Непрощенные

– Зачем?..

За спиной жахнуло, горячая волна обдала затылок, толкнула вперед. Грохот обрушился на барабанные перепонки. Он оглянулся. Еще выстрел. МС дернулся, проворачиваясь вокруг оси, и задымил.

– Сзади обошли. – Сержант пихал его, пролезая сквозь заросли малинника. – Я мельком заметил. За дом, там попробуем…

Что он собирался сделать, Ильяс так и не выяснил. Из-за здания коровника на холме загрохотали выстрелы. Спустя несколько мгновений оттуда показалась четверка высоких быстрых танков со звездами на башнях. Танки разворачивались в линию.

Немцы отступали. Из троицы, зашедшей им в тыл, один уже дымил. Второй, потеряв гусеницу, крутился на месте.

– А где их пушка?

Выстрел за спиной. Вот и она. Один из советских танков дернулся, но не остановился. Два из четверки развернулись к врагу и помчались, поливая поле перед собой из пулеметов. Два продолжили атаковать последнего из фашистов. Тот тоже выстрелил, промазал… и получил два снаряда в лоб. Еще выстрел, и крутящийся на месте танк вспух взрывом.

– Боеукладка, – зашипел рядом сержант. – Молодцы «бэтэшки»!

Пушка выстрелила еще раз и снова попала. Один из БТ-2 вильнул в сторону, теряя гусеницу. Второй ускорился и с лету прошелся по маленькой пушчонке. Расчет попытался убежать, но не успел. Немецкая пехота у леса, увидев судьбу артиллерии, бросилась в заросли.

– Вот и все!

Над полем боя вился дым от горящей техники, но выстрелы и крики прекратились. Выжившие экипажи подбитых немецких танков и остатки десанта или зализывали раны, или уползали в сторону леса. Раздавившая артиллеристов «бэтэшка» вернулась к подбитому товарищу, охраняя кипучую работу по восстановлению ходовой. Вторая пара «БТ» двинулась к застывшему «МС».

– Думаю, стоит поздороваться! – ухмыльнулся сержант.

Ильяса била запоздалая дрожь.

Глава 3

Олег

Знакомство вышло горячим. Из люка «БТ», притормозившего у хутора, выскочил танкист в комбинезоне. Я не успел сообразить, как он облапил моего незадачливого спутника.

– Фима! Живой!

Паляница выглядел ошарашенно: столь бурное проявление симпатии озадачило его не меньше меня. Он морщился и кривился. Танкист, словно почувствовав, отпустил Ефима и отступил на шаг. Теперь я сумел его разглядеть. На черных петлицах в треугольнике расстегнутого комбинезона по два кубика. Лейтенант… Лицо молодое: или учился вместе с Паляницей, или служил. Скорее всего, учился, послужили они немного.

– Шли мимо вашего полка! – частил лейтенант. – Одни развалины, все горит. Думал, погиб, а ты здесь воюешь. Двух немцев подбил!

– Одного, – уточнил «летеха». – Второго – он. – Паляниця указал на меня.

– Сержант Волков! – Я воспользовался случаем.

– Лейтенант Анисимов, учебный взвод! – представился он. – Хорошо стреляете, товарищ сержант.

– Вы тоже неплохо.

– Снаряды кончились, – вздохнул он. – По три выстрела на орудие было…

«На пушку шли с пулеметами», – вспомнил я. Отчаянные здесь парни: с тремя снарядами в бой. Погибший Леша-курсант рвался бить вермахт на клепаной жестянке… Немцы этого в расчет не берут. У них орднунг: наступление превосходящими силами, в случае ожесточенного сопротивления – отход и перегруппировка, война от рассвета до заката, обед по расписанию, ночью – отдых. Мы вас, суки, научим…

– Были танки пушечные, стали пулеметные. – Улыбка Анисимова вышла горькой.

Я глянул на БТ-2, стоявший рядом. Клепаная броня, пулемет с орудием не спарен, торчит в сторону.

– Пушка – 37 миллиметров?

– Она, – подтвердил Анисимов.

Я напряг память. В одной из книг, присланных в колонию, про эту пушку что-то было. Та-ак… Была надежной, но не удовлетворила военных из-за слабого действия осколочного снаряда. Заряд взрывчатого вещества – слишком маленький, потому перешли на калибр 45. Ага!

– Конструкция пушки немецкая, – сказал я уверенно. – У них, – кивнул я на подбитый танк, – точно такие.

