Читать книгу: «Anamnesis. Том 2», страница 7
Триста…
На пятистах миллилитрах поршень упёрся в заднюю стенку шприца.
– Зажать! – скомандовал я.
Клавдия Петровна с готовностью пережала зажимом трубку. Я отсоединил шприц, вернул поршень в исходное положение и подсоединил вновь. Фельдшерица освободила трубку.
Ещё двести…
Триста…
Триста пятьдесят…
Поршень двигался заметно туже. Я взглянул в лицо малыша: синева явно уменьшилась, да и дышит теперь намного спокойнее.
Четыреста двадцать.
Всё. Поршень остановился. Воздух в шприц больше не поступал. Хочется верить, что и лёгкое расправилось.
– Зажать!
Опять зажим на трубке. Фельдшерица без моих команд приладила к свободному концу трубки палец от резиновой перчатки со вставленной в него спичкой. И засунула получившийся клапан во флакон с фурацилином. Простая, но чертовски эффективная конструкция! Имени Бюлау.
Мишка открыл глаза. Дыхание его стало совсем спокойным, гадкая синева ушла. Из трубки, погруженной в жёлтый раствор, время от времени вырывались пузырьки воздуха. Дренаж работал.
– Как дела, молодой человек? – улыбаясь, спросил я пацана.
Вместо ответа он показал мне большой палец. И тоже улыбнулся.
– Клавдия Петровна, пригласите мать!
Зара влетела в комнату и с разбега грохнулась на колени у постели сына, уронив голову ему на живот. Роскошные чёрные волосы блестящим одеялом укрыли всего Мишку.
– Мам, ты чего? – всё ещё улыбаясь, поинтересовался он.
Зара встрепенулась. Она подняла голову и недоверчиво всмотрелась в лицо сына:
– Мишенька? Золотой мой, тебе лучше?!
– Ага! – гордо ответил он.
Цыганка вспорхнула с пола и повисла на моей шее. Что-то бессвязное шепча по-своему, будто в бреду.
– Всё уже хорошо, Зара. Самое страшное позади. Сейчас мы вызовем «Скорую» из района и Мишку отвезут в больницу. Отлежится недельки две – и будет, как новенький! – поглаживая по спине бормочущую женщину, приговаривал я.
Потом, в ожидании «перевозки» из района, мы все сидели на кухне у Зары и пили безумно вкусный чай, заваренный на каких-то травах. Вернее, все, кроме Мишки. Парень, намаявшись, мирно спал в своей постели под аккомпанимент тихого бульканья пузырьков во флаконе.
Поглядев на часы, я покачал головой: уже почти два часа мы были в этом доме. А в больнице – куча народу приёма ждёт!
– Клавдия Петровна, боюсь, вам придётся вернуться в больницу. Иначе Мария Глебовна там костьми ляжет! Так что, собирайтесь. Кеша вас отвезёт и за мной вернётся, – прервал я почти семейную идиллию.
Фельдшерица с водителем с сожалением оторвались от своих чашек и засобирались.
– Только чемоданчик оставьте на всякий случай! – попросил я, очень надеясь на то, что такого случая не будет.
Зара проводила их до машины и вернулась. Уселась напротив, подпёрла подбородок руками и принялась сверлить меня огромными чёрными глазами. Чтобы скрыть неловкость, я уткнулся носом в чашку.
– Вы вчера только приехали, Пал Палыч, верно? – поинтересовалась вдруг цыганка.
Я кивнул:
– Вчера.
– А ведь вас уже присушил кто-то тут, в Кобельках! – торжественно констатировала она.
Я поперхнулся чаем. Прокашлявшись, поинтересовался:
– Это как так: «присушил»? И кто же?
Зара улыбнулась:
– Женщина ваше сердце заняла. Да прочно-то как! – прищурясь, она посмотрела на мою грудь, будто и в самом деле разглядев сквозь одежду и тело занятое сердце, – А вот кто – не скажу. Знаю только, что не наша она. Не здешняя. Красивая, наверное?
– Очень! – машинально подтвердил я. И покраснел, сообразив, что попался.
Цыганка рассмеялась и взялась чайник:
– Ещё чаю, Пал Палыч? Да вы не смущайтесь, это же хорошо, когда любишь. Главное это. Многих любят, многие думают, что любят… А вот так, чтобы по-настоящему, из души – немногим дано. Счастливый вы, доктор!
