Читать книгу: «Путь в бездну перемен», страница 4

Доцент Гандыпигин тут же ударился в пространственные размышления о том, что каждому гражданину России надо чувствовать себя строителем светлого завтрашнего или, допустим, послезавтрашнего дня. А самые достойные выпускники Верховной школы со временем непременно станут большими чиновниками. Но сделаются они таковыми в том случае, если будут достойны стать членами Партии Справедливости.

Кто-то из слушателей рассмеялся. Электрон Протонович тут же в блокноте своего маленького, портативного принимающего и передающего устройства сделал определённые пометки. Каждая мелкая пешка, поставившая перед собой задачу любыми путями стать заметной и важной фигурой, мнит себя каким-мо… особенным и мудрым. Извините, с какого «перепугу»?

– Вот и всё, друзья мои, – сказал доцент Гандыпигин. – Жду вас через неделю, в понедельник в этой же аудитории, к девяти часам утра. Будем сдавать самый важный государственный экзамен. И запомните, что хорошо смеётся тот, кто смеётся… над собой.

Слушатели школы один за другим вышли из аудитории. Им предстояли бессонные ночи зубрёжки странной, но, почему-то, обязательной науки.

Неделя пролетела быстро, и вот уже начались экзамены, причём, никто из членов специальной комиссии на окончательной проверке знаний по научному ультра-либерализму не присутствовал. Только доцент Гандыпигин. Он вызывал слушателей школы в аудитории по одному, с каждым беседовал без подготовки и с глазу на глаз. Разумеется, задавал такие вопросы, какие ему вздумается.

С большим удовольствием он экзаменовал Гирова, задав ему коварный вопрос, на засыпку. Так в камере пыток изощрятся кровавый экзекутор: сначала загонять иголки под пальцы, потом их отпилит тупой пилой, вырвет глаз и т.д.

– А как вы думаете, господин Гиров, чем определяется руководящая роль Партии Справедливости? – от блаженства Гандыпигин прикрыл левый глаз. – Историей страны. Так. Это понятно. Чем ещё? И это самое главное.

– Ничем не определяется, – просто ответил Михаил. – Никакая партия не должна стоять у власти и даже выдвигать своих кандидатов в депутаты самых различных уровней.

– Да вы, Михаил Семёнович, абсолютно политически безграмотны. В вашей бороде, надо полагать, больше разума, чем в голове. Но, всё равно, я слушаю ваш бред. Может быть, в нём имеется рациональное зерно.

– У власти должны быть только представители народных масс, а не какой-нибудь странной группы или клана. Для этого нужно везде и всюду создать профессиональные союзы, даже среди нищих и безработных. Во всеобщий профсоюз войдут не представители самых разных слоёв населения, а практически все те, кто имеет право голоса. А разного рода общественные организации, к примеру, союз каких-нибудь коллекционеров пусть занимается своими проблемами, но не народными, не государственными.

– Да, вы – экстремист!

– Руководящая роль любой партии – полная мура!

– В каком смысле? – от волнения Электрон Протонович смахнул очки с носа пальцами правой на стол. – Я… не понимаю.

– В прямом смысле. Такая ваша философия ничего не объясняет, – Гиров встал на ноги. – Она выгодна тем, кто слишком шикарно живёт за счёт народа не глупого, но забитого, обманутого и ограбленного, задавленного нуждой, обещаниями и невежеством.

– Сядьте! – взвизгнул Гандыпигин. – Ваша аполитичность лежит на вашей совести, если она у вас имеется. Как вам не стыдно! Партия Справедливости напрягается… Вами уже давно интересуются органы.

– Какие органы? – гиров кашлянул. – Половые? Или интересуются мной внутренние органы, из которых так фекалии и прут?

– Вон из аудитории! – завопил доцент, специалист по научному ультра-либерализму. – Вам больше никогда не учиться в Верховной школе! Да и медицинского диплома вас лишат и возможности кого-то лечить! Вам, прямо сказать, больше не жить! Вас превратят в молодого бычка или кабанчика, а потом с удовольствием съедят. И это будет законно и справедливо! Во имя процветающей демократии!

