Читать книгу: «Замечательная жизнь Луппе Гонсалеса»

Редактор Алла Геннадьевна Бородина

© Андрей Эл, 2025

ISBN 978-5-0065-1922-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается памяти

Алексея Балабанова

Достопочтенный читатель!

Для меня большая честь, если вы решили прочесть эту книгу.

Как только вы начнете ее читать, то сразу поймете, что она довольно необычная, вам непременно покажется, будто вы смотрите кинофильм, и это не моя фантазия, об этом не раз говорили те, кто прочел сию книгу до ее выпуска в свет.

Ваш покорный слуга посвятил эту историю памяти культового российского режиссера Алексея Балабанова, чей несравненный талант явил миру ряд гениальных кинокартин.

Во всех его фильмах показаны, казалось бы, заурядные, но при этом невероятно самобытные герои, характер которых поистине филигранно раскрывает маэстро. Зрителю остается только с замиранием сердца следить за развитием сюжета и сопереживать персонажам кинокартины.

Смею надеяться, что герои моей повести не менее колоритны, а ее сюжет, как и фильмы Балабанова, заставит вас смеяться, плакать и размышлять о непостижимой глубине русской души. Верю, что когда-нибудь по этой книге снимут полнометражный фильм, а вам, дорогой читатель, предоставляется прекрасная возможность увидеть эту картину до ее экранизации.

Пролог

Семья Гонсалес имела глубокие русские корни. Отец Хулио Гонсалеса был нефтяником, приехавшим в свое время в Мехико из Советского Союза помочь братскому мексиканскому народу в разработке новых месторождений нефти. Там же его сердце сразила стрела Купидона, и он женился на мексиканке. Молодожены переехали в маленький провинциальный городок, где и прожили всю свою жизнь.

Хулио Гонсалес был наполовину русским, поэтому отец хотел назвать сына Иваном, но мать настояла на мексиканском имени для ребенка. В остальном разные культуры уживались друг с другом без особых проблем. В семье свободно говорили на двух языках.

Хулио вырос, женился, завел детей и похоронил родителей. Кризис конца семидесятых годов вынудил его покинуть Мексику в поисках лучшей доли. Советский Союз, по многочисленным рассказам отца, был лакомым куском, манящим стабильностью и радужной идеей коммунизма.

Хулио Гонсалес до мозга костей был предан идеям Маркса и Энгельса, а его рабоче-крестьянская кровь закипала в жилах при мысли о несправедливости нефтяных эксплуататоров, нагло присвоивших себе народное достояние его горячо любимой родины. Не желая мириться с произволом империалистов, Хулио продал все свое скромное имущество и, купив на вырученные деньги билеты на самолет, вместе со своей семьей отправился в новую радужную жизнь.

Семья Гонсалес состояла из пяти человек: Хулио, его горячо любимой жены Сальмы, двух замечательных разнополых детей – Луппе и Сесилии, а также вечно брюзжащей по поводу и без повода тещи, которая до последнего сопротивлялась переезду. Она ни за что не хотела покидать поселок, ссылаясь на то, что бросить могилы ее родственников будет тяжким грехом, за который придется ответить всей семье.

В качестве воздействия на дочь она испробовала все, что могла: уговоры, слезы, хулу на зятя. Она даже прибегла к черной магии! Но все ее усилия не принесли плода. Хулио Гонсалес, в свою очередь, не особо горел желанием брать тещу с собой, а тем более ее уговаривать. Он напрямую заявил об этом супруге, чем очень ее опечалил. Тот факт, что мать может остаться совсем одна, тяжелым грузом лег на душу дочери. Она так же использовала в отношении упрямой матери слезы, уговоры и магию и так же потерпела фиаско. Ей не осталось ничего другого, как пустить в ход женское обаяние и слезно попросить помощи у супруга. Хулио очень любил жену и, вопреки неприязни к теще, взялся за дело сам.

Он решил проблему за несколько секунд. Теща просто получила ультиматум, что если она останется, то больше никогда не увидит внуков, и это моментально заставило ее сдаться.

Сев в самолет, Хулио обвел взглядом всю семью, глубоко вздохнул и широко улыбнулся.