– Наверное… Только я и сам пока ещё не понял, люблю ли… – ни с того, ни с сего, разоткровенничался я с Зарой.
– Поймёте. Обязательно поймёте. А когда поймёте – не испугайтесь. Многие пугаются той силы, которой полна настоящая любовь… и бегут от неё. Чтобы никогда больше её не встретить. Вы – не убегайте! – строго сдвинув брови, приказала цыганка.
– Не испугаюсь. И не убегу! – абсолютно серьёзно пообещал я.
Зара вдруг протянула через стол руки и взяла меня за щёки. Я замер. Ладони цыганки были невероятно горячими. С минуту она пристально вглядывалась в мои глаза. А я не мог оторвать взгляда от двух глубоких чёрных омутов, вбирающих, засасывающих в себя свет.
– Верю! – она, наконец, отпустила меня и улыбнулась, – Так что, чаю вам ещё налить?
– А давайте! – махнул я рукой. Наваждение исчезло.
Еще с полчаса мы болтали о всяких пустяках. Время от времени выходя в спальню проведать спящего Мишку. А потом вдруг Зара коснулась темы, которая никак не могла оставить меня равнодушным. После всех нынешних событий.
– Вы в неудачное время приехали в Кобельки, доктор. Нехорошо здесь стало.
Я вздрогнул. Точно такими же словами, помнится, охарактеризовал положение дел в округе и участковый.
– Что вы имеете в виду, Зара?
– У нас тут женщины гибнут. Да не просто женщины, а беременные. Слышали, наверное? За два дня – три покойницы.
«И чуть не случилась четвёртая!» – мысленно уточнил я, вспомнив чудесное спасение жены Антона Иваныча. А вслух подтвердил:
– Слышал, конечно. И, к сожалению, двух из них даже видел. Беда.
– Это убийства? – цыганка сверлила меня испытующим взглядом.
Я пожал плечами:
– Не знаю, я же не криминалист. Насколько мне известно, никаких следов чьего-то злого умысла на местах происшествий обнаружено не было.
Зара в задумчивости покачала головой:
– Пал Палыч, вы верите в поверья? В легенды, приметы всякие, предсказания?
От неожиданного вопроса я опять чуть не поперхнулся:
– Зара, я врач. Мне не положено верить во всякую мистику. Уж извините, если я вас этим задел.
Она невесело усмехнулась:
– Да нет, вовсе не задели. Мистика, говорите? Ну, переубеждать вас я не стану: вы пока слишком молоды, понимание многого к вам ещё придёт…
Теперь усмехнулся я: Зара была не старше меня.
Она заметила усмешку:
– Мы жили в разных мирах, доктор. Да, мы ровесники. Но я – старше. Намного старше. Поверьте, так бывает!
Я поверил. Странно, за сегодня Зара была уже второй женщиной, которой верилось во всём и безоговорочно.
– Так вот, я не буду вас переубеждать, Пал Палыч. Расскажу только одно старое цыганское поверье, которое жило в моём таборе. Я ведь в таборе выросла, знаете?
– Знаю, – кивнул я.
– Страшное поверье. И очень, очень древнее, – Зара прикрыла глаза, откинулась на спинку стула и замолчала на минуту.
Потом протяжно заговорила тихим, неузнаваемым голосом:
– Нет в мире ничего более прекрасного, чем женщина, носящая под сердцем дитя. И нет в мире никого, более уязвимого, чем она. Ибо красота её и неродившегося ребёнка желанна не только для того, кто любит их, но и для того, кто алчет бессмертия. И придёт тот в недобрый час, и отберёт две жизни: матери и плода её. И вольёт он душу нерождённого в свою, будто светлый ручей в чёрную топь. И пойдёт дальше по миру, собирая нерождённые, ясные души, пока не наберётся таких трижды по шесть. И тогда обретёт собравший их исцеление от всех недугов, бессмертие тела и исполнение единственного желания своего…
Зара замолчала. По моей спине пробежал холодок.
– Если я правильно всё понял, убийца восемнадцати беременных женщин должен исцелиться от всех болезней, обрести бессмертие, да ещё и одно его желание исполнится?!
Цыганка открыла глаза и потрясла головой, будто стряхивая с себя остатки сна:
– Согласно поверью, именно так. При условии, что сам он в момент убийства будет находиться рядом с жертвой. Чтобы душа неродившегося ребёнка переселилась в него.
– Бред! – подытожил я.
