Читать книгу: «Я взойду к небесам»
За толстыми стёклами гермотрака сливался в сплошную полосу дорожный эскарп. Время от времени на его сером боку мелькали цифры – единственное разнообразие, доступное глазу. Бетонная полоса, выступ укреплённой фермы, светоотражающая лента – повторить, повторить, повторить…
Каждые двадцать минут попадались капониры для стоянок: иногда там виднелись гермотраки или простые автобусы, но чаще не было ничего, кроме пустоты и редкого мусора. Однажды конвой въехал в низину, заполненную водой, и поднял тучу брызг – вот и все дорожные развлечения.
Яна не возражала. Утопленная в землю магистраль казалась ловушкой, из которой, случись что, и выхода не найдёшь, но перспектива очутиться посреди голой равнины без прикрытия мощных бетонных стен была хуже. Настолько хуже, что приходилось стискивать зубы и делать несколько глубоких вдохов и выдохов. Заглублённые дороги защищали от ОМП и загоризонтных быстрых ракет, а прилетит авиация – так разницы никакой: сожгут и на равнине, и здесь.
Снаружи темнело. Солнце ещё не скатилось с неба, но стояло уже так низко, что внизу, за эскарпами, растекались настоящие сумерки. Ехали без фар и прожекторов – жалкая попытка укрыться от всевидящих глаз, которым не помеха ни ночь, ни облака, ни древняя, как сама степь, светомаскировка.
Ожил динамик. Яна насторожилась.
– Говорит командир батальона сопровождения ландком1 Курои Дан. Через четыре тысячи секунд конвой покинет условно безопасную зону. Примите пищу и завершите все текущие процедуры. Старшие по машинам обязаны приступить к проверке мер безопасности не позднее, чем через две тысячи секунд. Обо всех возникших проблемах немедленно докладывать по выделенному каналу связи. Знайте: мы сделаем всё возможное, чтобы обеспечить вашу безопасность. Встречайте испытания с честью, следуйте инструкциям, сохраняйте праведность и присутствие духа. Вместе мы выстоим.
Голос ландкома прозвучал в оповещениях в первый раз.
«Раньше хватало батальонного джинна. Теперь, наверное, недостаточно.»
Стало зябко.
Кругом зашелестели упаковки рационов, и Яна послушно достала собственный пакетик: тюбик с витаминным напитком, белковый батончик да полоска фруктовой пастилы. Есть не очень-то и хотелось, но надо – значит надо, так что она старательно сжевала и выпила всё, что полагалось, спрятала мусор и постаралась хоть немного расслабиться.
Две тысячи секунд.
Тысяча пятьсот.
Тысяча.
Когда таймер добежал до отметки ноль, Яна ещё раз глубоко вздохнула и решительно встала с места.
– Внимание, товарищи! Меня зовут Яна Айне, я – старший нашего гермотрака.
Длинный салон. Духота. Вентиляция на пределе. Жёлтый свет потолочных лент – больной и грязный, он почти не освещает лиц, лишь топит их в полумраке. Зато глаза блестят. Сколько же их тут, этих глаз…
– Сейчас я ещё раз повторю инструкцию, а затем пройду по салону и проверю правильность соблюдения. Итак: всем необходимо пристегнуть ремни безопасности. Взрослым надлежит проверить правильность фиксации соседних с ними детей. Проверьте ваши фильтр-маски: они должны располагаться на груди и обеспечивать не менее пятидесяти процентов от полного времени работы. Если вам необходимо принять лекарства – сделайте это сейчас. Если кому-то плохо, и он не знает, что делать – сообщите мне, как только я к вам подойду. Пути эвакуации из салона…
Она говорила, стараясь избавиться от чувства, что играет чью-то чужую роль. Что табельный пистолет, оттянувший пояс – просто игрушка, которую положено носить во время спектакля. Что вот-вот придёт кто-то мудрый и ответственный, выставит ей оценку и отправит на своё место.
Но увы – всё это по-настоящему. И она, и люди кругом, и спёртый воздух салона, и сгоревший Эдельвейс – тоже.