– Выше нос! Нас ждет новая жизнь, – сказал он и, открыв иллюминатор, показал в него свой средний палец. – Пошли вы! Проклятые империалисты! – воскликнул Хулио и громко рассмеялся.

С этими словами семья Гонсалес навсегда покинула родную землю, совершенно не представляя себе того, что ждало их в будущем.

Рейс Мехико – Новосибирск доставил семью Гонсалес прямиком в центр Западной Сибири, где полным ходом развивались промышленность и сельское хозяйство.

По прилете семью Гонсалес сразу увезли в комитет государственной безопасности, откуда спустя несколько часов допроса с пристрастием ее доставили в райком партии. Там по указанию второго секретаря райкома КПСС их направили к месту дальнейшего проживания в колхоз имени Лихачева.

Для переезда им был выделен легендарный ГАЗ-53. Дорога до колхоза была долгой и утомительной. Более всех от поездки страдала теща. Может, она была недовольна тем, что на дороге было много ям и колдобин, а может, тем, что ей пришлось ехать в кузове.

Когда семья Гонсалес добралась до деревни, ее радушно встретил председатель сельского совета. Он широко улыбался Хулио и долго жал ему руку. В течение пятнадцати минут председатель громко и выразительно говорил о братстве и равенстве всех рас, осуждал апартеид в Южной Африке и наизусть цитировал Ленина. Затем, выкрикнув: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – он усадил семью Гонсалес в служебный уазик и повез по глиняной дороге к дому, в котором им пришлось прожить долгие годы.

Часть I.
Детство

Глава 1. Семья

Луппе Гонсалес быстро подрастал. Он был любознательным, но совершенно беспечным ребенком. Луппе не ходил в детский сад и целыми днями сидел дома. Его бабушка Мария-Антуанетта Родригес в ультимативной форме заявила зятю и дочери, что не позволит воспитателям испортить ребенка и будет сидеть с Луппе сама.

Большую часть своего времени Луппе проводил гоняя по двору живность. В семейном хозяйстве было довольно много кур, гусей и поросят. Пространство перед домом представляло собой вытоптанную до блеска площадку, вокруг которой находились клетки с кроликами и птицей. Площадка была огорожена плотным полутораметровым забором, за которым ничего не было видно. Иногда Луппе заглядывал в дырку штакетника, располагавшуюся на уровне глаз, и наблюдал за редкими машинами, проезжавшими по дороге. Когда шел дождь, Луппе забирался в сарай, ставил под капли, просачивающиеся из прохудившегося потолка, старый таз и наблюдал за разлетающимися брызгами. Порой из норы в полу высовывала голову старая крыса и, не решаясь вылезти полностью, играла с Луппе в гляделки.

Сестра, сколько Луппе себя помнил, не разделяла его жизненных интересов и, глядя на брата, всегда крутила у виска пальцем. Этот жест никогда не нравился Луппе, однако Сесилия была не только старше, но и куда сильнее его. Приходилось терпеть. Он часто получал от нее затрещины, но при этом никогда не держал на сестру злобы.

Когда Луппе исполнилось шесть лет, он начал проявлять интерес к окружающему миру за пределами двора более активно.

В то утро Луппе проснулся не раньше, чем обычно. Умывшись и почистив зубы, он, по обыкновению, выпил стакан молока, оставленный матерью перед уходом на ферму, где она работала дояркой, съел еще горячую булочку с маком, приготовленную бабушкой, пока он спал, и, оценивающе посмотрев на себя в зеркало, отправился в свою комнату.

Утренний ритуал носил для Луппе сакральный характер. Уставившись в циферблат старинных настенных часов, он дождался, когда кукушка прокукует девять раз, после чего снял со спинки стула синие поношенные штаны с отвисшими коленками и быстро их натянул. С удовольствием надев старенькую красную фланелевую рубашку, которую он любил больше других, Луппе снова подошел к зеркалу.

Выйдя в сенки, Луппе вдохнул запах браги, стоящей в помятой алюминиевой фляге, понюхал сохнущую на куске ткани полевую клубнику и, попробовав ягоду на вкус, натянул сандалии. Дернув за потрепанную конопляную веревку, Луппе поднял массивную железную щеколду и, открыв дверь, вышел на крыльцо. Солнце слепило глаза, Луппе зажмурился и закрыл лицо ладонью. По двору, как обычно, бродили куры и гуси. Луппе осмотрелся.