На лице лейтенанта мелькнуло удивление.

– Там, – указал на раздавленную пушку, – тоже.

Удивление переросло в радостное изумление.

– Выстрелы подойдут? Точно?

– Одинаковые, – сказал я и добавил мысленно: «Немецкие даже лучше. За счет лучшего качества снаряда и начинки». О последнем, впрочем, промолчал.

– Киреев! – Лейтенант повернулся к подошедшему механику. – Слышал? Организуй сбор трофеев!

Механик козырнул и побежал исполнять.

– Разрешите и мне?

Лейтенант кивнул. Пока он не передумал, двинулся к раздавленной пушке. Снаряды меня не волновали – танкисты подберут. Собирать их после того, как здесь прошел танк… Есть лучшие места. У нас с «летехой» даже ножей нет. Личное оружие никому не мешало, выдавать нам его не собирались. Добудем сами.

Ситуация оказалась хуже, чем казалось со стороны. «Бэтэшка» проутюжила расчет на совесть: вдавленные в землю кровавые ошметки, оторванные траками головы, руки и ноги. Винтовки, ящики – все изломано в щепы. Рыться в этом фарше не было ни смысла, ни желания. Я отошел и осмотрелся. На траве, слегка испачканный в грязи, лежал карабин – стандартный немецкий «Маузер». Плечевой ремень у карабина отсутствовал. Все ясно. Гусеница ударила немца в бок, повалила, вмяла в землю, зацепив ремень траком. Антабки оборвались, карабин отлетел в сторону. Я отер рукавом приставшую к оружию грязь. Стрелять можно. В танке с карабином неловко, да и патроны только те, что в обойме, но все же… Хотя… Если поискать… Снова подошел к месиву из человеческого мяса, грязи и деревянной щепы. Выковырял немецкий штык. Еще б патронов, но рыться в кишках не хотелось.

Перекинув флажок предохранителя, привычно загнал патрон в ствол. У зампотеха полка был такой «98к» – на кабанов с ним ходили. Валил секача с одной пули…

На поле дымил подбитый мной танк. У второго, заваленного Ефимом, люки задраены. Экипаж или погиб, или затаился – выковыривать долго. Я ступил в рожь и побрел к чадящему немцу. Хлеб в этом году вызрел на славу: колосья доставали мне до пояса, идти было трудно. Пропадет хлебушек… Пока пробирался, немец и чадить перестал – выгорел. Рожь огонь не затронул – зеленая. Что тут у нас? Pz t 35 (t), изделие братьев-славян из Чехии. Хорошо делали, братья, на совесть. Краска на корпусе и башне пошла пузырями: боеукладка наверняка сдетонировала, но броня устояла. В 1968-м отпрыски этих мастеров будут стрелять в наших ребят, объясняя миру, что борются с «империей зла». А Гитлер, значит, вам друг…

Противотанковая пушка лежала за танком вверх колесами, уткнувшись стволом в землю. Расчет не стал принимать бой и сбежал. Ящики со снарядами рассыпаны по сторонам. Вот и замечательно, не нужно из земли выковыривать. Нагнулся и краем глаза заметил, как что-то шевельнулось во ржи. Как дикая свинья перед скрадком.

– Встать! Хенде хох!

В хлебах замерли. Поздно…

Бах!

Пуля прошла поверх колосьев. Затвор выбросил гильзу и дослал в казенник патрон.

– Встать, я сказал!

Рожь зашевелилась, над колосьями возникла человеческая фигура с поднятыми руками.

– Ком цу мир!

Немец подчинился. Пока он ковылял, я рассмотрел его. Черный мундир, на голове какой-то дурацкий берет черного цвета. Пехота такое не носит – танкист… Успел выскочить, сука! На кожаном поясе – большая кобура. Отчего ж не стрелял? Я присмотрелся. Ага! Правая кисть черная и распухла – ожог. Левой затвор не передернуть. Немец, впрочем, пытался – крышка кобуры отстегнута. К тому же хромает, иначе б сбежал. Ничего, у меня потопаешь…

Шагнул вперед и, переложив карабин в левую руку, залез немцу в кобуру. Он стоял смирно. Пистолет оказался большой и тяжелый – «парабеллум». Вот это добыча! Немец смотрел волком. Я сунул пистолет за пояс. Запасная обойма – в карман!

– Ком, тварь!