Терпеливо выслушав длинную тираду экзаменатора, Гиров тихо, но властно сказал:

– Сосредоточься и слушай меня, четверорукий гад! В этом мире для тебя есть только я и мой голос! Больше ничего нет! Есть я и мой голос!

Гандыпигин, как мешок с тряпьём, грузно навалился всем телом на спинку кресла.

Его затуманенные глаза были широко раскрыты.

– Спать не надо! Сиди тихо и слушай, – продолжал Гиров. – Ты всегда говоришь не то, что думаешь. А думаешь, думал минуту назад примерно вот так: «Этот болван Гиров не глуп, но тем хуже для него. Избавляться надо от таких. Мне самому философия ультра-либерализма до… звезды. Но она меня человеком сделала, дала мне всё». Так ты думал, Гандыпигин?

– Так я думал, – вяло ответил доцент. – Почти слово в слово.

– Ставь мне «четвёрку», философ новых времён! Больше мне не надо. И забудь о нашем разговоре. Ты никогда и нигде не вспомнишь о нашей с тобой беседе! Сейчас же занеси меня в список самых благонадёжных господ! Знаю, что на эти твои списки обращают пристальное внимание ищейки всякого рода.

Деловито кивнув головой, Гандыпигин достал из кармана блокнот я тёмно-синей обложкой и аккуратно что-то в нём записал.

– А теперь приподними голову! Бодрее! – приказал Михаил. – Вот так. Голова у тебя светлая, чистая. Настроение бодрое, хорошее. Впереди светлая жизнь и… зелёный рай.

Начальник специального учебного подразделения вздрогнул всем своим телом, зашевелил сразу четырьмя руками. На лице Электрона Протоновича заиграла счастливая улыбка. Ну, кто же откажется от земного рая? Может быть, кто и найдётся такой, но только не человеческое существо, готовое верой и правдой служить любой власти и партии не ради каких-то там идей, а за лишнюю горсть заокеанских центов. А патриота из себя изобразить не так уж и сложно.

«Вон сколько собирается на множестве телевизионных каналов разного рода некомпетентных продажных шкур, – с горечью подумал Гиров. – Они ведут, по сути, смешные и долгие споры о том, кто из них самый истинный либерал, о каких-то ценностях говорят, называют себя политологами… А на самом деле – политолухи, сборище холуёв».

– Немного в себя погрузился, – сообщил Михаилу доцент. – Так что там у нас? А-а! Я уже поставил вам «хорошо». Жаль, вы могли бы и лучше подготовиться к важному и ответственному экзамену. Вы – способный слушатель, господин Гиров. Зовите следующего!

– У вас, Электрон Протонович, прекрасная методика приёма экзаменов, – уходя, заметил Гиров, – с глазу на глаз, без его предварительной подготовки и… свидетелей.

– Благодарю вас! Мои творческие начинания поддерживает и предводитель Верховной школы врачевателей и знахарей Адольф Ефремович Кутманс. Наша философия должна быть в крови у слушателя, студента и ученика, у каждого человека. Это ведь так важно!

Больше ни в какую полемику Михаил вступать с доцентом не стал. Неисправимый, глупый и невежественный холоп. Таких, как он, сейчас много, да и во все века, было немало. А ведь они тоже являются составной частью российского народа. За свою жизнь такой субъект может пять-шесть раз поменять свои убеждения и жизненные позиции и почитает это нормой. Впрочем, о каких тут позициях и точках зрения можно вести речь? Мерзкая мимикрия.

Он вышел за дверь. Перед аудиторией его ожидали слушатели – кто с книгами, кто с конспектами, кто и со шпаргалками. Что уж так говорить, научный ультра-либерализм сложнейший предмет и обязательный для изучения везде и всюду, даже в рабочей и крестьянской среде, среди тех, кто имел хоть какую-то, пусть временную, но работу за условную и мелкую зарплату.

– Как, Миша? – спросил его один из парней. – Что?

– «Четыре»! – ответил Гиров. – Мне этого достаточно.

– Если ты, Михаил, получил от четверорукого мудреца, всего лишь, «хорошо», – с грустью произнесла маленькая и худенькая девушка, – то мне и рассчитывать не на что.

