Читать книгу: «Марья Шонинг», страница 4
Дом наш будет продаваться на будущей недели; и я не знаю куда мне деться. – Я ходила к г. бургмейстеру, – он принял меня хорошо, но на мои просьбы отвечал, что он ничего не может для меня сделать. Не знаю, куда мне определиться. Если нужна тебе служанка, то напиши мне; ты знаешь, что я могу тебе помогать в хозяйстве и в рукоделии, а сверх того буду смотреть за детьми, и за Фр<ице>м, если он занеможет. – За больными ходить я научилась. Пожалуйста, напиши, нужна ли я тебе. И не совестись. Я уверена, что отношения наши от того <ни> мало не переменятся и что ты будешь для меня всё та же добрая и снисходительная подруга.
Домик старого Шонинга полон был народу. Толпа теснилась около стола, за которым председательствовал оценщик. Он кричал: «Байковый камзол с медными пуговицами… ** <талеров>. Раз, – два… – Никто более – Байковый камзол ** <талеров> – три». Камзол перешел в руки нового своего владельца.
Покупщики осматривали с хулой и любопытством вещи выставленные на торг. Фрау Ротберх рассматривала черное белье, не вымытое после смерти Шонинга; она теребила его, отряхивала, повторяя: дрянь, ветошь, лохмотья, – и надбавляла по грошам. Трактирщик Гирц купил две серебряные ложки, пол-дюжину салфеток и две фарфоровые чашки. Кровать, на которой умер Шонинг, куплена была Каролиной Шмидт, девушкой сильно нарумяненной, виду скромного и смиренного.
Марья, бледная как тень, стояла тут же, безмолвно смотря на расхищение бедного своего имущества. Она держала в руке ** талеров, готовясь купить что-нибудь, и не имела духа перебивать добычу у покупщиков. – Народ выходил, унося приобретенное. Оставались непроданными два портретика в рамах, замаранных мухами и некогда вызолоченных. На одном изображен был Шонинг молодым человеком в красном кафтане. – На другом Христина, жена его, с собачкою на руках. Оба портрета были нарисованы резко и ярко. – Гирц хотел купить и их, чтобы повесить в угольной комнате своего трахтира, потому что стены были слишком голы. Портреты оценены были в ** <талеров>. Гирц вынул кошелек. В это время Марья превозмогла свою робость и дрожащим голосом надбавила цену. Гирц бросил на нее презрительный взгляд, и начал торговаться. – Мало по малу цена возросла до **. Марья дала наконец **. Гирц отступился; и портреты остались за нею. Она отдала деньги, остальные спрятала в карман, взяла портреты и вышла из дому, недождавшись конца аукциону.
