Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера

Третий человек не появился. Машина же, сделав разворот на пятачке смотровой площадки, остановилась, и наступила минутная тишина, по прошествии которой Олег принял явно неудобное для нападения положение, подогнув под себя ногу, и с улыбкой спросил: «Чё ты такой напряжённый?». «Привычная реакция на незнакомого человека», ответил я, имея в виду «Булочника», что не сразу понял обладатель белого костюма и напрягся сам.

После ещё одной паузы Вова вышел из машины, и началось то, из-за чего и был устроен этот спектакль. Было необходимо устранить Таранцева, что меня сильно удивило, – ведь Андрей постоянно встречался с президентом «Русского золота», и не было ни одного разговора, чтобы он его не упоминал «Петровича», причём делая постоянный акцент на дружественные личные отношения.

На этот период весь наш «профсоюз» и все активы в виде долей в фирмах, фирмочках, банках, адвокатских бюро и так далее плотно склеились с жизнедеятельностью «рыночного» монстра, он был основной статьёй дохода, причем постоянной, и такой поворот был не совсем понятен.

В конечном итоге всё это я счёл отсебятиной, не прошедшей критику старшего брата, и счел основной причиной столь навязчивого приглашения на празднование этого Нового Года.

Разумеется, при первой же встрече я ввёл в курс дела Андрея, и удивился его реакции, лениво соглашательской: «Ну, делай». Потом он назовёт это дело, именно так, как оно получилось, единственно нужным покушением из всех, о которых он помнил. А произведённый фурор от манеры исполнения превзошёл все ожидания, даже несмотря на то, что поставленная цель не была достигнута.

По всей видимости, по манере исполнения и его сложности, Таранцев понял, что его достанут в любом месте и с любой охраной, а якобы осечка – вовсе не случайна, но предупреждение.

Собственно, после того, как я понял, что произошло непоправимое, и выстрелы прозвучали в неустановленное время, пришлось объяснить Олегу, что мною было отдано предпочтение акции устрашения по сравнению с нерациональным убийством. Последний был в восторге от происшедшего, и нюансы его уже не волновали. Шумиха вокруг оригинальности устройства и его использования успокоила его гордыню, а объяснение показалось удачным и чуть ли не самим им подсказанным. Но это после, а сейчас я поднимался на лифте на свой этаж в отеле, и лишь радостная улыбка любимой женщины начала приводить меня в чувство…

Переодевшись, мы отправились пешком в один из двух излюбленных китайских ресторанчиков, где сразу на пороге встретились с четой банкира и адвокатом. Позже к нам присоединилась ещё одна пара бизнесменов-туристов. Жизнь начинала постепенно набирать обороты, на которые мы с Иришкой так надеялись в самолёте.

Все проблемы остались за бортом этого замечательного острова, хотя иголки, сделанного Олегом предложения, иногда заставляли волноваться разум.

1994 год

В один из приездов в Москву, из телефонных переговоров кого-то из «Измайловских», стало понятно, что «Аксён» сотоварищи посетят проходящие в Лужниках соревнования по единоборствам. До них оставалась пара дней, и я занялся тщательным осмотром прилегающих территорий и подбором места для «лежбища». Оптимальным оказался высокий склон на противоположном берегу Москвы-реки, место было идеально и по отходу, и по «работе» – тихое, безлюдное и никем не посещаемое, лишь невдалеке, метрах в ста, стоял небольшой храм. Проблема могла возникнуть из-за плохого освещения стоянок около спортивного комплекса – когда приходится «работать» с расстояния почти в 500 метров, уровень света играет важную роль.

Я довольствовался шестикратной оптикой с хорошей светопропускной способностью и с подсвечивающимся перекрестием. Винтовку выбрал «Heckler & Koch» G3. Прихватив с собой бинокль «Сваровски» – подарок «Культика», одевшись потеплее и захватив маскхалат собственного производства, отправился на заранее присмотренную и подготовленную позицию. Долго к ней подбирался, стараясь определить, с какого расстояния она различаема. В принципе, даже понимающий человек ничего не заподозрил бы, стоя в метре от неё.