– Ты получишь «отлично», – пообещал ей Гиров. – Я это чувствую! Я так хочу.

– А мы, значит, для тебя не люди, – почти серьёзно возмутился с юркими глазами грузный парень, слушатель школы. – Ты и нам, Гиров, чего-нибудь пообещай.

– Всё получите «пятёрки», – сказал Михаил, – только соглашайтесь со всем тем, что он говорит, и восторгайтесь его… мудростью. Продуманные дураки и полные идиоты это обожают.

– Хорошо, если бы всё так и произошло, – опять дал о себе знать слушатель с юркими глазами. – Но мне что-то не очень в такое вериться.

– Всё, кто находится сейчас здесь, получит «отлично», – заверил Гиров и обратился со здоровяку с подвижными зрачками. – Даже ты, Крякин, отличишься, хотя ведь ни черта не учил, три дня пил водку и ночевал у одной пожилой дамы.

– Не твоё дело! – сказал Крякин. – Мне и «трояка» достаточно. Эту муру я не понимаю и не переношу.

– Не обижайся, Крякин, – откровенно сказал Гиров. – Я тоже её не переношу. Это обязательный курс – сплошная тупость для зомбиков.

Гиров, весело пощёлкивая пальцами, удалился.

– Суперсенс! – вслед ему восхищённо сказала рыжеволосая слушательница школы. – Феномен! Вся сила в его чёрной бороде.

– Суперболтун, – возразила худенькая, грустноглазая, – и говорят, что отъявленный негодяй и карьерист. Он-то останется при кафедре научного ультра-либерализма.

Никто с ней спорить не стал. Каждый думал о том, как бы сдать этот экзамен.

Вечером в одной из свободных аудиторий для слушателей младших курсов Верховной школы Михаил Гиров и его знакомый молодой врач-психиатр Герман Сомов проводили полулегальный сеанс гипноза. Он был обычным парнем или, точнее, молодым мужчиной, крепкого телосложения, белокурый, но с тремя большими зелёными глазами, один из которых находился во лбу.

Всё, что Сомов собирался рассказывать слушателям Верховной школы, могло со временем пригодиться врачам и знахарям высокой квалификации. В основном, это были девушки, стремящиеся ко всему необычному и, возможно, со временем обязательному.

– Давай, Гера, показывай, что можешь и знаешь, – сказал ему Гиров. – А потом уж и я кое-что покажу, если потребуется.

Михаил сел в первом ряду рядом с миловидной, белокурой и синеглазой совсем молодой женщиной Мариной, но уже, как все здесь, врачом. Она была терапевтом одной из городских клиник. Он не специально, а чисто спонтанно прочитал её мысли.

– Как я понял, ты хочешь стать моей женой. Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаешься. Я хочу быть всегда рядом с тобой.

– Извини, что я прочитал твои мысли. Потерпи немного, так и будет. Подождёшь?

– Потерплю и подожду, – она широко улыбнулась, – только ты не передумай.

Он положил ей руку на плечо. Извечный вопрос. Бывает ли любовь с первого взгляда? Конечно. Более того, она только так и начинается.

Первый импульс, интуитивное влечение друг к другу чаще всего и становится постоянным или, по крайней мере, длительным.

– О том, что такое настоящий гипноз, а не суррогат, который вы видите на телеэкранах, в интернете и на различных сценах для публичного выступления, – сказал, обращаясь к слушателям, Сомов, вы узнаете от нас с Михаилом Семёновичем. Начнём с вопросов.

Их задавали самые любознательные и недоверчивые, те самые скептики и нигилисты.

– Кто может стать гипнотизёром?

– Практически любой человек, уверенный в своих способностях и возможностях или мыслящее существо другого плана. Такие тоже есть. Но только гипнотизёром среднего уровня. Для того, чтобы добиться больших успехов на этом поприще, необходимо обладать особыми природными качествами и работать над собой не ежедневно, а ежечасно.

– Ты, Герман, относишь себя к большим гипнотизёрам?

– Да, – без колебаний ответил Сомов. – Постараюсь, чтобы вы поверили в это.

