не говоря больше ни слова, исчезла по своим делам, а Кобра сказала:

– Не беспокойтесь, Ольга. Ваш отец уже согласился на прямые переговоры с нашим Серегиным, так что любой скандал с его стороны будет прекращен почти мгновенно, тем более если с вашей стороны прозвучит твердое «Да». Зато ваша мать за должность царицы будет биться как триста спартанцев, несмотря на то, что на престол предполагается посадить ее родную дочь. Вот тут случай особенно тяжелый, потому что если императрицу Александру Федоровну не вылечить от ее многочисленных психосоматических болячек, то ей невозможно будет объяснить даже то, почему дальнейшее пребывание на престоле их супружеской пары с Николаем Вторым каждый день приближает катастрофу. Ведь они не просто не хотят по этому поводу ничего делать, а не понимают даже самой сути угрозы, ибо с самого детства в вашего отца на уровне религиозных догм вколочено убеждение, что он самый лучший, потому что рожден с предназначением править, а все остальное неважно. Чем дальше, тем более настойчивой становится необходимость поменять вашего отца на престоле, пока история не сорвалась в штопор, как и в Основной Последовательности…

– Я скажу «да», только если получу устраивающие ответы на несколько ключевых для меня вопросов, – вскинула голову Ольга. – Во-первых – я хотела бы получить заверения, что от революционного террора не пострадает не только самый ближний круг моих родственников, но и вообще никто из тех, кого господа революционеры называют «кровавой царской сворой». Никто не должен подвергаться преследованиям на основании своего классового происхождения и имущественного положения, а только и исключительно за поступки, противоречащие уголовному законодательству и человеческой морали.

Кобра переглянулась с Кобой, который сидел прямо напротив кандидатки в императрицы; тот пожал плечами и кивнул, показывая, что барышня, конечно, попалась с норовом, но ничего чрезмерного в ее требованиях нет. Если бы она не пыталась защитить тех, кого считает «своими», то было бы гораздо хуже, а так есть надежда сработаться.

– Могу вас заверить, госпожа Ольга, – сказал Коба, – что никакого революционного террора не будет, ибо он несовместим с планом товарища Серегина «Революция сверху». Однако вам следует приготовиться к тому, что в крайних случаях своих родственников за различные прегрешения перед страной вы будете судить даже строже, чем обычных подданных, а награждать за подвиги – на общих основаниях. Кому многое дано, с того и спрашиваться должно по повышенной ставке. Главное, чтобы Вы чувствовали сродство со всем многонациональным народом Российской империи, а не только с представителями правящих классов.

– Хорошо, товарищ Коба, – кивнула Ольга. – Во-вторых – мне хотелось бы прояснить вопрос единства российской территории. Планируете ли вы оставить ее в том виде, как и сейчас, или по рецепту из учебника нашинкуете на так называемые «национальные республики»?

Коба отрицательно покачал головой.

– Никакого деления на национальные республики не будет, – твердо сказал он, – опять же товарищ Серегин крайне против такого решения, ибо оно ведет в бездну возбуждения местечкового окраинного сепаратизма и национализма. И в то же время вам следует избегать бездумных попыток насильственной ассимиляции. Различные нации в составе Российской Империи должны быть как страницы в книге: уникальные и прочно прикрепленные к корешку, и в то же время не слипающиеся в единую массу. Программа НАШЕЙ партии по данному вопросу гласит, что население страны должно быть многочисленным, здоровым, зажиточным и разнообразным, при том, что через поголовное владение русским языком как вторым родным финн будет понимать грузина, а армянин – киргиза.

Ольга удовлетворенно кивнула и сказала:

– Вполне согласна с этим пунктом программы ВАШЕЙ партии, товарищ Коба. В-третьих – не хотелось бы, чтобы вопросы национализации частной собственности решались огульным путем. Две трети капиталов в стране принадлежат иностранным подданным или банкам – как нам кажется, этой суммы будет вполне достаточно для старта в стране самых широких социальных преобразований. Кроме того, национализации можно подвергнуть предприятия, чьи собственники будут уличены в мошенничестве с государственными заказами, а в земельных делах национализировать можно будет поместья, находящиеся в залоге у Дворянского банка, и чьи владельцы никогда не находились на государственной службе. За тех, кто служит своей стране и служит верно, я считаю необходимым вступиться со всевозможной решимостью.

