Фармацевт

И хотя все, что они говорили, не особо меня интересовало, беседу заканчивать не хотелось.

– Вы в девятый класс собираетесь, или будете куда-нибудь поступать? – спросил я, когда мне удалось вставить несколько слов в поток информации поставляемый собеседницами.

– Я лично продолжу учиться в девятом классе, не то, что некоторые, – сообщила Нина и неодобрительно покосилась на подругу.

– Я хочу поступить в медицинское училище, – виновато пискнула Света. – Буду учиться на медсестру.

– Нет, Витя! Ты слышал? Я ей сто раз говорила, не надо бросать школу. После десятого класса можно будет поступить на медицинский факультет университета и выучиться на врача, – воскликнула Нина. – Разве я не права?

Такое обращение к моему мнению меня изрядно озадачило. Из Витькиных воспоминаний я знал, что подобных бесед раньше никогда не было. Никого не интересовало мнение школьного задрота. Что же случилось сейчас?

– Наверно, они только сегодня поняли, что со мной можно нормально поговорить? – подумал я. – Кстати, вариант с медучилищем неплохой. Может, попробовать туда податься. Помнится, в прошлой жизни я не раз думал, чтобы было, если бы пошел учиться на зубного врача, или просто техника, стала бы моя жизнь от этого лучше, или нет. Сейчас самое время кардинально решить этот вопрос.

– Света, ты наверняка знаешь, большой ли конкурс в группе зубных техников? – спросил я.

Девочка зарделась от моего вопроса, настолько она привыкла, что собеседники обращаются в основном к подруге, игнорируя её присутствие.

– В этом году набора в зубные техники не будет, – обломала мои мечты Птичкина. – Витька, ты хотел, что ли учиться именно на техника? – удивилась она.

– Ну, не так, чтобы совсем определенно, но мысли были, – подтвердил я.

– Послушай, Гребнев, я тебя не узнаю, – вдруг призналась Карамышева. – оказывается с тобой вполне можно поговорить. Ты раньше притворялся что ли, специально дурака из себя строил?

Светка укоризненно глянула на подругу.

– Витя, не слушай, у Нины есть такая манера обижать людей в разговоре. Но я с этим борюсь.

Однако! Сегодня прямо день открытий. Я думал, что Птичкина полностью под каблуком у Карамышевой, а она, оказывается, еще и воспитывает свою горделивую подругу. Ну, что же флаг ей в руки и барабан на шею.

Нашу беседу прервало появление матери Валерки Лебедева. Худенькая невысокая женщина с полной авоськой продуктов подошла к нам, держа за руку шестилетнюю дочку Галину.

– Мама, смотри, Валерка на траве спит, – звонко крикнула та. Мать, глянув на своего сына, спящего на газоне, вздохнула, и на её глазах появились слезы.

Присев рядом она принялась его тормошить, периодически хлюпая носом.

– Валера, проснись, пойдем домой.

Однако тот что-то нечленораздельно бубнил и продолжал спать.

– Тамара Михайловна, давайте я помогу довести Валеру домой, – предложил я.

– Ой, что ты, Витя, не надо. Ты же сегодня только из больницы выписался. Тебе, наверно, нельзя тяжести поднимать?

Мысленно я усмехнулся. Сегодня ночью помогал медсестре выносить умершего больного в морг. И весил тот раза в два больше чем тощий Валерка. Хорошо, что в ночь дежурила Вера Николаевна, та наверно перегрузила бы труп с кровати на каталку и без моей помощи, но все же от неё не отказалась.

– Можно, тетя Тамара, – сообщил я и вместе с ней начал поднимать юного алкаша, чтобы дотащить его до дома.

– Молодец, что помог, – похвалила мама, когда я зашел домой, и взъерошила короткий ёжик волос на моей голове. После операции прошло почти два месяца, так, что волосы отросли достаточно, чтобы скрыть зарубцевавшиеся швы.

Но под пальцами они все равно хорошо прощупывались.