– Есть ли связь между политикой и гипнозом?

– Существует самая прямая связь, но не с гипнозом, а с внушением.

Примеров и применение к населению запрещённых методов зомбирования, то есть изменения устоявшихся привычек (динамических привычек) и, главным образом, сознания великое множество.

Если, допустим, завтра вся отечественная пресса объявит, что какое-то, допустим, сообщество или содружество играет авангардную роль в ускорении прогресса общества в отдельно взятой стране или на планете Земля, переустройстве мира, то определённую часть населения такая информация заинтересует.

А если говорить об этом ежедневно, но не очень навязчиво, а потом подвести под всё сказанное «философскую» базу или условно научную, то результат будет ошеломляющим. Это сыграет определённую роль в тотальном зомбировании населения любой страны.

Даже зарождённые сомнения определённой части населения не смогут остановить тотальный процесс зомбирования подавляющего большинства. Таким образом, найдутся или будут организованы… новые гении, святые, миллиардеры, политики, оракулы, миссионеры и всё в таком же роде.

Они начнут создавать великое благо, но не для народа, а для себя, своих родных, близких, друзей. Вот почему ни одну (даже самую замечательную) партию нельзя допускать к власти, которая должна быть только по-настоящему народной. Здесь, как раз, важна роль профсоюзов.

Под всенародным контролем ни один мерзавец не доберётся к власти и к природным ресурсам определённой страны и, в целом, планеты, и т. д. А если ему и удастся под личиной благородства и подняться, как говорится, наверх, то долго он там не пробудет. Не получит всенародной поддержки и будет строго, а не условно наказан. Только так, и другого варианта быть не может и не должно. Демократия не должна существовать для «избранных», быть дозированной, условной, искажённой и… смешной.

Кто-то из присутствующих попытался провести аналогию того, чего не должно быть, с тем, что происходит, но вовремя остановился. Все правильно, даже у стен могут быть уши. А большой компании, непременно, присутствует два-три провокатора или доносителя. Они – мировая проблема и болезнь.

Но Сомова ничуть не смущала возможность быть, как говориться, вычисленным. Он надеялся на свои необычные способности, на поддержку друзей, в частности, Гирова и Платонова.

Он, не колеблясь, заявил, что результатом массированного внушения, явного зомбирования народных масс через средства массовой информации, стало возрождение и развитие страшных человеческих пороков. Эффект жуткий: убийства, суициды, насилие, жестокость, равнодушие, безволие, алчность, зависть, предательство, стяжательство, развитие слабоумия на почве пропаганды, лозунгов и рекламы. Понятно, что этот список далеко не полный. Точен и красноречив призыв узурпаторов: «Разделяй и властвуй!». Но здесь уже не разделение происходит, а уничтожение людей, превращение их в рабов.

– Верно всё! Герман, как в воду смотрит, и прямо матку-правду режет! – сказал грузный слушатель Исаак Тарантов, по прозвищу Тарантул. – Мы живём в мире беспредела. Факт.

Надо сказать, что Тарантула многие недолюбливали и относились к нему с осторожностью. Врач-кардиолог Исаак Селивёрстович Тарантов, при любой возможности, старался находиться там, где происходит большое скопление людей, где возможны споры и дискуссии.

Может быть, осторожность эта была ничем не обоснованной, ни на чём не базировалась, но опасаться стоило всего и всюду. Ведь то, что было несколько десятков лет назад было с «больших» трибун было объявлено демократией стало явным геноцидом народных масс, и это понимали многие.

Провокаторы запросто могли прилюдно объявить чью-нибудь «крамольную» мысль общенародной и носиться с ней, по Большому Городу, как дурачок Бодя с тележкой. Им позволялось всё, ведь на такую наживку клевали истинные борцы за свободу и оказывались на лобном месте, за решеткой или в камерах преобразования.

Из аудитории в коридор тихо вышли Михаил и Марина. Они встали подальше от входной двери. Ясно, что между ними, возникла если пока не великая любовь, то взаимная симпатия, влечение друг к другу.

– Я почти потерял голову, – Гиров обнял девушку. – Знаешь, как бы я хотел, чтобы ты меня любила?

