Воин мрака

– Мне интересно, кто меня так на Печоре приветил, – Олег, примерившись, порубил заячью тушку на четыре куска, один за другим отправил их в котелок. – Первый раз в жизни встречаю смерч среди зимы. Да еще таковой, что именно меня дождался, сгреб, поломал да в неведомые леса забросил. Насколько я помню, зима – это время Карачуна, черного бога мрака, смерти и холода?

– Со смертью мои возможности сильно преувеличены, смертный, – Карачун задумчиво пристукнул посохом о землю. – Нашлась богиня, что под себя всю силу сию подгрести сумела. Однако же с зимой ты прав, вся она суть моя вотчина.

– Значит, смерч был приветом именно от тебя? – поднял глаза на черного бога ведун.

– Ветра не смерть, ими повелевают многие, – пожал плечами бог. – Ветер и Похвист поднять способен, и Стрибог, и Немиза, и Перун, и сам Сварог. Даже Догода беспечный, несмотря на юность, чуток этой силы себе урвал! И из них из всех токмо Похвисту веселому ты симпатичен. Он за тебя заступался.

– С Похвистом мы подружились, было дело, – признал ведун. – Чем же я всех прочих разгневал так, Карачун?

Гость громко хмыкнул:

– Видано ли дело, чтобы букашка смертная, однодневка-мотылек равной богам себя возомнила, на любовь древней властительницы покусилась! Ты захотел сделать богиню смерти своей женой, словно простую женщину. Полагаешь, равные ей вседержители не сочтут себя оскорбленными?

– Что им за дело? – повел плечом Олег. – Разве это не только ее выбор?

– Ты так наивен или смеешься надо мной, смертный? – прищурился на него старик, пригладив седую бороду. – Разве среди вас, смертных, невеста на выданье не спрашивает разрешения родителей? Разве не беспокоятся за нее братья? Разве не пытаются помешать, коли сочтут выбор ошибкой, разве не прогонят нищего приблуду, что покусится на честь и достоинство родственницы?

– Небесно-восхитительная Мара, Карачун, уже давно не глупая девочка, чтобы искать чужого разрешения для своих поступков.

– «Небесно-восхитительная», – расплылся в широкой ухмылке властитель мрака. – Я понимаю, отчего госпожа так любит слушать твои молитвы. Обычно ее проклинают и отпугивают, величают свирепой и неумолимой, мрачной и ледяной. Мыслю, ты стал ее первой отдушиной за много, много веков. Чтобы слушать тебя и дальше, она способна совершить глупость…

– Что ты называешь глупостью, Карачун?! – ведун скрипнул зубами и опустил ладонь на рукоять сабли.

Гость ухмыльнулся, подул на его оружие и предложил:

– Достань!

Середин рванул рукоять – но она не сдвинулась ни на волосок. Клинок намертво вмерз в ножны.

– Ты затеял войну с богами, жалкий смертный, – покачал головой старик. – Неужели ты надеешься победить?

– Я не привык сдаваться, Карачун!

– Знаю, знаю, храбрец, – брезгливо поморщился властелин мрака. – Но ведь сказывали, ты еще и умен?

– Ты пришел меня запугать?

– А если подумать еще?

В этот раз Середин торопиться с ответом не стал, в задумчивости перевел взгляд на костер, на котел над ним, уже начавший пахнуть мясом и едкой Карачуновой приправой.

А ведь бог зимы и мрака принес ему лекарство! Почему?..

И тут ведуна осенило:

– Если прекрасная Мара уйдет со мной, став смертной женщиной, власть над смертью перейдет к тебе, хозяин мрака и холода! – он поднял голову. – Ты станешь много сильнее, нежели сейчас. Сильнейшим среди богов!

– Кричать о сем не надобно, – тихо посоветовал старик. – Дичь распугаешь.

– Для меня найдутся еще покровители среди богов?