Улыбка на мамином лице пропала, она крепко прижала меня к себе и сквозь слезы начала говорить:

– Витенька, хороший мой, как же ты меня тогда напугал! Я ночи не спала, все думала, за что бог нас наказывает. Сначала Володю прибрал, затем с тобой несчастье приключилось. В церковь несколько раз ходила. Молилась, свечки ставила. Врачи пугали, говорили ты, скорее всего инвалидом останешься. Но отвел Господь беду, ты выздоровел. Лев Абрамович, заведующий отделением, сказал, что у тебя один шанс на тысячу был. Все переживал, что у тебя падучая начнется.

Давай завтра со мной сходим в церковь, помолимся вместе с тобой, заодно за Вову свечку поставишь.

Я осторожно высвободился из маминых объятий.

– Мам, я, конечно, схожу, мне нетрудно, только поедем в церковь на Неглинском кладбище. Там с нашего района никого не бывает, я все-таки комсомолец, не хочется получить себе лишних проблем на голову.

Мама внимательно посмотрела на меня.

– Витька, признавайся, когда ты успел там побывать? Это же на другом конце города.

– Да, не был я там никогда, ребята рассказывали, – обиженно ответил я.

– Как-то ты после больницы изменился, – задумчиво сообщила мама. – Вроде бы времени прошло всего ничего, а ты здорово повзрослел.

Кстати, нам в четверг надо будет подойти в школу. Я разговаривала с директором и вашей классной руководительницей. Они намекнули, что, учитывая ситуацию, для сдачи экзаменов достаточно будет собеседования. Но это если ты не будешь оканчивать десятилетку. Если же пойдешь в девятый класс, то экзамены можно отложить на осень.

Ты то, что решил? Все молчком, молчком, не рассказываешь ничего.

Я улыбнулся.

– Мама, так ты меня до сих пор не спрашивала. Все больше интересовалась, как я себя чувствую и не голодаю ли в больнице. Об учебе, пожалуй, только сейчас речь зашла.

Так, что могу признаться, пока в больнице лежал, решил, что в девятый класс не пойду, а буду поступать в медицинское училище.

Не сказал бы, что Валентина Викторовна была в восторге от моего решения.

– Витя, ты серьезно подумал? Для девочек это неплохой вариант, а мужчина должен деньги зарабатывать, а в медицине какие деньги? Нищета одна, – сказала она в ответ на моё признание. – Смотри, я работаю уборщицей в двух учреждениях, за вечер до одиннадцати часов справляюсь со своей работой. Остальное время домашними делами могу заниматься. А получаю зарплату больше чем тетя Маша, работающая в хирургии постовой сестрой. Она с работы вообще никакая приходит. После ночной смены спит до вечера. Тебе такая жизнь нужна?

В ответ на мамины слова, я только хмыкнул. Если бы она знала, кому рассказывает о тяжелой жизни медработников.

Я то испытал все, что она рассказывает на себе. Очень интересно было разговаривать с медсестрами, или врачами, нашедшими в себе силы сменить профессию. Конечно, были среди них и те, кто не смог найти себя в новой ипостаси и вернулись обратно. Но большинство не жалело слов, рассказывая, что даже не подозревали, что можно жить совсем по-другому, не думая о тяжелых пациентах, жалобах, и прочих неприятностях больничной жизни. И что сейчас им хочется просто радоваться новой жизни. Единственно за что они себя ругали, за то, что многие годы занимались не своим делом.

И тут же поймал себя на том, что и сам пытаюсь, в какой-то мере пойти по прежнему пути. Ну, работал я психиатром, стану зубным врачом, все равно ведь останусь в медицине.

– Может, действительно, кинуть все и заняться чем-то другим? – подумал я, пока мама вопросительно разглядывала мою задумчивую физиономию.

– Мама, насколько я слышал, в этом году будет набираться еще группа фармацевтов, – осторожно я начал разговор. – Если я поступлю на этот курс, то буду работать провизором в аптеке. Работа спокойная, как раз для меня.

На зубного врача ещё можно пойти учиться.

– О, вот это уже лучше! – оживилась мама. – Зубные врачи неплохо живут, конечно, зарплаты у них тоже небольшие, зато уважение! Родню будешь по блату лечить.