По шесть кресел в каждом ряду. Три справа, три слева, над головой – багажные полки. Нужно проследить, чтобы весь багаж был закреплён и не свалился на голову при манёврах. Потом – осмотреть кресла и огоньки фиксации пассажиров на спинках. Особое внимание – детям. Проверить маски, они должны быть на груди, чтобы надеть сразу же, как потребуется. Объяснить…
Красная, в пятнах, кожа. Наскоро залеченные ожоги. Повязки. Шрамы. Мужчина со смертельно бледным лицом и уродливым протезом вместо правой руки – никакого корпуса, просто голый функционал. Яна улыбнулась ему и он едва заметно кивнул, взмахнул уцелевшей рукой, но тут же снова откинулся назад и застыл.
Девочка лет десяти. Лица не разглядеть из-за повязок, только воспалённые глаза смотрят дико и следят за каждым движением.
Двое. Наверное, пара или родственники – так похожи. На черепах видна наспех внедрённая периферия, разъёмы, каких не ставят здоровым людям, у женщины – внешний протез глаза, а что с настоящим глазом, даже не разобрать.
Новороссы и эрдлингены, и несколько азиан – все основные идеонарии2 Союза. Все, что остались верными.
– Мама, а когда мы приедем?
– Уже скоро. Сейчас поспишь, а проснёшься – и мы на месте.
«Вечная ложь во благо. Как же повезло, что я сама – без детей.»
– Товарищ… Яна, да? Этот парень, похоже, один остался. Я возьму временное опекунство, до… в общем, до когда нужно.
Лет сорок. По лицу – как раскалённую сковороду протащили. Половины волос нет. Улыбается. Рядом – мальчик. Сидит молча, неестественно прямо. Целый, пара ссадин только. Смотрит прямо перед собой.
– Благодарю вас. Какие-нибудь лекарства?..
– Спасибо, у меня всё с собой.
Пара слов здесь. Успокаивающая фраза там. Поправить маску. Проигнорировать детский плач. Вот и всё, да? Это ведь правда всё?
На задней площадке теснились кресла, установленные совсем недавно. В гермотрак, рассчитанный на шестьдесят пассажиров, набилось больше восьмидесяти и набилось бы ещё больше, но системы очистки воздуха имели собственные пределы.
«Да и эти – все ли доедут?»
Яна поймала себя на мысли, что думает об остальных пассажирах, как об «этих», и покраснела от стыда. Она ведь и сама – «эта». Обычная присягнувшая, невесть как отобранная к эвакуации. Если уж везут раненых, больных и наскоро прооперированных – то каждый из них ценен, как настоящее сокровище. Ещё и батальон мобильных сил в охранении…
Пара лиц в салоне точно казались знакомыми: видела в репортажах с каких-то конференций, посвящённых промышленным и научным проектам. Наверняка и прочие – специалисты, каких поискать.
И дети.
Из убежищ к местам эвакуации добрались не все. Саму Яну разбудили посреди ночи, замотали в комплект защиты и вывели в галерею, с десятком таких же «счастливчиков», отправленных на эвакопункт. Солдат, упакованных в обычные городские «Панцири», ни о чём не спрашивали – те и между собой общались посредством линков, не произнося ни слова и не глядя на подопечных. С собой – только герметичный рюкзачок с предметами личной гигиены, пайками и парой безделушек. Прошлое – прошлому.
Солдаты чего-то ждали. Застыли тёмными статуями, не шевелясь, потом – выбросили наружу парочку дронов, подождали ещё – и потащили гражданских в хищное нутро города.
Тогда Яна и увидела первый бой. Вернее, сперва услышала.
На юге, где-то за Московской осевой магистралью, пульсировали вспышки, и в такт им, с запозданием, доносился тяжёлый гул. Обгоревшие сормовские башни вдоль Кима высились тёмными, без единого огонька, громадами, освещаемые лишь отблесками далёких взрывов. Ущельями меж домов их тесная группа вышла к безымянному проезду, где стояли раздолбанный в хлам автобус и два военных автомобиля с турелями на крышах. Канонада, вспышки и топот ног – без единой мысли, почти без страха.