На первый взгляд вокруг не было ничего примечательного, однако что-то было не так. Присмотревшись внимательнее, он, к своему удивлению, обнаружил незапертую калитку, которая слегка раскачивалась легким ветерком. С улицы доносились звуки песни. Пели хором. Спустившись с крыльца, он подошел к калитке, открыл ее шире и, высунув голову, с интересом посмотрел по сторонам.

По дороге, покрытой рваным асфальтом, шли дети. На вид они были немного старше Луппе и все как один одеты в белоснежные рубашки и синие брюки. Дети маршировали, несли знамена, били в барабаны, трубили в горн и пели песню про какого-то героя, а на их шеях были повязаны восхитительные красные галстуки.

Словно попав в зону всасывания мощной турбины, внимание Луппе оказалось увлечено этим действием.

От восторга у него перехватило дыхание. Замерев на месте, Луппе широко открыл рот. В какой-то момент на его лицо села большая зеленая муха и беспрепятственно поползла по щеке и носу. Луппе был настолько восхищен увиденным, что не замечал ее до тех пор, пока она не добралась до рта и не проползла по его губам.

Небрежно отмахнувшись от назойливой бестии, Луппе проводил взглядом удаляющийся отряд и, зайдя в калитку, закрыл ее на щеколду. Находясь под большим впечатлением, Луппе смотрел в одну точку.

«Кто были эти люди?» – размышлял он, не обращая никакого внимания на огромного гуся, который вытянул в его сторону шею и грозно зашипел.

Разгоняя птиц, Луппе быстро прошел по двору, поднялся по ступенькам и вошел в дом. Остановившись у зеркала, он долго изучал свое отражение, а затем решительно открыл стоящий рядом комод. Заглянув внутрь, он долго рылся в вещах и, наконец, достал из него сверток. Трепетно развернув бумагу, он обнаружил аккуратно сложенную в несколько раз ткань красного цвета. Глаза Луппе блеснули. Поднеся ее к шее, он широко улыбнулся, обнажив редкие зубы, которые, как назло, не так давно начали выпадать. Бережно положив ткань на трельяж, он открыл его дверцу и достал зеленые портняжные ножницы. Кольца ножниц были огромными и почему-то отличались друг от друга размерами. Они были покрыты зеленой эмалью, часть которой облупилась, обнажив под собой ржавчину.

Нацелившись на ткань, Луппе с большим энтузиазмом принялся ее резать. Линии отреза выходили довольно криво, но Луппе никоим образом это не смущало. После нескольких неудачных попыток у него все-таки получилось сделать нечто подобное тому, что он видел на шеях ребят. Корявая красная тряпка была готова. Трепетно взяв галстук в ладони, Луппе поднес его к шее, а затем неумело завязал.

Вид у него был такой, словно бабушкина косынка сползла ему на грудь. Счастливый и довольный собой, он радостно принялся размахивать согнутыми в локтях руками и маршировать на месте, раскачивая старенький трельяж. Увлекшись, Луппе совсем не заметил, как в комнату вошла бабушка и уже несколько минут внимательно наблюдала за происходящим, тихо стоя в дверях.

– Ах ты, поганец! Ты зачем отрез испортил?! – громко сказала она на испанском языке.

Почуяв неладное, Луппе метнулся в сторону и, увернувшись от бабули, выбежал во двор.

– Вот же поганец! – продолжала Мария-Антуанетта скрипучим прокуренным голосом. – Какой отрез испортил…

Сломя голову Луппе бежал к калитке, распугивая кур и гусей, которые разлетались из-под ног, словно голуби. Запыхавшись, он оглянулся. Погони не было. Ему часто приходилось получать затрещины, и жизнь быстро научила Луппе со стопроцентной уверенностью предугадывать то, что могло последовать за каждым словом бабушки. С силой дернув засов, он выбежал за ограду и, тяжело дыша, встал к ней спиной.