В четверг, вдвоём мы отправились в школу. Попытка оставить маму дома не удалась.

– Даже не думай, куда ты без меня. Тебя вон ветром качает. Одни кожа да кости остались. И вообще, ты после болезни странный какой-то. Я тебя временами не узнаю, как будто ты вовсе не мой сын. Потом посмотрю, да, нет, вроде бы мой Витька.

Мне Лев Абрамович говорил, что такое обычно бывает перед приступом падучей, и даже рассказал чего не надо делать.

– И чего не надо делать? – улыбаясь, спросил я.

– Не смейся, о серьезных вещах говорим, – рассердилась мама. – Предупредил, чтобы ни в коем случае ложку в рот не совала и соседям не давала.

– Понятно, – ответил я и снова ушел в свои мысли.

Все правильно, после таких травм заработать эпилепсию, делать нечего. Хотя на ЭЭГ очага судорожной активности в мозгу при выписке не обнаружили, это ничего не значит, он может появиться в любое время.

Но пока ничего подобного не происходит и это хорошо.

Итак, после недолгих пререканий мы вышли из дома. Мда, Витя, действительно, был невысокого роста. В свои пятнадцать лет он был ниже своей мамы, тоже не отличающейся размерами. И сейчас, когда она взяла меня под руку, я чувствовал себя непривычно, потому, как был ниже ёе почти на полголовы. В прошлой жизни подобного не испытывал, тем более знакомых баскетболисток у меня не имелось.

Несколько минут мы шли по тротуару мимо больницы, из которой только позавчера выписался, затем её корпуса сменились частными домиками, а затем впереди показалось высокое школьное здание. На школьную территорию мы прошли через огромную дыру в заборе. Подобные дыры в нем имелись через каждые двадцать-тридцать метров. Видимо, денег на ремонт забора школьный бюджет не предусматривал.

На вытоптанном футбольном поле носились с десяток мальчишек, увлеченные игрой, на нас они даже не смотрели.

Проходя мимо, невольно отметил, что ни одного взрослого рядом не было.

В том будущем, из которого я сюда попал, ближайшая школа располагалась напротив моего дома, и из окна было видно, как к школьному двору подкатывают крутые и не очень тачки и родители провожают детей в школу или на тренировку. И пока продолжается тренировка несчастный папаша, или мамаша, сидит на скамеечке в ожидании своего отпрыска, чтобы отвезти его домой.

Здесь же куча малышни от семи лет и старше свободно бегала по школьному двору, и никому до них не было дела. Еще несколько мальчишек и девчонок усердно поливали посадки, вот там за ними следила пожилая учительница, в её задачу, как я понял, входила обязанность проследить, как дети выполняют отработки на пришкольном участке.

– Витя, не отвлекайся, – напомнила мне мама, когда я замедлил шаг, чтобы убедиться, что на участке действительно растет кукуруза, хилые побеги сантиметров пятнадцать в высоту.

– Надо же! – мысленно удивился я. – Какая в регионах инерция мышления! Главного кукурузника уже два года, как пнули со всех постов, а кукурузу до сих пор почти у Полярного круга пытаются выращивать.

Школьное здание без детей оставляло странное ощущение. Наши шаги гулко отдавались в пустом коридоре. Хорошо, что ремонтом здесь еще не занимались. Поэтому настроение у меня не испортилось, как обычно бывало в первые дни учебы.

В свое время запах краски и первое сентября для меня стали неотделимы друг от друга, а в школу идти жутко не хотелось, поэтому сейчас в отсутствии привычного амбрэ масляной краски и олифы, отрицательных эмоций не возникало.

Поднявшись на второй этаж, мы направились в учительскую. Мама в школе ориентировалась неплохо, видимо, бывала здесь частой гостьей, хотя я в Витькиных воспоминаниях не был особо шустрым парнем, влипающим во все неприятности. Но потом вспомнил, что старший брат тоже учился в этой школе, и был известным хулиганом в плане нарушения дисциплины. Насчет драк у него было табу, поставленное тренером. Так, что нарушал он этот тренерский запрет нечасто, только когда надо было поставить на место моих одноклассников, или других, залетных фраеров, по глупости приставших к мелкому пацанчику.

