Читать книгу: «Рассказы геолога. Археологические бредни. Рассказы и эссе. Воспоминания автора о работе в геологии и археологии», страница 3
…Володя с трудом поднял голову, было очень холодно, его знобило, он стал шарить по карманам рюкзака, ища аспирин (незаметно от других взял из аптечки), но неупакованные, второпях засунутые в карман таблетки, совершенно размокли. Грустно посмотрев на месиво обертки и аспирина, Володя все-таки решился проглотить это «лекарство», запив невкусной дождевой водой. С трудом поднявшись, он понял, что заболел окончательно, ноги были ватные, голова кружилась, бил озноб. Кряхтя и морщась от боли в мышцах, вдел лямки рюкзака, и тяжело опираясь на молоток, пошел по склону к первой точке опробования…
…Он проснулся бодрым, развел костер, вскипятил чай. Даже непрекращающаяся морось дождя не могла испортить его рабочего настроя, сегодня третий день, опробуем максимальное число точек, а завтра можно и домой, к избе, передохнуть день, и снова за работу… Если таким темпами, то всё успеем в срок… Вот только бы Володька не подвел, увалень, спит на ходу, всё по два раза надо повторять, всё проверять, всего боится, всегда не уверен. Хоть и знает его много лет, с детства, со школы, и жили в одном подъезде, и именно он уговорил его идти в геологоразведку, но в последнее время Володя его просто раздражал, и он уже жалел, что затащил его с собой, в этот Район, на Базу, вынужден был нянчиться с ним, решать вопросы с начальством, которое весьма косо смотрело на этого «молодого специалиста», ничем себя не проявившего за почти два года работы. «…И где ты выкопал это «столичное чудо», из рук всё валится, спит на ходу…», – частенько шептали ему. Он как мог, пытался помочь другу, который постоянно ничего не успевал – ни написать отчет, ни сделать карты, да и просто разобрать образцы.
Ладно, подумал он, сейчас работа, а вся остальная «лирика» потом. Работа пошла, привычный, быстрый, механический отбор проб, где возможно он проводил опробование даже через 50 метров, хотя это и не входило в планы, дождь почти перестал, да и туман рассеялся, стало светлее, корявые стволы лиственниц стали из черных коричневыми, а кедровый стланик, приобрел, наконец, весёлый зеленый цвет, яркими красными шариками светился шиповник. Через пару часов он вкарабкался на каменистую вершину сопки, с ещё лежащим снежником, снял рюкзак, разогнул усталую спину, и огляделся… Внизу, из тумана, торчали лишь верхушки деревьев, но погода явно налаживалась. Ветерок отгонял надоедливого гнуса, и ему стало весело – работа шла как надо, натренированный спортом (как-никак кандидат в мастера по скалолазанию!) организм не давал сбоев, дышалось легко. Он не думал о Володе и Лёне, разберутся и без него, не маленькие, надо спешить, спешить, во имя плана, во имя славы и удачи!
Надо было пройти через снежник, спуститься в лощинку, но «путь к славе» перегородила небольшая расщелина, её можно было бы обойти, он самоуверенно прикинул расстояние, отошел на один шаг, оттолкнулся и прыгнул, нога соскользнула, он понял что падает, привычно попытался сгруппироваться, однако тяжелый рюкзак перевесил, он даже не почувствовал удара, только красная вспышка в глазах. Оставляя за собой следы крови из пробитой головы, он ещё несколько десятков метров катился по каменистому склону.
…Лёня вздрогнул, выпрямил затекшую спину и огляделся. Тяжесть тревоги стала непереносимой, явно что-то случилось, и надо было идти выручать ребят. Он положил мешочки в рюкзак, взял лоток и почти бегом направился к избушке, сбросил пробы, быстро собрался, взял компас, карту, повесил на плечо «тулку», сунул в карман патроны, подпер дверь бревном, чтобы росомаха не забралась, закурил, и быстрым шагом пошел по направлению к тригапункту.