– Мы согласны с тем, что в условиях революции сверху национализацию следует проводить крайне осторожно, – сказал Коба. – И в то же время понимаем, что обойтись без этого явления не получится. Обычно средства для осуществления модернизационных рывков извлекаются из крестьянской массы, но в условиях российской действительности извлекать из мужиков нечего, ибо две трети хозяйств едва сводят концы с концами. Поэтому необходимые стране средства взять можно только у крупных гешефтмахеров, знатных банкиров, зерноторговцев и скотопромышленников, владельцев шахт, домен и механических заводов, по большей части иностранноподданных. Более подробно я попрошу рассказать об этом товарища Кобру. В некоторых нюансах того, как правильно отнять и поделить неправедно нажитое, она разбирается гораздо лучше меня.

– Начать, пожалуй, стоит даже не и иностранного капитала вообще, а с бывшей германской и австрийской собственности, – сказала Кобра. – Нашей финансовой службе хорошо известно, что когда ваш батюшка объявил секвестр принадлежащих германским подданным заводов, газет, пароходов, то оказалось, что все это уже с большим дисконтом выкуплено его же особо ушлыми подданными. Чтобы привести в чувство буржуазную публику, торгующую Родиной с той же ловкостью, что и хлопчатыми тканями, необходимо объявить такие сделки ничтожными и секвестировать в казну все, что принадлежало подданным германской и австрийской короны, скажем так, на первое января четырнадцатого года. И никаких исключений. Господа Нобели, изрядно нажившиеся на этой операции, должны получить по рукам со страшной силой. И имейте в виду, что Франция и Британия нам не друзья, и даже не настоящие союзники, а всего лишь недружественные попутчики-конкуренты, только и ожидающие того момента, когда можно будет воткнуть нам нож в спину.

– Как я понимаю, – задумчиво произнесла Ольга, – именно поэтому Великий князь Серегин помогает русским и сербам и равнодушно смотрит на то, что происходит на Западном фронте?

– Да, – подтвердила Кобра, – германцы и австрийцы для нас – враги явные, а французы и англичане – враги тайные, уже запланировавшие расчленение России «за долги». Для явных врагов эта война должна закончиться мирными договорами, с территориальными утратами в пользу Сербии и Российской империи, а для тайных врагов нет никакого другого исхода, кроме полного разгрома, чтобы не было их больше нигде и никак. Подлость и вероломство должны караться по самой высшей ставке. И вот тогда – а это случится рано или поздно – дело обязательно дойдет до британской и французской собственности, которая завершит процесс консолидации крупных капиталов в руках у государства.

– Наш план, – сказал товарищ Коба, – заключается в том, чтобы государственная собственность существовала там, где это необходимо, а частная – там, где это уместно. Возможны смешанные форматы, когда какое-то предприятие находится частично в государственной, а частично в частной собственности, или в собственности трудового коллектива, как это бывает с кооперативами и артелями. При этом, независимо от формы собственности, все промышленные предприятия и государственные присутственные учреждения должны следовать кодексу законов о труде, который будет определять продолжительность рабочей недели в часах, количество выходных дней, ставки зарплат по трудовым разрядам, условия медицинского страхования на случай травм и смерти, правила техники безопасности и прочие условия коллективного или индивидуального договора, когда работник свой труд продает, а работодатель его покупает. Эти законы должны найти ту золотую середину, когда тот, кто продает свой труд, при условии добросовестной работы, не оставался бы в нищете и бедности и не чувствовал бы себя ущемленным. Например, сейчас за равный труд женщине платят гораздо меньше, чем мужчине, а это категорически неверно. И в то же время работодатель под давлением этих законов ни в коем случае не должен разоряться, ведь, помимо затрат на оплату труда, ему надо нести затраты на приобретения сырья и полуфабрикатов, платить налоги, приобретать и ремонтировать оборудование.