В учительской нас ждали.

Галина Петровна, наша классная руководительница, удивленно взглянув на меня, поздоровалась в ответ на наше приветствие и сразу перешла к делу:

– Витя, ты, конечно, неплохо выглядишь, это радует! Но признайся честно, сможешь ли выдержать экзамены?

Я улыбнулся.

– Ну, если вы не будете меня сильно пытать, то выдержу.

– Понятно, – вздохнула Галина Петровна и добавила:

– Побудь немного в коридоре, я с твоей мамой переговорю.

Я вышел в коридор, здесь после светлого кабинета показалось совсем темно. Я походил туда сюда, вышел на лестничную площадку и глянул вниз, как раз туда, куда приземлился пару месяцев назад. При этом воспоминании по спине пробежали мурашки.

– Витя, здравствуй, – прозвучал сзади знакомый голос учительницы русского языка и литературы.

– Добрый день, Елена Николаевна, – ответил я. – Хорошо выглядите. Это платье вам идет.

Елена Николаевна от удивления потеряла дар речи.

– Однако! Виктор, я смотрю, ты резко повзрослел, – сказала стройная тридцатилетняя женщина после небольшой паузы. – И даже немного подрос, волосы виться начали.

Она подошла почти вплотную и взъерошила начинающую отрастать шевелюру.

И как позавчера мама, сразу перестала улыбаться, пройдя кончиками пальцев по бугристым шрамам.

После чего озабоченно спросила:

– Ты как себя чувствуешь, может, не стоит сегодня диктант писать?

– Очень даже стоит, раньше сяду, раньше выйду, – сообщил я.

– Не смешно, – сообщила учительница и направилась в кабинет, где секретничали мама с Галиной Петровной.

Меня пригласили зайти минут через пятнадцать, когда подошла завуч Нина Николаевна.

Через час мы с мамой распрощались с преподавателями.

Как я понял, весь сыр-бор заключался в том, чтобы в школе для доказательства сданных экзаменов имелся написанный мной диктант и письменная работа по алгебре. Вопросы по геометрии мне не задавались вообще, устный экзамен, он и есть устный. После того, как завуч и классная проверили решение задач по алгебре, на геометрию они махнули рукой.

Похвалив меня за прилежание и за неожиданную грамотность, пообещали через два дня сделать аттестат.

А Елена Николаевна удивленно сообщила:

– Гребнев, никогда бы не подумала, что травма головы может так влиять на знание русского языка. Ты ведь раньше мог в слове из шести букв сделать семь ошибок, а сейчас в диктанте не допустил ни одной. Если бы не видела, как ты его пишешь под мою диктовку, могла бы подумать, что, где-то ухитрился списать.

– Вить, может, пойдешь в девятый класс, – спросила мама, когда мы вышли на улицу. – Вон, как тебя Галина Петровна хвалила.

Я хмыкнул.

– Хвалила на всякий случай, боялась, что мне плохо станет, – сообщил я в ответ. – А в девятый класс не пойду, не уговаривай. Сама жаловалась, что на двух работах работаешь, так, что мне нужно быстрей с учебой заканчивать и начинать зарабатывать деньги.

– Витька! Господь с тобой! Когда это я тебе жаловалась? – ахнула мама. – Не было такого!

– Было, – отрезал я. – Буквально два дня назад и жаловалась.

Прошло два дня, я уже без мамы, самостоятельно сходил в школу, получил свидетельство за восьмой класс, вкладыш с кучей троек и неожиданной пятеркой по алгебре. Кроме свидетельства попросил характеристику для поступления в медучилище и после этого распрощался со школой навсегда. Особых переживаний по этому поводу не испытывал. Ну, не моя это был школа! Вертелась мысль как-нибудь зайти в школу, в которой я учился в прошлой жизни, но пока мне было не этого. Но поглядеть на самого себя, я все-таки соберусь в ближайшее время.

