– Холоднее льда, правда? – кивнул самрат. – Вот уже почти сорок лет я не знаю, что такое тепло. Ничто не может согреть меня – ни медвежья шкура, ни огонь, ни тепло девичьей кожи, ибо я ответил за преступление отца, Исидея отомстила за свою кончину.

– А где Эрнан? – вдруг озадаченно спросил Альвгред, чем отвлёк Тонгейра и Вечеру друг от друга. – Его кресло пустует. Кто-нибудь видел, как он ушёл?

А Эрнан Чернильная Рука в это время устраивал долгожданную драку.

В саду ярусом ниже, что примыкал к загону для скота и площадке перед Ласской башней, развернулось совсем иное веселье. Королевские кирасиры пили с конниками, лучники отпускали скабрёзные шутки, пехота играла в карты на пинки, воины инженерных войск и наёмники из Альгарды мимо нот вопили песни, одно содержание которых могло вогнать в краску даже известного матершинника Иларха. Музыканты играли что-то заводное, а целый букет пышных гибких миртовых птичек танцевал перед захмелевшими воинами, которые не сводили горящих глаз с их голых спин и бёдер. Один из кантамбрийцев глотал огонь и выдыхал его длинной струёй над головами. Когда он сделал это в очередной раз, пламя случайно лизнуло затылок одного мечника. Перепуганный солдат упал со скамьи и облился вином, и тут же стал жертвой улюлюканий и смеха. Войкан куда-то подевался, а Марций навёрстывал упущенное и наслаждался обществом полуголой Малиновки, которая удобно уселась ему на колени.

Тогда ещё никто не подозревал, что всего через пару минут веселье перерастёт в драку на мечах.

Когда солдаты заканчивали уже третий бочонок северного вина, неожиданно на плацу появился граф Монтонари и призвал любого, кому есть охота размять кости, сразиться с ним на ксифосах. Конечно, желающих не нашлось. Солдаты были пьяны, но не настолько, чтобы не предвидеть последствий драки с главой благородного дома, а потому они обсмеяли Чернильную Руку и послали его обратно сидеть на бархатных подушках среди королевских особ. Впрочем, когда на один из столов опустился тяжёлый кошелек, солдаты быстро передумали и уже были не прочь немного помахать тренировочными мечами. А ещё через пару минут на площадке уже сверкало оружие и стоял мужицкий гогот, подгоняющий добровольцев биться с зазнавшимся графом. Кантамбрийцы кучковались у стены и наблюдали, как их хозяин обезоруживает королевских воинов, отмечая каждую победу графа звоном кружек с пивом, а потом наливали пинту проигравшим, чтобы скрасить горечь их поражения. Им ли было не знать, что Эрнан был труднейшим из противников, который не брезговал и подлыми приёмами.

Войкану не было никакого дела до навязанной драки. Всё его внимание было приковано к девушке, чьего появления молодой лучник ждал с того момента, как они расстались этим утром. Он желал её, любил её, ужасно ревновал и втайне даже от Марция, который понятия не имел, какая буря бушевала под привычной личиной невозмутимости, обдумывал план её похищения из Миртового дома. Умом Войкан понимал, что влюбиться в Ласточку было верхом безрассудства, но каждый раз при виде её остренького личика сердце его начинало биться быстрее, а в голове, распугав все заботы и сомнения, оставалась только одна мысль: «Скорее бы обнять свою милую и уткнуться лицом ей в живот».

Среди всех пленниц Миртового дома Ласточка была самой юной, ей едва исполнилось восемнадцать. Небольшого роста, с роскошными бёдрами и узеньким личиком, она едва ли отличалась изысканной красотой, как Скворец или Иволга, но мужчин, что выбирали её, подкупали её нечеловеческая гибкость и талант в моменты страсти издавать такой сладкий стон, что он поднял бы и покойника из могилы.

– Так как твоё имя? – шептал Ласточке Войкан между поцелуями, когда они оба прятались под раскидистым кустом бугенвиллеи в стороне от праздничных столов.

– Не скажу, – улыбалась она и отвечала лучнику такими же игривыми поцелуями.

– Но так нечестно. Ты же моё знаешь, а я знаю только твоё прозвище. Мне этого мало.