– Нет, смертный. Но не все враждебны к тебе одинаково. Велес с Макошью отнеслись к слухам сим с безразличием. С высоты их могущества нет большой разницы меж тобой и Перуном. Для Сварога что ты, что Мара или Хорс – равно его потомки, посему он тоже особо не гневался. Любовь меж детьми его ему приятнее злобы. Лада только повеселилась. Ей страсть как захотелось увидеть, как мрачная ледяная богиня станет кланяться ей за благополучие в семье. Полель, наоборот, окрысился на то, что без воли его любовь столь громкая случилась. Похвист за тебя, ведун, Лед тоже отчаянностью твоей восхитился. Но станут ли они вступаться, не знаю. Троян снисходить до борьбы со смертным одиноким побрезговал – то для тебя удача. Хорс и Даждбог тоже отмахнулись. Превыше прочих Перун, Ярило, Магура возмутились. И наглостью твоей поражены, и богини смерти лишиться не желают, и к порядкам заведенным привыкли. А они, смертный, боги-воители, в одиночку армии целые побеждают. Стрибог тоже смерти твоей жаждал. Они с Похвистом завсегда по разные стороны в деле любом расходятся.

– Четверо, – загнул пальцы Середин.

– Четверо богов! – напомнил Карачун. – А с ними Додола и Параскева, Семаргл и Белбог, Доброгост и Древобог… Ты задумал разрушить привычные устои мира, а это мало кому понравится. Против Мары выступить никто из богов не рискнет, а супротив тебя – с легкостью.

– Неужто положиться вовсе не на кого!

– Чуру ты по душе. Видать, часто ты ему в странствиях кланялся. Но он бог межи и домашнего очага, силы у него немного. Богиня ночи Среча, подруга Мары, тоже вредить не станет. Вот и вся твоя надежда, ведун.

– Хорошо… – Середин потыкал ножом мясо в котле.

– Чего же хорошего, смертный?

– Хорошо, что скоро мясо сварится, – ведун откинулся на снежную стенку убежища. – Скажи лучше, Карачун, как можно остаться в живых, обняв ненаглядную Мару?

– Остаться в живых, обняв богиню смерти?! – Владыка мрака расхохотался. – Да за такую тайну любой из богов тебя сразу побратимом нарек бы и половину своей силы отдал! Уцелеть в руках богини смерти… Этот секрет неведом никому под земным небом. Может статься, хотя бы тебя «Голубиная книга» сочтет достойным ответа на этот вопрос? Тогда ты воистину станешь равным владыкам мира. Вот только не пропустят тебя боги к святилищу на горе великанов. О том Стрибог, Перун и Ярило еще месяц тому назад сговорились. Ныне Стрибог сторожит, он тебя и заметил. Понравилось?

– Я еще жив!

– Каждый из богов во первую голову пользуется той силой, что досталась ему при дележе мира. Стрибог владеет ветрами, вот смерчем тебя и встретил. Перун с Ярилом владеют мечами. Остаться живым с отрубленной головой, смертный, куда хуже, чем умереть.

– Разве Перун не бог грозы, а Ярило не бог весны?

– Где ты видел зимой грозу али весну, смертный? – Карачун, расплывшись в ухмылке, пригладил бороду. – Зима мое время, чужому баловству тут не место. Ныне им токмо на меч свой надежда и остается.

– Смерча зимой я тоже никогда не видел.

– Ветра дуют всегда. А вот гроз и оттепелей я не попущу!

– Тогда все не так плохо.

– Экий ты, однако, самоуверенный! – пристукнул посохом Карачун. – Кабы самому успех твой важен не был, так бы и отпустил в бурях и под мечами гибнуть, дурной голове на вразумление! Но коли ума у тебя не хватает о помощи попросить, так и быть, сам одарю.

Властелин мрака поднялся, пристукнул посохом, поежился, повел плечами, словно сдирая с себя что-то невидимое, и протянул Середину тонкую сеть, похожую на рыболовную путанку:

– Вот, возьми мой плащ. В нем ты будешь невидим не только для смертных, но и для богов. Незримым, неуязвимым, несуществующим. Иначе тебе до «Голубиной книги» не дойти. Но токмо не забывай: его сила – это моя сила, сила темноты. Плащ действует только в тени. На свету ты сразу обретешь плоть.

– Спасибо тебе, великий бог. Век благодарен буду.

– Запомни эту свою клятву, ведун, – кивнул в ответ Карачун. – Ибо любой долг платежом красен. Кроме плаща, прими еще и подарок, змеиный камень.