– Так я и люблю. Или ты сомневаешься, Миша?

– Мне кажется, что не любишь, Марина, – сказал он. – Впрочем, это не так важно. Я говорю о себя. Как только я увидел тебя, то потерял голову.

– Хочешь, я докажу, что твои сомнения напрасны? – Марина задрала юбку. – Я отдамся тебе прямо здесь. Я сходу влюбилась в твои тёмные коричневые глаза и пышную чёрную бороду. Будь же смелей!

– Ты что? – оторопел Михаил. – Зачем? Всему своё время, да и не здесь же… Ведь любовь – совсем не это, точнее, не только это. У тебя уже были мужчины? Впрочем, нет. Я вижу, чувствую, знаю, что нет.

– Я – уже перезревшая груша. Не юная студентка, а врач, слушатель Верховной школы врачевания и знахарства. Ты прав. Мужчин у меня не было. А если идти на такой шаг, то лишь только ради пользы.

– Выгоды?

– Нет. Я не так выразилась. Для меня выгода и польза в данном случае – любовь, единственная, на всю жизнь, – она опустила голову вниз. – Хочешь, я возьму его… в рот. Мне подруги рассказывали, как это делается. Нам, девушкам-медикам, негласно рекомендуется, как можно раньше становится женщинами. У меня для этого всегда имелось много возможностей, но решила поступить так, как посчитала нужным.

– Да. Сейчас время такое. Одна часть молодёжи стала сексуально разнузданной, зато другая не торопится вступать с кем-либо в половые отношения. Произошёл некоторый, не совсем естественный перекос. Не нормально и то, и другое.

– Может быть, ты не знаешь Миша, но член Партии Справедливости, даже считаюсь активистом её в Большом Городе.

– Что ты говоришь, Мрина? Какая справедливость? Где она? Ты её видела? Достаточно только мелком посмотреть на четверорукого доцента, преподавателя курса научного ультра-либерализма, на идиота с четырьмя руками Электрона Гандыпигина, сразу поймёшь, что мир сошёл с ума.

– Я согласна с тобой, Михаил, справедливости пока в России маловато. Но Электрон Протонович, пусть не такой мудрый, но прекрасный человек. Если бы все в нашей партии были такими, как он, то многое изменилось бы в лучшую сторону.

– Мне очень жаль, Марина, но ты заблуждаешься.

Её рука потянулась к ширинке его брюк.

– Потом, – выдохнул он, – потом. Пойдём ко всем! Мне необходимо там находиться и тоже что-нибудь продемонстрировать.

Они вернулись в аудиторию, сели на свои прежние места. Да и свободных кресел имелось предостаточно.

Герман Сомов поставил перед собой двух девушек и двух парней, и просто сказал:

– Я не буду вас усыплять. Таких чудес вы выдели предостаточно. На специальных занятиях, на концертах и по телевизору, не собираюсь большой иглой прокалывать ваши ушные раковины и делать прочие вещи.

Он просто заметил, что в гипнозе садизм любого рода не уместен. Справедливо наказать, допустим, внешнего интервента или внутреннего оккупанта, можно и нужно даже с помощью «чар», но издеваться не следует и над ним.

Главное, чтобы он знал, за какие свои «художества» получает по заслугам, чтобы и за гранью земной жизни помнил о том, что прямо или косвенно стал причиной многочисленных (организованных) человеческих бед.

– Продемонстрирую элементы моментального гипноза! – Герман обратился к малорослому слушателю в очках. – Ты сейчас видишь всех нас голыми, то есть обнажёнными! Ты видишь сквозь одежду! Не смейся и не бойся. В этом ничего страшного и особенного нет.

Все сразу же обратили внимание на то, как округлились глаза и вытянулось лицо у малорослого слушателя.

– А я не верю! – крикнула с места экстравагантная девица. – Мура и шняга! Чепуха это!

– Тогда иди сюда! – предложил ей Сомов. – Встань перед нами!

Она встала с места и вышла к преподавательскому столу, на середину круглой площадки.

Встала лицом к малорослому слушателю. Подбоченилась.

