Читать книгу: «С чего все начиналось», страница 2

Упырь

Его виски горели, мозг плавился. Невыносимая боль поселилась в груди, словно тот кол, что вбивали ему два века тому назад. Желудок свело – он бурчал, ругаясь и поторапливая быстрее принять пищу. Синяя, со слегка серым оттенком кожа шелушилась, источая зловонный запах мертвеца.

– Европа… цивилизация… – ругался упырь, идя по улицам Лондона, шатаясь, из стороны в сторону, от слабости. Кто-то вылил помои на улицу, из окна второго этажа, обрызгав сапоги путника. – Да вы гадите на улицы! – Крикнул он, продолжая бурчать себе под нос – вот вам и чума «немытая Европа». Приехали бы к нам, в Россию… мы бы вас в баньку, да веником, веником… вот, там бы всех вшей из вас повыгоняли, да научили бы в отхожие места ходить.

Ноги заплетались, путник споткнулся, чуть было, не упав лицом в лошадиный навоз.

Разве об этом он мечтал, принимая вечную жизнь от самой богини смерти семьсот лет назад? Разве ради этого он обучался колдовскому делу славян на протяжении тридцати лет, сызмальства?

– Чертова чума! – Не успокаивался упырь. Он облокотился на дверь одного из домов, за которой были слышны тихие разговоры и осторожный скрип половиц. – Из-за этого недуга никого не встретишь, никто и в дом не пустит.

Свернув на одну из улиц, что выходила к реке, он увидел огонь.

Пламенные языки вырывались из окон, ломая хлопками стекла.

– Чумных жгут. – Обрадовался он. – Вот тебе и кровь святая.

Взяв себя в руки, ровным шагом, упырь направился к месту пожара.

Уже приближаясь, он натянул на голову капюшон плаща так, чтобы лица его видно не было.

У дома стояла толпа зевак, «вот что их может выгнать со двора – подумал упырь – надо запомнить». Он втиснулся промеж людей, забывших о злом недуге, что поедал Европу.

– Что случилось? – спросил упырь, рядом стоящего молодого, с напудренным лицом и раскрашенными щеками, человека.

– Говорят, что дочь закашляла, – не оборачиваясь, начал рассказ, напудренный в светском платье, зевака – так Джон дом и запалил, чтоб чума дальше не пошла. Он внутри заперся, слышите?

В верхней комнате дома раздался женский крик, женщине было больно. Огонь охватил уже весь дом.

– Молчи, дура! – Послышался грубый, с хрипотцой, какая бывает у старых моряков, мужской голос. – Людей спасаем!

– Ну и спасай, а меня отпусти. – Отвечала женщина.

– Я тебе рот заткну. – Зазвучал вновь голос Джона, после чего раздался выстрел, и все стихло, лишь треск горящих досок и стекла.

– А вы сами, местный? – Спросил упырь у молодого человека.

– Да. – Ответил тот и посмотрел на собеседника. – А что у вас с лицом? – Отшатнулся он.

– Не извольте беспокоиться. – Вкрадчиво произнес живой мертвец, и поманил «напудренного зеваку» за собой. – Я только что из России. Видно на корабле укачало, да и кожа у нас, у русских, другая – мы же северный народ.

– О, да! – Согласился «напудренный зевака», будто имевший множество знакомств с людьми из той страны.

– Вы бы не могли меня проводить? – Взяв под руку молодого человека, упырь повел его прочь от величайшего, для этих мест, зрелища. – Я к вашим королевским особам, с визитом, от самого Царя Батюшки. Понимаете?

– Да, конечно! – Глаза «напудренного» засияли, когда в ладони покойника блеснула, в отражении луны, золотая монета. – Простите, – поклонился он, и, взяв монету, продолжил:

– Забыл представиться. Даймон Фрэнк Силверберг. – И снова пируэт.

– Свое имя, я вам сказать не могу, простите! – Повторил упырь поклон Даймонда, с большей гибкостью, выглядывая исподлобья, на то, как тело Даймонда вытянулось в струну. – Так вот, я прибыл сегодня на корабле с тайным визитом, но великих особ решил не беспокоить в столь поздний час, от чего мне захотелось прогуляться и осмотреть ваш город, да видимо заблудился. А здесь, словно сам принц стоит, – от этих слов нос «напудренного» Д. Ф. Силверберга задрался, чуть ли не к небу. – Я и решил, что вы знаете дорогу к дворцу.

– Конечно, извольте, наша семья частый гость на балах. – Молодой человек поправил парик, не замечая, что его спутник был уже за спиной Силверберга. – А здесь я так, по делам проезжал…

Даймон не успел договорить, как острая боль, с последующей истомой наслаждения, проникла через его шею. Глаза «напудренного» закрылись, тело обмякло, и парик слетел на землю, обнажив прекрасные, словно солнца луч, рыжие волосы.

Упырь вытер окровавленные губы рукавом, переступив через мертвое тело жертвы, пошагал по улице. Лицо упыря порозовело, кожа стала нежной, будто у молодой девушки.

Он прошел три квартала, к ожидаемой его карете.

– Теперь можно во дворец. – Сказал упырь, сев в карету.

Кровавое солнце раскинулось по горизонту, лаская рассветом, через окно, прибывшего упыря «тайным лицом» ко двору Английскому.

(Декабрь, 1998 год).

Призраки

Отпечатки энергетической оболочки, с ответами на любые вопросы; галлюцинации рожденные в больном воображение, или души тех, кто не нашел путь в царствие Аида²? Призраки! Что люди знают о них? Где в этих ведах³ реальность, а где вымысел?