Властелин мрака достал и протянул молодому человеку небольшой мешочек.

Середин восхищенно охнул:

– Это тот, от которого любое живое существо в камень обращается?

– Так-то оно так, – подтвердил Карачун, – но и недостатков камень тоже не лишен. Света он боится сильно. Коли порошок из него на солнце попадет – за четверть часа весь выгорит. В тени подольше выдержит, но если днем… Все едино надолго не хватит. А сверх того, каменеет не тот, до кого ты камнем прикоснешься, а тот, которому камень в кровь попадает.

– Обидно… – Ведун все же заглянул в мешочек, и подарок его не впечатлил. Размером с половину кулака, формой похож на обычную серую речную гальку. – Почему у любого супероружия всегда такие жестокие ограничения?

– Потому что законы мироздания требуют равновесия, – назидательно ответил бог мрака. – Где есть свет, там всегда появится тьма. Где есть жар, там родится и холод. Где есть могущество, найдется и узда, что удержит силу на месте. Но сила всегда останется силой, холод холодом, а мрак мраком. Нужно лишь суметь ими воспользоваться.

– А с помощью жалкого смертного можно стать сильнейшим из богов?

– Не подведи меня, смертный, – положил посох ему на плечо Карачун. – Награду обещать не стану, ибо моя победа станет для тебя величайшей из наград. Пугать тоже – ибо твое поражение для тебя будет страшнее любой моей кары. Но могу что-нибудь сделать, если это приблизит нас к цели.

– Отнести меня на гору великанов можешь?

– Пойти к «Голубиной книге» открыто? – Старик покачал головой: – Нет, нас заметят и перехватят на полпути. Тебе придется красться серой мышкой, плоской уховерткой, гибкой змеей…

– Тогда хотя бы лыжи.

– Чего? – вроде даже не понял столь приземленной просьбы Карачун.

– Сотвори мне лыжи. А то старые потерялись.

– Где ты видел, смертный, чтобы тени катались на лыжах? – рассмеялся бог мрака и холода. – Так доберешься, плащ поможет. И помни: на свет не показывайся! Хочешь уцелеть – всегда оставайся в тени.

– Тогда укажи направление на гору.

– Плащ знает, – сказал Карачун.

Бог мрака ударил посохом о землю, рассыпался снежными хлопьями и легким облаком умчался верхом на поднявшемся ветре.

– Ну вот, – вздохнул Середин. – А ведь мяса я положил на двоих. Придется есть двойную порцию.

Достав из чехла ложку, он зачерпнул на пробу немного бульона, сделал глоток… И вдруг пронизывающая все тело боль ослабла, словно тысячи иголочек затупились и теперь кололи вполсилы. Молодой человек торопливо сделал сразу несколько глотков – и тело словно отгородили от игл толстым ватным одеялом.

– Вот это приправа!

Не дожидаясь, пока мясо доварится, ведун снял котелок, поставил его в снег, чтобы быстрее остыл, и стал есть, явственно ощущая прилив свежих сил.

Когда последняя обглоданная косточка улетела в кусты, он чувствовал себя уже совершенно здоровым и таким сильным, что мышцы, казалось, вот-вот порвут малицу и вырвутся из нее.

Вот только страшно хотелось спать.

Снова взявшись за косарь, Середин вырезал в стене узкую нору с себя ростом, нырнул в нее ногами вперед и стянул завязку капюшона вокруг лица…

Воин мрака

Новое утро выдалось еще более морозным, чем накануне, и развести огонь стоило немалого труда. Однако остатки ужина смерзлись в котелке в такой прочный ком, что откусить хоть кусочек, не разогревая, было невозможно. К счастью, от вечернего костра уцелело еще много углей и веток, а потому вскоре варево опять закипело. Ведун дохлебал остатки целебного угощения, тщательно отер пока горячий котелок снегом, спрятал в мешок, огляделся.

Разумеется, снежная гора высотой с трехэтажный дом никуда за ночь не исчезла. Ее макушка находилась на уровне сосновых вершин, и была надежда, что, забравшись наверх, можно осмотреться и прикинуть, в какой стороне горы, где река, а если повезет – то и увидеть святилище, в котором хранится «Голубиная книга».