– Именно так, товарищ Коба, – сказал старший лейтенант Антонов, – права и обязанности работника и хозяина предприятия должны быть сбалансированы. Но необходимо сказать, что рабочий вопрос – это не бо́льшая, а меньшая часть проблемы. Крестьяне составляют примерно восемьдесят пять процентов населения Российской империи, и, как вы уже говорили, две трети из них едва сводят концы с концами по причине хронической малоземельности и безлошадности. Господин Столыпин, сделав ставку на кулака, подложил под основание российской государственности мину огромной разрушительной силы. Крестьянство – обычно слой реакционный, прикованный своим интересом к земле крепче, чем стальными цепями, и, лишая беднейших его представителей возможности к продолжению дальнейшего существования, вы открываете дорогу грандиозной пугачевщине. Единственное место, где нет этой проблемы, так это к востоку от Урала. Там никогда не было помещичьего землевладения, а также, в силу низкой плотности населения, достаточно пахотных земель, но некоторые вроде как государственные деятели, независимо от их политического окраса, своими неумными решениями способны взбесить даже толстошкурого сибирского мужика. Об этом вы, наверное, тоже прочли в учебнике…

– Да, прочла и была шокирована изложенными фактами… – ответила Ольга, потом немного подумала и добавила: – Земельный вопрос крестьянского населения центральных губерний я считаю необходимым решать не столько путем передела немногочисленных пахотных земель к западу от Урала, сколько переселением мужиков на пустующие целинные земли Дальнего Востока, Сибири и Северного Туркестана. Это же нонсенс, господа, то есть товарищи, что в самой большой по площади державе планеты не хватает земель под пашню! При этом проблему малолошадности, а также недостатка у беднейшего крестьянства рабочего инвентаря мы предлагаем решить организацией конно-машинных станций, где за совсем небольшую плату в натуральной форме бедная часть крестьянского сословия сможет брать напрокат рабочих лошадей, плуги, сеялки и бороны, а также все прочее, что потребно для организации крестьянского труда. И еще мы намерены способствовать организации крестьянских артелей, объединяющих наделы своих участников в один массив, ибо каждая четвертая десятина, лежащая под межами, это слишком много для малоземельных центральных губерний.

Кобра, Коба, Сергей Антонов и Андрей Вержбовский переглянулись между собой.

– Мы думаем, – встав, сказал Коба за себя и прочих присутствующих на встрече большевиков, – что над сказанным здесь и сейчас предстоит еще работать и работать, уточняя детали и планируя предотвращение негативных нюансов, но такую работу не проделать за один час и даже за один день. Чтобы пройти этот путь, будущей народной императрице понадобится прочитать еще множество ненаписанных в ее мире книг – как минимум половину этой библиотеки. Однако стоит заметить, что изложенные принципы вполне подходят для того, чтобы наша партия сняла со своих знамен лозунг ниспровержения Самодержавия и засунула его в бабушкин сундук. Быть может, до лучших времен, а быть может, и навсегда.

Великая княжна Ольга тоже встала и, набрав в грудь воздуха, заговорила:

– Мы, Ольга Николаевна Романова будущая Императрица Всероссийская, если на то будет Воля Божья, принимаем предложение сотрудничества со стороны члена Центрального комитета партии большевиков товарища Кобы, в другой реальности ставшего красным императором Иосифом Виссарионовичем Сталиным. Кому-нибудь другому мы бы не поверили, но ему, воскресившему страну моих предков и поднявшему ее на недосягаемую высоту, мы верим, и доверяем ему свою судьбу и судьбу своей страны. Иосиф, пожмете ли вы руку царской дочери, которая не свершила еще ничего великого, а только была полна надежд на то, чтобы быть полезной своей стране?

– Я еще не товарищ Сталин, – ответил тот, гася озорной блеск в глазах, – а только учусь, так что не надо говорить в мой адрес громких слов. Но руку, товарищ Ольга, я вам все же пожму – уж лучше честная царевна, чем некоторые наши товарищи, которые ведут себя хуже женщин легкого поведения. Аминь.

И вот в тот момент, когда руки товарища Кобы и старшей из цесаревен соединились над столом, меж ними проскочила невидимая молния, а за окном саданул оглушительный раскат грома.

– Что это было? – шепотом спросила Татьяна, обеспокоенно вертя головой, в то время как главные действующие лица застыли в историческом рукопожатии.

– Таким образом в этом месте Всемогущий Боже выражает свое одобрение случившимся событием, – так же вполголоса пояснила Анастасия. – Чем громче звук, тем сильнее одобрение. Теперь Всевышний, как говорится, знает твою сестру в лицо и постарается сделать так, чтобы она справилась с возложенной на нее ношей.

Полчаса спустя Ольга и Татьяна, имея при себе несколько новых книг и «портреты» Кобры, переполненные впечатлениями, которых хватило и без танцулек, отправились к себе, обратно в девичью опочивальню Александровского дворца, где их отсутствие так и не было обнаружено. Да и все прочие участники встречи тоже разошлись по своим квартирам, ибо ночь. Утром Кобе предстоит серьезный разговор с товарищем Лениным, а Ольге и Татьяне придется объясняться за свой партизанский визит в Тридесятое царство перед императором Николаем и Артанским князем Серегиным. Но это будет завтра, а сегодня – всем спать!