Девушка засмеялась и наморщила чудный вздёрнутый носик.

– Цена все та же – сто золотых крефов.

Войкан сощурился.

– Но я отдал тебе уже восемьдесят. Имею право узнать хотя бы первые буквы. Оно какое? Ангенорское или как у баладжеров? Ласковая змейка? – прошептал он ей на ушко. – Или Чёрная роза? Может быть, Дикая пума?

– Не угадал.

Лучник сунул руку в кошелёк на поясе и протянул ей пару новеньких золотых монеток. Улыбка перестала играть на пухлых губах, глаза Ласточки погрустнели.

– Ты совсем не обязан. – Она отвела его руку.

– Я тебе обещал, а я всегда держу своё слово.

Ласточка приняла монеты и быстро спрятала под повязку на запястье, пока другие миртовые девушки не заметили.

– В моём имени есть «Ночь», – сказала она.

– О, уже хоть что-то, – воспрял духом Войкан. – Ночная красавица? Орхидея ночи? Или Роза ночи?

– Нет.

– Фиалка ночи? Полночный гиацинт?

– Почему ты уверен, что в моём имени есть название цветка?

– Потому что ты красива, как цветы.

– Не умеешь ты говорить комплименты.

– Да, в поэзии я не изящнее буйвола, – усмехнулся Войкан и вдруг стал серьёзен. – Сегодня я тебя в Миртовый дом не пущу, – сказал лучник, тронув остренький подбородок. – Ты останешься со мной?

– Сегодня меня отправляют к самрату.

Войкан отстранился.

– Как к самрату? Твой хозяин в своём уме?

– Миртовые девушки делают то, что им говорят. К тому же касариец сам меня выбрал. Но ты не бойся, с ним я и вполовину не буду такой нежной, как с тобой.

Горькая улыбка скривила губы лучника.

– Я заберу тебя оттуда, – прошептал он и пропустил пальцы сквозь пальцы любимой. Тыльную сторону её запястья уродовало клеймо в виде птицы. – Заберу из этого проклятого места, обещаю.

– Мне часто это говорят. Но все мужчины только обещать горазды. Никто не сможет заплатить за миртовую девку двадцать слитков золота. И не захочет.

– Я смогу, – возразил Войкан. – Я так решил. Деньги, что я даю тебе, не последние. У меня уже есть часть нужной суммы – она хранится у казначея.

– Жалование воина не так уж и велико. К моменту, когда ты накопишь достаточно золота, я состарюсь и уже буду тебе не нужна.

– Откуда ты знаешь, будешь ли ты мне нужна? Я выкуплю тебя или украду, я поклялся.

Ласточка с нежностью провела ладонью по его щеке.

– Ты же знаешь, что это невозможно – в Паденброге все знают, кто я, моё клеймо выдаст меня, даже если я покину Миртовый дом. Меня вернут обратно, как только найдут. И сбежать мы не сможем, иначе тебя объявят дезертиром. Если нас поймают, то обоих казнят. Не обещай того, что не сможешь исполнить, – не нужно давать мне надежду.

– Я всё равно найду способ. Кантамбрийцы держат своё слово и никогда не бросают тех, кем дорожат, пусть этой крови во мне течёт лишь половина, – решительно произнёс Войкан и с этими словами прижался губами к виску девушки. – Большая ошибка, что ты вообще оказалась в Миртовом доме. Это место не для тебя. Рано или поздно я заберу тебя оттуда, чего бы мне это не стоило. Просто поверь мне. Ты же мне веришь?

Она ему не верила.

– Неужели во всём Туренсворде нет ни одного воина среди этих девчонок? – без тени улыбки вопрошал, будто у самого неба, Эрнан. – Ну же? Или вы в армии только и делаете, что заплетаете друг другу косички вместо того, чтобы драться?

Он заметил на скамье огненно-рыжего кирасира.

– Ты! – Граф южных земель ткнул в его сторону ксифосом. – Я тебя знаю.

– Неужто? – Марций не скрывал, что ему не было дела до причуд скучающего графа.