…Володя с трудом брел по склону, болезнь брала свое, застилала глаза, он чудовищным усилием воли заставлял себя работать, ему хотелось одного – лечь на холодные мокрые камни и уснуть. Рюкзак неимоверно давил плечи, он ковылял, опираясь на молоток, с трудом держа направление по компасу. «…Главное не сбиться, главное не сбиться…», – повторял он как заклинание. Туман рассеивался на глазах, дождь прекратился, но Володя даже не заметил этого, он автоматически отбирал и отбирал эти злосчастные пробы, он не мог, не мог подвести друга, Лёню, геологов, аналитиков, начальство, Главного. Дойдя до последней, намеченной на сегодня точки, Володя свалился на землю и потерял сознание…
…Леня почти бегом добрался до старого, покосившегося тригапункта. «Уф, дыхалка уже ни к чёрту, надо бы курить поменьше, и куда ж теперь идти? Ребят ещё нет, и явно что-то случилось…». Он подумал, привычно намотал бороду на палец, закурил, ухмыльнувшись мысли, что надо бросать курить, и направился налево, вверх от тригапункта. Он шёл интуитивно, не зная, куда идет, но зная, что идет правильно, шёл, и почти не сверяясь с компасом, держал направление, обходя заросли кедрового стланика, поваленные стволы лиственниц, скользя и спотыкаясь на скользких камнях курумника… И чем дальше шел, тем больше становилось чувство тревоги, но приходила и уверенность, что путь он выбрал правильно.
…Володя очнулся, с трудом сел, не понимая где он. Туман опять начал сгущаться, заморосил дождь. Он не мог вспомнить, как дойти, как спуститься к месту встречи, как дойти до избы, какой азимут был, решил посмотреть на компас, но его… не было, видимо ремешок порвался. Отчаяние охватило его, он болен, совсем без сил, не знает, не помнит куда идти. Володя упал на мокрую землю и заплакал.
…Боль была во всем теле, больше всего в голове, он попытался открыть глаза, но увидел лишь красно-черные пятна. Неужели ослеп? Он протер лицо и глаза, попытался ощупать голову и взвыл от боли, волосы были слипшиеся, вся рука в крови. Разодранный рюкзак валялся неподалёку, пробы рассыпались, молоток исчез, вдоль склона по камням темнели пятна крови…. Здорово меня шандарахнуло, допрыгался, «спортсмен», одна секунда решила всё, перевернула всю жизнь… Он попытался встать, но боль пронзила тело и голову, дышать было больно, видимо были сломаны ребра. Руки сильно разбиты, в ссадинах, щегольская энцефалитка превратилась в лохмотья, даже сапог умудрился порвать. Хорошо еще ремень выдержал, хороший офицерский ремень, цел и нож, и «ТТ». Послышался шорох, он с трудом оглянулся – из зарослей стланика и шиповника показалась бурая туша. «Медведь!» – подумал он и потерял сознание.
…Лёня скинул с плеча «тулку» и выстрелил… Подождал несколько минут, прислушался… Тайга и сопки молчали… Он сделал второй выстрел, и уже собрался идти дальше, как вдруг, почти рядом, в небо взлетела ракета… Лёня бросился на звук и буквально через несколько десятков метров увидел лежащего на земле, плачущего Володю, с ракетницей в руке, по его грязному лицу текли слёзы. Он лишь шептал: «…Лёня, Леня, я все пробы отобрал, все… Компас потерял, меня ругать будут, не знаю куда идти, заблудился…»
Лёня приложил руку к Володиному лбу.
– Да на тебе, парень, можно чайник кипятить, за сорок у тебя… Как же ты шёл-то?
– Заболел я, ещё позавчера, но все пробы отобрал, как велели…
– Вот что ты за дурак, надо было домой, в избу идти сразу,
тоже мне герой—производственник!
– А план, а работа?