Переведя дыхание, Луппе просунул голову в калитку и некоторое время с опаской смотрел на крыльцо и входную дверь. Любопытная курица выглянула со двора и вопросительно посмотрела на Луппе. Луппе одарил ее недобрым взглядом в ответ и с раздражением пнул, отчего та, громко кудахтая, кинулась назад во двор.

– Раскудахталась тут, – с досадой сказал он, закрывая калитку.

«Бип-бип» прозвучал сигнал со стороны дороги. Услышав долгожданные звуки, Луппе радостно обернулся и, увидев очертания отцовского ЗИЛа, на котором тот стремительно приближался к дому, во весь рот разулыбался. «Бип-бип» вновь просигналила машина.

– Папка! Папка! – радостно воскликнул Луппе и запрыгал на месте.

Автомобиль остановился рядом с домом, окутав Луппе облаком пыли. Отец заглушил двигатель и открыл дверь. Не выпуская изо рта папиросу, он улыбнулся, обнажив желтые прокуренные зубы, и, весело глядя на Луппе, подмигнул ему.

Луппе тут же забрался на подножку и, обняв ногу отца, с придыханием произнес:

– Папка…

Отец похлопал его по спине и потрепал за волосы. В кабине пахло табаком, машинным маслом и бензином. Луппе очень нравился этот запах, так пахло настоящим мужчиной, так пах его отец.

– Что это у тебя? – теребя красную тряпку на шее Луппе, спросил отец. – Никак ты пионером решил стать?

– Кто такой «пионером»? – переспросил Луппе, проникновенно глядя в его глаза.

Отец рассмеялся.

– Тот, кто носит такой галстук.

Луппе утвердительно закивал головой.

– Какие твои годы! Вот пойдешь в школу и станешь, – сказал он, вылезая из кабины.

– Папка, папка, а можно мне в кабине посидеть? – с надеждой спросил Луппе.

Отец улыбнулся, взял Луппе за пояс двумя руками, запихнул в кабину и, опустив стекло, захлопнул дверцу.

– Не бибикай только, – сказал он и направился в дом.

Счастливый Луппе трепетно взялся за руль и, ощутив его ребристую оплетку из цветной проволоки, провел ладонью по всей поверхности замысловатого орнамента.

– Ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж… – произнес он, изображая заведенный двигатель, и покрутил тугой руль из стороны в сторону.

Луппе представлял себе, как подобно отцу едет в рейс. Он покачивался из стороны в сторону, словно началась неровная дорога, подпрыгивал на сиденье, поглядывал в зеркало заднего вида, проверяя перевозимый груз, и махал воображаемым грузовикам, что проносились мимо него.

На стекле висел чертик, сделанный из силиконовых трубок медицинских систем, Луппе коснулся его и, лучезарно улыбаясь во весь беззубый рот, созерцал, как тот покачивается в воздухе. Положив правую руку на рычаг переключения скорости, Луппе ощутил шероховатость розочки, в форме которой был сделан набалдашник, и глубоко вздохнул от удовольствия.

Выглянув в окно, Луппе увидел мать. Она торопливо шла по улице, неся в руках сетку с продуктами. Мать приветливо помахала Луппе, и он, открыв дверь, спрыгнул с подножки и, подбежав, взял ее за руку.

– Мама, что ты купила? – спросил он по-испански.

В ответ она протянула ему сетку, в которой лежала булка хлеба, две консервы и бумажный пакет с сахаром. Подозрительно рассматривая красный галстук на его шее, она сдвинула брови.

– А конфет? – состроив недовольную мину, спросил Луппе.

– В следующий раз куплю, – ответила мать, открывая калитку.

Луппе остановился.

– Что же ты? Идем обедать.

Луппе покачал головой.

– Не хочу, – сказал он, потупив взгляд.

– Что значит «не хочу»? – строго спросила мать. – А ну, марш в дом.

Луппе переминался с ноги на ногу.

– Ну? Я долго буду повторять?

Взглянув на мать исподлобья, он снова повесил голову.

– Что это у тебя на шее? Ты зачем это повязал? Это что, ткань из комода? Ну же, негодник, немедля отвечай мне!

Не поднимая головы, Луппе виновато кивнул.