– Ты Марций Рейес, сын Иларха. – Эрнан походил на петуха, которому было жизненно необходимо клюнуть мнимого соперника. – Ты научил моего сына перебрасывать меч, когда был в Эквинском замке. С тех пор он пристаёт к Аэлис и пытается научить этому и её.

– Было дело, – признался Марций, ухмыльнувшись.

Монтонари медленно приблизился к жертве своей очередной провокации.

– И кто бы мог подумать, что даарим, который родился в выгребной яме, будет учить наследников графа обращаться с оружием?

Марций пожал плечами.

– Не моя вина, что сам Чернильная Рука оказался на это неспособен.

Солдаты заулюлюкали и забили тарелками по столам, как дикари в предчувствии крови.

В зелёных глазах Эрнана мелькнула чёрная тень, и азартный пыл на его лице уступил место гневу.

– О, как! – возликовал южный граф, и глаза его снова загорелись. – Узнаю острый эвдонский язык. Если ты такой смелый, может быть, докажешь это с помощью меча?

– Я смелый, но не тупой, – ответил Марций. – Если с вашей головы упадёт хотя бы волос, меня повесят.

– Слово графа, что нет, – тихо сказал Монтонари и вдруг закричал, чтобы слышали даже на кухне: – Слово графа, что Марцию Рейесу не будет никакого наказания, что бы со мной ни произошло! – Он поднял с земли чей-то меч и бросил эвдонцу. Марций поймал его в воздухе. Десятки глаз уставились на него с немым вопросом.

– Иди! – послышался в стороне чей-то злой шёпот, будто кто-то шипел на упрямого гуся. – Иди, иди!

Малиновка укусила Марция за мочку.

– Хорошо, – сказал он и встал.

Эрнан провёл своим мечом по лезвию противника.

– Слышал, последний раз тебе в Вильхейме хорошенько досталось от Волка ночей? Я не буду бить сильно, обещаю.

– Польщён вашей заботой, граф.

Марций пнул стоявшую между ними кубышку.

– Эй! – Эрнан успел отпрыгнуть, блестящая сталь пронеслась у его уха. Раздался лязг – Монтонари успел отразить удар. Пьяные солдаты загалдели с кровожадностью пещерных людей.

Вальдарих сразу понял, что драка между этими двумя разительно отличается от предыдущих. С остальными противниками Эрнан больше красовался и играл, как кошка с мышью, тогда как сейчас он порывался зарубить эвдонца, как злейшего врага. Хорошо, что Иларх этого не видел.

– Что, на юге мало воюют, раз лезете драться от скуки? – выкрикнул Марций в лицо Монтонари, удержав лезвие его меча у своего горла.

– Ни одной войны за последние пятьдесят лет, – оскалился Эрнан. Из рассечённой брови текла долгожданная кровь. – Аж скулы сводит.

Марций оттолкнул Монтонари и отвесил противнику лёгкий подзатыльник.

– Лучше почаще ублажайте жену.

Эрнан брызнул смехом и обнажил острые, как у хищника, зубы.

Через минуту мстительный граф уже загнал эвдонца на строительные леса возле загона, где накануне ветер сорвал часть крыши, и теперь они оба скакали по ним, как драчливые вороны, круша и опрокидывая всё на своем пути. От смеха Монтонари, когда Марций упал с лесов на землю, кожа покрывалась мурашками – и даже Вальдарих пожалел, что подначивал Рейеса ответить подстрекателю. Марций дважды умудрился врезать графу по лицу. Тот застонал, схватился за нос и снова кинулся в атаку. Агрессивно, жёстко, быстро. Звучал тревожный лязг мечей, толпа вопила, неистовствовала в предвкушении, всем казалось, что если эти двое не убьют друг друга, то обязательно покалечат. Миртовые девицы сбились в стайку и голосами райских птиц обещали жаркую ночь победителю, как вдруг…

– Ах!.. – Марций неловко повернулся и схватился за спину. Меч вылетел у него из рук и шлёпнулся плашмя у бочек с водой. Толпа недовольно загудела.

– Всё! Всё! – Марций повалился на землю и выбросил вперёд руку, как щит. Монтонари застыл с занесённым над его головой мечом.