Но сейчас нужно ехать в детскую поликлинику, чтобы получить медицинскую справку для поступления.

Выписка из истории болезни лежала на моем столе, ожидая, что я её заберу с собой. Но у меня по этому поводу имелись большие сомнения. Хотя выписка была написана лечащим врачом от руки, а не напечатана, основной диагноз и сопутствующие заболевания были вполне читабельны.

Так, что педиатру в поликлинике не стоило её показывать.

Поэтому когда мама перед моим уходом напомнила, чтобы я забрал выписку с собой и обязательно отдал доктору, я согласно кивнул и, аккуратно сложив листок бумаги вчетверо, запрятал его во внутренний карман пиджака.

В детской поликлинике меня ждал облом, в регистратуре сообщили, что раз мне исполнилось пятнадцать лет, то мой путь лежит в подростковый кабинет взрослой поликлиники, куда передана моя амбулаторная карта.

Пришлось снова идти на автобусную остановку и ехать через половину города.

Во взрослой поликлинике особой очереди в регистратуре к врачу не было, получив номерок, я поднялся на третий этаж, радуясь, что быстро разберусь с этим делом. И с удивлением обнаружил, что почти все пространство рекреации третьего этажа занято моими сверстниками.

– Кто последний в 303 кабинет? – громко спросил я.

– Я, – ответил парень, сидевший на перилах и энергично на них раскачивающийся.

У меня от этого мероприятия похолодело в животе, так живо я представил картину падения мальчишки на пол первого этажа, видневшийся между пролетов лестницы.

– Это что, все к подростковому врачу? – спросил я.

– Угадал, – послышались веселые возгласы со всех сторон.

На перила садиться не стал, прислонился к стенке в свободном уголке, стулья всё равно все были заняты. После чего принялся наблюдать за дверями в 303 кабинет.

Надо сказать, работала врач по-стахановски. Дверь то дело открывалась и закрывалась.

От этого зрелища моё упавшее настроение начало понемногу подниматься. Подсчитав присутствующих, понял, что попаду вовнутрь через полтора часа.

И действительно не прошло и двух часов, как я зашел в кабинет.

– Фамилия! – рявкнула молоденькая медсестра при моём появлении.

– Гребнев, – сразу доложился я.

– Гребнев, Гребнев, – забубнила девушка, роясь в стопках карточек, – Ага, вот она.

Я тем временем уселся к врачу. Располневшая женщина лет шестидесяти, с намечающимися черными усиками устало глянула на меня.

– За справкой?

– Ага, за ней, – лаконично ответил я.

Врачиха взяла карточку мельком её просмотрела и предложила раздеться.

Небрежно прослушивая легкие, она спросила:

– Что ты тощий такой, мало кушаешь?

– Много бегаю, – ответил я.

– Одевайся, шутник, куда поступаешь? – снова спросила женщина.

– В медучилище, – сообщил я.

Реакция последовала незамедлительно. И врач, и медсестра подняли головы и с новым интересом уставились на меня.

– Наверно, на фельдшера будешь учиться? – спросила врач.

– Пока не знаю, возможно, и на фельдшера, – туманно ответил я.

– Ну-ну, – без особого энтузиазма кивнула доктор. – Дерзай, если поступишь, будешь три года в малиннике находиться.

– Не понял? – я удивленно поднял брови, решив сыграть под недалекого парнишку.

Женщины рассмеялись.

– Не притворяйся, все ты понял, парней в медучилище по пальцам можно пересчитать, – хором заявили они.

Улыбнувшись, я признался, что пока об этом не задумывался.

– Ладно, бери свою справку и шагай, за дверями таких, как ты еще не один десяток, – вздохнула врач, быстро подписала, заполненную медсестрой, бумагу и отдала мне.

– Интересно, написала бы ты, подруга, мне справку 086у, если бы ознакомилась с эпикризом, лежащим у меня в кармане? – подумал я, пряча справку в этот же карман.