С этими мыслями Середин оправил малицу, нащупал за пазухой сверток, достал. Это была тонкая сетка – «плащ теней» Карачуна. В голове сразу всплыло предупреждение бога мрака о том, что за ведуном охотятся, и мысль забраться на гору перестала казаться столь уж удачной. Если первый удар могучих недоброжелателей Середин выдержал, то второй вполне может оказаться роковым.

«Ладно, давай попробуем, что ты за чудо…» – ведун развернул сетку и набросил на плечи.

И тотчас взвыл от боли в руке – освещенный крест близости столь мощного языческого колдовства не стерпел, буквально ошпарив запястье. Тихо ругаясь, Олег снял крестик, замотал в тряпку, спрятал в поясную сумку, стянул на груди завязки плаща.

«Так, и что теперь? – Он посмотрел на руки, на ноги. – Интересно, как его включать на невидимость? Ах да, Карачун говорил, он действует только в тени…»

Ближайшая тень была прямо здесь, под ногами, под стенкой выкопанного укрытия. Ведун присел, наклонился, бочком толкнулся в нижний край ямы, где места в тени имелось побольше, и… И нырнул в нее! То есть – не спрятался, не укрылся, не стал невидимым, а буквально нырнул, словно в омут, в темную воду, скрывшись под ней, исчезнув, растворившись в полумраке, вполне даже вольготно расположившись в ставшем чуть ли не бесконечным пространстве…

Но в первый миг ведун не обрадовался – испугался, как пугается человек, ступивший ногой на твердый с виду мост и внезапно провалившийся в пропасть. Спасаясь, Олег прыгнул обратно и… И вполне даже успешно распрямился возле костра.

Вот это да!

Середин облизнул холодные губы, ступил в тень снова.

И ничего не случилось! Возможно, из-за того, что грудь и голова оставались освещенными солнцем. Присел – и тут же ощутил уже знакомое чувство падения, легкой невесомости. Растворения в безразмерном полумраке. Ведун попробовал пошевелить руками, ощупать себя. Но, похоже, плащ скрывал своего владельца даже от него самого. Тогда Середин попытался встать и… И оказался на ногах у края своего укрытия.

«Надо же, как интересно… Получается, стоит выглянуть на свет – и ты опять реален? Нужно будет потренироваться. Но для начала попробовать пройти в таком растворенном состоянии хоть несколько шагов».

Ведун поднял собранный мешок, вскинул его на спину, выбрался из ямы и пополз в сторону густой ели, тень от которой падала в двух десятках шагах от него. Встать на ноги молодой человек даже не пытался – проваливаться по пояс ему не хотелось, замучишься потом обратно на наст вылезать. Полминуты пыхтения – и Олег соскользнул в тень, словно лодка в русло реки, без труда промчался почти до самого комля, и здесь остановился, оглядываясь. Высмотрел чуть в стороне ровную линию от ствола одинокой сосны, аккуратно пробрался до нее, стремительно взмыл до самой кроны, которая смыкалась с тенью какого-то лиственного дерева с обширной, но полупрозрачной по зиме кроной. К удивлению Середина, скользить по этой паутине оказалось так же легко, как и по плотному еловому сумраку. А от корня дерева начался плотно облепленный кустарник с тенью почти на две сотни саженей…

Карачун оказался прав: теням лыжи не нужны! Ведун скользил от дерева к дереву, через кустарники и ложбины с такой легкостью, точно подгоняемый ветром листок по поверхности пруда. Ему даже не требовалось отталкиваться – достаточно было посмотреть, куда нужно попасть, и захотеть… И вся его эфемерная сущность тут же мчалась туда.

Не прошло и часа, а Середин уже втянулся: глаза привыкли выискивать впереди, среди путаницы теней, самые широкие темные полосы, находить места их смыкания, перескакивать с одной на другую, не касаясь света, обходить прогалины, хорониться в сумрачных ложбинках, перемахивать поляны по мостам, проложенным высокими соснами, или обходить их вольготными темными ельниками.