– Что всё? Ты сдаёшься? – удивление и обида прозвучали в голосе Эрнана. На его лице блестели капли пота, а сам граф едва держался на ногах от усталости. – Мы только начали. Ты же тот, о ком я слышал? Ты же сдашься, только если тебе отрубить голову! Вставай! – Эрнан устало вонзил меч в землю и облокотился на него, как старик на клюку.

– Я больше не могу, – тяжело дышал эвдонец. – Спина. Старая рана. Вы победили.

Монтонари разочарованно простонал, хотя всё его тело ныло от усталости. Покрытая пылью праздничная одежда сейчас казалась ему непосильно тяжёлой, избитое тело отказывалось слушаться. Эрнан гордо поднял голову и выпрямился, возведя руку к небу в жесте победителя.

– Спасибо, что не струсил, как все эти, и оставил мне пару синяков. – Он помог Марцию подняться и по-братски хлопнул эвдонца по плечу.

– Не за что, – ответил Марций и хотел поблагодарить за то, что избег виселицы за прямой удар эфесом по кантамбрийскому лицу, как вдруг пальцы Монтонари оказались на его шее и больно стиснули мышцу.

– Вздумаешь поддаться мне ещё раз, – прошипел Эрнан, и глаза его вдруг остекленели, как у убийцы, – я действительно отрублю тебе голову у всех на глазах. – Потом он широко улыбнулся и ушёл, уставший и довольный, как зверь после удачной охоты.

Ясне кусок в горло не лез. Она сидела рядом с отцом и украдкой поглядывала на стол Ловчих сбоку под окнами замка. Их стол также ломился от угощений, но едва ли Влахос смотрел на еду, его взгляд снова был прикован к гадкой служанке, и Ясна прикусила щёку до крови, чтобы не закричать от этой несправедливости. Мерзкая девка только и успевала убирать тарелки и наполнять опустевшие кубки господ. Когда она подошла к столу касарийцев, чтобы наполнить их кувшины, один из солдат грубо схватил её за ногу, и она закричала. Влахос схватился за меч, но Сеар усадил его на место. Данка покраснела от макушки до пяток и поспешила уйти, как вдруг неловким движением случайно опрокинула один из кубков на своего обидчика. Касариец заорал и отвесил Данке звонкую оплеуху. Влахос вырвался из рук Сеара и мгновенно оказался рядом.

Вечере не было слышно, что они друг другу сказали, но касарийский солдат был готов разорвать Ловчего на куски.

– Безрукая девка, – произнёс самрат, откусывая большой кусок бараньей ноги.

– Я уверена, Влахос всё уладит, – ответила Вечера.

– Отхлестать её плёткой, и дело с концом.

– Вы не сторонник мирного решения конфликтов. – Принцесса постаралась выдавить из себя улыбку.

– Если эта девка настолько тупая, что не может разливать вино, её место среди дешёвых шлюх. Знай дело – задирай юбку и становись на коленки.

– Данка хорошая служанка. Прошу вас простить её неловкость. Уверена, мы сможем возместить ущерб вашему воину.

Тонгейр не затруднил себя ответом, залпом осушил свой кубок и махнул слуге наполнить его снова.

Свадебный пир длился до самых сумерек, а Вечера так никого и не дождалась. Она подошла к Влахосу и отвела его в сторону.

– Да, моя принцесса, – отозвался он на её личную просьбу. – Что от меня требуется?

– Если ты узнаешь, что в Туренсворд пришёл некто, неважно, кто, и попросил аудиенцию у меня, никому об этом не говори, веди этого человека ко мне в покои.

– Что-то случилось?

– Случится, если этот человек не придёт. Ты меня понял? Передай эту просьбу своим людям, пусть будут начеку. Этот человек может появиться в любой момент, даже среди ночи.

– Я не понимаю.

– Тебе не нужно это понимать. По крайней мере, пока. Когда настанет нужный момент, я всё расскажу, а пока мне нужно, чтобы ты просто выполнил мою просьбу. Выполнишь?

– Обещаю.

– И королю ни единого слова. Иначе за твой длинный язык отвечать будет Данка. Ты меня понял?

– Не стоит мне угрожать, моя принцесса, я не Согейр. Я предан не только королю, но и вам.