Пленный заковылял к хутору. Руки он по-прежнему держал поднятыми, хотя нужды в том не было. Как сказать, чтоб опустил лапы, я не знал: познания в немецком кончились. Ну и ладно!

Выстрел привлек внимание. Лейтенанты, торя дорогу в хлебах, бежали навстречу. Анисимов сжимал в руке «наган». Встретились мы на половине пути. Лейтенанты встали, во все глаза разглядывая пленного. Еще бы! Им внове, да и мне тоже. Я обошел немца, встал рядом с командирами.

– Имя? Звание? Воинская часть? – Анисимов нашелся первым. – И пусть руки опустит.

Немец не ответил: по-русски он явно не понимал. Анисимов посмотрел на меня, затем на Паляницу, и тот, запинаясь, перевел. Молодец «летеха»! Немец опустил руки и что-то яростно забубнил.

– Он не будет отвечать на вопросы, – озвучил Паляница.

Анисимов нахмурился. Ах, так! У нас гордый сын Альп, потомок Зигфрида и Брунгильды! Я перехватил «маузер» и двинул фашиста прикладом в живот. Тот охнул и согнулся.

– Товарищ сержант! – Анисимов побагровел.

Ну да. Пленных бить нельзя, они же пролетариат, воевать пошли подневольно. Сейчас мы им прочитаем лекцию, и «гансы» повернут оружие против шайки Гитлера – Геббельса. Даже у хороших людей случаются загибы в мозгах. Было такое в начале войны, читал, это позже сообразили…

– Разрешите провести допрос, товарищ лейтенант?

– Куда лезешь, сержант?! – рыкнул Анисимов.

– Обладаю опытом допроса пленных в полевых условиях. Результат гарантирую.

Вытянулся, ем глазами начальство. Вид принял придурковато-исполнительный. Анисимов смерил меня пристальным взглядом.

– Опыт, говоришь?

– Так точно.

Он еще больше нахмурился.

– Приходилось заниматься, товарищ лейтенант!

Немец хмыкнул и что-то пробормотал. Паляница не озвучил – наверняка гадость.

– Разрешите?

Анисимов посмотрел на Паляницу, затем – на копошащихся около разбитой пушки танкистов. Время таяло.

– Добро. Действуйте, товарищ сержант! Расспросите подробно. Откуда, сколько их, какие планы – все узнать.

Он побежал в сторону раскрытых ящиков – делить боекомплект между экипажами.

Я прислонил карабин к ноге, вытащил штык и улыбнулся немцу. Всеми зубами. Здравствуй, гость дорогой, залетный! Мы, монголы, народ дикий. Партайгеноссе Геббельс вам это объяснял? Разумеется! Геббельсу надо верить. Мы режем людей и живьем сдираем с них кожу. Монголам это доставляет неизъяснимое удовольствие. Мы делаем это с песней. «Я вчера тебе принес не букет из пышных роз, не тюльпаны и не лилии…»

Немец выпрямился и заорал.

– Утерменши! – переводил «летеха». – Жить вам осталось не больше часа. Сюда мчится танковая рота: ей сообщили по радио о нападении русских. Камрады знают, сколько нас. Если окажем сопротивление, всех расстреляют, даже тех, кто выживет. У них приказ: фанатиков не щадить. У нас единственный шанс – сдаться. Он поможет. Надо выстроить танки вдоль дороги и вывесить белые флаги. Обещает, что к нам отнесутся гуманно. Ко всем, кроме этого!

Обожженная клешня немца указала на меня. Блеклые глаза горели ненавистью. Фашист! Этот будет убивать: стрелять, жечь, давить гусеницами… Позволить ему это? Счас! Я вскинул «маузер».

– Хайль Гитлер! – Немец выбросил вперед горелую клешню.

– Сержант!

Приклад «маузера» толкнул в плечо. Немец рухнул лицом вниз, прямо в стоптанную рожь. Жри, сука, землю! За этим шел?

– Ты что творишь? Да я на тебя рапорт подам! – Подбежавший на звук выстрела Анисимов хватался за кобуру.

– Хоть два! Если выживете, товарищ лейтенант!

Он умолк, посмотрел на мертвого фашиста, на меня. Повернулся к Палянице:

– Что немец сказал?

Тот в двух словах обрисовал перспективы.

– Сюда идет вся их рота, – добавил я. – Еще пятнадцать танков, кроме тех, что мы сожгли, возможно, артиллерия с пехотой! Они быстро и качественно сделают нам больно.