Выйдя из кабинета, я глянул на часы, висевшие на стене. Стрелки уже подходили к двум часам дня. То-то мне так хотелось поесть. На минуту я задумался. Документы у меня все с собой, так, что можно успеть отвезти их в медучилище. Но для начала надо подкрепиться. В кармане у меня пятьдесят копеек, на сорок из них можно вполне прилично пообедать в рабочей столовой, потому, как домой возвращаться слишком долго.

Ближайшая столовая располагалась неподалеку, когда я туда зашел основной поток посетителей уже рассосался. Почти все столы в зале были пусты, две кухонные работницы убирали с них посуду и стряхивали в ведра крошки со скатертей. Еще одна женщина ходила с подносом, нарезанного черного хлеба и накладывала их в опустевшие хлебницы на столах.

– Надо же! Я и забыл, что когда-то такое имело место. Но по моим воспоминаниям такая лафа должна скоро закончится.

Взяв поднос, я встал в небольшую очередь из трех человек. Полпорции щей, картофельное пюре с хеком и стакан компота обошлись мне в сорок три копейки.

Гуляш я брать не стал, хотя пятьдесят копеек мне бы все равно хватило, но домой тогда пришлось бы идти пешком, или ехать зайцем на автобусе.

Если бы сразу после больницы поел бы в этой столовой, то наверняка счел бы все блюда сносными. Но после маминой готовки еда показалась отвратной. Щи мясом даже не пахли, несколько кусочков картошки и капусты грустно плавали якобы в бульоне. Пюре с кусочками не проваренной картошки было сделано на воде. Хек на вкус оказался довольно неплохим, поэтому, хорошенько посолив и поперчив всю еду, я намазал горчицей кусок бесплатного хлеба и приступил к трапезе. И только компот оправдал мои ожидания, я даже выбрал из стакана все изюминки и урюк.

Закончив с обедом, пришел к выводу, что, кто бы, что не говорил, но еда в обычной столовой Советского Союза значительно уступает еде в столовых Российской федерации будущего.

Выйдя из столовой, решительным шагом направился в медицинское училище сдавать свои документы. Если бы я был девушкой, то реально задумался, стоит ли мне туда идти с такими оценками. Но, будучи парнем, не сомневался, что меня и с тройками возьмут на ура.

Знакомое по прошлой жизни деревянное здание, построенное перед войной, еще стояло на своем месте. В молодости я в нём бывал несколько раз на вечерах, на которые меня приглашали знакомые девушки.

Через четыре года будет построено новое здание училища, а это снесут через несколько лет, чтобы установить очередной фонтан. Да, да, именно фонтан. Появился, понимаешь, на гребне перестроечной волны у нас новый мэр и принялся за строительство фонтанов, хобби у него такое имелось.

В парадные двери то и дело входили, или выходили стайки девушек, парней пока не наблюдалось.

Когда я поднялся по ступеням, на меня устремились десятки любопыствующих взглядов. Мне стало немного не по себе, несмотря на свое взрослое сознание. Я понимал, как низко котируюсь сейчас в глазах этих пятнадцатилетних девчонок. Невысокий, худенький мальчишка, с короткими слегка кудрявыми волосами в заношенном старом костюме с заплатками на локтях, вряд ли привлек бы их внимание, если бы не зашел в двери училища.

Наверно, это неприятное чувство пришло от моей юной половины сознания.

Выбросив его из головы, я перестал сутулиться и гордо двинулся по коридору туда, куда указывала надпись «прием документов».

К счастью, столько народа, как в поликлинике тут не имелось. Но все же пришлось встать в небольшую очередь.

Девчонки оставались девчонками, они оживленно болтали, хихикали, обсуждали парней и преподавателей училища, которых откуда-то уже знали, ну и, конечно, украдкой, а некоторые откровенно, разглядывали меня – одинокого парня в этом женском царстве.

Не сказал бы, что лицо дамы, принимающей документы, осветилось радостью при моем появлении.

– Мальчик, ты зачем пришел? – спросила она недовольным голосом.

– Документы сдать для поступления – спокойно ответил я.

Дама вздохнула.

– Тебе хоть, сколько лет исполнилось?

– С какой целью интересуетесь? – все также спокойно спросил я в ответ.