Шестьсот девяносто восьмой день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Новость о внезапном ночном партизанском набеге на Тридесятое царство Великих княжон Ольги и Татьяны настигла меня во время завтрака, когда Коба (не путать с Сосо) на голубом глазу сообщил, что по основным пунктам он с будущей императрицей уже договорился. Сказать честно, я даже не знал, что ему ответить; спрашиваю энергооболочку «В чем дело?», а она молчит как рыба об лед. Я, конечно, не товарищ Бергман, но обстоятельства случившегося выяснил довольно быстро, тем более что главные действующие лица и не думали ничего скрывать.

– Папочка, – сказала Лилия, – ну разве ты не понимаешь – фигура младшего архангела, Бича Божия, с самого начала пугала скромную домашнюю девочку. Но я хоть и не Анна Сергеевна, но тоже кое-что могу. Сначала Ольга пережила знакомство со своим же младшим воплощением, потом она встретилась со мной, потом читала учебник истории из будущих времен, потом, уже попав в Тридесятое царство, встретилась с Анастасией, Коброй и милейшим Иосифом. Они тоже пугали будущую императрицу, каждый по-своему, но при каждой новой встрече стресс повышался понемногу, а поблизости находились люди, в чьей безусловной поддержке Ольга была уверена. В результате удалось свести позиции настолько, что осталось лишь произвести сварку и зашлифовку шва, так что никто не догадается, что эти двое когда-то не были единым целым.

И, привстав на цыпочки, Лилия прошептала мне несколько весьма неожиданных слов прямо на ухо. Да уж, интрига в стиле единства и борьбы противоположностей… Но почему бы и нет? Надо только позаботиться о том, чтобы Коба и Ольга могли сочетаться законным браком, а не блудили по углам, как Потемкин и Екатерина.

Итак, вариантов тут всего два. Или я делаю Кобу владетельным князем в какой-нибудь Тьмутаракани (на что он вряд ли согласится), или из российского монархического правосознания придется удалить такие понятия, как «равнородная особа» и «морганатический брак». И Рюриковичи, и первые Романовы прекрасно размножались без этих европейских заморочек. Кстати, в мире моей супруги император Михаил Второй отменил требование к равнородности супругов членов дома Романовых одновременно с вольностью дворянства и чертой оседлости для евреев. А вслед за ним тот же ход провернули и остальные европейские династии. И ничего – монархии в том мире живут и процветают, при том, что на продавщицах и спортсменках никто из принцев и принцесс тоже не женится. Родниться, вне зависимости от знатности, стараются с теми, кто принесет в семейную наследственность силу духа, живость ума и интеллект. В Кобе и первого, и второго, и третьего хоть отбавляй. Впрочем, с него самого сейчас снимает стружку товарищ Ленин, который вчера на месте событий в библиотеке отсутствовал, потому что хитрюга Лилия загнала его в релаксирующую ванну. Все-то у нее было продумано и предусмотрено, все рояли в кустах расставлены, все ходы и реакции просчитаны.

– Товагищ Коба, как вы могли быть настолько неосторожным, чтобы распушить хвост перед дочерью жестокого тирана, установившего в России режим страха и всеобщего доносительства? – возмущенной скороговоркой сыпал Ильич. – А если она вас обманула – прикинулась наивной девочкой, только для того, чтобы втереться к вам в доверие?

Впрочем, Коба не оставался в долгу.

– Во-первых, – сказал он, – там была товарищ Кобра. Вы, товарищ Ленин, ее прекрасно знаете. Происхождение у нее чисто пролетарское, политические взгляды – большевистские, характер – тяжелый, как каменная плита, и горячий, как расплавленный чугун. Но самое главное – товарищ Кобра ненавидит лжецов и своими магическими методами с легкостью отличает ложь от правды. Никакой обман в ее присутствии невозможен, потому что в результате обманщика сметут в совочек и высыплют на клумбу в качестве удобрения. Во-вторых – товарищ Серегин прав. Чтобы взять власть в обозримой перспективе, классическим, так сказать, путем, у нас критически не хватает ни активных членов партии, ни сторонников из народа, которые поддержат наши действия. Такой сторонник, как будущая императрица, стоит очень дорогого. Я, например, пошел в революцию не для того, чтобы до основания разрушить нынешнюю Россию, а ее отдельные части отдать под власть иностранной оккупации. Совсем нет – я стал революционером, чтобы сделать людей из народа счастливыми, и, если предоставляется возможность, проделать это при минимальном сопротивлении правящей верхушки, я буду только за. Товарищ Ольга тоже хочет людям счастья, но только не знает, как этого добиться, и наш долг как большевиков – помочь ей выпутаться из тех противоречий, в которых заплутал император Николай Второй.