Зара пожала плечами:
– Я серьёзно отношусь к нашим поверьям, Пал Палыч. Предки не могли просто так, ни с того, ни с сего, придумать такое… Кто знает: может, и в самом деле бред? А вдруг – мотив?
За окном послышался звук подъехавшей машины и скрип тормозов. Я встрепенулся и вскочил:
– Это, наверное, «Скорая» из района. Вот и славно: сейчас отправим вас с Мишкой в больницу, там его подлечат и будет опять по заборам скакать!
Зара с улыбкой поднялась из-за стола:
– Ну, нет: на забор он теперь долго не полезет. Уж я об этом позабочусь!
Вдвоём мы вышли на крыльцо. Перед домом и впрямь стояла «Скорая помощь».
9 сентября, Кобельки, участковая больница, 00—30.
– И запомните: никаких больше мочегонных! – погрозил я пальцем тучной даме лет пятидесяти, местной продавщице.
Та, старательно прижимая сосискообразным пальцем ватку к локтевому сгибу, заныла:
– Так ведь хотелось же вес согнать! Вы только посмотрите на меня: это ж уму непостижимо!
– Согнали? – осведомился я.
Она потупилась.
– Не согнали, – моя констатация прозвучала достаточно жёстко, – Зато чуть не ушли в страну вечной охоты!
– Что? – не поняла жертва фуросемида.
– Я говорю, чуть не померли. Ещё немного – и повывели бы весь калий из организма. И ваше сердце грустно трепыхнулось бы напоследок, да и остановилось. Потому, как не может оно, сердце, без калия. Ясно?
– Ясно! – вздохнула она, – Но как же похудеть-то? Уж я чего только не перепробовала…
– Увы, мой совет может свестись лишь к двум правилам. Потому, как я не диетолог и большой циник, – развёл я руками.
Уже открыв дверь, дама с интересом обернулась:
– Так скажите же, доктор! Что за правила?
– Простейшая физиология: чтобы похудеть, надо меньше есть и больше какать. Следующий! – через плечо оторопевшей дурочки крикнул я в коридор.
Вместо следующего, в кабинет вплыла Мария Глебовна:
– Всё, доктор. Больше нет никого!
Дождавшись, пока осчастливленная новым знанием пациентка выйдет на улицу, я торжественно заявил:
– Любого, осмелившегося разбудить меня раньше восьми ноль – ноль утра, заранее объявляю личным врагом!
Акушерка улыбнулась:
– Идите отдыхать, Пал Палыч! Умотались вы за сегодня.
– Да уж… Вы тоже отдохните, Мария Глебовна. Спокойной ночи!
– Спокойной ночи.
Водные процедуры прошли уже в полусне. Почти не открывая глаз, будто заправский лунатик, я прошествовал из душа в свою палату… пардон, квартиру! И упал на баронову кровать. Сознание тут же отключилось.
Проснулся я от странного чувства. Если попытаться его сформулировать, то получилось бы что-то вроде «еслиянемедленнонепроснусьтопропущунечтооченьважное». Сон улетучился сразу.
Рывком я сел в постели. В комнате был кто-то ещё.
– Я поняла, что не могу не прийти! – голосом Али сказал светлый силуэт у двери.
– Ты пришла, когда я понял, что не могу без тебя, – неслышно прошептал я. Даже не удивившись.
Она услышала:
– Я с первой минуты знала, что так будет. Как только открыла глаза здесь, в больнице. Ещё не видя тебя.
– А я – знал всегда. Я видел тебя раньше много раз. Во сне.
По интонации Алиного молчания я понял, что она улыбается:
– Ты странный, Паша.
– Ты тоже. Кто ты, Алька?
Бледный силуэт у двери пожал плечами:
– Я и сама не знаю, кто я. Забыл?
Я встал и подошёл к ней. Совершенно не стесняясь собственной наготы.
Аля сбросила с плеч казённую простынку и положила руки на мои плечи:
– Ты веришь в судьбу?
– Я верю в нас.
– Как это?
– Знаешь легенду о том, как давным – давно Бог разделил людей на половинки?
– Расскажи! – попросила она.
– Когда-то не было мужчин и женщин. Были просто люди. И однажды Бог решил разделить их на половинки. Каждого. А потом взял, да и перемешал всех. Так люди разделились на мужчин и женщин. И с тех пор ходят они по миру, ищут свои половинки. Очень немногие находят, – я уткнулся губами в тёплые волосы и закончил, – Мне повезло: я нашёл.