Мать глубоко вздохнула:

– Нельзя тебя оставить ни на минуту… идем обедать… горе ты мое.

Луппе закрыл за собой калитку и, надув губы, поплелся следом за матерью. Сняв в сенках обувь, они поставили ее на клеенку и зашли в дом. На кухне хлопотала бабушка. Накрывая на стол, она по-старчески кряхтела. За столом сидел отец и бегло прочитывал статьи из свежей газеты. Недовольно зыркнув на внука, бабушка указала ему на место за столом. Он послушно сел рядом с отцом.

Уверенно орудуя половником, бабушка разливала суп по тарелкам и ставила их перед каждым членом семьи, начиная с отца, строго по статусу. Луппе находился в самом низу этой иерархии. Увидев плавающий в тарелке лук, он сморщился и попытался выловить его ложкой.

– Ешь, – строго сказала бабушка, – хлеб бери… свежий, мать купила.

Луппе взял хлеб и, откусив кусок, медленно стал его пережевывать.

– А ну ешь, кому говорю! – сурово произнесла бабушка. – Кости одни, худой, как дьявол.

Луппе неспешно вылавливал из супа картошку и высасывал жижку, оставляя на дне тарелки капусту и лук.

– Консервы сегодня давали, – сказала мать отцу.

С аппетитом поедая обед, тот одобрительно кивнул.

– Вот как есть надо! – глядя на зятя, сказала бабушка и, переведя взгляд на внука, добавила: – А не как ты – ковыряешься.

Через несколько минут из школы вернулась Сесилия.

– За стол садись, – сказала ей мать на испанском.

– Не хочу, я в школе поела.

Сесилия намеренно говорила с матерью по-русски, демонстрируя свойственный ее возрасту максимализм. Дернувшись, она зашла в свою комнату, достала из ранца тетрадь, ножницы, клей и вырванную из молодежного журнала страницу, принялась составлять композицию для обложки личного дневника.

Сесилия взрослела гораздо быстрее, чем девочки в ее классе. Подростковые гормоны, разгоряченные мексиканской кровью, уже давно кипели. Вдобавок ко всему Сесилия была недурна собой. Ее смуглая кожа, роскошные волосы, огромные карие глаза и ярко выраженные женственные формы часто вынуждали старшеклассников выворачивать шеи ей вслед. Вместе с тем ее характер оставлял желать лучшего. Порой она была настолько несносна, что окончательно выводила мать из себя. Впрочем, в такие минуты мать и дочь поразительно походили друг на друга. Перепалки всегда велись на повышенных тонах и прекращались лишь тогда, когда в ситуацию вмешивался отец. Только он мог приструнить дочь и заставить ее делать то, что было необходимо.

Глава 2. Мир за забором

Прошел год. Луппе отпраздновал свой седьмой день рождения. Его жизнь была довольно однообразной. Дни тянулись медленно и как две капли воды походили друг на друга. В жизни Луппе ничего не менялось: тот же двор с его живностью, та же дырка в заборе, тот же сарай с крысой в полу, кошка, бабушка на хозяйстве и ничего более.

Иногда к сестре приходили подруги и, закрывшись в ее комнате, подолгу трепались обо всем, что происходило в их насыщенной жизни. Луппе каждый раз подслушивал их истории, приложив ухо к двери сестры. В основном разговор был ни о чем, но, бывало, Луппе выносил из их трепа что-то интересное. Так он узнал, что Сесилия давно запала на некоего Мишку и что этот Мишка был очень необычным человеком.

Вокруг Мишки вращались все самые интересные истории. Да что там истории! Вокруг Мишки вращался новый, невероятный, фантастический мир, яркие образы которого будоражили фантазию Луппе.

Безусловно, Луппе повзрослел за прожитый год и смотрел на определенные вещи в своей жизни совсем иначе, чем раньше. Родные были для Луппе единственным связующим звеном с миром по ту сторону забора. Миром, который манил его все сильнее и сильнее, о котором Луппе думал все чаще и чаще. Он с тоской смотрел, как Сесилия уходила в школу, и, несмотря на ее равнодушие, с радостью встречал сестру, когда она возвращалась. Он любил, когда мама приносила из мира по ту сторону забора что-нибудь вкусное, когда отец приезжал оттуда на разных машинах, а иногда привозил что-нибудь интересное, ему нравился даже почтальон, приносивший газеты, но больше всего Луппе любил ходить с мамой в магазин.