Девица, сидевшая за соседним столом тихо засмеялась, а дама начала наливаться краской.

– Ты, что себе позволяешь, мальчишка!?

– Странная вещь, – произнес я, обращаясь ко всем немногим присутствующим в кабинете. – Абитуриент после окончания восьмого класса явился, чтобы сдать документы для поступления, а сотрудница, которой доверено такое ответственное дело, вместо того, чтобы им и заниматься, то есть, проверить и принять эти документы, задает ненужные вопросы, а когда ей на это указывают, начинает аффектировать и оскорблять.

В кабинете наступила тишина. А лицо дамы приняло багрово-красный оттенок.

В это время в кабинет открылась внутренняя дверь, и оттуда появился директор училища Дмитрий Игнатьевич Москальченко.

В прошлой жизни мне довелось несколько встречаться с ним в кампании, когда он уже был пенсионером, поэтому я его сразу узнал.

– Инга Николаевна, что у вас произошло. Вы так кричали, я даже через дверь услышал ваш голос. Молодой человек плохо себя ведет?

– Ужасно! Дмитрий Игнатьевич, ужасно, грубит бессовестно, такие студенты нам не нужны.

– Дмитрий Игнатьевич, – обратился я к директору. – С моей стороны не прозвучало ни одного грубого слова. Присутствующие женщины могут это подтвердить. Просто Инга Николаевна, вместо того, чтобы принять у меня документы, начала выяснять, зачем я сюда явился и сколько мне лет. Вот я в свою очередь поинтересовался, зачем ей это нужно. Ведь любому здравомыслящему человеку понятно, если абитуриент пришел подавать документы, значит, они у него имеются и с возрастом все в порядке.

Лицо дамы снова налилось краснотой. Она хотела что-то сказать, но, увидев усмешку руководителя, промолчала.

Директор за годы работы приобрел достаточный опыт, чтобы определить будет ли толк из будущего студента. Но сейчас он был в затруднении.

Мальчишке на вид было не больше тринадцати-четырнадцати лет, поэтому сотрудница канцелярии и поинтересовалась возрастом. А парнишка оказался самолюбивый, видимо не раз попадал в историю из-за того, что выглядит моложе, вот и закусил удила.

Но дело было в другом, парень всего несколькими словами указал сотруднице на её место, и сделал это, не хуже его самого. Притом стоял сейчас спокойный, как мамонт, как будто не довел до белого каления Ингу Николаевну. Где в пятнадцать лет можно получить такой опыт?

Нет, определенно, ему необходимо понаблюдать за таким индивидуумом во время учебы.

Минуту подумав, он обратился к своей сотруднице.

– Инга Николаевна, мне бы хотелось видеть этого молодого человека среди учащихся нашего училища. Вам все понятно?

Мысль, потребовать, чтобы парень извинился перед Ингой, он отбросил. Мало ли шкет пойдет в отказ и все только осложнится.

Когда директор скрылся за дверью своего кабинета, Инга Николаевна тяжко вздохнула, показывая окружающим, как её тяготит его поручение.

– Выкладывай свои бумажки, – сообщила она мне и первым взяла в руки вкладыш с оценками.

– Итак, товарищи, – громко констатировала она, прочитав его содержимое. – К нам явился очередной троечник.

Однако две девушки, работающие в этом кабинете, на слова Инги Николаевны внимания уже не обращали. Интрига была окончена, её заключительным финалом оказались слова директора… Видимо, почувствовал это, собеседница молча приступила к изучению моих бумажек. Хотя изучать там было нечего.

Выйдя на улицу после оформления документов и устного напоминания о том, что третьего сентября в двенадцать часов пройдет общее собрание первого курса, а четвертого сентября мы едем в совхоз копать картошку, я уселся на скамейке в скверике у входа в училище и задумался.

Сейчас мне нужно было понять с чего бы это я, спокойный и не особо конфликтный человек в обеих ипостасях, сам поднял градус противостояния там, где причина не стоила выеденного яйца.