По ушам хлестнуло оглушительным треском – будто кто-то великанскими лапами рвал толстенные листы пластика. Один из броневиков буквально перерезало пополам и он съёжился, чихнул ядовитым дымом. Кто-то закричал. Яна, позабыв обо всём, задрала голову вверх и увидела, как по стене дома бегут огромные чёрные пауки. Их лапы блестели в народившемся зареве, а стволы спаренных пулемётов непрерывно двигались, словно настоящие хелицеры.
Огневую точку на балконе ликвидировали мгновенно. Кто-то всадил туда ракету, и стену вывернуло наизнанку огненным шаром. Перестрелка солдат с пауками заняла от силы десять секунд – Яну почти сразу сдёрнули вниз, под лестницу, что-то грохнуло, с визгом полетели осколки, а бетон у неё над головой вдруг усеяли чёрные оспины попаданий.
Всё закончилось почти сразу. Её опять выдернули – как манекен. От шока не гнулись ноги и голова почти не соображала.
– В автобус. Быстро! – велел один из солдат, и она буквально рухнула на сиденье, только теперь заметив, что автобус лишился крыши. Кругом – тела и обломки.
– Предатели, – бросил кто-то в открытую. – Асгардийцы, местные.
Запоздалый страх выпустил внутри свои когти. Яна знала. Все знали. Нижний Новгород был почти полностью монодоктринален – почти, к сожалению, лишь почти! – но в других регионах измена богостроителей прошлась граблями по живой ткани общества. В сети сновали страшные сообщения о бойнях внутри жилых башен, о кровавых схватках между соседями по этажу, о геноциде в отпавших районах и о вещах куда худших, в духе мятежа иниматов, когда и смерть порой становилась благом.
А потом корпораты походя сожгли Эдельвейс.
С кем сейчас дрались войска Союза, она не знала: десант Альянса или блуждающие силы предателей – разницы никакой. Не осталось ни линии фронта, ни по-настоящему безопасных мест. Война прокатилась через Евразию, накрыла Африку и Америку, зажгла в космосе звёзды ядерного огня – и обрушилась тяжким молотом на неё, Яну Айне, слишком молодую и слишком избалованную, чтобы оставаться сильной и праведной.
Автобус и уцелевший броневик крались по ночным улицам, объездными путями покинули Сормово, а потом свернули на Коминтерна: там стояли танки Союза и можно было проскочить без лишнего риска. Местность вдоль Оки считалась безопасной вплоть до западных окраин Заводского района, но только в том смысле, что активных боевых действий около реки не велось. Полностью контролировать лабиринт города, в котором блуждали чьи-то дроны и прятались группы предателей, армия не могла – она и так напрягала все силы, чтобы защитить хотя бы самое важное.
С Коминтерна въехали на Московскую осевую, а оттуда, лабиринтом дореволюционных улиц, выбрались к проспекту Ленина. Когда-то полный красок район вымер и затаился, и только деревья шуршали кронами да разбитые фасады горевали о своём прошлом.
На Орбитальном кольце снова встретили союзную технику – несколько устрашающих дронов разместились у НИИ орбитальной автоматики и под стенами Дворца творчества, медленно поводя стволами, но ни одного человека было не разглядеть. Пункт сбора располагался за мостом Монолита памяти, на той стороне Оки, и проехать оставалось лишь проспект Памяти да сам мост – но именно там выбралась из воды автоматизированная нечисть и снова вспыхнула схватка.
Через мост Яна бежала уже пешком. Бежала, задыхаясь в своей фильтрующей маске, а мост всё не кончался и не кончался, и каждая машина, каждый джинн, каждый ствол в этой яростной кутерьме смотрели ей в лицо или в спину. Уже миновав открытую эстакаду, она различила в предрассветных сумерках резкое движение и рефлекторно перепрыгнула перила, покатилась под откос, свернувшись клубком. Замерла, прижалась к бетонной опоре, незаметная и тихая, словно мышь – только сердце стучало изнутри, никак не желая смолкнуть.
Так она просидела минуты три, и когда уверилась, что опасность миновала, рискнула пошевелиться.