– Ну, Васятка всевидящий, – иронично произнесла она, – покажи, в каких местах у меня на теле родинки!

– Мне не очень удобно, – засмущался он. – Все, как в бане.

– Не робей! – поддержал его Сомов. – Здесь все свои! Все врачи и знахари. Их ничем не смутишь.

– На левой груди маленькая родинка, – Василий широко улыбался. – На животе ещё, возле пупа, большое родимое пятно. Есть и на правой ноге, наверху, сразу два пятнышка.

Лицо девицы насторожилось.

– Соски у тебя небольшие, розовые. Совсем маленькие. Странно, – он опустил вниз глаза. – Какие у тебя там, Николина, рыжие, почти красные волосы. А на голове – чёрные. На больших половых губах – кольца. Красиво. Но зачем?

– Это не для тебя, пошляк, а для уважаемых людей! – Николина не столько разгневалась, сколько удивилась происходящему. – Возбудился бедный! Аж слюна по подбородку побежала! Ну, чего уставился? Голых женщин, что ли, не видел?

Она толкнула Василия в грудь так, что он чуть не упал на спину.

Выбежала из аудитории за дверь, почему-то, прикрывая ладонями низ живота, будто всевидящими были все окружающие.

– Наша Николина скоро вернётся. Успокоится – и вернётся. Не следует над ней смеяться. В таком положении может оказаться каждый, – Герман обратился к Василию. – А ты садись на своё место! Ты больше уже ничего не видишь сквозь одежду.

Василий покорно занял одно из мест в первом ряду. Он слегка обиделся на гипнотизёра за то, что тот лишил его возможности увидеть ещё больше и, возможно, глубже. Ведь в аудитории, в основном, молодые дамы, а он ведь… интересуется. Да ведь у стола тоже две девушки стояли, а он вот, Николину только и разглядывал.

Сомов, как раз, и обратился к тем девушкам, которые стояли перед ним:

– Одна из вас, ну, ты, к примеру, слышишь передачу вражеской радиостанции «Голос ограбленной Родины».Слушай и говори, повторяй, что запомнишь! Да, это та самая радиостанция, прослушивание которой у нас не то, что бы запрещено, но не желательно… вплоть до реального тюремного срока и т.д.

Без эмоций на лице девушка начала копировать речь диктора:

– Вот уже седьмой год в России идёт необъявленная гражданская война. Народные массы всё теснее сплачиваются с теми войсковыми частями, которые выступили на стороне большинства людей. Придёт время – и Партия Справедливости, клан палачей, воров, бандитов и грабителей, потерпит поражение. За последние месяцы десятки олигархов, политиков, чиновников сумела скрыться в заокеанских и западноевропейских странах. Внешние и внутренние интервенты и оккупанты должны быть уничтожены! Родина или смерть!

Потом «вражеское» радио голосом девушки или молодой женщины повторило, что Партия Справедливости, как и подобные ей организации, считающие себя оппозиционными, намерены и в дальнейшем заниматься уничтожением народов России и распродавать за границу все богатства и ценности Родины.

При этом обогащаются лишь те господа и дамы, сообщило радио, которые считают себе избранными и особенными, а народные массы впадают в нищету, лишаются самого последнего.

– Достаточно! – оборвал её Герман. – Тебя больше не беспокоят никакие голоса враждебных нам радиостанций! Ты обычный человек, врач, слушатель первого курса Верховной школы! Садись, Минель, на место!

Послышались аплодисменты, но не дружные, не очень решительные.

– А ты, – обратился Сомов к другой слушательнице, – видишь сквозь стены! Посмотри, что делается на улице и доложи нам!

– Чёрно-зелёная автомашина, «змеевик». Подъехала к здания Верховной школы, прямо к главному входу, – сообщила девушка. – Из неё вышел мужчина в чёрном костюме и шляпе. Пока не понятно, куда он направляется. Вероятно, один из тех, кто никогда не нуждался в деньгах и во вкусной и здоровой пище.

– Скажи ему, – порекомендовал Герман девушке, – чтобы он шёл сюда и отдал тебе свой кошелёк.