– Мне тоже, – прошептала она и прижалась ко мне.
– Я ждал, что ты придёшь. И боялся этого, – признался я.
– Почему – боялся?
– Ты – Мечта. А когда мечты сбываются, они перестают быть мечтами.
– Я уже сбылась?
– Да.
– И перестала быть мечтой?
– Нет.
– Так чего же ты боишься? – в темноте её улыбка светилась.
– Теперь – ничего.
– Давай сбудем ещё одну мечту? – предложила Аля.
– Давай. А какую?
Вместо ответа она надолго прильнула к моим губам своими. Оторвавшись, взяла меня за руку и потянула к бароновой кровати:
– Эту.
Ночь вместе с нами неслась сквозь время. По стенам плясали тени, жалко передразнивая нас. Мир сузился до размеров бывшей палаты №6, ныне – моей казённой квартиры. В которую ко мне и явилась моя Мечта.
Она улыбнулась и откинулась на подушки:
– Я и не подозревала, как это чудесно!
– Тебе не было больно? Поначалу?
– Нет. Мне было хорошо. Просто волшебно.
– Ты – не просто Мечта. Ты – Сказка. Так не бывает.
– Так – есть, – Аля тихо засмеялась, – У тебя вид невероятно довольный. Как у кота, который сметаны наелся. Я так и буду тебя звать – Кот.
И потянулась всем телом.
– На себя посмотри: вылитая кошка. А я буду звать тебя Кошкой. Вернее – Котёнком. По обстоятельствам.
Она крепко обняла меня, прижавшись всем телом. Будто прощаясь.
– Я люблю тебя, Кот!
– Я люблю тебя, Кошка!
Ночь отступала и возвращалась вновь. То наполняясь бессвязным шёпотом губ, ищущих в темноте друг друга, то вновь наслаждаясь звенящей тишиной. Нарушаемой лишь нашим дыханием, да сверчками за окном.
– Интересно, который час?
– Счастливые часов не наблюдают. Зачем тебе время сейчас, Кошка?
– У меня странное чувство… Кот. Будто время остановилось, но в то же время – летит с бешеной скоростью. Понимаешь?
Я прислушался к себе:
– Понимаю. Ты права, Алька.
– Помнишь, я сказала, что с тобой не страшно время?
– Помню. Что это значит?
– Когда тебе очень хорошо, всегда есть страх, что это скоро закончится. Или не скоро, но – закончится. А с тобой мне не страшно.
– Всё когда-то кончается, Котёнок, – я нагнулся и поцеловал её.
– Знаю. Но не боюсь.
– Умница. Я с тобой. Мы – вместе. Это главное.
– Кажется, я счастлива, Кот!
– А без «кажется»?
– Счастлива.
– Я тоже, Кошка. Тобой счастлив.
Темнота робко таилась в углах, загнанная туда светом Алиной улыбки. Определённо, в комнате стало светлее. И далёкий рассвет тут был ни при чём.
– За твою улыбку можно отдать всё! – сообщил я ей.
– Правда? А мне ничего и не нужно. Только тебя.
– Уже.
– Что «уже»?
– Я и так уже твой. От макушки до пяток. С потрохами.
Аля засмеялась и села в постели, критически оглядывая меня:
– Должна сказать, что моё приобретение мне нравится. Даже очень.
– А ты?
– Что?
– Ты – моя? Или мне кажется?
– Не кажется, Кот. Твоя.
– Так иди ко мне…
Она легко соскочила с постели, потянулась и подошла к часам. Я наслаждался чудесным видом. Не часов, разумеется.
– Если верить этим часам, сейчас уже шесть утра.
– Не верь. На них всегда шесть часов. Стоят они.
– Жаль. А почему?
– Механизма нет.
– Жаль… – повторила Аля с неподдельным сожалением, – Такие красивые.
Она открыла дверцу корпуса и тронула маятник пальцем. Тот с готовностью принялся раскачиваться на своём гвозде. Аля закрыла часы, отошла на шаг назад и удовлетворённо констатировала:
– Так-то лучше!
И вернулась ко мне.
Солнце полоснуло по закрытым глазам. Я вскочил и огляделся. Комната была пуста. Постель тоже.
– Неужели приснилось? Не может быть! – пробормотал я, старательно осматривая простыни.
Ничего, ровным счётом ничего не напоминало о ночном происшествии! Да и я чувствовал себя отлично выспавшимся, чего по определению не могло быть, если…
Если бы всё было на самом деле!