И сразу же увидела это.
Оно шло на высоких ногах-ходулях, передвигая их с пугающей быстротой. Остановка, поворот корпуса, выброшенный манипулятор – Яна с ужасом поняла, что на стальной лапе извивается чьё-то тело. Человек не закричал – машина прикончила его походя, жестоко и эффективно, а потом повернулась к ней.
Прятаться и бежать не имело смысла. Дрон-охотник видел её лучше, чем она сама видела при дневном свете.
«Значит, так – даже в глаза не посмотреть. Смерть от смерти, опосредованная ненависть. Ну, надеюсь, вы сейчас тоже корчитесь в предсмертной агонии – это было бы символично.»
Охотник до неё не дошёл. Вспыхнул, надломился и завалился на бок, смешно подёргиваясь. Под мост вкатились две машины поменьше, четырёхногие – покрутили орудийными платформами, просканировали Янину метку и убежали дальше, выискивать прорвавшегося врага. А Яна, не позволяя себе повалиться наземь, двинулась наверх – туда, где ждал, наверное, гермотрак, где были живые люди и куда она непременно должна дойти – чтобы никто из её защитников не умер напрасно.
***
БМП вздрогнула, преодолев выбоину от какой-то шальной ракеты. Повреждения встречались всё чаще: неделю назад орбитал Альянса выбросил в этот район пару кассет с барражирующими боеприпасами, которые принялись охотиться за гражданской техникой. С тех пор дорогу обезопасили и подлатали, но горелая техника в отстойниках по сторонам живо напоминала о цене такой безопасности.
Курои Дан отключился от висевшего над ними дрона-наблюдателя и развернул кресло внутрь отсека. Командирская машина несла в своём брюхе всего четырёх бойцов против обычных восьми, так что каждый мог расположиться с комфортом – в личном коконе, подвешенном на активных амортизаторах.
Белка заметила, что он вернулся в реальный мир, и показала два пальца – дескать, всё в порядке и мы вам рады. Ландком скорчил в ответ осуждающую гримасу. Трое операторов составляли весь его батальонный штаб: лейтенант3 Ксения Белякова по прозвищу Белка, лейтенант Шульц Эрхард, которого зачем-то прозвали Шубертом, и штурмкоммандер4 Алексей Европос. Европоса так и звали – Европосом, хотя Дан не улавливал здесь никакой логики. Прозвища появлялись в среде батальона мгновенно, приставали намертво и становились вечными позывными, и всё это – будто само собой.
Ландком не препятствовал. Не видел ни морального права, ни смысла.
Вечность – штука короткая.
– Что с фронтов? – спросил он без всякой цели. Батальон сохранял радиомолчание, но входящие данные шли потоком – популяция спутников на орбитах не потеряла ещё и половины состава.
Белка игриво встряхнула головой.
– Наши взорвали кибер-центр «Амао» в северной Атлантике. Два миллиона богачей этого их «метаверса» превратились в горстку джоулей и обломки кремния.
– О геноциде уже вопят?
– Не переставая. Это ведь не жители Эдельвейса, а «самые прогрессивные представители человечества», предпоследняя ступенька элиты, что б её плесень съела. Вот бы ещё до «Небес» добраться! И до «Олимпа».
– Доберутся, – мрачно пообещал он. – Ни один виртуальный рай не уцелеет. Ладно, что по нашим делам?
По делам выходило кисло. За Врата Славы шли упорные бои: предатели давили с запада и востока, угрожая перерезать дорогу, орбиталы Альянса отбомбились по промышленной окраине, а в степях южнее и вовсе начиналась серая зона.
– Там странное, – добавила Белка, закончив доклад. – Отдельной сводкой передают – непроверенная информация и тому подобные слухи, ну, вроде выжимки для общей картины.
– Ну?
Дан решил, что ещё пара минут у него есть и достал из рациона тюбик с фруктовой пастой.
– Да ерунда всякая. Неопознанный противник, погодные аномалии, «фантомы»… А, ещё кибержуков туда насыпали – просто жуть. Они частью из строя вышли, но частью – расползлись во все стороны, теперь без из-под брони и носа не высунуть.