– Предлагаешь драпать? – окрысился Анисимов.

– Можно и остаться. Только не идти на них в лоб, как вы только что. Это верная смерть.

– На войне умирают. Не знал? – Лейтенант повернулся к Палянице.

Сержант более не интересовал командиров. Он, то есть я, – нарушитель устава и трус. Сейчас стратеги выберут план. Накосячат по самое не могу: с именем Ленина – Сталина вперед на врага! Тот только и ждет.

– Разрешите?

Он нехотя кивнул.

– Смотрите. – Я указал на запад. – Они придут оттуда, другой дороги нет. Будут двигаться колонной, у них так в уставах написано. Впереди разведка на мотоциклах. Заметят нас, развернутся и дадут прикурить из пятнадцати стволов. Пара минут – и все горят. Нужно рассредоточить и замаскировать «БТ», а разведку немцев пропустить. Как подойдут танки, бить их в борта, причем с близкого расстояния. Пока сообразят, развернутся и ответят, с десяток сожжем. Особенно если не стоять, а менять позиции. Дальше – как карта ляжет.

«Дальше нам писец! – подумал я. – Но хоть потанцуем…»

Анисимов подумал и достал папиросы. Мы закурили. Паляница покосился, но не попросил. Правильно! Тебе вредно.

– Что, Ефим, думаешь?

Паляница пожал плечами. Анисимов чесал вспотевшую на июньском солнышке шею.

– Где воевал, сержант?

– В Испании.

В глазах его плеснулось уважение.

– Чем командовал?

– Ротой.

Он недоуменно глянул на мои петлицы.

– Водка и бабы довели до цугундера! Разжаловали, лишили наград…

Последние слова я произнес искренне, так что он поверил.

– У меня некомплект в экипажах. – Он бросил окурок. – По одному человеку в башне. Даю вам танк и механика.

– Хорошего?

– Самого лучшего! После моего… Не подведи, Волков! Удачи вам, Ефим!

– Уроем гадов! – пообещал я.

Ефим что-то промычал.

– Немца убивать все же не следовало. – Анисимов с сожалением посмотрел на труп.

– Куда с ним? Фашист! Что от него требовалось, сказал.

– Вдруг из рабочих?

– Тогда кричал бы: «Рот фронт!»

– И то верно…

* * *

Ильяс

Рыжий сержант мне нравился все меньше и меньше. Замашки – как у палача. Сдавшегося немца застрелил, будто тот не человек, а собака. Хорошо хоть горло не перерезал, как барашку. С этого станется…

Еще и друг нарисовался. У этого «Ефима» активная жизнь была. Ладно, сейчас, в горячке, не лезет по душам и интересам потрепаться. А в передышке? Что мне с ним обсуждать? Истории из школы? Девочек, как их там, комсомолок? Или фильм «Волга-Волга»?

Я вздохнул, погладил ноющую руку.

Хорошо бы, чтоб все кончилось. Раз – и дома. Или хотя бы в своем времени. Или в раю?.. Нет. Даже дрожь по телу прошла. Умирать снова не хотелось.

Чтобы жить, надо думать. В первую очередь – как свалить отсюда. Только вряд ли выйдет. Придется воевать и надеяться, что снова пронесет.

Осмотрелся.

В танке тесно. Маленькие круглые сиденья, обитые дермантином, узкая полоска дермантина по краю погона – спинка. Вдвоем в башне не повернуться, особенно когда второй – здоровяк-рыжий. Вот он, у траков, треплется с «мехводом». Механика зовут Николай, фамилия Климович. Невысокий, с широким крестьянским лицом. На гения-механика не похож, но сержанту понравился. Ручки, рычаги полчаса перебирали, обсуждали, даже ржали порой. Сидят теперь в теньке за гусеницей, а ему, командиру, надо в люке торчать, ждать сигнала в атаку. Броня под солнцем раскалилась, душно. Одежда промокла от пота.

Я глянул на флажки, которые мехвод вытащил из танка и вручил мне. На фиг они? Комаров гонять? И ведь не спросишь – сам знать должен. Приходится молчать и ждать с умным видом.

Отдыхаем почти час. Выпотрошили подбитые танки, снаряды поделили между экипажами. После чего отъехали в кусты за фермой, нарубили веток и старательно завалили машины. Сержант присоветовал. Вовремя! Через десять минут над дорогой прошли самолеты, немецкие. Рыжий их обозвал «штуками». Сказал, что пикировщики. Нас «штуки» не заметили.