Два человека, помогающих мне, были уже в спортивном комплексе, вся их помощь заключалась в определении местонахождения «цели», места парковки машины и времени выхода к ней.

Половина столбов с освещением не работала, и понять, кто есть кто, если выходила компания из нескольких молодых людей, было тяжело, поэтому рассчитывать приходилось лишь на вторичные признаки: рост, одежду, комплекцию, машину, поведение. На всякий случай я приготовил обезличенный мобильный телефон, чтобы позвонив и дождавшись ответа, понять, кто берёт трубку (один номер телефона «Аксена» я знал).

«Соратники» уже обнаружили Сергея, но место парковки было приблизительным, хотя и точно на набережной. Моё тело начинало затекать, гарнитура рации неудобно давила на шею, ощущалось напряжение из-за темноты, глаза чесались и слезились от промозглого ветра. К оптике постоянно приходилось прикладываться, страхуясь, проверяя каждого из часто выходящих на стоянку людей. Был бы день – ничего страшного. Рядом смердела сдохшая собака, но менять я ничего не стал.

В пищу «пошёл» второй «сникерс». Ничего не говорило о столь долгом времени сегодняшнего мероприятия, и я в этот раз явно не рассчитал, с утра выпив в сумме около литра жидкости, что вкупе с замёрзшими ногами, уже давало о себе знать. Губы пересохли и обветрились, не помогал ни крем, ни приложенная перчатка, начинало знобить, в общем, всё как всегда – мёрзлой морде и ветер навстречу.

Пару раз запрашивал связь, на всякий случай, узнавая, не изменилось ли что-то внутри. Появилось предчувствие какой-то неожиданности, и она не заставила себя ждать. Из выхода вывалило несколько человека «в коже», на мои вызовы по рации никто не отвечал, и я перестал это делать, поняв, что полагаться придётся только на себя. Под «ложечкой ёкнуло», заныло солнечное сплетение, чуть опускаясь, горячим жаром книзу. Не разбираясь, кто это, я почувствовал – он!

Удобно обхватил винтовку, видно было неплохо, но лица пока ещё оставались неразличимы – банально надёжный «Карл Цейс» отрабатывал свою немалую цену, и я ещё надеялся, при приближении людей к машинам, разглядеть точнее, кто есть кто. Они должны были пройти по небольшому пространству, освещаемому, похоже, единственным фонарём. Я водил стволом от одного к другому, наводя перекрестие на каждого из них: вся группа помещалась в полную луну, среди которой высоким ростом выделялось двое. Один из них – «Аксён».

Чем он так перешёл дорогу? В подобной ситуации о важности таких вопросов думать не стоит – всё должно быть определено заранее, к тому же, тогда ещё живой «Культик» торопил и торопил, и сегодня была возможность прекратить эту дикую гонку.

Ещё раз вызвал по очереди обоих «соратников», но рации молчали. Вышедшие из комплекса уже подходили к машинам, времени оставались секунды, но я был явно не готов выбирать. Оставался телефон, но то ли связь барахлила, то ли это не входило в планы Провидения. Мне даже показалось, что я слышал звонок, но, похоже, поздно.

Вдруг тот, что стоял у «Grand Cherokee», полез в карман, явно собираясь ответить на вызов до посадки в салон. Вот уже и перекрестье на месте, и дыхание в порядке. Сняв с предохранителя и поглаживая спусковой крючок, я так и не решился стрелять наобум из-за моргающего – то потухающего, то загорающегося – света уличного освещения, да и, честно говоря, лицо я так и не разобрал. Стрелять нельзя… звонок закончился.

Парни быстро попрыгали в машины, будто погасшее освещение было сигналом опасности, что собственно говоря так и было.