Пару раз, правда, Олег промахнулся, выскакивая из тени на свет и глубоко зарываясь в искрящийся снег. Но Середина это только подзадорило – он тут же рыбкой нырял обратно в тень и мчался дальше так быстро, как только позволяло его новое состояние.

Азарт скорости, восторг от внезапно появившихся возможностей на некоторое время так увлекли молодого человека, что он забыл, куда и зачем стремится. А когда вспомнил – то даже не сбросил темпа. Ведь Карачун утверждал, что плащ знает дорогу к святилищу на горе великанов! Раз удивительный подарок бога мрака не мешает мчаться по теням на запад – наверное, он скользит в нужную сторону.

Раза три во время своей стремительной гонки ведун проскакивал через лыжни. Идущие по насту неглубокие полосы, судя по слабой накатанности, принадлежали охотникам, что проходили здесь раз в два-три дня, проверяя ловушки. Видимо, потомки рода храброй росомахи обитали и здесь, добывая себе на пропитание где зайца, где косулю, а где лису. Однако никого из людей Середин не заметил.

Стремительная гонка длилась несколько часов – пока Олег не врезался в какую-то мягкую упругую стену. Это произошло настолько неожиданно, что он даже выкатился в просвет между сосновыми кронами, по грудь провалившись в снег, и потом долго выкарабкивался из рыхлой белой массы, прежде чем снова добрался до тени ствола.

Чуть передохнув там, ведун снова двинулся вперед – и снова неведомая сила остановила его между деревьями.

«Может, не туда иду?» – усомнился молодой человек и, подумав, свернул влево, к ельнику, потихоньку снова ускоряясь.

Так он промчался две сотни саженей, миновал ельник и ивовые заросли и торопливо затормозил…

Впереди открылась небольшая поляна, на которой стоял, укрывшись белой шапкой, деревянный идол, глядя на гостя черными глубокими зрачками.

«Вот проклятие! Граница…»

Похоже, святилище с «Голубиной книгой» находилось совсем рядом. Кому еще, кроме ее служителей, могло прийти в голову расставить в диком лесу заговоренных истуканов, оберегающих невидимую черту?

Ведун заколебался. Заклятия, лежащие на подобных сторожах, были куда страшнее для нежити и духов, нежели для людей. Ведь в нежити, кроме ее странной души, ничего, почитай, и нет. Ее хорошее проклятие на месте убивает, словно тапка – таракана. Смертному легче – у него, помимо души, еще и плоть имеется, каковая эту душу надежно оберегает. Смертный после проклятия обычно отделывается порчей: то лошадь начнет спотыкаться, то мыши у него одежду погрызут, то мешки с припасами прохудятся, то вино прольется, то сам ногу подвернет. Так и живет опосля через пень-колоду.

Порчи ведун особо не боялся – скинуть ее, а то и обратно отвести, для него труда не составляло. Однако в плаще, как понял Олег, ему черту не перейти. Он среди теней сам на духа походить начал.

Снять подарок Карачуна и пересечь границу?

Перейти-то он перейдет. Но тогда о его появлении в святилище наверняка узнают – ведун при том и откроется, и сигнал подаст, чары разрушая. «Серой мышкой, гибкой змеей» прокрасться дальше уже не получится. Выходит…

«Выходит, надо подставить под взор стерегущих гору богов кого-нибудь другого… – ведун попытался почесать в затылке, но здесь, в тени, не смог его нащупать. – Того, кто не привлечет внимания».

В задумчивости он оглянулся по сторонам, скользнул взглядом по деревьям с заснеженными брошенными гнездами…

«О! Кажется, знаю!»

Олег повернулся и заскользил по путанице теней назад, к краю вытянутого ельника, за которым заметил последнюю лыжню.

Что может быть естественнее и безобиднее случайно перешагнувшего запретную черту местного охотника?