– Вот и хорошо, – ответила Вечера.

Наступления ночи она боялась, как свеча боится ветра, и отсчитывала последние минуты до церемонии проводов в покои. Она выпила несколько бокалов вина, чтобы уснуть в беспамятстве, но хмель будто растворялся у неё в крови и не туманил разум. Альвгред не отпускал её руку и гладил холодные от волнения пальцы, нежно, будто они уже были любовниками, а она готова была сквозь землю провалиться.

– А невеста-то, глядите, как зарумянилась, – хохотал Тонгейр, тыкая в Вечеру пальцем. – Ну, готова усладить своего бычка?

Когда Альвгред встал и поднял кубок в честь жены, на Вечере лица не было. Она улыбалась, но глаза её были пусты. Альвгред помог ей подняться, они выпили по последнему бокалу и удалились в покои.

«Может быть, мне притвориться, что я теряю сознание? – подумала Вечера, когда Альвгред закрыл за ними дверь в опочивальню. – Пусть он решит, что я выпила лишнего. А что потом? Когда-нибудь это всё равно случится».

В комнате стояла приятная глазу полутьма. Несколько свечей горели вокруг кровати, а на алом покрывале лежала статуэтка Берканы. Вечера уже ненавидела это позорное ложе. Альвгред медлил, а Вечера стояла к нему спиной, царапая ногтем обручальные кольца. Её муж не спешил, он волновался так же сильно, как и его молодая жена. Как же долго он этого ждал. Для такого горячего юноши, как он, даже год казался целой жизнью. Ох, как же он хотел сорвать с неё это платье и взять её прямо на полу! Он подошёл к ней со спины и поцеловал белое плечо.

– Волнуешься?

– Немного, а ты? – Внутри неё всё цепенело от ужаса. Казалось, поцелуй он её снова, она бросится из комнаты прочь.

Альвгред нежно коснулся губами её затылка.

– Ты готова?

– Просто сделай это, мы же супруги, – сказала Вечера и принялась развязывать застёжки на поясе.

Со времён правления Ардо I каждый раз, когда супруги удалялись со свадебного пира в покои, у их дверей оставались ночевать двое господ-гарантов, которым на рассвете муж показывал простыню, но, когда женился король Эдгар, он по просьбе Суаве упразднил этот неприятный для уроженки Мраморной долины обычай. И это было хорошо, потому что в эту ночь никто не стал свидетелем того, как через двадцать минут после того, как двери за супругами закрылись, Альвгред, весь всполошенный и растерянный, выбежал из супружеской комнаты и налетел на Данку.

– Иди к ней! – Он грубо толкнул девушку и исчез в темноте за углом.

Данка ничего не поняла, но поспешила к хозяйке.

Она тихо постучала, Вечера разрешила войти.

– Моя принцесса? – Данка нерешительно застыла на пороге, заглядывая внутрь, будто опасаясь, что в неё бросят камень.

– Зайди и закрой дверь.

Новобрачная лежала на кровати, прикрывая обнажённое тело одеялом, и вертела в руке статуэтку Берканы. Растрёпанные чёрные волосы рыжели в жёлтом свете единственной свечи, а огненный опал искрился звёздным небом на груди.

– Он был зол? – спросила Вечера.

Данка подошла к кровати.

– Испугал меня до смерти. Что случилось?

– Альвгреду всегда плохо удавалось сдерживать эмоции. – Вечера отбросила камень. – Во второй комнате ванная с водой. Помоги мне смыть эту краску.

Вечера поднялась с кровати и, обернувшись одеялом, проследовала в смежную комнату.

– Нам понадобятся несколько мочалок и много мыла, эта краска въелась в мою кожу.

Ещё совсем недавно сходившая с ума от страха, сейчас Вечера была совершенно спокойна, даже безмятежна. Она сидела по грудь в воде и безучастно наблюдала, как Данка тщательно стирает следы бурой и золотой краски с её запястья. И взгляд её был как будто очень далеко, за пределами Туренсворда. За окном пели пьяные песни обитатели замка, город шумел фейерверками и гвалтом веселящейся толпы, горел огнями. В комнате Вечеры было темно и тихо, как в гробнице, и только плеск воды нарушал тишину. Они закончили через полчаса, когда вода в ванной стала розовой от краски и совсем остыла.