– И далась вам эта работа, здоровье свое гробить! А где друг твой, начальник?
– Не знаю, я компас потерял, пробы, пробы в рюкзаке, я отобрал, я не подвёл…
Видимо Володя стал бредить, и надо было бы тащить его вниз, но Лёня чувствовал, что с начальником совсем беда. Володя-то полежит пару часов, разведем костер, напоим шиповничком, оживет.
Он привычно и быстро развел костер, пошарил в Володином рюкзаке – одни мешочки с пробами, на дне лежали банки с тушенкой, размокший сахар и чай, мокрые коробки со спичками. «Так он ещё и ел ничего три дня! Вот герой-производственник! И кружки у него нет, потерял, ладно, чай с тушенкой посытнее будет, однако!».
Лёня быстро вскрыл две банки, вытряс тушенку на пустой мешочек из-под проб, набрал воды в лужице, поставил кипятить, и пока вода быстро закипала, нарвал ягод шиповника.
Отвар был готов, он поставил немного остудить, походил, присмотрелся, нашел и приволок пару здоровенных бревен, положил в костер… Так, этого надолго хватит… Растормошил Володю, приподнял ему голову.
– Давай чай пить, однако, три дня не пил, не ел, герой!
Володя с трудом открыл глаза.
– Где я?
– На Земле ты, на Земле! Земля – это такая планета, третья от Солнца! Пей отвар, лучше будет!
Володя с трудом улыбнулся шутке, глотнул горячий отвар с запахом жира и тушенки, закашлялся, но выпил всё варево, потом и вторую банку…
– Что, легче стало? Значит так, чую я – с начальником нашим беда совсем! Ты здесь полежи, я быстро сбегаю, он точно где-то недалеко… Костёр у тебя есть, сейчас ещё заварю пару банок, если хочешь – вот «тушеночка в мешочке».
– Лёня не уходи, я… Я боюсь, боюсь остаться один…
– Кого ты боишься, ты трое суток по тайге ходил, в одиночку, не боялся, да здесь на двести километров ни одной живой души! И привидений здесь тоже нет, так что боятся некого! Если что – пали из ракетницы, ещё пара ракет осталась. А главное сиди на месте, и никуда, понял? Я скоро буду!
Лёня нарубил лапника, расстелил на него «спальник», уложил Володю, прикрыл рваной полиэтиленовой пленкой от дождя, поправил бревна в костре, вскинул «тулку» на плечо, и, махнув рукой, быстро ушел…
…Медведь был совсем молодой, ни разу не видевший человека, ему было и страшно от незнакомого запаха, и любопытно, да запах крови будоражил. Потихоньку, крадучись, подойдя к неподвижному телу, он еще раз понюхал, и уже вытянул длинный язык, чтобы лизнуть, но в это время ветерок донес еще один запах… Медведь оглянулся и рявкнул с перепугу – на склоне сопке стояло что-то напоминавшее его сородичей, вот только запах был странный – незнакомый запах дыма и железа.
«…Ёлки—палки, этого ещё не хватало, час шёл и пришёл, и если это труп, то всё, скандал неимоверный, достанется всем, однако… А может всё-таки жив? И медведь этот некстати, хорошо молодой, сейчас пуганем, должен убежать, видно, что и сам боится…». Лёня уже приготовился постучать ножом о ствол «тулки», как вдруг раздался треск кустарника, и на поляну вылезла огромная чёрно-коричневая туша с седым загривком.
«…Вот так дела, вот не повезло, сам хозяин пожаловал, однако!…».
Молодой медведь видимо случайно забрел на территорию «старика», и тот, учуяв запах чужака, стерпеть не мог. Тем более запах крови, добычи… Седогривый гигант громко рявкнул, но молодой, то ли по глупости, то ли с перепугу, ответил тем же… «…Если будет драка, они ж его затопчут, надо что-то делать!…».