Тяжело вздохнув, я принялся одеваться. Натягивая футболку, я вдруг понял, что в комнате поселился какой-то посторонний звук. Тихий, ритмичный и совершенно невозможный!
Выпростав голову из воротника, я тупо уставился на реликтовые часы. Они тикали. В полной гармонии с раскачиванием тяжёлого бронзового маятника.
– Чур меня, чур! – на всякий случай пробормотал я.
Часы на моё заявление никак не отреагировали и упрямо продолжали тикать. Я подошёл поближе и открыл корпус. Маятник раскачивался на своём гвозде вопреки всем известным и неизвестным мне законам физики. А стрелки показывали реальное время: 8—15.
– Опупеть! – констатировал я и ущипнул себя за живот. Больно!
Простояв в полном отупении перед часами минут пять и окончательно убедившись в том, что они не собирются останавливаться, я побрёл на водные процедуры. Справедливо рассудив, что умывшись, смогу оценить невероятную действительность более трезво.
В коридоре я нос к носу столкнулся с Алей. Она со страшно деловым видом неслась куда-то со шваброй наперевес.
– Доброе утро, доктор! – улыбаясь, поприветствовала меня девушка, пробегая мимо.
– Доброе… – машинально пробормотал я и тут же опомнился, – Аля!
– Да, Пал Палыч? – остановившись, она обернулась ко мне. Зелёные глаза смеялись.
– Аля, э-э, скажите… – замялся я, пытаясь сформулировать мучавший меня вопрос. Девушка терпеливо ждала.
– Аля, это было? – ляпнул я, наконец.
Она подошла ко мне вплотную и очень серьёзно ответила:
– Нет, Кот. Это – есть!
Легко провела горячей ладошкой по моей щеке и убежала.
Часть вторая
Шерлок Холмс и доктор Палыч
29 сентября 1987 года, посёлок Ноябрьский, ЦРБ, 17—40.
– Нет, ребята, пулемёт я вам не дам! – заявил нам главврач после недолгих раздумий.
– Какой пулемёт? – ошалело переспросила Клавдия Петровна.
– Ручной, дисковый, – объяснил я ей, – Фильм такой есть: «Белое солнце пустыни». Это оттуда.
– Точно! – подтвердило начальство.
– Александр Иваныч, так за державу ж обидно! Нам в самом деле нужно это оборудование. Поверьте, я три недели уже в Кобельках, и за это время было восемнадцать, вы только вдумайтесь, – восемнадцать случаев, требующих интенсивной терапии! Из них – одна клиническая смерть. И ещё в шести случаях события могли развиваться по другому, печальному сценарию! – я перевёл дух и грустно закончил, – А у нас нет даже банального дефибриллятора, не говоря уж об ИВЛ, интубационных наборах и мониторах.
– Да-да, Александр Иваныч, – встряла в разговор фельдшерица, – Пал Палычу даже пришлось дефибриллятор из ложек делать!
Я ткнул её пальцем в бок, но было поздно.
– Из чего делать? – брови начальства недоумённо вздыбились, отчего гигантский колпак подпрыгнул почти до потолка.
– Из ложек! – пискнула Клавдия Петровна и спряталась за меня.
– Эт-то как? – поперхнулся главный.
Я вздохнул и объяснил. Повисла напряжённая тишина.
После долгой паузы начальство, наконец, отмерло и осведомилось:
– И помогло?
Я пожал плечами:
– Пациентка выжила.
Александр Иваныч выбрался из своего логова, подошёл вплотную ко мне. И принялся таращиться на меня снизу вверх, отчего мне тут же захотелось присесть на корточки.
Налюбовавшись вдоволь, начальство изрекло:
– А знаете что, Пал Палыч? Пожалуй, я выпишу вам всё, что вы просите. Иначе, неровён час, в следующий раз вы надумаете ИВЛ из какого-нибудь трактора соорудить. А в разгар уборочной страды нам этого не простят. В райком затаскают.
Я расплылся в улыбке:
– Спасибо, Александр Иваныч!
– Не за что! – буркнул главный и вальяжно прошествовал за свой стол.
Уселся, подтянул к себе мою заявку и поставил на неё размашистую визу:
– Возьмите, отдадите главной сестре, она вам всё выдаст. Удачи!
Мы с Клавдией Петровной попрощались и направились к выходу.