Теперь ждем танки.

Анисимов с остальными «БТ» расположился неподалеку. Всем приказали разметить по паре мест, откуда стрелять удобнее. Сержант заставил накатать дорожку в небольшую балку, из которой в сторону дороги только башня и торчит. Он эту могилу даже назвал как-то. Ага, «капонир»!

Я хлопнул комара на щеке, потянулся. Жрать хочется до рези в животе. Еды ни у кого нет – выяснял. Возможно, в хуторе было, но дом раздавил немецкий танк. Тоска! Заглянул в башню – железный гроб! Масса острых железяк, торчащих внутрь, о которые постоянно бьешься. Казенник пушки, кассеты для пулеметных дисков, приклад пулемета, ручки маховичков… Все тело в синяках, и шишка на голове – вот она! Для кого этот танк делали? Это машина или пыточная камера? А вооружение? Пулемет рядом с пушкой, но торчит вправо, а сама пушка с большим прикладом и прицел сверху, как у «снайперки». Интересно, отдача у нее сильная? Сержант показал мне, как ее заряжать. Совсем не считается со званием! Подумаешь, командовал ротой! А сейчас кто?

Кажется или вдали застрекотал мотоцикл? Едут? Сержант и мехвод насторожились и нырнули в танк.

Невидимые мотоциклы приблизились, замерли, видимо, осматриваясь. И погнали вправо, в сторону переправы. От наших танков замахали флажками. Что за хрень?

Климович крикнул из чрева танка:

– Заводить движок?

– Погоди!

Лучше опоздать, чем лезть впереди. Зарычали моторы танков Анисимова.

– Заводи!

Стартер застрекотал, мотор подхватил. Климович поддал газу.

Соседи ломанулись к местам засады. Анисимов семафорил что-то своими тряпками на палках.

– Выдвигаемся!

Танк дернулся и пополз на точку «раз». Встали, ждем. Климович танк не глушит, хотя у остальных вроде дым уже не идет. Прислушался. Точно. Заглушили.

– Выключайся!

– А?

– Глуши, говорю!

Мотор рыкнул и затих.

Сержант в который раз перебирал снаряды, насвистывая что-то неуловимо знакомое. Я обомлел. Ослиный хрен ему в зад!!! Это ж «Убили негра»! «Ай-я-яй, убили негра. Убили негра, убили». Это он про застреленного немца? Мелодия, выходит, древняя? Или как?

Спросить рыжего некогда. Вдали загудели моторы.

Анисимов снова флажками машет. Я ему просто кивнул и рукой показал. Хорошо, мол. Все в порядке! А сам на соседей пялюсь. Что делать будут?

Так, завели движки. Но вперед не лезут. Видимо, ждут сигнала.

– Заводи!

Мотор обиженно чихнул и загудел. Ждем. Рядом вылез рыжий. Он будет наводить и стрелять, ему в башне надо. Нет же! Видимо, любопытство разобрало. Даже не спросил разрешения. Хорошо бы отчитать, но… не с руки как-то. Я повернулся к полю.

Вот и немцы. Впереди парочка легких коробочек с тонкими пушками на левой стороне, дальше еще три таких же. Итого – пять. Потом еще четыре танка. Эти – знакомые «тридцатьпятки», как рыжий их обозвал, с нормальными орудиями… Итого – девять штук. В принципе, если повезет…

– Спереди «двойки». У них пушки 20 мм, но автоматические. Лупят – что пулемет, – информирует рыжий.

Откуда такие умные сержанты в бронетанковых войсках? Сглотнул слюну пересохшим ртом. Жрать хочется, а еще и пить приперло!

Следом за первыми девятью на поле выкатили еще пять танков. Такие же коробчонки, как и первые, но всего их – четырнадцать! Против нас четырех. К тому же последние танки на прицепе пушки тянут!

– Плохо дело. Все сразу, – резюмирует рыжий.

– Да это не плохо! Это – писец! Сваливаем! – кричу я. – Их в три раза больше! Нас в землю затопчут!

Рыжий как-то странно посмотрел и смачно плюнул с башни.

– Не бзди, лейтенант! Не таких зверей нагибали.

«Нагибали»? Это язык сорок первого года?

Времени поговорить с сержантом не осталось. Первые танки немецкой роты втянулись на дорогу перед фермой и катили к переправе. Еще минута – и уйдут на ту сторону.

Анисимов замахал флажком, нырнул внутрь и захлопнул люк.