Погоня оказалась долгой. Неведомый лыжник шел через лес по прямой, через поляны и опушенные камышом замерзшие болотца, переваливая пологие взгорки. Олегу же пути на свет не было – приходилось обегать открытые места зарослями, пробираться под склонами холмов с северной стороны, метаться направо и налево через лыжню в поисках наибольших теней. И не простых теней, а таких, что непрерывно соприкасаются широкими перемычками. К тому же Олег даже примерно не знал, как давно прошел здесь путник, в какую сторону двигался, да и был ли здесь вообще сегодня…

Однако удача не оставила ведуна – часа через два петляний по заваленному снегом лесу он наконец-то увидел впереди лыжника с большим полупустым заплечным мешком на каркасе из прутьев. Одет охотник был в такую же малицу, как и Олег, и обут в такие же высокие меховые сапоги. Вот только в руках сжимал копье с костяным наконечником, да на поясе не болталось ничего, кроме короткого ножа в замшевых ножнах с беличьей опушкой.

– Надо же, – пробормотал ведун, обгоняя его через густые заросли лещины. – А ведь меня от детей росомахи ныне и не отличить…

Он остановился под сосной, тень которой падала широким мостом через сверкающую прогалину, разрезанную лыжней, затаился, а когда охотник добрался до нужного места – метнулся вперед, стремительно перескочив в его тень. Замер, размышляя, что делать дальше. Однако подарок Карачуна все решил за Середина – и ведун заскользил за путником, сидя в тени того, словно в санях, и не прилагая для того никаких особых усилий.

Охотник неожиданно оглянулся – наверное, что-то почуял. Шмыгнул носом, отер лицо рукавом и полубегом двинулся дальше, утягивая тень с незваным пассажиром. Лишнего груза потомок росомахи, похоже, совершенно не ощущал.

Лыжник оставлял позади сажень за саженью, помахивая копьем и иногда упираясь им в наст. Время от времени останавливался, смотрел в чащу, громко и недовольно пыхтя, и снова бежал через поляны и заросли. Опять останавливался. Олег смотрел ему в затылок и размышлял, как заставить бедолагу перейти границу святилища – притом, по возможности, не выдавая своего присутствия. В голову лезли только всякие глупости вроде негромкого нашептывания, типа «внутреннего голоса», или надписей на снегу перед охотником.

Однако ведун был не уверен, что здешний лесной житель умеет читать. С «внутренним голосом» туземец скорее побежит не на гору великанов, тщательно охраняемую, а к своему шаману за помощью. И быть тогда Середину в очередной раз изгоняемым духом подземного мира! Как там, помнится, его звали? Самсайока?

Охотник снова остановился, посмотрел в лес – и вдруг встрепенулся, побежал туда, завозился меж двух тонких сосенок. Приподнял со снега ветку, вытащил из-под нее довольно крупную куницу. Подставил под ветку обвязанную нитью палочку, оттянул, перекинув куда-то за ствол, достал из мешка кусочек мяса, сунул под ветку. Попятился, убрал куницу в мешок, вскинул его на спину. Взял копье двумя руками, бодро вернулся на лыжню и потрусил дальше. А уже через полторы сотни саженей свернул снова, разжился белкой, настропалил ловушку и побежал. Где-то с версту охотник опять шагал впустую, а затем нырнул в чащу за крупной пушистой лисой.

Так, верста за верстой, мешок охотника потихоньку тяжелел и к сумеркам уже оттягивал ему плечи. Оказалось, что путь обхода ловушек хорошо вымерен – аккурат к вечеру лыжник вернулся к своему селению. Это было видно издалека: множество тропок в снегу, порубленные нижние ветви деревьев, пятна высыпанной золы и россыпи выброшенных костей. Понятно, что люди ходили здесь постоянно и в немалом числе, избавлялись от мусора и занимались прочими житейскими делами. Само собой, здесь пахло и дымом, и некоторой влажной затхлостью, и гнильцой. И уже издалека слышались резкие мужские и женские голоса.

Охотник ускорил шаг, пробежал мимо длинной высокой стены заиндевевшей лещины, повернул – и впереди наконец-то открылся поселок.

Внешне это стойбище очень напоминало то, в котором ведун оказался несколько дней назад: два десятка больших яранг, крытых линялыми шкурами оленей, быков и лосей, с дымовыми клапанами на острых макушках. Между собой семейные жилища соединялись низкими крытыми проходами, и чуть подальше, в центре, проглядывала деревянная крыша маленького домика на столбе, подозрительно напоминающего домовину.