Мать брала его с собой по выходным и всегда покупала ему какие-нибудь сладости. Эти дни были самыми яркими, самыми желанными, самыми долгожданными. Остальные дни тянулись унылой чередой.

В один из таких дней мать пришла с работы на обед и спросила у бабушки:

– Сесилия еще в школе?

Та молча кивнула.

– Как придет, пусть пообедает да поросятам даст, – сказала мама, – и курям с гусями, потом травы нужно кроликам надергать, а после – уроки делать.

Бабушка снова кивнула и, по обыкновению, поставила перед матерью полную тарелку супа.

После обеда родители ушли на работу, а бабушка принялась за мытье посуды и уборку. Часы между тем пробили два раза, и через несколько минут в дом вошла Сесилия.

Вроде бы она вела себя как обычно, но что-то в ее поведении было не так. Быстро пройдя на кухню, она сунула в рот кусок хлеба и ушла в свою комнату.

– Обедать иди, – повелительным тоном произнесла бабушка, – а потом поросятам дай, мать сказала.

Проигнорировав ее слова, Сесилия закрыла за собой дверь.

– За стол садись! – голос бабули звучал громче и настойчивей. – Кур с гусями покормить еще надо и кроликам травы нарвать.

Сесилия не реагировала. Вскоре она, к удивлению Луппе, вышла в своем лучшем платье чуть выше колен и, усевшись у зеркала, долго себя рассматривала. Она тщательно причесывалась, мазала губы помадой матери и красила ресницы тушью. Периодически Сесилия вскакивала и выглядывала в окно, а затем снова хваталась за расческу и укладывала волосы.

– Куда малюется?.. – подметая на кухне пол, бормотала бабушка, изредка поглядывая на внучку из кухни. – Есть когда будешь?

– Щас… – произнесла Сесилия и, посмотрев на часы, рванула к двери.

С интересом наблюдая за сестрой, Луппе выглянул в окно. Сесилия выбежала во двор и, открыв калитку, вышла на улицу. Ее поведение очень заинтриговало Луппе, и он немедленно проследовал за ней. Смяв сандалии на пятках, он прошел по двору и, подойдя к калитке, прислушался. За забором слабо слышались голоса.

С любопытством выглянув со двора, Луппе уставился на открывшуюся ему картину.

За калиткой у забора стояла Сесилия, а перед ней, прислонившись к частоколу спиной, стоял Мишка Зин.

И явно это была не простая встреча одноклассников. Мишка не был обычным ребенком, его папа работал снабженцем в системе деревенской торговли, а мама главным бухгалтером в колхозном хозяйстве. Присутствие Мишки где бы то ни было тут же притягивало других детей. Со слов Сесилии, в его доме всегда было много интересного, необычного, а подчас даже потрясающего, и потому дружба с Мишкой была пропуском в другой мир – мир, где краски ярче, запахи насыщеннее, а ощущения острее.

Луппе очень обрадовался тому, что его сестра была с Мишкой, ведь теперь у него появилась возможность с головой окунуться в новую захватывающую реальность.

Луппе лукаво улыбнулся, глядя на парочку, и неоднозначно произнес:

– Че делаете?

– Ниче! – отрезала Сесилия. – Те че надо? Иди отсюда!

– Привет, Миша, – не обращая никакого внимания на раздраженную сестру, сказал Луппе.

– Здорово, Луп! – непринужденно ответил тот.

– Те че надо? Я сказала – вали отсюда, – еще более раздраженно заявила сестра, – щас получишь, вали!

Несмотря на явно назревающий конфликт с Сесилией, Луппе пошел ва-банк. Он подошел ближе и протянул Мишке ладонь для рукопожатия. Мишка протянул свою в ответ и пожал руку Луппе.

– Все? Доволен? Поздоровался? Теперь вали!

Довольный своим поступком, Луппе поднял вверх согнутую в локте руку и произнес:

– Ладно, увидимся еще, – а затем попятился назад спиной в приоткрытую калитку.