Сержант тоже исчез.

Я чуть задержался, пытаясь закрыть крышку люка.

– Не парься, лейтенант. Лучше проложи ее ремнем или лопаткой и не захлопывай. Чтоб свалить успели, если подожгут.

Рыжий уже ворочал «прикладом». Я послушно подхватил протянутую лопату и всадил ее между люком и башней.

Грохнула пушка танка Анисимова. Первый из немцев вспух и брызнул в стороны осколками. Как будто на мину налетел.

Грохнули пушки остальных. Выстрелил и рыжий.

Попали все. Не так удачно, как командир, но с пользой. Одна из «двоек» закрутилась на месте, теряя гусеницу, у второй клюнула пушка, наша цель задымила бортом.

– Кого следующего? – заорал сержант.

Мне, что ли?

– Цель?!

Назвать, видимо, в кого стрелять.

– Крайнего левого!

Уже сворачивали с дороги угловатые «тридцатьпятки». Пулеметы их строчили в кусты, а пушки смещались в сторону засады.

– Как выстрелю, сдавай назад, Коля, и дуй на вторую лежку!

Пушка грохнула, посылая снаряд. Крайняя «тридцатьпятка» дернулась и вильнула в сторону.

– Пошли!

Танк подал назад, уходя вниз по балке. Заросли в месте, где только что была наша башня, будто топор рубанул. Вспух взрыв, обрушивая на броню комья земли и веток.

– Осколочным бьют, бестолочи! Думают, батарея.

Мы влетели во второй капонир. Рыжий скалится в ухмылке, упершись плечом в приклад.

– Н-на!

Снова попали! Одна из «двоек», потерявшая гусеницу и яростно молотившая по кустам из автоматической пушчонки, вспыхнула. Из открытого люка полезли танкисты.

– Не спи, лейтенант! Вали гадов!

Пулемет! К скрежету поворачиваемой пушки и реву движка добавился грохот моего пулемета. Очередь пошла низко, с большим недобором.

– Назад сдавай! – орет рыжий.

Мехвод послушно отводит танк. И снова капонир вспухает взрывами. Уже не одним – двумя сразу!

– На первый дуй!

Снова высовываемся. Стреляем.

Аллах, это страшно, когда по тебе стреляют из танков! Кажется, что все, что выпущено из них, летит прямо в лицо.

Мы снова попали. Добили «раненую» «тридцатьпятку» – и снова назад.

Вокруг только взрывы. Мы – последние из «наших»?

Часто-часто стучат автоматические пушки, прошивая кусты над насыпью. Бьют вслепую – нас боятся.

– Давай вперед, вдоль балки, – орет мехводу рыжий. – Выскочим справа. Заодно посмотрим, может, кто еще живой!

Посмотрели… Кроме нас, выживших не осталось. Три дымящихся остова чадили в кустах! Сержант скрежетал зубами, я высматриваю спасшихся. Никого? Никого…

БТ-2 – быстрая машинка. Прошли по кустам, как бульдозер. Нас с дороги не видно, сюрприз немцам может выйти.

Посмотрел на рыжего. Того не узнать: то набычится, то крутится волчком, глаза горят, ладони на маховичках поворота так и мелькают, орет. В родную стихию попал, другой человек совсем. Адреналин его, что ли, захлестывает? В кайф человеку воевать! Удивительно, но это, похоже, заразно. Меня тоже трясет. Ушло желание все бросить и забиться под сиденье или открыть люк и сбежать. Хотелось к орудию. Чтоб стрелять и попадать, отсыпая свинцовые и металлические подарочки гостям. Свистеть, как рыжий, я не умел. Пальцами выбил на прикладе пулемета «салам далла» и даже что-то радостно заорал в ответ сержанту, когда наш БТ-2 вывалился из леса и врезался в замершую у кустов «двойку». Таран не получился. Удар-то произошел, но раздавить немцев не удалось. Мы отскочили, сержант опустил ствол и дважды в упор выстрелил в башню немца. Если там остались живые после первого выстрела, то вторым снарядом их размазало по стенкам.

– Отходим!

Танк послушно взревел.

И тут выключили свет.