Однако для обычной охотничьей стоянки селение было все-таки слишком большим. Столько людей ближнему лесу не прокормить, за месяц всех косуль и зайцев на десяток верст окрест выбьют и на волков перейдут. Значит, где-то тут имелся схрон с припасами. А где припасы – там и зимовье. Может статься, и теплый земляной дом где-то рядом имеется. Просто сейчас семьям удобнее у своих очагов жить, а не под общей крышей тесниться. Вот вдарят серьезные морозы – тогда и переберутся…

Мысли о быте охотников мгновенно выветрились из головы ведуна, когда он увидел перед ярангами с десяток высоких бородачей в тулупах, расшитых цветами и рунами, украшенных соболиным и горностаевым мехом, опушенных бобром, опоясанных длинными прямыми мечами и ножами. На головах незнакомцев были енотовые и лисьи треухи, на ногах – тоже расшитые валенки…

Впрочем – почему «незнакомцев»? Именно так, судя по описаниям, и должны выглядеть светлые воины, храбрая стража святилища, сохраняющего великую «Голубиную книгу» от житейских невзгод.

«На ловца и зверь бежит, – обрадовался Олег. – Нужно только перепрыгнуть в тень любого из воинов, и они сами отвезут меня на гору великанов».

Трое светлых воинов грузили на сани охапки мехов и мясные туши, ошкуренные деревянные колоды – наверное, с медом, – какие-то тугие узлы. Трое саней, пятеро воинов рядом с ними в охране, еще один – с золотым амулетом в виде маленького колеса с семью спицами на груди. Коловрат, солярный диск. Значит, точно стража святилища, и этот воин у них старший. Еще несколько ратников сновали по стойбищу, то заныривая в яранги, то выскакивая – иногда с какими-то шкурами, посудой или топорами.

Охотник замедлил шаг, свернул к кустам. Его тень ушла глубоко под ветви, коснулась отброшенной далекой елью широкой темной полосы – и ведун перескочил на нее, скользнул вдоль поляны перед ярангами, по самому снегу прокрался в тени саней, а от них – перемахнул в тень одного из воинов, сторожащих сани. Теперь можно было расслабиться и спокойно ждать, когда охранники святилища отправятся домой.

Перед старшим воином стоял на коленях худолицый старик с красным, словно обожженным, лицом и, кланяясь, оправдывался:

– Весна поздняя случилась, светлый воин, выпасы поздно зазеленели. Посему отел слабый у зверей получился, мало кому вес набрать удалось. А нет молодняка – нет и зверя хищного…

– Мы себя не жалеем, со злом сражаясь! – перебил его воин. – Мы ночами не спим, каждый день десятки верст проходим, не допуская темные силы в наш мир! Мы спасаем вас от рабства и гибели! Вы что хотите, чтобы мы голодными из-за вас остались?! Где мясо?! С рода твоего пять пудов назначено сдавать. Пять! А вы меньше трех притащили. Ты хочешь, старый, чтобы я сам искать его начал? Я ведь найду! Но что найду – то уже все мое, без остатка!

– Смилуйся, светлый воин, – упал в ноги старик. – Сами от голода отощали, похлебку из коры хлебаем, траву под снегом роем. Нет у нас более припасов, год пустой совсем. Как до тепла дожить, не знаем…

– Два сорока соболей с тебя причитается! – рявкнул охранник. – А я вижу лишь один!

– Сезон токмо начался, светлый воин! Мы заготовим. Мы довезем…

В общем, в поселке тянулся обыденный сбор податей, все как всегда. Старейшина ни за что не даст лишнего – ибо в следующем году потребуют еще больше. Тиун не уступит ни пяди – иначе недоимки войдут в привычку. Приданная сборщику стража жадно рыскала по ярангам, надеясь поживиться хоть чем-нибудь сверх положенного. Местные жители, не будь дураки, все ценное, конечно же, попрятали. Слезы, порка, крики, несколько синяков – и тиун со старостой договорятся. Если мяса и вправду нет – недоимку возьмут чем-нибудь другим или позднее довезут. Если есть – то, утомив сборщиков и выдавив из них немного жалости, староста его отдаст. Ведь если расстаться с нажитым слишком легко – тягло тут же попытаются накинуть.