– А вы, батенька, кажется, поддались на старую сказку про хорошего царя и плохих бояр! – воскликнул Ильич, уперев руки в боки. – Но так не бывает! И царь, и его бояре всегда мазаны одним и тем же веществом, и это отнюдь не шоколад!

В воздухе запахло переходом на личности: Коба явно не намеревался прощать оскорбления в адрес предмета своего сердца и оставаться в долгу. Поэтому я вышел из состояния созерцательности и с некоторым рычанием в голосе сказал:

– Брэк, товарищи! Вас, товарищ Ленин, это особо касается. Если вы заглянете внутрь себя, то убедитесь, что к столь яростному спору с товарищем Кобой вас подталкивает та самая сущность, которая уже погубила одно ваше воплощение. Когда-то, почти тридцать лет назад, когда казнили вашего старшего брата, вы буквально продали свою душу ради возможности жестоко отомстить. Так вот – мести не будет, тем более людям, которые никоим образом, действием или бездействием не были причастны к трагедии вашего брата. Единственное, что может быть вам позволено, это зажигательный спич в момент перемены караула, с целью объяснения действующим лицам всей пагубности политики «подмораживания» и законов «о кухаркиных детях» – всего того, что в Основном Потоке привело Российскую империю на помойку истории, после чего вам с товарищем Кобой пришлось начинать все заново. Договорились?

– Договорились, товарищ Серегин! – смущенно пожал плечами Ильич. – Я, собственно, и сам не знаю, что на меня нашло…

– Я тоже не понимаю, что на меня тогда нашло, – сказал Коба. – Умом я понимал, что великая княжна большевику не товарищ, а ничего не мог с собой поделать. Я видел, что она отчаянно боится нас, ужасных большевиков, которым достаточно ничего не делать, и история сама поднесет им на блюдечке с голубой каемочкой страну, заляпанную в крови по уши – но все равно преодолевает свой страх, чтобы попробовать с нами договориться, раз уж появилась такая возможность. Договориться в первую очередь ради страны, а уже потом ради своей семьи и себя самой… – Он перевел дух и, словив мой одобрительный кивок, продолжил: – В той, другой истории, которая так напугала младшее поколение Романовых, большевики не свергали Самодержавия, устанавливая Советскую республику. Нет, Российскую империю там разрушила крупная буржуазия, а там, где Советы все же образовались, контроль над ними захватили меньшевики и правые эсеры – эдакие коллективные Церетели, Зиновьевы и Черновы, которые тут же сделали все возможное, чтобы передать полноту власти буржуазному правительству. А теперь давайте посмотрим, способна ли российская буржуазия управлять государством. Да черта с два! Скорее свиньи по осени, построившись клином, полетят на юг, чем Рябушинские, Гучковы и Нобели превратятся в ответственных государственных деятелей. За двадцать лет своего правления господин Романов показал себя просто никудышным главой государства и таким же политиком, но прорвавшаяся к власти буржуазия всего за восемь месяцев умудрилась побить все его «рекорды». Но жажда власти у нее при этом была огромная. Эти люди были готовы даже на полуколониальное подчинение европейским державам, лишь бы тут, внутри России, никто не мешал им грабить простой народ.

– Вот тут вы, товарищ Коба, попали прямо в точку, – сказала Кобра. – У нас в девяностые было все то же самое. Наша новоявленная буржуазия, вылупившаяся, кстати, из осколков советского истеблишмента, хоть тушкой, хоть чучелком, стремилась попасть на вожделенный Запад на постоянное место жительства, туда же отправляла своих детей и, самое главное, прятала в западных банках свои капиталы. Правда, при этом, имея перед глазами удручающий пример своих предшественников из февраля семнадцатого года, нувориши конца двадцатого века старались не доводить до социального взрыва, который уничтожил бы их вместе со страной.