Он осмотрел патроны – два жакана, а остальное так, птичья дробь, но можно пугануть молодого, вреда не будет, он убежит, а старый за ним, вдогонку. Он зарядил «тулку» патроном с самой мелкой дробью и выстрелил молодому в зад… Тот присел от неожиданности, дико заорал и опрометью пустился наутек. Но матёрый «старик» лишь рявкнул вслед, он совсем не хотел уходить от неподвижной добычи…
Леня заметил, что матёрый прихрамывал на заднюю лапу… Не тот ли это «трехлапый», о котором рассказывали промысловики, и которого обвиняли в нападении на собак и даже на людей? Если медведь-людоед, то совсем плохи дела, эти ничего не бояться… И из «тулки» эту тушу не возьмешь, тут карабин нужен… И тут он с ужасом увидел, что рука лежащего потянулась к кобуре «ТТ»!
«Вот дурак, с этим-то пугачом на медведя, верная смерть, один выстрел и точно бросится!».
Лёня быстро вставил в ствол жакан, он понимал, у него был только один шанс и если промажет, медведь разорвёт обоих.
…Его чуть не обожгло выстрелом, «спортсмен» в беспамятстве палил почём зря, но, по-видимому, абсолютно случайно пуля попала медведю в позвоночник, тот дико взревел и осел на задние лапы, попытался сделать прыжок, но Лёня сбежал вниз и почти не целясь, выстрелил. Огромная туша с ревом упала и затихла.
– Ну, ты даешь начальник, чуть меня не убил, но смотри-ка, завалили мишку, удачно, если бы не ты, нам всё, хана! Да отдай ты пистолет, – Лёня с трудом разжал закоченевшие пальцы, – всю обойму выпустил, ковбой!
– Лёня, что у меня с головой, я плохо вижу, дышать тяжело, всё болит, ребра, вероятно, сломаны, нога сильно болит…
– Как ты умудрился грохнуться-то?
– Хотел перепрыгнуть, поскользнулся, наверное…
– Вот спортсмен, пижон, чёрт тебя раздери! Как же я тебя тащить буду, до избы добрые 15 километров? Ладно, сейчас решим, и надо бы поскорее, а то мне этот «медвежий заказник» что-то совсем не нравится, не дай бог ещё ихняя бабушка пожалует!
– А что Володя?
– Заболел твой Володя, лежит у костра, с температурой высокой, километрах в трех отсюда, напоил его шиповником… Лежит, нас ждёт! Ох, чуял я, что-то случится, чуял, не надо было вам идти! Всё план, план…
– Лёня, дорогой, не ворчи, посмотри, что у меня с головой…
– Разбил ты её, разбил здорово, но вроде череп цел, хорошо еще лбом приложился, а вот если затылком или виском, был бы медвежьим обедом. Вот я помню, случай у меня был…
– Лёня, пожалуйста, мне очень плохо, голова кружится, тошнит, пить хочу…
– Сотрясение у тебя, благо есть чего сотрясать, не было б мозгов, не было бы сотрясения… Ничего, череп крепкий, выдержал…
Лёня задрал ему энцефалитку – вся левая сторона тела была сплошным красно-синим пятном, но крови не было, кожа была целой, снял рваный сапог, ступня была синяя и опухшая… «Так, ещё и вывих, идти он точно не сможет… Надо делать волокушу и тащить, на себе нельзя, да и тяжеловат он…».
Лёня напоил «пижона» из его же фляжки, разыскал в шикарном, сшитом на заказ рюкзаке щегольский импортный туристический топорик, свалил две молодые лиственницы, со вздохом сожаления отрезал у рюкзака лямки и ремни, связал каркас волокуши… Пришлось разрезать и рюкзак на широкие ленты, соорудив опору.