– Пал Палыч! – окликнул меня главный, когда я уже взялся за ручку двери.
Я обернулся.
– А вы молодец. Надо же – дефибриллятор из ложек! Это ж фантастика просто!
– Фантастика, конечно, – согласился я, – Вот только автора не помню. То ли Кларк, то ли Стругацкие.
И, не дожидаясь, пока озадаченное начальство придёт в себя, выскочил за дверь. Мало ли, вдруг ещё передумает.
Мы уже почти загрузили «УАЗик» отвоёванным оборудованием, когда в больничный двор въехал знакомый милицейский «воронок».
– Здравия желаю, лейтенант! – поприветствовал я выпрыгнувшего из машины Семёна Михалыча.
– Здорово, Палыч! – он крепко пожал мне руку, – Клавдия Петровна, я вашего доктора заберу?
– А что он натворил? – из салона высунулась озабоченная фельдшерица.
Кешка тоже выкарабкался из кучи коробок и молча уставился на нас.
– Пока ничего. Я для профилактики, – рассмеялся лейтенант.
– Ну, тогда забирайте! – великодушно разрешила Клавдия Петровна.
Я вопросительно поглядел на Семёна:
– Случилось что-то?
– Случилось. Новая покойница. Пятнадцатая.
– Шестнадцатая, – поправил я его.
Лейтенант недоумённо посмотрел на меня. Я пояснил:
– Об одной ты не знаешь.
– А тебе-то откуда известно? – Семён озадачился ещё больше.
– Известно. Аля сказала.
После недолгой паузы, в течение которой участковый беззвучно открывал и закрывал рот, он опомнился:
– Ладно, потом расскажешь в подробностях. А сейчас пошли: совет держать будем. С Абрамом Мееровичем.
– А это кто?
– Вот и познакомитесь. Мудрейший человек! Ты своих-то отпусти, я тебя потом сам отвезу.
Я раздал ценные указания персоналу и, вслед за участковым направился к приземистому одноэтажному зданию, притаившемуся в самом дальнем углу больничного двора.
«Мудрейший человек» оказался старым патологоанатомом.
– Зравствуйте, Пал Палыч, рад вас видеть! Наслышан, наслышан уже о вас! Давно хотел повидаться, да всё как-то оказии не было.
Старичок был необычайно бодр и свеж для своих лет. Которых, по моим скромным прикидкам, ему набежало очень даже немало.
– Рад познакомиться, Абрам Меерович! – я осторожно пожал сухонькую ладонь и с немалым удивлением ощутил весьма крепкое ответное пожатие.
– Коньячку? – Абрам Меерович скорее констатировал, чем спрашивал.
– Я за рулём, – с заметным сожалением открестился лейтенант, – Это вы уж с Палычем как-нибудь.
– Можно и коньячку, – пожал я плечами.
– Тогда милости прошу за стол! – старик провёл нас в свой кабинет, невесть откуда извлёк бутылку и ловко разлил в две стопочки коричневую жидкость.
Терпеливо дождавшись, пока мы осушим стопки, Семён начал военный совет:
– Палыч, ты пока не в курсе. Сегодня утром в Антоновке обнаружили ещё одно тело. Покойница тоже была беременна.
– Причина смерти? – поинтересовался я.
– В том-то и дело, что выбивается из прежнего сценария. Самоубийство. Если точнее, то – повешение…
– Позволю себе не согласиться, милейший Семён Михайлович! – перебил его патологоанатом, старательно разливая очередную порцию коньяка.
Мы вопросительно уставились на него.
– Это – не самоубийство! – торжественно заявил Абрам Меерович.
– А что? – в один голос спросили мы.
– Убийство, господа, убийство. Повесили несчастную уже после смерти.
– Уверены? – недоверчиво поинтересовался Семён.
– Голубчик, я в этом скорбном месте проработал тридцать лет. Уж поверьте, могу отличить смерть от повешения от таковой по другой причине! – невесело усмехнулся патологоанатом.
– «Другая причина» – это какая?
– Покойнице банально свернули шею, – как-то буднично поведал старик и опрокинул в рот свою стопку.
Лейтенант выругался, вскочил и принялся нервно расхаживать по кабинету. Я поймал его за штанину:
– Семён, и что: по-прежнему никаких следов?