«Жуки. Ещё один акт террора, бессмысленного и беспощадного.»
Освежающий вкус пасты немного примирил его с реальностью. Впереди ждал бой, сомневаться не приходилось, и пока этот бой не будет выигран, всё прочее особого значения не имело. Где-то далеко могли гореть города, взрываться орбитальные станции и охотиться друг за другом молчаливые подводные стаи, но у него, простого ландкома, была своя маленькая задача и свой собственный участок фронта – как раз по силам.
«По силам, да?»
Первые потери они понесли ещё в Нижнем. Вражеские автоматы атаковали гражданских, бой начался с панических сообщений в эфире, мечущихся людей и россыпи красных точек на мониторах. Широкую площадку над рекой прикрывало до роты «пауков» и несколько бронемашин гарнизона – тысяча семьсот первый уже выстроился в колонну и оказать немедленную помощь мог только частью сил. Быстроногая нечисть выскакивала на берег, укрывалась под откосом и охотилась на людей, пара «Вьюг» вела бешеный огонь из всех своих огневых средств, разворачивались замыкающие БМП – а на мосту горели автобусы и бежали от них крошечные фигурки.
Нападение без всякой цели и смысла, не военная операция, а извращённое желание перебить как можно больше бегущих от войны – словно само бегство было в глазах предателей непростительным грехом. Батальон потерял в той стычке двух бойцов, высадившихся из БМП, чтобы помочь раненым, а сколько погибло беженцев, Курои Дан выяснять не стал. Живых всё равно оставалось больше, чем свободных мест в гермотраках.
В ухе пискнуло и тёплый, чуть хриплый голос вернул его в настоящее.
– Эльф, это Гвин. На двести шестьдесят, глянешь?
Риттерком5 Ефремова, командир танковой роты. Дан поймал себя на том, что не помнит её имени: в памяти остались лишь позывной да задорная ухмылка.
…и танк, летящий на скорости в полторы сотни, а над ним – фантомы оптических иллюзий и облака пыли, сквозь которые пробивается упрямое июньское солнце.
Он активировал внутреннюю сеть, и машины, нащупав друг друга коннекторами лазерной связи, превратились в единый организм под управлением батальонного джинна. Двенадцать «Могильщиков» Гвин шли во внешнем периметре охранения, уставившись по сторонам пассивными датчиками: ночь в их глазах играла многоцветьем полей, засветок и контурных реконструкций.
Пометка, сделанная Ефремовой в тактическом поле, указывала на россыпь сигнатур где-то за восточным горизонтом: левофланговые танки почуяли далёкое присутствие, ещё не переросшее в засечки целей, но уже грозившее неприятностями.
– Гвин, это Эльф. Вижу, анализирую. Похоже, что-то насыпают с орбиты. Руса полагает, что на двухстах идёт бой, но во входящих на этот счёт – тишина. Если повезёт, нас не заденет.
– А по нам с орбиты не сыпанут?
– Да ты этого прям ждёшь, судя по голосу.
– Конечно, жду. Всегда лучше ждать, чем глазами хлопать.
– Никакой активности, поняла? Привлечём внимание – точно накроют.
– Есть никакой активности. Но нас ведь всё равно уже срисовали, а прилететь может хоть сейчас. Неуютно мне.
– Всем неуютно. Но чем меньше мы светимся – тем ниже наш приоритет у Альянса. Орбиталы у них тоже не бесконечные.
– Да плевать на Альянс, нам до орбиталов всё равно не достать. Предатели рядом.
Уверенность в её словах звучала такая, что Дан ощутил в себе невольное желание включить подсветку и нарушить свой же приказ.
– Ты их по запаху находишь, или уши из-за холма торчат?
– По запаху. Мысли у них воняют.
– Ладно, отставить. Дальше идём в сети. Подними птичек, если… а, вижу, ты уже.
«Могильщики» запустили собственных дронов, расширив поле пассивного обнаружения, но дальнюю разведку Дан решил придержать: сводки с орбиты всё ещё поступали, так что привлекать лишнее внимание не хотелось.