– Так начальник, привяжу я тебя, чтобы дорогой не потерять, а ты держись крепко, прости уж, карета без рессор! Ну всё, поехали, – Лёня с натугой приподнял ручки волокуши и пыхтя потащил её вверх по склону…
…Володя то засыпал, то просыпался, после отвара шиповника стало немного легче, но начался кашель, и он пытался сообразить, что же с его другом, почему Лёня так разволновался, побежал, оставив его? Но голова кружилась, и мысли путались. Он засыпал под шум дождя, опять просыпался от кашля, прислушивался…
Раздался шорох, шаги, тяжелое пыхтение, и до боли знакомый голос просипел:
– Вот, принимай напарника твоего, живой, слава Богу!
– Что с ним? – спросил Володя, оглядывая стонущего друга…
– Головой твой кореш приложился и крепко, ребра сломаны, вывих… А ты-то идти сможешь, а то вас двоих не дотащу!
– Я попробую, я дойду…
– Сейчас перекурю, чайку глотну и пойдем…
Володя с трудом поднялся и стал собирать рюкзак.
– Да оставь ты эти пробы! Еле ходишь!
– Лёня, это наша работа. Мы обязаны…
– Жить вы обязаны, а не подохнуть здесь, в тайге, из-за того, что какому-нибудь чинуше, который никогда и поля-то не нюхал, в Москве, в Министерстве, премию дадут! До избы ещё надо дойти, и с Базой связаться, пусть «вертушку» срочно высылают, с врачом! У «спортсмена» явно температура повышается… Пока его тащил, он то орал, то стонал, сознание потерял, бредил, и всё как и ты – про пробы, про геологию, про славу… А я потом вернусь, всё заберу, там ещё пробы остались и медведь лежит, 300 килограмм чистого мяса!
– Медведь, откуда?
– Кореш твой из «ТТ» умудрился повалить, ну и я добавил. Повезло, палил ведь в белый свет как в копеечку, ковбой, но если бы не он, были б мы медвежьим обедом… Потом расскажу…
Через полчаса, Лёня, пыхтя и сопя, тащил волокушу, за ним опираясь на молоток, пошатываясь, брел Володя…
Через несколько часов, с многочисленными остановками для отдыха и перекуров, они наконец-то добрались до избы. Лёня был вымотан, чудовищно устал, но надо было растопить печку, поставить чай, разобраться с ребятами…
Володя, надрывно кашляя и шатаясь, вошел в избушку, повалился на свой топчан и тут же уснул.
Лёня с трудом доволок стонущего от боли начальника до топчана, уложил, снял сапоги, «энцефалитку», осмотрел еще раз рану на голове. Кровь уже не шла, но образовалась огромная гематома, и явно резко подскочила температура.
«Вот лазарет-то, „больница имени Сиплого“, Вовка кашляет, похоже на воспаление легких, а антибиотиков нет, лекарств толковых нет, один анальгин с аспирином и уголь активированный. Бинтов и тех нет, извели на вешки… Надо „вертак“ вызывать, срочно!».
Он взял рацию, забросил провод антенны на дерево, щелкнул тумблером, батареи быстро садились…
– База, База, я «пятнадцатый», я «пятнадцатый», приём…
Через шорох помех он услышал голос Юрика, радиста Базы, и его закадычного друга.
– Сиплый, ты что ли? Чего не в урочный час, и ты на связи, а не пижон? Соскучился?
– Юрик, у нас ЧП, поднимай «летунов», всех кого можно… У меня один пацан с воспалением легких, второй с пробитой головой! Срочно нужен врач и лекарства!
– Лёня, плохо слышно! Что случилось? Приём!
– Ещё раз – у нас ЧП, срочно «вертак», врача с пенициллином, батареи садятся! Приём!
– Понял… ЧП… Врач нужен… Батареи…
Рация заглохла… «Вот невезуха, и батареи сели… Когда «борт» прилетит, ещё неизвестно и вообще может и не скоро, туман опять сгущается, дождь…».
Лёня растопил печурку, поставил чайник, порылся в аптечке. Володя спал плохо, периодически просыпаясь, сухой кашель раздирал ему грудь, начальник стонал и бредил.