– Хотите, я принесу горячей воды? Вы замёрзли, – спросила Данка.

– Нет, можешь идти, – ответила Вечера, – твой Влахос уже наверняка тебя ищет. И завтра утром не приходи.

Данка кивнула, подала принцессе мягкое полотно и удалилась, прикрыв за собой дверь.

За углом, как правильно догадалась Вечера, её поджидал Влахос. Он стоял во тьме коридора, как призрак, и вышел на свет, струящийся сквозь мозаичные окна, когда увидел Данку.

– Как всё прошло? – спросил он.

Данка покачала головой.

– По принцессе разве скажешь? Она как гора. Но, мне кажется, плохо. Ой, я, наверное, не должна была это говорить.

– Я никому не скажу. Она тебя отпустила?

– Да.

Глаза мужчины блеснули во мраке.

– Пойдём со мной.

– Но я…

Командир Ловчих знаком показал ей молчать, взял за руку и потянул куда-то наверх по винтовой лестнице.

– Мне сюда нельзя, – сказала Данка, когда Влахос открыл перед ней двери на дозорную башню.

– Тебе запретили?

– Нет, я боюсь высоты.

– Я тебя охраняю.

Влахос улыбнулся и крепче сжал её руку. Они вышли на площадку Юрто, самой высокой башни замка после башни астрономов. Неприкаянный ветер завывал в вышине и гонял агдеборг, торчащий на флагштоке над головами охранника и служанки.

– Как высоко! – Данка, сама того не заметив, схватилась за Влахоса. Он аккуратно обхватил её талию.

– Видишь там, на склоне, горы?

– Где?

– Вон там, на пиках еле заметные огоньки. – Бродяга указал рукой в сторону склона Многоликой горы. Данка вгляделась в ночную темноту. Сквозь черноту где-то там, где гора выступала неровными отрогами, она смогла разглядеть голубые и зелёные тусклые искорки, которые медленно колыхались, как светящиеся рыбки на волнах.

– Что это?

– Бродячие огоньки.

Сверкающие искорки накатили на неровные скалы и засветились чуть ярче.

– Как красиво.

Данка дрожала на холодном ветру, и Влахос бережно укрыл её своим плащом.

– Посмотри вниз, – сказал он.

Девушка ахнула.

– Нет.

– Почему? Там все улицы в огнях.

– Я боюсь.

– Я держу тебя.

– Нет.

– Посмотри на меня.

Данка подняла на Влахоса глаза.

– Я держу тебя. Просто верь мне. Посмотри.

И Данка посмотрела.

Внизу всё горело факелами, и улицы Паденброга, подобно лавовым рекам, стекали от Туренсворда вниз по отрогу горы к городским стенам. Горела даже Руна.

– Нравится?

Город сверху выглядел совсем иначе. Весь в огнях, он будто становился волшебным.

– Да, – ответила она.

Влахос аккуратно убрал прядку белокурых волос с девичьего виска и коснулся губами нежной кожи, там, где совсем недавно зажила глубокая царапина. У девушки перехватило дыхание.

– Всё ещё боишься? – спросил он.

Она помедлила с ответом.

– Да.

И он поцеловал её крепче. Она улыбнулась.

– И теперь?

– Я трусиха. – Данка дрожала, но не от холода или страха.

Влахос взял её лицо в ладони. Поцелуй предводителя Ловчих был настойчив, но Данка даже не подумала его оттолкнуть. Она прижалась к нему и запустила руку в седые волосы. Он отстранился от неё и снова поцеловал, будто оставил на её губах свою печать. Оба разгорячённые, они просто стояли, не выпуская друг друга из объятий, и слушали шум внизу. Им обоим было жарко, и даже злой холодный воздух уже не кусался. Вечера, Альвгред, короли, касарийцы и эта свадьба остались для них где-то там, далеко позади, а во всём мире существовали только они вдвоём, здесь и сейчас, на верхушке башни Юрто.