Она, глядя сквозь стену, куда-то, вниз, громко произнесла:

– Неси сюда свой кошелёк и отдай его мне!

– Всё, дорогая Лигида, – сказал Сомов. – Ты тоже можешь присесть.

Ничему не удивляясь, она так и поступила.

– А ты, Селен, – обратился он к последнему, оставшемуся у преподавательского стола слушателю, широконосому, – хочешь быть пьяным без водки и прекрасно говорить на французском языке, к примеру?

– Да! – засмеялся конопатый парень, – это интересно. Я ведь знаю на французском языке всего пару слов.

– Сосредоточься, Селен, но не напрягайся! – порекомендовал гипнотизёр. – Ты очень пьян и прекрасно говоришь на языке французов, хоть ты его никогда не изучал.

Слушатель настолько опьянел, что просто не мог держаться на ногах.

Он сел прямо на пол.

– Жё вудрэ самуар де кондисьон пур дэвнир бурсье де тэз (Я хотел бы увидеть условия поступления в аспирантуру), – громко икая, Селен полез в карман пиджака. – Вуаси мои паспор (Вот мой паспорт). Мё компренэ-ву? (Вы меня понимаете?).

– Ту дусман (Так себе). Достаточно! Встань на ноги! Голова у тебя светлая, – сказал Гера. – Ты уже не пьян и по-французски по-прежнему – ни в зуб ногой.

Конопатый парень под смешки поднялся с полу и занял одно из ближайших кресел. В аудиторию с улицы с грохотом ввалился тучный человек в чёрном костюме и шляпе.

В левой руке он держал на миниатюрной ручке кожаное портмоне. Не здороваясь ни с кем и не обращая ни на кого внимания, он подошёл к слушательнице Лигиде и протянул его девушке:

– Вот здесь у меня сто сорок семь тысяч рублей и семьдесят две копейки. Документы и всё ненужное тебе, девушка, я оставил в машине. Это всё, что я прихватил из дома наличными.

– В чём дело, господин? – наиграно сурово спросил Сомов. – Что это за взятка? Вы мешаете нам вести занятия!

– Не твоё дело, трёхглазый! – оборвал гипнотизёра дядька. – Ты, по сравнению со мной, нищий воронёнок! Сиди на своей заднице ровно или стой здесь, как чучело! Я всегда делаю то, что мне хочется, и никто мне не указчик. Понял? И притихни!

– Ползи отсюда на коленях, жалкий раб! – приказал незнакомому снобу Сомов. – Ползи прочь со свои портмоне в зубах!

Важный и представительный дядька из числа «особенных» господ пополз к двери, ничего не соображая. Так, видимо, он передвигался и к своему шикарному «змеевику», пока не пришёл в себя.

Возможно, обезумевший и перепуганный происходящим его телохранитель-шофёр, пояснил своему хозяину, что у того случился довольно странного вида и образа припадок. Стоит ли говорить о том, что слушатели были в восторге от увиденного.

Настала очередь Гирова продолжить беседу о «необычном» и не до конца понятном. Сомов сел в одно из кресел, а Михаил подошёл к столу.

– Всё то, что мы вам показываем, – сказал он, – на мой взгляд, не гипноз в чистом виде даже не телекинез. Постараюсь дать этому не совсем точное, но определение. Скорей всего, это телегипноз.

– Можно ли, Михаил Семёнович, убить на расстоянии человека с помощью двух пальмовых или ивовых палочек? – задала ему вопрос девушка Цина. – Или просто люди говорят глупости?

– Это как, – спросил Гиров, поглаживая правой рукой бороду, – убить при помощи палочек?

– Раньше колдуны в направлении местонахождения своей жертвы стучали палочкой о палочку, – пояснила она, – и шептали: «Сгинь, умри – прахом стань!».

– Не так сложно произвести такую процедуру и без каких-то палочек, – ответил Михаил. – Всё довольно просто. Но прежде чем кого-то уничтожать, стоит тысячу раз подумать о том, а вправе ли ты судить того, кто просто тебе не приятен. Тут я не исключаю, разумеется, всякого рода и вида интервентов и оккупантов, тех господ и дам, которые должны понести заслуженное и суровое наказание.