Вторые номера сегодня подвели, что имело грандиозные последствия после. Сегодня о них мы уже знаем, начиная с гибели Ананьевского…

Я ругался на себя, ругал балбесов, почему-то выключивших рации, но от души что-то отлегло, злоба прошла – видно, в глубине души всё-таки что-то радовалось оставшейся чужой жизни. Да и кто я такой, чтобы отбирать её? Собравшись и загружаясь через полчаса в машину, стоявшую примерно в километре, я ощутил прилив хорошего настроения и лишь пожурил своих подчинённых, воспользовавшихся перерывом между выступлениями не по назначению и понадеявшихся друг на друга. Всё же рассчитывать нужно всегда на себя. Но раз так вышло, значит так и должно было быть.

Братья Пылёвы

«Один, глядя в лужу, видит в ней грязь, другой – звёзды».

И. Кант

Олег

После прихода к власти, нас станут считать чудовищами, на что нам, конечно, наплевать.

Мордехай Леви

Какими были отношения между двумя Пылёвыми, это, видимо, останется тайной, ибо и сам человек их рассматривает со своей точки зрения, сам же, по-своему, их объясняя и оправдывая. Мы лишь в состоянии только приподнять завесу, оголив то, что было и так на поверхности.

Окружающие тебя друзья скажут и о тебе самом, и за тебя.

Олег собирал «камни» мощные, готовые на всё, предпочитая интеллекты ниже своего, зачастую ошибаясь, но, не обращая на это внимание, так или иначе заставляя подчиняться не за совесть, а за страх. Кнут здесь играл роль основную и подавляющую, а не сдерживающую, пряник же был мелковат, а часто вообще чёрствый.

Каждое движение, взгляд, указание говорили об уверенности, что неподчинение будет иметь последствия, а приказы будут в любом случае выполнены. Разумеется, таким он стал не сразу, и ещё при живом Григории ненавидел всё то, чем напитался позже сам.

Попытки выглядеть аристократом, в том числе и за счёт преклонения окружающих и кучи тратящихся денег, не могли заместить не хватающего с рождения воспитания, не совсем соответствующих лидеру черт характера, хотя харизматичность и присутствовала. Всё им деланное имело вид средней руки срежиссированного спектакля.

Можно сколько угодно за день менять носки, одевая новые и просто выбрасывая старые, как угодно муштровать кортеж, тебя сопровождающий, требовать, чтобы называли Олегом Александровичем, иметь постоянно обновляемый гардероб, носить сделанные по заказу часы и украшения, с предпочтением Rolex и Cartier, и при этом оставаться всё той же шпаной, какой он был в середине 80-х, когда получил первый срок за избиение дружинника, только под необоснованно дорогой оболочкой.

«Обслуживающего персонала» было предостаточно, и каждый проверен и запятнан кровью, достаточно назвать «Булочника», «Мясного», Рому «Москва», и «Кондрата», у которых на четверых – несколько десятков трупов, доказанных в суде. Характерная черта этой близости к «Солнцу» – частая гибель приближающихся «Икаров», и маленький процент всё же оставшихся в живых, старающихся быть в тени «Дедалов». Вот только родства между ними, в отличие от мифологических, никакого, хотя совру, если не напомню, что всё-таки два сына, на крестинах которых он стал их крёстным отцом, всё же дожидаются его молитв за упокой их душ.

Авторитарный характер, не терпящий ни поправок, ни разъяснений причин, ни, тем более, критики, жажда власти, и власти необычной – не только над людьми, но и их жизнями. В том числе, где при прочтении проскрипций, написанных им, запятая в «казнить нельзя помиловать» почти всегда ставилась после первого слова, что, как ни странно, только помогало управлять людьми. Но, как известно, тирания, держащаяся на штыках и репрессиях, всё же когда-нибудь рухнет, что и констатировал в свое время Наполеон Бонапарт в шутливой форме, а он уж точно знал, о чем говорил: «Штыком можно сделать многое, но на нём нельзя сидеть».