Ночь прошла беспокойно, Лёня почти не спал, ухаживая за больными, в перерывах умудрился немного восстановить батареи рации, проколов шилом отверстия и залив солёную воду, смог связаться с базой и услышать от дежурного радиста неутешительные новости, что «вертака» пока нет, на Базе такой туман, что «носа не видно», но «…все в курсе, Главный в ярости, девушки в печали, врач наготове…». Надо было идти за пробами, да и туша медведя пропадала.
Он быстро собрался, засунул в рюкзак полиэтиленовую пленку, оселок и два ножа, поставил перед каждым «болящим» по кружке с чаем, наматывая бороду на палец, осмотрел «лазарет», вздохнул, закурил и быстрым шагом пошел по ручью, решив немного сократить дорогу.
Дождь моросил как обычно, и всё было серым и скучным. Он шёл и думал о своей жизни, что всё-таки прошла не зря, что она была интересной, удалась, только вот устал он что-то от постоянных приключений и разъездов, всё время кого-то то спасал, то искал, то тащил, то ухаживал за больными, прямо-таки «добрый доктор Айболит». Что ж, «делай добро и бросай его в воду», вспомнил он армянскую пословицу. А вообще надо бы уже думать о доме, уютной избе где-нибудь в Поселке, прибиться к рыбакам, и потихоньку жить дальше, хватит бродяжить, полстраны пешком прошёл, ноги стоптал.
Туша медведя лежала на месте, нетронутая, но уже кружили вòроны, он собрал рассыпанные мешочки с пробами, освежевал тушу, забрав только два окорока и немного жира, больше не унести… Что ж, пусть и таежное зверье полакомится, такова жизнь – или медведь нас, или мы медведя. И лапа у него явно деформирована, потому и хромал; вероятно, это и есть «трехлапый», гроза поселковых собак и ужас промысловиков, шатун.
Лямки тяжелого рюкзака резали плечи, и надо было торопиться, он дошёл до места встречи с Володей, догрузил его пробы, рюкзак и спальный мешок оставил, «…спишем как сгоревшие, не в первой, что эту мокроту тащить, спина своя, не казённая…».
В избе было всё также, но в воздухе витал запах болезни и …смерти. «…Плохи дела, если через сутки – двое „вертака“ не будет – хана…» – подумал Лёня.
Володя поднял голову: – Ты где был, я звал, звал, плохо мне, дышать трудно.
– За пробами я бегал, принес, сейчас и медвежатинку сварю, окорок, поешь, и жиром медвежьим тебя намажу, легче станет… Что начальник наш?
– Стонет, без сознания, бредит, пытался его напоить чаем, не получается, нарыв у него на голове, большой. А что за медведь, ты обещал рассказать!
Лёня поставил ведро с медвежатиной на печку, растопил жир, натер им Володю, напоил чаем, закурил, и в красках, как хорошо умел, рассказал и про молодого медведя, как тот, вопя от страха, удирал, почувствовав удар дроби в зад, и про матерого «трехлапого», и как начальник палил из «ТТ», чуть не попав в него, и про свой единственный удачный выстрел…
Несмотря на невероятную усталость, ведь пройдено было почти 30 километров по ручью, тайге и курумникам, и смертельное желание поспать, Лёне надо было ухаживать за больными, опять связаться с Базой, и придумать, чем лечить гематому «пижону», нарыв был огромный и пульсировал, надо было вскрывать… «Мало того, что я им сиделка, я ещё и хирург. И швец, и жнец и на дуде игрец!».