И вроде бы додумался до того, что возмущались, на этот, раз остатки личности Гребнева, причем для этого ловко воспользовались интеллектуальным багажом семидесяти пятилетнего врача психиатра Александра Ефимова, съевшего собаку в таких баталиях в родном коллективе психиатрической больницы.

С этой мысли я плавно съехал на свою прежнюю личность, ей ведь тоже сейчас исполнялось пятнадцать лет. Вот только мыслей бросить учебу после восьмого класса у неё отродясь не было.

Не знаю почему, но до этого момента я не вспоминал о наличии в этом мире моей первозданной личности, как будто на моей памяти стоял какой-то блок.

Но сейчас блок исчез, и мне все больше хотелось поглядеть на свое настоящее тело и убедиться, что с ним все в порядке.

Когда выходил из училища на часах, висевших над дверями, стрелки показывали ближе к четырем пополудни.

– Пойду, посмотрю хоть издалека на свой дом, на самого себя и родителей, – если получится, конечно, – решил я и поднялся со скамейки.

Через полчаса уже подходил к своему бывшему дому, где с детства прожил много лет, пока в девяностых годах не построил кооперативную квартиру.

Волновался здорово, намного больше, чем когда зашел со своей второй мамой в деревяшку на улице Пирогова. Все-таки с этим домом было связано множество воспоминаний.

На скамейке у дверей сидели хорошо знакомые мне с детства бабки и вели свои обычные беседы. Когда уселся рядом с ними, они окинули меня подозрительными взглядами, а особо въедливые поинтересовались, что я тут забыл. После того, как пояснил, что просто присел отдохнуть, они потеряли ко мне интерес.

Часов, чтобы засечь время ожидания встречи с родными у меня не имелось и вряд ли мы с мамой сможем их купить в ближайшее время за полным отсутствием финансов.

Время шло, старухи поглядывали все подозрительней, и тут из-за угла дома появилась моя мама.

Я трудом удержался, чтобы не вскочить и не ринуться к ней навстречу.

Рядом с мамой шла симпатичная высокая девушка моих лет.

Соседка по скамейке заметила моё движение и сразу поинтересовалась:

– Ты не их случайно дожидаешься?

– Да, нет же, я говорил, что просто решил немного отдохнуть в тенечке, жарко сегодня. А кто это такие? Девочка очень симпатичная!

Бабка окинула меня пренебрежительным взглядом.

– Мал ты еще, на девок засматриваться.

В это время девочка обратилась к маме.

– Мама, я сбегаю к Ленке минут на десять, хорошо?

Та в ответ кивнула.

– Сходи Шурочка, только не задерживайся, нам еще ужин надо приготовить.

Девушка быстрым шагом ушла в соседний подъезд, а мама зашла в наш.

Я же встал в полном обалдении и направился к ближайшей остановке автобуса, размышляя, куда же я все-таки попал. Ведь никакой сестры у меня в той жизни не имелось.

– Так, ты уже документы сдал в училище? – удивилась мама, когда я, наконец, добрался до дома. Ноги, отвыкшие за два месяца от таких физических нагрузок, ныли беспощадно.

С вздохом облегчения я рухнул на протертую от старости оттоманку. Её пружины послушно заскрипели под моим худосочным телом.

– Витька! Сколько раз я тебе говорила, не падай так на диван, у него ножки скоро отвалятся, – привычно воскликнула родительница.

– Пока, что они у меня отваливаются, – пробурчал я, – Устал, как собака по городу шататься.

– Ой, да, голодный, наверно, садись, я тебе рассольника налью, – сразу засуетилась мама. – А на второе пшенная каша со шкварками.

Шкварки – это вещь, я предвкушающе потер руки и направился к умывальнику, а потом к столу.

Пока уничтожал первое блюдо, а затем второе, мама, усевшись напротив, смотрела, как я ем.

Налив мне кружку чая, и придвинув ближе тарелку с булкой и масленку, она с вздохом сказала:

– Утром ушел тихой сапой, опять заплатанный пиджак одел. Не стыдно было в больнице и училище в таком виде ходить.

– А что такого? – удивился я. – Не драный ведь ходил.