– Абсолютно никаких! Осмотрели всё – тщательнее некуда! Следственная бригада приезжала, как и положено на суициды. И вот ведь, какая закавыка-то ещё: окна и дверь были закрыты изнутри! Никаких следов взлома. Дверь нам уже пришлось вскрывать, когда сестра убитой милицию вызвала.
– Это что же, получается, убийца каким-то образом возник внутри дома, свернул жертве шею, повесил её и таким же таинственным образом улетучился?! – я не верил своим ушам, – Это же бред полный!
– Бред! – согласился Семён, освободил свою штанину и вновь принялся носиться по кабинету.
Патологоанатом вздохнул и налил себе ещё коньяку.
– Ты думаешь, эта смерть – из того же ряда, что и предыдущие? Всё-таки, три недели прошло, как всё затихло. Да и сама смерть не вписывается в прежнюю схему: раньше-то несчастные случаи были, а сейчас – явное убийство, пусть и замаскированное, – с сомнением нарушил я затянувшуюся паузу.
– Так-то оно так… Знаешь, Палыч, я почти уверен, что это – продолжение серии. Да, сценарий другой. Но смотри: как не было никаких следов убийцы, так их и нет. А это – само по себе характерно, знаешь ли… Опять же – основной объединяющий признак жертв – все они были беременны, – лейтенант прекратил метания по комнате и тяжело плюхнулся на свой стул, – Нет, док, это работа одного и того же парня.
– Почему же обязательно «парня»? – вскинулся патологоанатом, – Помните, Семён Михалыч, мы с вами уже когда-то обсуждали тему возможной половой принадлежности убийцы.
– Обсуждали, помню. Но, учитывая сегодняшний случай, – это мужчина.
– Да почему же?
– А вы можете представить себе женщину, которая легко сворачивает человеку голову? Уверяю вас, без соответствующей подготовки это не так-то просто!
– А если предположить, что есть такая подготовка? – не унимался старик.
– Баба – спецназовец? – усмехнулся участковый, – Вот это уж точно бред!
– Ну, почему же обязательно спецназовец? – пришёл я на помощь Абраму Мееровичу, – Может, она просто самбо занималась. Или каратэ… Не знаю, правда, в какой борьбе есть такой приём, чтобы шею сломать?
– Нет, друзья мои, придумывать вы, конечно, горазды, но наш загадочный убийца – мужчина! Зуб даю, – безапелляционно заявил лейтенант.
– Ладно, сейчас это не принципиально. Делать-то что? Твоё начальство так и открещивается от возбуждения уголовного дела? – поинтересовался я у него.
– Ну уж нет! Теперь-то мы имеем дело с очевидным убийством, если верить Абраму Мееровичу. А я ему верю.
Патологоанатом благосклонно кивнул Семёну и замахнул очередную стопку.
– Так что, теперь не отвертятся: это дело будет раскручиваться по полной программе. Но сильно подозреваю, что только это. От серии в районе и области будут отбиваться руками и ногами, – грустно закончил мысль лейтенант.
– А нам-то что сейчас делать? – спросил я.
– Думать. Думать, Палыч. Мне ваши с Абрамом Мееровичем мозги нужны.
Патологоанатом крякнул:
– Последняя фраза в этих стенах звучит довольно буквально, милейший Семён Михалыч! – пробурчал он и указал рукой на застеклённый шкаф, в котором рядами выстроились банки с заспиртованными органами. В том числе, и с мозгами.
Лейтенант передёрнул плечами:
– Шуточки у вас, доктор!
– Работа такая! – виновато развёл руками старик.
– Так вот, товарищи, давайте думать! Потому что у меня уже весь мозг скособочился, а версий, как не было – так и нет.
– От чего плясать будем? Классика жанра – искать, кому это выгодно? – поинтересовался я.
Патологоанатом кашлянул. Мы уставились на него.
– Предлагаю подумать о том, как убийца выходит на беременных женщин. Мне кажется, так мы сможем вернее его вычислить. Да и быстрее.
– То есть? – заинтересовался Семён.
– Объясняю. Видите ли, отнюдь не во всех случаях жертвы были на поздних сроках беременности. То есть, когда уже имеет место быть большой живот. Более того, таких, помнится, было подавляющее меньшинство, – начал рассуждать Абрам Меерович, – Отсюда вопрос: каким образом убийца вычислял беременных на ранних сроках?
Мы с лейтенантом ошалело переглянулись: а ведь прав старик!
– Точно! Значит, надо искать того врача, у которого все жертвы наблюдались и состояли на учёте! – встрепенулся я.