Лёня налил в миску горячей воды, порылся в своем рюкзаке, нашел всё-таки стрептоцид, пузырёк с йодом, упаковку бинта, накалил нож на свечке, продезинфицировал спиртом, и, зажмурившись, ткнул в нарыв. Хлынул гной, «пижон» громко застонал. «Всё, всё, начальник, терпи начальник, теперь всё!». Выдавил как смог, гной, промыл тёплой водой, залил йодом, засыпал стрептоцидом, наложил повязку. Что ж, остается только ждать, ждать «борта», ждать врача, ждать, ждать, опять ждать… За свою почти 40-летнюю бродячую полевую жизнь он привык ждать, был бы чай да курево, ждать погоды, вездехода, вертолета, самолета, продуктов, ждать людей из многодневных маршрутов… Лёня незаметно уронил лохматую лысеющую голову на стол и тут же уснул… – «Лёня, Лёня», услышал он сквозь сон: «Пить, пить!».
– О, начальник очнулся, живой, разговаривает! Попей, попей, родной, и анальгин съешь, и спи, спи, тебе сейчас сон – лучшее лекарство, скоро окорок сварится, ещё часик, накормлю медвежатиной, оживешь! И Володьке вроде легче стало, кашляет меньше! Помог наш медведь-то, не зря завалили!
Он вызвал Базу, сообщил что ситуация уже лучше, что нарыв он вскрыл, но «борт» и врач по-прежнему нужны срочно. Радист ответил, что как только малейший просвет, «борт» вылетит, что «доктор сидит на своём чемодане со шприцами и клизмами и всегда готов», а Главный «всех разогнал, и велел лично и каждый день сообщать обо всём, что творится в отрядах».
Следующая ночь прошла беспокойно, Володя надрывно кашлял, и, похоже, ему снова стало хуже, медвежий жир и варёный медвежий окорок особо не помогли, правда, сам Лёня наелся до отвала. Начальник стонал, температура у него была явно высокой, а утешительных вестей с Базы не было. «Погоды нет», «летуны» готовы, но начальник аэродрома «добро» не давал, не имел он права рисковать жизнями экипажа и врача. А метеосводки были неутешительны – дождь и туман, туман и дождь…
Измученный Лёня заснул… Сквозь сон ему почудился знакомый шум лопастей, он поднял голову… «Приснится же такое…». Однако шум лопастей становился все слышней, и Лёня понял, что это вертолёт ищет место для посадки…
Посадочной площадки здесь не было, сесть было сложно, тайга и скалы, единственное место – метрах в пятистах от избы, где ручей широко разливался, было мелко и «борт» смог бы «приводнится» на камни плёса. Лёня схватил ракетницу и опрометью выбежал из избушки, добежал до ручья, выпустил подряд две ракеты. Вертолёт развернулся, посадке мешал туман, но увидев падающую ракету и машущего руками человека, экипаж виртуозно «приводнился» на ручей. Открылась дверь, и из ещё не успевшего коснуться колесами камней вертолёта, выскочил базовский доктор по прозвищу «Шприц» со своим знаменитым чемоданчиком, потом лихо соскочили два молодых небритых парня в ещё необмятых, новёхоньких энцефалитках, видимо новоприбывшие студенты-практиканты, они аккуратно, под руки вынесли медсестру Варечку, «Рыжее Солнце», в которую было влюблено больше половины всего мужского населения Базы. А потом – Лёня даже обомлел от неожиданности, и, пригибаясь от ветра лопастей, побежал к вертолёту. По лесенке не торопясь, на камни ручья, вышел сам Главный, потом Нач. Спецотдела, Главный инженер и даже бессменный Секретарь и Помощник Главного, однорукий Михал Афанасьевич.
– Так, веди к больным! – тут же приказал доктор.
– Что за высокая комиссия, смотрю, всё начальство здесь! А если что случись, так и все сразу, в тайгу, в гольцы?
– Привет, Сиплый, всё остришь? Что у тебя здесь, что случилось? Почему ЧП? Голову сниму! – Главный явно был не в духе, но это можно понять, ЧП, раненый, поэтому и притащил с собой почти всё базовское начальство, для подстраховки, если что, делить ответственность будут вместе – «дальстроевская закалка» давала себя знать.