Единственное, что он не учитывал, – одно из главных правил разведчика, гласящее: «Не пытайся вербовать человека с более высоким интеллектом, чем обладаешь сам», скорее всего, он тебя переиграет. Но неправильно поставленная самооценка зашкаливала все мыслимые границы, давала неправильный старт, что делало тактику ущербной, а стратегию – провальной. Это приводило к частому краху многочисленных операций, начинавшихся, как правило, с обработки людей, которые должны были стать шурупиками, винтиками, шайбочками, осями и так далее в задуманном им механизме, в котором ему было понятно лишь предназначение, но не работа механики, потому и были сбои, из-за этого и гибли так называемые «курочки, несущие золотые яйца», и выбирались проекты с моментальной наживой, в противовес длительным и далеко идущим планам с медленно, но верно набирающими обороты бизнесами и прибылями.

Постепенно люди становились послушными, кто – от внимания, проявленного в начале общения, кто – от щедрости, сначала показавшейся таковой и постепенно сходившей на нет, а кто – от кажущегося величия, к которому можно было быть близко: гордыня человеческая на всё падка.

Олег Пылев (третий слева) с другом Андреем на своем дне рождения. Начало власти братьев

Сначала товарищи, потом слуги, после рабы. Но кто был рабом больше, и рабом чего? Мудрость гласит: «Всякий, пребывающий в грехе, есть раб греха» (Евангелие II – 35).

Представьте себе молодых амбициозных парней, крепких и почти на всё, кроме убийства, готовых, они желают покорить мир и стать его хозяевами. В виде трамплина эти пассионарии выбирают Олега и губят свои гены для потомства – все подобные им на протяжении всей истории человечества подчинялись чужим амбициям под воздействием своих, веря и в свою звезду, но покоряясь чужой власти. Совершая именно убийство себя, но всё равно считая мир покорённым, а себя – над ним властными, уверяясь в этом, как минимум, взглядами, испугом и уважением, как им кажется, остального, более слабого, большинства.

Запнуться такой может о равного себе – такого же раба и такого же «хозяина». Они хищники снаружи, и хищниками же умирают, зачастую добиваемые своими же.

Мужчины – хищники, но далеко не все. Под стволом пистолета, на допросе у следователя, перед лицом медленной, но верно одолевающей опасности происходит преображение волка, боящегося поднять взгляд на то, чем они казались себе сами.

Так что ты видишь в зеркале, глядя на своё отражение? Каждый из нас в глубине души знает, кто он и какой он. Но стоит поверить обману о себе самом, возвеличить себя в своих глазах и стечением обстоятельств вырасти в авторитете перед другими – и вот уже рождён сверхчеловек, совсем забывший, что стал таковым, возможно, с чьей-то помощью.

Впервые вступившему на путь скользкого криминала, далеко не всегда понятно, что он делает.

Подавляющему большинству из живущих в этом мире приходилось лгать, и прежде всего – себе (здесь я часто говорю об этом – ибо это и есть то, с чего начинается рабство гордыни, а значит и предтеча всех бед). Такая ложь становится привычкой, и даже человек, поставивший во главу угла принцип «правда и только правда», может лгать незаметно для самого себя, просто не зная: то, что воспринимается им как истина, на деле – подделка!

Софистика не выдумана во времена Сократа и Ксенофонта, удачно и выгодно преподаваемая при Платоне и Аристотеле, – это одна из личин каждого из нас, порождающая множество. Их может быть несколько: перед друзьями, женой, другие мы и перед самим собой, а настоящие – лишь перед Создателем. Но как часто мы видим гораздо большее множество, и счастлив тот, кто сможет быть самим собой, в единственном лице. Но такое счастье тяжелее любого креста когда либо носимого человеком, захочет ли кто-либо из нас взвалить его, ничего за это здесь не имея?!