– Или акушерку, – мрачно заметил Семён.
Клацнув зубами, я захлопнул рот. Акушерка!
– Насколько я понимаю, все погибшие женщины наблюдались в вашей больнице, Пал Палыч? – тихо спросил патологоанатом.
Я молча кивнул, пытаясь принять совершенно неожиданную версию. Она упорно не принималась.
Мария Глебовна?! При всём желании я не мог представить себе её в роли убийцы. Или наводчицы.
– Палыч, ты сможешь поднять архивы и уточнить, все ли погибшие наблюдались у Марьи? У Марии Глебовны, то есть? – поинтересовался Семён. Вид у него тоже был убитый.
Я кивнул:
– Смогу, конечно. Если список дашь. Но… Не знаю, этого просто не может быть!
Лейтенант невесело усмехнулся:
– Поверь мне, может быть всё! Хотя, если честно, я тоже не верю, что Машка замешана в этом. Просто в голове не укладывается!
– Вот и у меня тоже! – согласился я.
– Стоп! Смурякову помнишь? Ну, которую вы с Кешкой в озере нашли? – встрепенулся Семён.
– Помню, конечно.
– Она-то уж точно у Марьи не наблюдалась! Потому, как в городе жила. К родителям как раз приехала, когда её утопили!
– Ну да, точно! Значит…
– Да ничего это не значит! – вклинился в наш диалог патологоанатом, – У этой, …как вы сказали? Смуряковой? Не важно: у женщины, утонувшей в озере, был уже приличный срок беременности. Точно не помню, но восьмой-девятый месяц, не меньше. Она даже родила в агонии, если вы не забыли.
Я поёжился. Такое не забудешь!
– Стало быть, живот у неё был большой и вполне очевидный. Убийца мог просто случайно увидеть её, догнать и утопить, – продолжил мысль Абрам Меерович, – Так что, друзья мои, тот случай никак не исключает причастности вашей акушерки к убийствам. Как бы вам этого не хотелось.
Мы с лейтенантом понурились. Старик опять был прав.
– Ладно. Палыч, как договорились: список жертв я тебе дам, а ты проверишь архивы. Дальше – по обстоятельствам. С этим решили, – стукнул ладонью по столу участковый.
– Меня, всё-таки, очень интересует мотив убийств. Или мотивы, – задумчиво протянул патологоанатом, – У кого-нибудь есть идеи по этому поводу?
Повисла тишина. Идей явно не было. Хотя…
– Ну, если уж у нас идёт мозговой штурм, надо выдавать на-гора любые версии, даже самые невероятные. Верно? – спросил я.
– Разумеется. Тем более, что в этом невероятном деле иных версий и быть не может. По определению, – согласился со мной Абрам Меерович. Печально глядя на почти опустевшую бутылку.
– Тогда слушайте. Недавно мне рассказали о жутковатом поверье…
В нескольких словах я передал слушателям рассказ цыганки. Минут пять после его окончания в комнате было тихо.
– А что, чем не мотив: железное здоровье, бесмертие, да ещё и одно желание впридачу?! – криво улыбнулся лейтенант.
– Мда… интересное поверье! Никогда не слышал ничего подобного, – задумчиво произнёс патологоанатом, – По моим ощущениям, это даже на цыганский-то фолькльор мало похоже. Скорее, что-то из средневековой Европы…
– Чем богаты… – я развёл руками.
Семён взъерошил пятернёй волосы и заявил:
– Ладно, совсем уж мистические версии мы пока рассматривать не будем. А что касается мотива – то его ведь может и вовсе не быть: вдруг мы имеем дело с каким-то параноиком – шизофреником, который просто вбил себе в голову, что надо истребить всех беременных в округе? Вот и истребляет. Нет, товарищи мои дорогие, давайте-ка двигаться по намеченному пути. Проверяем Марью, а там уж, в зависимости от результатов, будем думать дальше. Принимается?
– Угу! – нестройно промычали мы с Абрамом Мееровичем.
– Вот и отлично! Голосовать не будем, – лейтенант встал из-за стола и протянул руку патологоанатому, – Всё, Абрам Меерович, позвольте откланяться. Темно уже, а нам ещё до Кобельков надо доехать. Спасибо за ценные подсказки: за мной должок!
– Вы лучше маньяка поймайте, Семён Михайлович, – пробурдел старик, с трудом выкарабкиваясь из-за стола и пожимая руку участковому.