Согейру в эту ночь не спалось. Заласканная Нила тихо лежала рядом, погружённая в нерушимые грезы, и улыбалась видениям. Легат завидовал жене, он уже давно забыл, что такое крепкий здоровый сон. Когда он спал, ему виделось поле близ Вильхейма, устланное изуродованными телами, или снилась Суаве в тугом ожерелье из рубинов, которые перерезали её горло, как рана. Его голова была забита ворохом мыслей.

Согейр долго говорил с самратом после свадебного пира и спросил, почему он так жесток со своей женой.

– Потому что её чрево забрало у меня троих сыновей, – ответил самрат. – Она проклятая ведьма и служит Чарне, как и её мамаша Исидея. Мне говорили, что не надо на ней жениться, но я упёрся, как мальчишка. Но я выбью из неё эту дурь. А если не выбью, то убью!

– В Ангеноре к колдунам относятся с почтением. Они знают больше, чем знают обычные люди.

– Колдуны не могут знать того, что знает Бог! Все их знания не от него! И Меганира тому подтверждение! Ведьма! – Тонгейр бросил о стену кубок. – Проклятые дочери трона – все они ведьмы от первого до последнего колена! Жаль, что отец так поздно отобрал у Исидеи трон и утопил эту гадину! И я своими руками утоплю Меганиру, если она попробует научить Сенту и Астуру своему колдовству, вот увидишь.

Согейр редко встречал таких страшных людей. Если самрат Ютгейр был таким же, то неудивительно, что Идалира сбежала от него, предпочтя быт Ангенора существованию затравленного зверька, как это случилось с Меганирой.

– Твоя мать пыталась убить тебя. – Тонгейр развеял уверенность племянника в непогрешимости матери. – На третий день, как ты родился. Она просила отца отпустить её к мужу, но он отказал, и тогда она дождалась ночи и выпила настойку из волчьих трав. Яд убивал её несколько часов. Я нашёл её утром. Её тело лежало поперёк кровати, а рядом с ней под подушкой лежал ты и плакал. Видимо, ты спал, когда сестра решила задушить тебя, но у неё уже не оставалось сил пережать тебе шею платком, и она накрыла тебя подушкой в надежде, что ты сам задохнёшься. В тот же день отец отправил её тело и тебя на телеге в Паденброг. Он не хотел марать руки кровью младенца, но и помогать тебе выжить не стал, позволив Богу решать твою судьбу.

Через час в коридоре башни послышался странный шорох, будто кто-то крался в темноте, стараясь издавать как можно меньше шума. Солдаты Согейра так не ходят. Может быть, Има? Иногда ей не спится, и она ищет Флавию, чтобы юркнуть к ней в кровать. Иларх и Делия уже несколько раз находили Стрекозок мирно спящих вместе.

Нет, шаг слишком широкий для ребёнка. Согейр встал, быстро натянул штаны и вышёл из комнаты.

В коридоре на полу под зажжённым факелом, понурив голову, сидел Альвгред и хлюпал носом. Он услышал звук и поднял лицо.

– А! Отец, – протянул он и снова уронил голову на грудь.

– Альвгред? – удивился Согейр и подошёл. Ему в нос ударил резкий запах дешёвого вина и забродившего пива. – О проклятье, ты пьян?!

– Пьян ли я? – передразнил его сын и устало засмеялся. – Ты даже не представляешь, насколько…

– Что ты здесь делаешь? Почему ты не с Вечерой?

– Мм? А с какой стати мне с нею быть?

– А ну встань!

Согейр резко поднял сына на ноги, схватил за загривок, как нашкодившего мальчишку, и поволок к выходу.

– Что происходит? – Легат тряхнул сына, когда они вышли на плац, но, поняв, что это бесполезно, повалил его на скамью, как мешок картошки. – Ну же, говори!

– Из-за неё, – бубнил юноша. – Всё из-за неё! – Но язык его заплетался.

– Из-за кого?

– Из-за Вечеры. Из-за кого же ещё?

– Что она сделала?

Альвгред забыл, что сидит не на стуле, а на скамье, облокотился на несуществующую спинку и едва не упал.

– Как выяснилось, много всего. Как думаешь, мой дед будет помогать нам сражаться с Теабраном, когда узнает, что его внук и наследник женился на ангенорской шлюхе?