За пологами яранг слышались то ругань, то хруст, то скулеж, то женские крики, то рев. Или, точнее, все это вперемешку. Вот из одной яранги выскочила девушка – простоволосая, в одном только меховом комбинезоне, называемом в этом мире керкером, с рыжей короткой шерсткой на лице, отбежала на несколько шагов, упала на живот, громко плача и стуча кулаками по утоптанному снегу. Следом вышел светлый воин, похлопывая по полусогнутому локтю вышитыми заячьими рукавицами. Похоже, совсем новенькими.

Из соседней вылез другой стражник, совсем молодой, лет двадцати с небольшим – борода и усы еще только пробивались, хотя и были уже достаточно заметны. Тулуп, шапка, меч – такой же, как все. На ходу он разглядывал что-то небольшое, на кожаном шнурке.

– Отдай, отда-ай!!! – выскочила следом девочка лет восьми в похожей на колокол кухлянке. – Она моя!

– Альва, стой! – кинулась за ней из яранги женщина с лицом, поросшим пятнистой рысьей шерстью, но не успела: девочка догнала мужчину, вцепилась обеими руками в его тулуп чуть ниже пояса:

– Отдай!

– Пошла вон! – хлестко отмахнулся от нее светлый воин, врезав ладонью по лицу.

Девочка завалилась, слетая с ног, и не упала на снег лишь потому, что не разжала рук, крепко держась за своего врага:

– Отдай! Она моя!

– Отстань! – воин махнул рукой снова, но теперь малышка изловчилась и вцепилась зубами в его ладонь.

– Ах ты тварь! – светлый воин со злобой отшвырнул девочку, выхватил меч, рубанул.

– Альва!!! – завизжала в ужасе женщина, сталь звякнула о сталь… и светлый воин в изумлении замер, глядя на возникшего перед ним врага.

Ведун, стремительно выскочивший из тени и успевший принять удар на саблю, тоже замер – его порыв был столь стремителен, что задуматься над ним Середин не успел и, что делать дальше, теперь просто не знал.

– Сдохни, тварь лесная! – Светлый воин чуть отступил и нанес стремительный удар Олегу в грудь. Тупо и прямолинейно, как ученик на первом уроке рукопашного боя.

Середин чуть повернулся, опустив клинок сабли вниз и отпихивая меч влево, и тут же рубанул обратным движением, раз уж рука оказалась откинутой в полный замах с полуоборотом туловища. Голова светлого воина чуть дернулась и скатилась на снег.

– Значит, так, – скинув тяжеленный заплечный мешок, размеренно произнес ведун. – Меня зовут Самсайока. Я – дух нижнего мира. Дарю смертным подарки и забираю тех, кто их принял, с собой.

Расправив мгновенно полегчавшие плечи, он поднял взгляд на тиуна:

– Уходите отсюда. Все остальное здесь мое!

– Кто ты такой? – хрипло спросил светлый воин.

– Неужели не понятно? – Середин поднял отрубленную голову и кинул тиуну.

– Убейте его! – заорал старший.

Светлые воины повыхватывали мечи, двинулись вперед.

Олег хмыкнул и нырнул в близкую тень яранги.

Стражники святилища остановились в растерянности.

– И где он? Куда он делся?

– Это дух нижнего мира, – ответил стоящий на коленях старик. – Он провалился сквозь землю.

– Сейчас вернем! – Тиун решительно пересек поляну, сгреб левой рукой девчонку, выхватил нож и прижал к ее горлу, закрутил головой: – Выходи! Выходи, тварь черная! Выходи, или я зарежу эту гадину!

По тени от яранги ведун скользнул к стражникам, вдоль их ног метнулся к саням, а от них, по отброшенной сосной полосе – за спину тиуну. Там и выпрямился.

– Буривой! Сзади! – закричали сразу несколько воинов.

Однако Олег успел схватить левой рукой его кисть, вывернуть наружу, одновременно ткнув кончиком сабли в подбородок:

– Я же сказал: здесь все мое…

Нож выпал на снег, ведун оттолкнул тиуна от себя, и светлые воины, все сразу, тут же ринулись вперед. Однако Середину было достаточно сделать шаг назад… И он оказался в тени сосны.