– Ага… – сказал Мишка, тоже подняв руку.

Сесилия закатила глаза с густо намазанными ресницами и, приоткрыв рот, покачала головой. Она часто корчила эту гримасу, когда дело касалось Луппе.

– В воскресенье «Чип и Дейл» в шесть будут и «Утиные», приходи зырить, – сказал Мишка уходящему Луппе, а затем, повернувшись к Сесилии, сказал и ей: – И ты приходи… вместе посмотрим…

Глаза Луппе ярко вспыхнули, все, что могло происходить в дальнейшем между Сесилией и Мишкой, Луппе больше не интересовало. Дверь в новый мир распахнулась, сияя изнутри радужным светом. Проход был свободен, и не войти в него, воспользовавшись моментом, было бы безумием.

Доступ в дом Мишки Зина имели только избранные, коим по счастливому стечению обстоятельств стал и Луппе. Переполняемый эмоциями, он побежал по двору в дом. Перескочив через порог, Луппе небрежно раскидал старые коричневые сандалии в стороны и устремился к отрывному календарю, что висел на стене.

Из календаря была вырвана половина листов, а на очередном крупным черным шрифтом были написаны число, год и день недели.

– Бабушка, какой сегодня день?

Мария-Антуанетта неспеша надела очки, что висели у нее на груди, и подошла к календарю.

– Четверг, двадцать пятое июля тысяча девятьсот девяносто первого года.

– А воскресенье когда? – с надеждой спросил Луппе.

– Четверг, пятница, суббота, воскресенье, – загибая пальцы, прошептала бабушка, – три дня осталось.

Три дня в ожидании желаемого чуда тянулись, как три недели, но оттого цель казалась еще слаще. Луппе томился, он не мог думать ни о чем другом, как только о скором посещении дома Мишки Зина. Вечером он ложился пораньше, чтобы следующий день поскорей наступил, а утром вскакивал ни свет ни заря, чтобы с трепетом в сердце оторвать лист календаря.

Сесилия тоже была сама на себя не похожа. Как никогда раньше, она была ко всем доброжелательна и неестественно мила. Чем ближе было воскресенье, тем счастливее было ее лицо.

Наконец день икс настал. Луппе следил за Сесилией с самого утра. Как только сестра начала сборы, он кинулся к себе

в комнату, достал из шкафа белую рубашку, натянул тщательно наглаженные матерью брюки и залез в туфли. Эти вещи Луппе надевал только два раза в жизни, первый – на девятое мая, второй – на свой день рождения, когда ему исполнилось семь лет.

Тихонько заглянув в зал, где после сытного обеда сладко похрапывал отец, он прошмыгнул в прихожую. Критически осмотрев себя в зеркале, он причесался. В следующую секунду взгляд Луппе упал на отцовские часы, лежащие на трельяже. Оглянувшись по сторонам, он аккуратно взял их и приложил к запястью. Под цифрой двенадцать красовалась четкая надпись «Луч». Часы были огромными, и застегивать ремешок было бессмысленно. Луппе оглянулся еще раз и, удостоверившись в том, что за ним никого нет, засунул их в карман.

Тихо отворив дверь, Луппе вышел во двор и выбежал за калитку. Он спрятался за угол и, прильнув глазом к дырке в заборе, уставился на крыльцо. Сесилия вышла через несколько минут. Она закрыла калитку и уверенной походкой двинулась в сторону от дома. Сердце Луппе бешено заколотилось. Убедившись, что она отошла на достаточное расстояние, Луппе вышел из укрытия и побежал за сестрой.

Чтобы остаться незамеченным, он прятался за фонарными столбами и деревьями, но Сесилия и не думала оборачиваться. Все ее мысли были заняты совершенно другим.

Дойдя до Мишкиного дома, она дернула входную ручку и исчезла за забором. Теперь Луппе мог не бояться оказаться замеченным сестрой и вышел из-за очередного дерева.

К пяти часам дня Луппе был около дома Мишки Зина. Он внимательно оглядел крышу и несколько раз подпрыгнул на месте. Штакетник был достаточно высоким, и через него ничего не было видно. Разочарованно пнув небольшой камень, Луппе принялся бродить вдоль забора, не решаясь войти во двор. «Мишка пригласил в шесть», – подумал Луппе и достал из кармана отцовские часы.