Лёня вкратце рассказал, утаив, что начальник по глупости прыгнул, сказал лишь, что тот упал, обороняясь от медведя, что они были в маршруте вдвоем, а Володя мыл шлихи и простудился после возни в ледяной воде. Он скрыл, не стал говорить про одиночные маршруты, про то, как Володя больной, рискуя здоровьем ради плана, отбирал пробы, про нарушение всех инструкций, незачем Главному об этом знать, а то ребятам достанется, а может и выгнать.
– А где начснаб-то? Я б его угостил гвоздями с мышиным дерьмом!
– Не волнуйся, с ним разобрались, в Городе уже, отправили, показания в прокуратуре дает. У своих же воровать! – Главный даже выругался. – Не у Вас одних проблемы оказались, чуть все полевые работы не сорвались!
Доктор вышел из избы, вытирая руки…
– Тебе, Лёня надо было бы не в геологи, а во врачи идти! И диагноз поставил правильно, и даже нарыв вскрыл! Иди ко мне в медчасть, медбратом!
– Так, доктор, что с ребятами? – спросил Главный строго.
– У «спортсмена» сотрясение сильное, месяца два полежит, ребра сломаны кажется, ну рентген покажет, вывих ноги… Но уже ничего угрожающего, и если бы не Лёня, всё могло бы плохо кончиться! У Володи пневмония, вколол пенициллин, всё нормально будет. Всё-таки медвежий жир помог! Где взял-то, Сиплый?
– А «трехлапый» объявился, пришлось поговорить! Так что больше некому собачек кушать!
– Так, студенты, быстро носилки и грузите больных, сводки погоды плохие. Дождь сильный идет, – распорядился Главный. – Что ж, Лёня спасибо тебе, опять всех спас, собирайся быстро, полетели домой!
– Нет Степаныч, я, пожалуй, останусь. Надо работу доделать, план же, да и избу бросить нельзя, надо всё убирать, консервировать. Сам же её строил, помнишь, лет пять назад, жалко!
– Ты с ума сошел, оставаться одному, я не позволю, категорически, хватит с меня этих двух пацанов!
– Степаныч, ты же меня почти 10 лет знаешь! Ничего со мной не случиться, я чую! Доделаю работу, хоть шлихи домою, работы-то на недельку, а погода наладится – пришлешь людей, вот хоть этих двух студентов, доберём пробы. А не выйдет, закрою всё, приберу, да пойду. Здесь до реки-то всего 20 километров по ручью, а там бережком до Базы всего-то километров 200, дойду потихоньку, не впервой… План, план, Степаныч, сам твердишь всё время! Ребята из-за этого плана чуть концы не отдали!
– Ладно, Леонид, – подумав, сказал Главный, – нарушу я инструкции, которые сам писал и подписывал, и под мою личную ответственность!
– Спасибо, Степаныч! Вот только проблема, курево кончается, махра-то у меня есть в заначке, но у меня от неё голос сохнет! – Лёня сипло рассмеялся…
– Курить тебе меньше надо, хрипишь и сипишь, как тюлень! И далеко не уходи, если что – сообщай, срочно, а как только погода будет, я тебе людей пришлю, продукты.
– И батареи для рации, и курево, курево! И чай, и сгущеночки бы!
Прибежал студент: – Товарищ Главный, командир ругается, дождь идет, надо срочно возвращаться!
Они дошли до вертолёта, уже вовсю раскрутившего лопасти, командир экипажа что-то гневно кричал и махал рукой. Главный хлопнул Лёню по плечу, потом неожиданно обнял, пробормотал «Держись, Леонид!», прыжком нырнул в вертолёт, лесенка исчезла, дверь на ходу закрылась.
Лёня долго стоял, курил и смотрел вслед улетающего «борта», потом не торопясь дошел до избы, глотнул остывшего чая, посидел, покурил, взял лоток, положил в маршрутный рюкзак мешочки и пошел к ручью…
Дождь усиливался…