Если каждую из личин угадать и хоть чуть польстить ей, можно легко научиться управлять человеком – говори ему только то, что он хочет слышать, или дай ему спасти себя хотя бы на вечер, и перед тобой откроется то, что может пленить навсегда. Достаточно одной слабости, не вовремя проявленной, и сильного и выдающегося можно подцепить и сыграть «на слабо».

На аллее несбывшихся надежд – могила Гусятинского

Были те, которые не могли быть просто рядом со «светилом», но требовали всем своим естеством большего. В них тоже нуждались, потому что вести большое «стадо» постоянно голодных хищников, и опасно и пагубно, но делать это проще, если среди них есть свои вожаки. Остаётся только устроить их зависимость от себя и убедить в опасности, в случае отсутствия собственной персоны, страхуя посягательство на свой «трон». Их было меньше, но, по странному стечению обстоятельств, они были сильнее сидящих наверху, и по тому же странному стечению обстоятельств, они обладали ещё одним качеством – преданностью.

По логике вещей, на место Гриши пришли более выдающиеся, которые должны были заместиться ещё лучшими. Так и произошло бы, как бывало, когда гибли предшествующие, но судьба лучше знает, что делать.

Время шло, многое менялось, спираль времени для нас закручивалась внутрь, чтобы позже раскрутиться вовне. Олег, видя, что не только он, но и окружающие, поверили в него, достиг состояния, о котором я прочитал позже у Силуана Афонского – о влияние гордыни на рассудок: «Я исследовал всё, и нигде не нашёл большего себе, следовательно я – Бог». Если не ошибаюсь, это девиз одной из ранних школ философии в Элладе.

Отдадим должное способностям Пылёва младшего: интуитивно чаще делая правильный выбор на сегодняшний день, чем решая проблемы и находя выходы, обеспечивался лишь только сегодняшний день. Тем самым день завтрашний всё больше и больше представлял собой чёрную дыру, засасывая всё окружение, включая не только ребят, но и их родственников.

В начале 90-х я помню его, как казалось тогда, неплохим человеком, хотя мои наблюдения были поверхностны, прежде всего – из-за единичных встреч, при которых личных бесед, разумеется, почти не велось. Был ли он действительно таким или изменился, почувствовав вкус денег и власти, а позже прибавив к этому и страх их потери, ответить сейчас я не могу.

Андрей

Дураков подчини и эксплуатируй, умных и сильных старайся сделать своими союзниками, но помни, что те и другие, должны быть твоими орудиями, если ты в самом деле умнее их, будь всегда с хищниками, а не с их жертвами, презирай неудачников, поклоняйся успеху.

Князь Талейран

Андрей Пылёв, старший из братьев, – если и не полная противоположность младшему, то во многом отличная личность, и личность сильная. Но если в Олеге выражены качества ведущего, причём безоглядно и слепо, то у старшего – скорее ведомого, но думающего и осторожного. Ему не нужны поклонения со стороны, хотя и их было достаточно, но, в случае чего, он мог находиться и в одиночестве от соратников. Правда, со временем он перестал обслуживать свои потребности сам и, в конце концов, даже забыл, как заваривать чай, отдав всё это в руки супруги, иногда беспомощно ожидая, когда сварят кашу и подадут ложку, так как даже не знал, где они хранятся. Впрочем, для современного мужчины это причуда, встречающаяся достаточно часто.

С юношеских лет думая о карьере отнюдь не криминальной, а в силовых ведомствах, он имел мечту о службе в КГБ и, как трамплин, выбрал срочную службу в пограничных войсках, где был выделен командованием и отмечен за неоднократную поимку нарушителей границы.