Три стрелки на циферблате смутили Луппе. Тупо уставившись на часы, он пришел к мысли об их абсолютной бесполезности. Луппе не умел определять время. Оглядевшись, он увидел корову, за которой шел парнишка. В голову Луппе тут же пришла гениальная мысль.

– Постой! – произнес Луппе, когда паренек с ним поравнялся.

– Че надо? – грубо ответил тот.

Парнишка был на голову выше Луппе и явно не горел желанием с ним общаться.

– Можешь сказать, сколько время? – спросил Луппе, засунув руку в карман.

– Я откуда знаю? – буркнул мальчишка, ударив прутом по земле.

– А ты посмотри, – сказал Луппе, достав из кармана отцовские часы.

Парень округлил глаза.

– Откуда у тебя такие часы, шибздик? – с насмешкой произнес он.

Пропустив незнакомое, но, наверно, обидное слово мимо ушей, Луппе продолжал держать циферблат перед глазами мальчишки.

– Дай посмотрю, – сказал пацан и взял часы в руку.

Осмотрев их со всех сторон, он причмокнул губами.

– Луч!

– Сколько время? – настойчиво спросил Луппе.

– Пол шестого, – ответил паренек и, засунув часы себе в карман, быстро пошел за коровой.

От неожиданности Луппе опешил.

– Отдай! – крикнул он, но мальчишка быстро удалялся.

– Отдай! Отдай! Отдай! – кричал Луппе и бежал за ним.

Мальчишка остановился, резко обернулся и с силой ударил Луппе прутом по ногам. Луппе взвыл от боли и упал на колени прямо в грязь.

– Еще хочешь?! – замахнувшись прутом, злобно произнес пацан.

Луппе закрыл лицо ладонями и навзрыд заплакал. Мальчишка сплюнул на землю и зашагал прочь. Луппе еще долго не решался убрать руки от лица и, тихо всхлипывая, сидел в грязи. Боль наконец утихла. Луппе перестал плакать, встал на ноги и осмотрелся. Вокруг никого не было.

Между тем к первой неприятности добавилась еще одна. Новые брюки и туфли были сильно перепачканы. Луппе не мог появиться в доме Мишки в таком виде, нужно было срочно что-то предпринять. Мозг лихорадочно работал в поисках решения проблемы. Луппе снова посмотрел по сторонам.

Недалеко от дороги стояла водоразборная колонка, и он тут же направился к ней. Ручка нажималась очень туго, и Луппе не хватало сил, чтобы с ней справиться. Он пробовал снова и снова, но ручка не поддавалась. Луппе не сдавался, слишком многое было поставлено карту. Он повис на ручке и оторвал ноги от земли. Под тяжестью его веса ручка нажала на поршень, и из колонки хлынула вода. Луппе обрадовался и спрыгнул на землю, но напор тут же прекратился, вода иссякла. Он успел набрать в ладонь лишь несколько капель. Не теряя времени, Луппе повторил манипуляции, но все так же безуспешно. Луппе болтался на ручке словно обезьяна, вода при этом била напором в землю. В какой-то момент ему удалось подставить под струю ногу и немного вымочить штанину и туфлю, но силы начали оставлять Луппе, и он, разжав пальцы, опять опустился на землю. Слезы снова навернулись на глаза, Луппе был готов разрыдаться от безысходности.

– Помочь? – неожиданно раздался голос позади.

Луппе обернулся. За спиной стоял бородатый старик.

– О-о-о-о-о… – протянул он, – здорово угваздал, крепко же тебе достанется от матки.

Луппе беспомощно хлопал глазами.

– А ну, давай сымай портки – застираем, пока не засохло.

Луппе очень смутился. Испуганно глядя на старика, он мялся в нерешительности.

– Сымай, сымай, засохнет – хуже будет, а так хоть рямня не всыплють.

Дед выглядел доброжелательно, и Луппе, понимая безысходность ситуации, расстегнул ширинку. Преодолевая стеснение, Луппе стащил штаны.