– Гвин, как настроение?
– А? – она, казалось, действительно удивилась. Картинки не было, но Дан легко представил, как поднимается бровь, а губы кривит кислая гримаса – риттерком тактичностью не страдала.
– Закрой рот, а то жук влетит. У нас жара на носу. Тысяча сто семнадцатый ещё удерживает Врата Славы. По крайней мере, окрестности магистрали. Мы должны добраться туда к утру: не знаю, сколько ещё будет открыта дорога, но жду худшего.
– Мои пойдут впереди? – спросила она полуутвердительно. – После пауков?
– Скорее всего. В завесу разверну всё, что есть, а дальше уже ты. Времени на долбёжку не будет, или прорываемся – или нет.
– Прорвёмся.
– Конечно, – согласился он. – Смерть предателям.
– Смерть предателям, командир.
Связь отключилась. Дан снова вернулся в освещённое призрачными огоньками нутро БМП, потёр глаза, уставшие от смены режимов, и зевнул.
– Белка, Европос – спать. Шуберт, присматриваешь за Русой.
– Есть присматривать.
Белка немного поворчала, отлипая от своей станции. Достала бутылочку витаминного тоника, глотнула, сморщилась и забралась в кресло с ногами. Европос молча опустил на лицо забрало шлема и откинул спинку.
«Следующая станция – Врата Славы.»
Лица подчинённых в полутьме отсека казались бледными масками. Дурацкими, неуместными масками подростков, которых зачем-то обрядили в защитные комплекты и посадили изображать солдат внутри здоровенной боевой машины, летящей по дороге к полыхающему участку фронта.
Дан стискивал зубы всякий раз, когда вспоминал, кем именно он командует. «Личный состав», так полагалось их называть – юношей и девушек, самым младшим из которых едва исполнилось пятнадцать. Гвин в свои условные двадцать два была второй по старшинству после него самого и единственной с реальным боевым опытом – все остальные шли в огонь после виртуальных полигонов и короткой, как человеческое счастье, практики. Утро готовило для них первое настоящее испытание – и ни автономные дроны, ни умная Руса, ни огневая мощь батальона не гарантировали, что испытание пройдут все.
«А мне и вовсе не поставят оценок.»
БМП снова тряхнуло. Дан окинул взглядом отсек и развернулся к рабочей станции, погружаясь в тактическое поле.
С неба падали звёзды.
***
Высоко в небе кто-то царапал тьму золотым гвоздём. Росчерки света вспыхивали и тут же гасли, оставляя медленно затухающие следы на сетчатке глаз.
«Бой? А может, обломки?»
Яна бездумно глядела в окно – на тёмную равнину, что стелилась под колёса гермотрака. Дорога выбралась из укреплённого рва, всё чаще попадались рытвины и следы бомбардировок, так что конвой постепенно сбрасывал скорость, одолевая километр за километром. По сторонам мелькала разбитая техника – силуэты выныривали из ниоткуда пятнами чернильного мрака. С момента последнего предупреждения не случилось никаких происшествий и напряжение в салоне немного спало – люди дремали, негромко беседовали, слушали музыку и читали. Последним Яна завидовала особенно сильно. Ей самой ни за что не удалось бы сосредоточиться на книге в таких условиях, и даже сонливость, хоть и накатывала волнами, тут же отступала, стоило в самом деле закрыть глаза.
Тёмный салон. Человеческое дыхание. Чей-то кашель. Мягко качается гермотрак. Вот бы всегда так было – час за часом и день за днём. Длинная-предлинная ночь, а утром окажется, что они уже приехали и больше не о чем волноваться. Ведь можно, а?
Ей всё-таки удалось заснуть – прерывистым, тревожным сном. Муторные сновидения тут же выбрались из усталого подсознания и принялись водить хоровод, сотканный из беготни, страха, бесконечных улочек и целых верениц укутанных в химзащиту людей, которые всё время оказывались то антропоморфными дронами, то какой-то безлицей жутью.