Всё складывалось неплохо, поданные документы на поступление в Высшую школу приняли, но вдруг арестованный и осуждённый братец «запятнал» биографию, и с мечтой пришлось расстаться. Пустое место заполнила профессия мясника, работа столь же трудная, как и выгодная, приносящая неплохой доход и обширные возможности, которым пользовался и Олег, уже освободившийся на тот период, забирая излишек мяса в «крышуемый» им ресторанчик. Потихоньку сложился коллектив, к которому со временем примкнул и Андрей. Как это произошло, для меня и по сей день тайна. Команда эта выковала из своих членов будущих «главшпанов», успешно позже соперничающих друг с другом, многие – вплоть до гробовой доски. И на сегодняшний день братья – чуть ли не единственные, кто остался жив из того сплочённого содружества, весело разъезжавшего по предместьям «Медведково» и «Бибирево» на стареньком «Москвиче» – «каблучке», перед подъездом которого закрывались палатки и разбегались торговцы. Ну, а кто не спрятался, тот сам виноват.

Характер сильный, но податливый, а разум совсем не кровожадный, избегающий лишнего кровопролития, но всё же признающий его необходимость в некоторых случаях. Как мне кажется, жизнь в отрыве от родины (если мне не изменяет память, с 1995 года) создала несколько ошибочное представление о состоянии дел в России, чем умело пользовались и Олег, и Таранцев, и даже «Ося», сподвигая его на всякого рода некорректные решения. Со временем он стал считать себя бизнесменом, причём удачливым и состоявшимся, хотя, думаю, что понимал: бизнес этот держится на крови и страхе, а не на его талантах. Последнее, пожалуй, можно назвать лёгкой манией, как и его убеждённость в том, что перед законом он чист, и именно поэтому не хотел переходить под закат своей «карьеры» на нелегальное положение, в шутку оправдываясь, что без семьи умрёт с голоду, нуждаясь в обслуживании.

В теплых краях (Неизвестный, Ося, Ананьевский, Шарапов, А. Пылев, Гусятинский)

Личное отсутствие плодило часто ложные и преувеличенные доклады и несанкционированные действия тех, кто раньше вздрагивал от одновременного посещения двух родственников. Причина же была в элементарной некомпетентности босса и чрезмерной, вынужденной доверчивости.

Я не был ни разу свидетелем решений, принятых троицей: «Ося», Андрей и Олег, да и троица вряд ли была. Лишь слышал и получал их последствия в виде указаний, просьб и общих повествований. Не могу так же сказать, что все трое были в курсе всех планов, хотя, возможно, и общих. Почему возможно? Потому, что у каждого на эти планы были свои виды, и уж точно планы Олега и Андрея с «Осиными» могли разниться и разнились.

Машкерад главшпанов

Общность, союзность и совместная заинтересованность только на словах могут быть равны. Что точно соблюдалось – это ранее оговоренные доли, хотя и здесь иногда возникали некоторые изменения, скажем, из-за затрат, амортизации, изменения себестоимости, количества учредителей, разумеется, всевозможных непредсказуемых катаклизмов, что бывало – от дефолта, до гибели одного из участников, или якобы из-за этого. Суммы падали, а объяснения в их уменьшении, по всей видимости, находили своё удовлетворение.

Полагаю, что со временем отношения между «Осей» и братьями не распределились по ответственности каждого из них за свой сектор, как принято у нас: Андрей – за финансы и связи, Олег – за всякого рода «военные действия», – так как у Буторина была своя, достаточно развитая инфраструктура, самодостаточная и способная решать любые задачи. В этом смысле организованного сообщества, предъявленного нам на суде, в виде статьи 210 УК РФ, я не вижу. Но, в связи с принятыми предложениями инвестиций в общие проекты, возникали и общие интересы, так же, как пользовались связями, которых недоставало у себя, услужливо предоставленными «партнёрами». Так же «у партнёров» пользовались и услугами всякого рода не конфиденциального плана, в случаях, когда это было удобнее. Всё бы ничего, и даже звучит приятно и презентабельно, если бы не привычка решать некоторые проблемные вещи с помощью, ну совсем уже, неприемлемых для закона методов.