* * *

Олег

Первой в нас засадила «тридцатьпятка». Повезло – в корму. От удара «бэтэшка» содрогнулась, лопата выскочила из-под люка, крышкой приложило «летеху» по голове. Он как раз приподнялся. Лейтенант сполз в башню, но я подхватил и выкинул наружу. Сообразивший Коля выскочил из танка и помог оттащить Паляницу в сторону. Вовремя: по «БТ» стали садить «двадцатимиллиметровки». Тяжелые пули прошивали броню, как бумагу. А чего ее прошивать? 15 миллиметров для такой пушки как бумага. А говорят, первыми камикадзе были японцы…

Мы оттащили «летеху» в кусты, здесь он пришел в себя. Вовремя. Затаились. Кустарник вокруг фермы богатый, но мы его изрядно вытоптали. «Бэтэшка» наша горит, что немцы? Заметили нас или нет? Если да, то жить нам недолго.

Пулеметная очередь пропела над головами, ветки, сбитые пулями, посыпались на спины. Заметили, гады! По кустам справа словно косой прошли: ветки, щепки, листья так и брызнули. Понятно. Прочесывают кустарник огнем. Когда мы выскакивали, просекли, а вот куда отползли, не видели. Это ненадолго. Подтянутся, ударят со всех стволов… Пуля не конфета, проглотишь – не переваришь.

– Делай как я!

Я двинулся первым, метров через десять оглянулся: Паляница и механик ползли следом. Механик работал локтями привычно, а вот «летеха» оттопырил зад и шлепал ладошками как младенец. Где и чему его учили? Красный командир, туды его в качель! Луг за кустарником пошел вниз, и я встал: теперь не достанут. Следом поднялись механик с «летехой».

– Бегом, марш!

До опушки леса было метров пятьсот, и преодолеть открытый взгляду лужок предстояло как можно быстрее. Если немцы поспеют раньше… Я не оглядывался, но по запаленному дыханию позади слышал: не отстают. Паляница вскоре обогнал меня – длинноногий черт! – и замаячил впереди. Я наддал. В лес мы влетели почти одновременно, Коля прибежал минуту спустя. Здесь он повалился, держась за правый бок. Я не тревожил: летели, как на Олимпиаде. Даже быстрее. Там сражаешься за деньги и славу, здесь – за жизнь!

Паляница болтался рядом, но молчал, предоставляя мне право решать. Правильно. Заикнись он, и предложил бы ему топать своей дорожкой. Я глянул в сторону дальних кустов. Вдоль них ползала немецкая «двойка». Вовремя сдернули! Остальные не успели. Жалко ребят, толком познакомиться не успели, но все равно жалко. Правильные парни, не захотели отступать. Всем бы так в сорок первом… Эх!

Оставалось прикинуть диспозицию. Выглядело грустно. Налицо трое безлошадных танкистов. Оружия нет (карабин остался в танке, «парабеллум» можно не считать), еды нет, воды нет, курево кончилось; хорошо, хоть спички остались. Здорово пригодилась бы карта, но она отсутствует, так же, как компас и прочие полезные в блуждании по лесам вещи. Зато дорога известна – на восток. Я глянул на солнце, часы, затем на деревья, определяя направление. Тому, кто бродил в сибирской тайге, не проблема.

– Двинули!..

В лесу было душно, пахло хвоей и разогретой смолой, скоро я взмок. Остальные тоже вытирали лбы. Где-то наверху пели птички (что им война!), но как-то лениво. Жара! Пить хотелось немилосердно, но вода не попадалась. Спустя полчаса выбрели на тропинку. Она бежала к востоку, идти стало легче. Шли не таясь: в лесу немцам делать нечего, они сейчас на дорогах, а вот нам найти хутор или деревню было бы кстати. Есть хотелось не меньше, чем пить. Время за полдень, а мы и не завтракали. Обшарить развалины хутора не получилось, у Анисимова еды не было. В линейных танках нашелся бы НЗ, но погибший взвод был учебным. В том-то и дело, что был…

Тропинка побежала вниз, спускаясь в балку. По дну бежал ручеек: узкий, с прозрачной, холодной водой. Не сговариваясь, мы подбежали, рухнули на животы и приникли к воде. Пили, пили и пили, утоляя накопившуюся жажду и набирая влагу про запас. Когда спутники отвалились от воды, я стащил сапоги, размотал портянки и опустил ступни в прохладный ручей. Механик последовал моему примеру, а вот «летеха» не стал. Его дело. Нет лучшего средства снять усталость, как окунуть ноги в холодную воду – проверено опытом.