Когда Яна выбралась обратно в реальность, за окнами гермотрака было уже светло. Она кое-как привела себя в порядок, потом встала и обошла салон, считывая показания медицинских мониторов. Дети спали. Мужчина с протезом руки снова кивнул ей и слабо улыбнулся.
«Май Амберг», – прочла Яна на своём терминале. – «Инженер-разработчик, специалист в области магнитной гидродинамики. Последнее место работы – Нижегородский завод термоэмиссионных машин. Внедрённые адаптации… к условиям микрогравитации… полный комплекс устойчивости к радиологическим факторам… ага, травматическая ампутация правой руки, прогноз…»
Инженер Амберг лишился руки в результате «насильственных действий», и ясно было – совсем недавно. Вслед за орбитальным ударом город захлестнул мятеж новотеистов, а с теми, кто попадал им в руки, случалось всякое. В мирное время на одну только реабилитацию мог уйти месяц – зато новая рука ни в чём не уступала бы старой. Война диктовала свои правила: инженер получил технический протез и новое назначение, а боль – и не только физическая – заставляла его ежедневно принимать психотропные и болеутоляющие средства.
«А я вот улыбнуться ему могу. И всё. И что дальше?»
Ей хватало базовых медицинских знаний, чтобы понять – тем пассажирам, кто действительно нуждается в помощи, оказать её возможно лишь в стационарных условиях. Будут ли эти условия там, куда направляется конвой? Или…
«Или полное выздоровление беженцев теперь – не приоритет в сравнении с их временной работоспособностью», – закончила она жутковатую мысль. – «Но дети ведь могут хоть на что-то рассчитывать?»
Гермотрак снова притормозил. Яна быстро прошла к своему месту, и вовремя – в салоне зазвучал голос джинна:
– Говорит тактический интеллект Руса. Внимание! Боевая ситуация. Возможны резкие манёвры транспортных средств. Приказываю оставаться на своих местах, пристегнуться и надеть маски. Немедленно исполняйте все распоряжения представителей сил сопровождения. Не теряйте присутствия духа. Соблюдайте осторожность и будьте праведны.
«Началось», – отстранённо подумала Яна. Маска прилипла к её лицу и пискнула, сообщая о нормальном прилегании. На внутренней стороне линзы заалели параметры работы и значки остатков ресурса: почти восемьдесят процентов. Ремни автоматически натянулись, мягко прижимая тело к анатомической спинке.
Колонна продолжила замедляться. Яна выглянула в окно: там, под чистым июньским небом, обгоняла гермотраки боевая техника батальона. Здоровенные чёрные танки с величавой грацией плыли по степи, вздымая за собой шлейфы пыли. Приземистые, будто распластанные над землёй, они уверенно набирали скорость, и над каждым дрожал и переливался сам воздух – миражи плащами укутывали технику, не давая рассмотреть её настоящий облик. Потом с гермотраком поравнялась начисто лишённая кабины платформа, поверх которой горбились шесть крупных серых машин. На глазах у Яны они шевельнулись, в унисон разгибая мощные лапы, и принялись попарно соскакивать наземь, формируя короткий строй. Тусклые тела пошли пятнами: через несколько секунд четвероногие создания уже сливались с рыжей шкурой равнины, а доставивший их трейлер сбросил скорость и пропал позади, уступая место собратьям. С других платформ тяжело взлетали угловатые штурмовые дроны и спрыгивали роботы-пехотинцы – ноги их мелькали с такой быстротой, что начинало рябить в глазах.
Пара здоровенных гусеничных чудовищ догнала гермотрак и теперь держалась наравне с ним, неспешно вращая башнями. Эти были поменьше танков, но тоже выглядели внушительно – Яна опознала БМП «Холод» и машину-арсенал «Вьюга», про которые рассказывали на лекциях в убежище. Они съехали с дороги и пылили поодаль, а что-то ещё – большое, незнакомое – тащилось позади, почти на пределе видимости.
Гермотрак теперь едва плёлся километрах на сорока. Пассажиры прилипли к окнам, а разноцветные маски делали их похожими на инопланетных туристов, прилетевших посмотреть военные игры глупых землян. Яна ощутила, как внутри неё нарастает дрожь – та самая, какая бывает перед хирургической операцией или признанием в любви. Постаралась отвлечься – не помогло. Мысли бестолково перескакивали с одного на другое, неизменно возвращаясь к бесконечному ожиданию страха, затаившегося на пути конвоя.