Согейр ощетинился.

– Ты что такое говоришь?

Шея Альвгреда побагровела. Он подставил руку под голову, чтобы не упасть, потому что его так и тянуло свалиться на землю.

– Моя жена – шлюха, – сказал он совсем не так, как ещё недавно прошипел Вечере в лицо. Теперь он был спокоен. В нём просто не осталось сил на ненависть, всё сожрало дешёвое пойло.

– Почему ты так говоришь? – не унимался Согейр.

– А почему я не могу так говорить? Вечера – грязная шлюха.

Согейр навис над сыном, как туча.

– Ой, ну почему я должен объяснять очевидные вещи? – Альвгред закатил глаза. – Я был у неё не первым. Я это сразу понял. Да, у твоего сына были женщины, папа. – Альвгред ткнул себя в грудь. – Много женщин, и он может отличить девственницу от шлюхи! Интересно, когда она предстанет перед королём с остриженными волосами, что он скажет? А что скажет её мать?

– Я не верю.

– Что, не веришь? Пойди сам проверь. – Лицо Альвгреда снова растянулось в глупой улыбке. – Пойди проверь! Думаю, эта дрянь не будет против…

Он не успел договорить, как получил пощёчину. Потом ещё одну, и ещё. Согейр хлестал сына по щекам, пока не стёр с его лица эту мерзкую ухмылку. Защищал ли он честь принцессы или ему просто претило слышать подобные вещи от сына, но он бил его без сожаления. Когда он закончил, Альвгред промолчал с полминуты, а потом из его глаз потекли слёзы, и Согейр видел, как с этими слезами превращались в воду мечты его сына и его влюблённость, и ему стало больно за своего ребёнка.

Он прекрасно знал, что ждёт Вечеру, когда Альвгред сообщит королю об этой ночи. Позорный столб, порка и обрезанные волосы. Было ему её жаль? Нет, и Согейру было противно, что она связала его короля с союзником опаснее любого врага.

– Сейчас ты пойдёшь в замок, – строго сказал Согейр, – и вернёшься к своей жене.

– Нет.

– Да, – настоял легат.

– Она мне не нужна.

– Она нужна самрату. Ты знаешь, зачем король устроил эту свадьбу. Заклеймишь единственную связь Тонгейра с троном Ангенора позором – и не видать нам помощи у северных границ.

– Но…

– Никому об этом разговоре ни слова, и о том, что произошло этой ночью, тоже. Будем надеяться, что она забеременеет, и тебе вообще больше не придётся с ней спать.

Альвгред вытер слёзы. С гор подул злой ветер и защипал заплаканное лицо.

– А ведь я думал, – грустно произнёс он, – что она наконец станет моей. Так долго об этом мечтал. Никакая девка в моих мыслях не могла с ней сравниться.

– Ты мечтатель, – ответил легат, помогая сыну встать. – А все мечты рано или поздно разбиваются. Мне жаль, что так произошло.

И они расстались.

Альвгред побрёл в покои Вечеры, а Согейр ещё немного постоял на плацу, раздумывая об услышанном. Согейр всегда знал, что с ней было что-то не так, и у него руки чесались отходить её плёткой за боль своего ребёнка. Будь его воля, он бы сам остриг её волосы и приволок к королю, но он никогда этого не сделает, и сохранит всё в тайне, и будет, как и раньше, верно служить короне. Стоит ли говорить что-то Ниле? Нет, не стоит. Эта тайна умрёт вместе с ним.

Он ушел, даже не обернувшись, но если бы он это сделал, то заметил бы, что чуть в стороне, под изгородью из вьюнка, застыв с надкушенным яблоком в руке, сидел солдат отряда Королевских кирасиров и озадаченно глядел перед собой. В его голове только что сложилась мозаика, которая всё это время не складывалась. Так, значит, слухи оказались правдой? Солдату не было дела ни до слёз разочарованного в своих мечтах мальчишки, ни до злости его отца. Но что он может сделать? И может ли он что-то сделать вообще? Марций Рейес выбросил яблоко и беззвучно прокрался обратно в башню.