Все притихли. Возможно, кто-то не разделял мнение Гирова.

Впрочем, в стране идёт гражданская война. Но так ли это? Просто, скорей всего, свой норов иногда показывают экстремисты и хулиганы. Так ведь было всегда, везде и всюду. Даже террористические акты случались.

– Посмотрите, хотя бы, на это! – Гиров направил свой взгляд на одно из оконных стёкол и вытянул вперёд левую руку. – Ничему не удивляйтесь!

Стекло прогнулось и разлетелось на мелкие осколки.

– Эх! Хо-хо-ха! – засмеялся Тарантул. – Просто на улице сильный ветер. Чепуха! Обычное совпадение. А ты вот изобрази чего-нибудь особенное. Тогда мы поверим в твои необычные способности.

– Хорошо, Исаак! – Михаил направил на него взгляд. – Полетай!

Не успев понять, что происходит, любознательный и грузный слушатель Верховной школы господин Тарантов легко, словно воздушный шарик, поднялся вверх и перелетел на самое заднее кресло аудитории. Кто-то из девушек и молодых женщин вскрикнул от ужаса. Что касается Тарантула, то он потерял дар речи. Такого он себе представить не мог. Гиров направил раскрытую ладонь в сторону разбитого окна.

Осколки стекла мгновенно собрались в единое целое, и всё, что недавно было разрушено, восстановилось.

Обратившись к собравшимся в аудитории, Гиров сообщил, что господин Тарантов нажал на специальную кнопку своего мобильного передающего и принимающего устройства и подал знак представителям полицейскому наряду из Комитета Преобразования, того самого, который превращает людей в куропаток или, к примеру, в предметы первой необходимости – стулья, пылесосы, торшеры…

Присутствующие заволновались, но Михаил успокоил их. Он сказал, что изощрённых палачей отсюда буквально сдует ветром, и они ничего не в состоянии будут вспомнить.

Так всё и произошло. В аудитории вломились четверо вооружённых мордоворотов, но не успели даже открыть ртов и произвести ни одного предупредительного выстрела в потолок. Они мгновенно, как бы, растворились в пространстве. Но всё было гораздо проще. Михаил перебросил их в полицейский «змеевик», который «по воздуху» из Большого Города отправил в глухой посёлок, находящийся отсюда, примерно, в десяти тысячах километров.

В полуподвальном, но, вполне, оборудованном и освещённом помещении, спортивном зале, шли занятия по изучению и применению приёмов рукопашного боя. Поединки вели сразу несколько пар. Видно было, что здесь занимаются далеко не новички.

Друг с другом вели борьбу Гиров и Платонов, в белых штанах и рубахах на выпуск, в целом, отдалённо напоминающих кимоно дзюдоистов. Нанося фиксирующий удар Платонову в живот, Гиров спросил его:

– Что, Родька, деньги пригодились?

– Ещё как! – ответил он, перехватывая левой рукой правую ногу соперника и производя ему подсечку. – Сам понимаешь, они нужны для важного и благого дела.

– Не разговаривать! – предупредил их тренер Елизар Авдеевич Самунов, седовласый мужчина лет пятидесяти в таком же одеянии, как они. – Всё! Прекратили занятия!

Он подошёл к Гирову и Платонову.

– Вам обоим мне больше показать нечего, – сказал тренер. – Вы ещё меня можете кое-чему поучить. Занимаетесь где-нибудь ещё?

– Да, – ответил Платонов, – немного и самостоятельно, учитель.

– Чувствую, вижу и рад вашим успехам. Молодцы! – Похвалил их старания Самунов. – Ко мне больше не ходите! Нет смысла. Пусть другие ходят.

– Ясно. Спасибо вам за всё, учитель, – сказал Гиров. – Деньги для развития секции нужны, Елизар Авдеевич? Я имею в виду нашу школу рукопашного боя.

– Нужны, – коротко ответил тренер. – Они нам всегда нужны.

– Мы с Родионом сейчас даём вам сто тысяч рублей, – предложил Гиров. – Вы что-нибудь приобретёте для школы. Мы и дальше готовы помогать вам, чем и как сможем.