«Мы прорвёмся», – убеждала она себя. – «Наши бойцы уничтожат всех, кто встанет на пути, и мы спокойно проедем по их горящим останкам. Мы – охотники, а не жертвы.»
Дрожь в ногах убеждала её в обратном.
Минута за минутой – в мёртвом молчании салона, где слышно стало даже гудение двигателей. По лбу под маской медленно стекал пот.
«Могли бы рассказать нам хоть что-то. Что, вообще, за боевая ситуация? Враги? Засада? Или просто бродячие автоматы?»
Словно услышав её мысли, ожила Руса.
– Внимание! Боевая ситуация! Возможна разгерметизация салона. В случае остановки транспортного средства следуйте моим указаниям!
Последние слова джинна потонули в протяжном вое. Он пробился сквозь двойное остекление, врезался в кости черепа и заметался внутри. Хотелось закрыть руками голову, согнуться в три погибели, замереть – но Яна пересилила себя и обернулась, чтобы увидеть, как пронзают небо пламенные копья ракет.
***
Европос выделялся даже по меркам тысяча семьсот первого. Невероятно светлая, почти блестящая кожа и серебристые, будто из металла, волосы тут же выдавали в нём азианина. Утончённая аугметика, эстетически выверенный сплав плоти и встроенной периферии, а поверх всего – манеры пришельца из какого-то дивного мира, где аристократы вдруг стали праведниками. В кластере эрдлингенов, где Дан провёл почти всё детство, азиане встречались редко – и без того не слишком многочисленные, они предпочитали новые города вроде Эдельвейса или сверхтехнологичные северные аркологии. Верность азианского идеонария никогда не подвергалась сомнению, однако культурные различия всё ещё бросались в глаза и требовали некоторой привычки. Кое-кто болтал, что азиане слишком похожи на атлантистов, но это была откровенная чепуха: говорить такое мог лишь тот, кто понятия не имел ни о первых, ни о вторых.
Сейчас Европос дирижировал авиакрылом батальона, состоящим из двадцати четырёх штурмовиков и пары сотен малых дронов, размывая между ними своё сознание, и мало кто мог бы так же хорошо сгодиться на эту роль. Ни коллективный интеллект стаи, ни Руса не могли полностью заменить оператора-человека, способного разглядеть внутреннюю логику в головоломке сражения, так что изощрённая азианская аугметика служила штурмкоммандеру отличным подспорьем в управлении подопечными.
Оба лейтенанта – Шуберт и Белка – занимались передовым эшелоном. Десятки «Пауков» и мелких «Ведьм» обогнали основные силы и оторвались на пять километров, формируя широкую завесу пред фронтом наступающего батальона. Средства ПВО уже сбили несколько вражеских разведчиков, так что прятаться не имело смысла: Дан лишь надеялся, что основные силы и задача батальона пока не вскрыты. Надеяться надеялся, но особенно на это не полагался.
Поступила сводка от тысяча сто семнадцатого. Связь работала с перебоями, но картинка со спутников по-прежнему шла и полученные данные заставили ландкома беззвучно рычать.
Ситуация стремительно ухудшалась.
Врата Славы, город с довоенным населением тысяч в сто, стоял на пересечении двух магистралей – недостроенной «Полосы заката», которая тянулась к Чёрному морю, и Двести восьмой вертикали, соединяющей центральные регионы Союза с обезлюдевшим Восточным Прикаспием и Центральной Азией. Войска целестиалов развивали наступление с запада и востока, имея целью овладеть важным перекрёстком и отрезать южные кластеры Союза от центра.
Город ещё держался: северное направление оставалось свободным, но на южных подступах шли бои. О том, что это означало для конвоя, даже думать не хотелось. Они опоздали всего на сутки – шанс проскочить без боя закрылся совсем недавно, а оборонявшие город войска медленно, но верно продолжали терять позиции.