Могила Оси возможно ставшая бы для него лучшим выходом…

В свете сказанного, думаю, что общение между «Осей» и Андреем проходило гораздо чаще, но касалось, в основном, деловых тем. Зная последнего, убеждён: Пылёв старался всеми силами обходить острые силовые вопросы, ссылаясь на Олега и, скорее всего, достигнув соглашения, в случае необходимости, предлагал сводить начальствующих более низкими звеньями, скажем: «Пусть Вася позвонит Пете, и пусть нюансы обговаривают сами». Тем самым вроде бы самоустраняясь и не совсем находясь в курсе происходящего, тем более что курировать эти вопросы взялся с нашей стороны Олег, поэтому всё автоматически перетекало после подобной фразы и созвона Васи и Пети под контроль младшего Пылёва.

Но всё же в некоторых случаях, понимая необходимость принятия экстраординарных мер, Андрей выносил проблему на общее обсуждение, преподнося это как необходимость принять решение, заведомо понимая, какое решение будет принято.

С другой стороны, ему не оставалось ничего иного, ввиду невозможности предпринять иное по простой причине недоразвитости нашего «профсоюза» и «недоделанности» его как финансовой структуры, а так же из-за низкого уровня людей, пытавшихся им руководить. Я не говорю здесь о профессионалах в банковской или юридической и финансовой сферах, а о тех, кто пытался себя поставить на одну доску с ними. Нужно понимать, что именно они, в том числе и частично включая «Русское золото», пытались определить и подтолкнуть дело в нужном, как им казалось, направлении, думаю, не особенно прислушиваясь к тем или иным предложениям, так как при осуществлении этих предложенных мероприятий, вложения этих финансовых средств и схем, они: а) вряд ли могли их понять, б) вряд ли могли проконтролировать предлагаемое.

Злейшие друзья (А. Пылев и Усатый)

Итак, Андрей был сдерживающим фактором, и кто знает, скольким пришлось бы ещё расстаться с жизнями, если б не его взвешенный подход, хотя и он под напором иногда давал сбои. Но к тому времени я был уже совсем другим человеком и совсем в другой ситуации, а после предложения «убрать» главного опера и человека, возглавляющего следственную группу, ведущую дело нашего «профсоюза», почти перестал с ним общаться, хотя, не скрою, кое-что предпринимал и через некоторое время знал, как выглядят эти господа, и где их можно найти – понятно, ради своей же безопасности. Как-то их нетерпение встретиться со мной не вызывало ответного желания у меня.

Заметим, что старший Пылёв, если бы и осмелился задуматься об убийстве людей, возглавляющих оперативные и следственные действия, то вряд ли решился бы что-нибудь принять сам из-за понимания, что это в конечном итоге, как минимум, ни к чему не приведет, – появятся новые люди, и не факт, что худшие, а главное – с большим желанием найти и, теперь уже, отомстить за своих.

Но факт оставался фактом, хоть я и получил указание из его уст и направление вектора, где искать, но исходило оно, думаю, не от него, а от Буторина, который вряд ли питал иллюзии в отношении себя после задержания и всеми возможными методами пытался его избежать хотя бы сегодня, не задумываясь о завтрашнем дне.

По всей видимости, подобными мыслями обуславливается его поведение и во время экстрадиции ровно на полгода, произошедшей в самом начале века. Поведение его в отношении следственной группы было дерзким и предостерегающим, видимо, подкреплённое уверенностью моей и, возможно, еще чьей-то «работы» в этом направлении. Во всяком случае, вероятно, имея в виду его настоящую экстрадицию на Родину, которая тогда казалась невероятной, у него часто вырывались вместо ответов фразы: «Вы до того времени ещё доживите…».

Каким тогда ему казалось грядущее, мы можем только предполагать.