После питья есть захотелось еще больше. Мы шагали по лесной тропинке, а она все не кончалась. В желудке немилосердно бурчало, я невольно шарил взглядом по лесной подстилке. Грибов не видно, что и понятно – июнь, ягодник не попадался, яблоки на соснах не растут… Господи, скорей бы жилье! Не дадут хлеба, так в огород можно залезть, морковки подергать, бурачков. Картошки, пусть даже мелкой… У нас пистолет, прогнать побоятся.

Чарующий запах тушеного мяса пощекотал мне ноздри, заставив замереть. Галлюцинация? Добегался! Я оглянулся на спутников. Они остановились и крутили головами, принюхиваясь. Всем одновременно мерещиться не может.

– Там, – указал рукой механик. Паляница подтвердил, экипаж, не ожидая команды, свернул с тропинки и вломился в кусты. Мне оставалось только возглавить движение. Запах то пропадал, то возникал снова, каждый раз усиливаясь. Я достал «парабеллум» и загнал патрон в ствол. Крестьяне не тушат свинину в лесах, мясо – еда военных. Или же советская часть, или… В последнем случае будем щелкать зубами, немцы если и угостят, то свинцом. Зато про голод забудем…

Гул моторов прервал размышления. Неподалеку, и как раз в том направлении, куда мы двигались, проходила дорога. Судя по звуку, по ней шла колонна. Чья? Наша или немецкая?

Лес кончился внезапно. Мы стояли на краю небольшой полянки, за ней сквозь редкие деревья виднелась дорога. Вернее, крыши тентов проходящих машин – дорога шла ниже. Заметить оттуда нас не могли. А вот с поляны… Посреди нее стояла полевая кухня на огромных деревянных колесах. Железная труба дымила, двое запряженных битюгов флегматично щипали траву. Поодаль суетился солдат в сером мундире. Он разделывал пилой сухую лесину. Притаившись за кустом орешника, я обшарил взглядом поляну. Никого. Странно. Внезапно, пришедшим откуда-то сверху озарением, понял, что немец один. Свернул с дороги за дровишками. Оставить кухню на обочине не решился: вдруг утащат чего? Да и дрова носить далеко. Хозяйственный…

Немец тем временем закончил пилить, отнес поленья к кухне, сгрузил и заглянул в котел. Облако пара вырвалось наружу. Ветер дул в нашу сторону, и неудержимо манящий запах достиг через секунду. За моей спиной зашевелились Паляница с механиком, стало слышно, как заурчало в их животах. Черт!

Оглянулся. Серостальная форма танкистов отличается по цвету от немецкого «фельдграу», но сходство есть. Кто не рискует, тот не обедает!

Наше появление немец прозевал, а когда заметил, застыл недоуменно. Мы шли вразвалку, не спеша, как идут к ротной кухне уставшие в боях солдаты. Пока немец соображал, мы подошли совсем близко. Он догадался в последний момент и дернулся к упряжке, но «парабеллум» уже смотрел ему в лицо.

– Хальт!

Немец замер. Прекрасно! Мне не хотелось стрелять – могли услышать с дороги. Паляница метнулся к упряжке и вернулся с карабином в руках. На ремне, переброшенном через плечо, – гроздь подсумков. Вот и славно! Это очень легкомысленно, господин фриц, оставлять оружие в повозке, его следует держать под рукой.

– Где остальные?

Паляница перевел. Немец зачастил, испуганно бегая глазами по нашим лицам.

– Он один, – резюмировал «летеха». – Второго повара ранили осколком, он отвозил его в госпиталь, теперь догоняет своих. По пути решил запастись дровами.

Что и следовало доказать.

– Что в котле?

– Картофель с мясом, – перевел лейтенант.

– Мы обожаем картошку с мясом! – сообщил я и поторопил немца: – Шнель!

Он метнулся к упряжке, спустя минуту в руках каждого была алюминиевая миска с тушеной картошкой. У немца нашлись и ложки. Шипя и обжигаясь, мы набросились на еду. Картошка оказалась слегка недоваренной, но на это было плевать: горячее сырым не бывает. Ели стоя, не забывая поглядывать по сторонам: береженого бог бережет. Миски опустели, немец наполнил их снова. В этот раз не торопились, первый голод утолен. Закончив, облизал ложку и сунул за голенище сапога: пригодится. Моему примеру последовали лейтенант и Коля-мехвод. Немец принял у нас миски, метнулся к кухне и открыл крышку второго бака. В ноздри ударил забытый аромат. Кофе? Ну конечно! Чай в вермахте не пьют.