Желание Андрея ничего не менять внутри инфраструктуры и привело к краху. А произошедшее в конце-концов, задержание братьев уменьшало и мои шансы. Хотя всё, что нужно было сделать мне – оставить семью. Но это было всем, что у меня имелось, и я решил пожить как человек, сколько будет отмерено. В отличие от братьев, у меня было совершенно чёткое понимание долгов перед законом, которые могли, с большой долей вероятности, привести к распылению всех надежд, да и самой жизни, ведь подавляющее большинство статей Уголовного кодекса, которые могли ко мне применяться, статьи «расстрельные». Наверное, я был единственный, не строящий иллюзий и готовый ко всему, «чахнущий», как «Кащей» над златом, над своей семейной идиллией, понимая её возможную временность. Правда, имелась ещё одна уверенность, которая позволяла быть более менее спокойным, – я был уверен, что, скорее всего, не переживу задержания и получу пулю во время его проведения. Да и привитая с детства привычка не отказываться от принятого решения тоже сыграла свою роль. Но были и кое-какие мысли, иногда находившие подтверждение у куратора – «покупателя».

Так что причины оставаться в семьях и у Андрея, и у меня были, хотя и несколько разные, что не особенно повлияло на дальнейшие события и срок.

Моё отношение к старшему Пылёву было, скорее, уважительное – возможно, и из-за умения обустроить свою жизнь, и за чисто человеческие характеристики. При встрече он был всегда расположен к собеседнику, уважительно относясь к нему и не позволяя себе унизительных выпадов и, тем более, оскорблений. В его доме царили тишина и спокойствие, охраняемые заботливой хозяйкой, которой он, казалось, подчинялся беспрекословно, хотя, думаю, это было всего лишь одним из правил. От него не исходило никакой видимой опасности, с ним я знал, где и кого остерегаться, будучи козырем его и его брата, благодаря чему и мог позволить себе несколько больше других.

Никогда я не смог бы убедить Олега в отсутствии опасности, исходящей от моей гражданской супруги, в те дни, когда насильно увёз её на Канарские острова. И если бы не Андрей со своей разумностью, быть бы кровопролитию. Хотя, возможно, это был обыкновенный рационализм, замешанный на здравом смысле. Но все же проблема улеглась именно благодаря ему.

Есть, правда, ещё одно предположение. Думаю, что, скорее всего, здесь не могло обойтись без диалога между братьями. Чётко понимая, что эта женщина не просто увлечение, а роковое вклинение в мою жизнь, а значит – слабое место, на которое можно нажать в нужный момент, – напрашивался вывод: такая слабость не только выгодна, но и нужна им. Мне же это оставляло ещё меньшее место для маневра, представляя узкий перешеек, да и то в виде лезвия.

Андрей обладал умением убеждать и доказывать аргументировано, а, не пуская в ход ссылки на силу и безысходность, как брат. Приятный, начитанный собеседник, с некоторыми нотками сожаления в разговорах о прошлом, об упущенной в юности возможности пойти другим путём. Такое же, как и у меня, да и, наверное, как и у многих из криминала, в некотором роде патриотическое переживание о судьбах России, помноженное на неплохое знание истории, со здоровым национализмом – кстати, нормальным и неотъемлемым чувством любой нации, которое вот уже 150 лет цинично хается всеми, кем угодно, если относится к нации русских. При всём притом не надо путать его с нацизмом или шовинизмом. У любого нормального человека национализм в крови, таковым являюсь и я, что ни разу в жизни еще не помешало, ни только мне, но и окружающим.

Подарки от Андрея, причём всем без исключения, носили характер «от всей души», и никогда «потому что девать некуда».

Очень хорошо относился и буквально содержал своих ребят, 4–5 человек, постоянно бывших с ним и его семьёй. И, может быть, в характеристике его как обычного человека, без учёта специфики его деятельности, был только единственный минус, правда, минусом в наше время не считающимся – признание первенства в своём существовании комфорта превыше всего остального.