Есть люди зрячие к такому ненаучному происхождению. Эти люди называют себя экстрасенсами, некромантами, медиумами… В их среде очень много шарлатанов, наживающихся на душевных тревогах человека, на терзаниях и страданиях его, принося с собой облегчение, уготовленное суицидальными желаньями.

Иногда призраки, или приведения, подшучивают над живыми, дабы те не вторгались в их мир, и ни стремились сократить отведенное им время Великой Богиней Макошь⁴. Выходя из тьмы, «неживые» меняют свой облик, а иногда являются шепотом и скрипом, даря безумие начала человеческому сознанию. Упырь⁵, вурдалак⁶, или волколак⁷, не могут жить среди них, но духи, издеваясь, принимают такие образы, ибо их сущность анчутка⁸, и каждый мошенник, встав на путь мертвеца, будет наказан.

Сказ сей случился в одном селение, под Екатеринбургом.

– Спасибо тебе Яромир. – Прокряхтела старушка, в дверях, протягивая последние деньги молодому парню, облаченному в черную атласную рясу.

– Иди с миром, – положив ладонь ей на голову, проговорил парень, словно декан студенту. – И не забудь о том, что я тебе говорил.

Старушка, переложив маленький пакет, упакованный в газету перемотанную скотчем, в левую руку, вознесла пальцы над головой парня, чтобы окрестить его, но Яромир остановил старушку, поцеловав ей руку. Когда пожилая женщина исчезла за дверью сеней, Яромир тщательно вытер губы широким рукавом рясы – ему был противен этот поцелуй, и он трижды почистил зубы.

Деревянный дом Яромира (или по паспорту Николаева Антона Валерьевича), находился на отшибе деревни. Купил он его четыре месяца назад, практически за бесценок, у местного алкоголика, а сам Антон, вырос в Кирове, откуда бежал за долги. После того, как он перебрался в этот дом, Яромир устроил в нем логово экстрасенса. Он запустил о себе рекламу в интерактивную паутину, и во всяческих дешевых газетах области. За месяц, предприимчивый молодой человек, заработал нужную сумму на долги, с остатком, и теперь ему было бояться нечего…

Вернувшись из уборной, Антон обнаружил в доме гостя. Тот сидел обнаженный, сгорбившись, почесывал свой круглый, словно раздутый, живот. Мужчина был небрит, грязные ноги он закинул на стол, ковыряя своим гнилым ногтем хрустальный шар.

– Это еще что? – Возмутился экстрасенс от наглости гостя. Посетитель толкнул шар пяткой, и тот чуть было не упал на пол, но Антон подхватил его у самой точки небытия. Он отварил дверь в сени. – Вон отсюда! – Скомандовал экстрасенс, но незнакомец лишь рассмеялся:

– Я шишига⁹! Я сам тебя выгоню.

Яромир поставил шар на комод у входа и, облокотившись на стол, проговорил сквозь зубы, хоть и неизвестный заинтересовал его:

– Шишиги обитают в водоемах, а здесь нет нечего подобного, да и приходят они к пьянчужкам. Я же не пью. Вы сами уйдете, или мне применить силу?

Широкоплечий, высокого роста молодой мужчина мог с легкостью выпроводить шишигу, но гостю, похоже, было все равно, он только смеялся, словно слова Антона щекочут ему потрескавшиеся пятки.

– Не сможешь, – говорил шишига, показывая на дверь крючковатым пальцем – он не даст!

Двери, за спиной Антона, с силой захлопнулись, и Яромир резко обернулся так, что голова пошла кругом. На пороге стоял великан. Он плечами уперся в потолок и смотрел, наклонившись, сверху на экстрасенса единственным своим глазом. Хозяин попятился назад, челюсть его отвисла от удивления, но когда шишига, помахав ему тоненькой ручкой, растворился в воздухе словно пар, ноги Антона подкосились и он упал, не дойдя до кровати. Великан прошел к стулу и попытался сесть на него, но тот, ни выдержав такого веса, сложился как меха гармошки.

– Меня зовут, Борот, – представился великан, поднимаясь на ноги – я лихо¹⁰. – Антону и без того было страшно. Вскочив будто ошпаренный, он бросился к двери, но та была заперта снаружи. Как ни бил он ее плечом, дверь не поддавалась. – Некуда бежать, и за окном лишь тьма вернет тебя назад.

– Зачем я… – начал заикаться Яромир. – Зачем вы… что не так… почему?

Циклоп¹¹, взял его громадной своей рукой, и усадил на цветной узорчатый вязаный плед, на кровати.

– Да тебя так не поймешь, – почесывая подбородок, гулко сказал великан. – Может сестрички поймут, о чем глаголешь¹². Эй, сестрички! – Крутясь на месте, лихо зазывал неведомо кого. – Трясовицы¹³ идут, – вновь он обратился лихо к Антону. – Не боись. – Сказал он и вышел в окно, не отворяя и не разбив его.

Там, за прозрачной льдинкой стекла, шел снег. Крупными хлопьями, нещадно, осыпали землю снежинки, собираясь в сугробы легким ветерком, у зажженного фонаря. Свет прожектора очертил круг у столба, затаив в себе тишь и спокойствие. Как же Антону хотелось быть этим фонарным столбом, или спрятаться под ним, но улица его устрашала уже больше чем дом.

Открыв шкаф, экстрасенс что-то искал, выкидывая книги одну за другой, а тем временем из стен и пола вылезали Трясовица, двенадцать обнаженных женщин, с прекрасным молодым телом и обезображенным лицом, всяческими болезнями, шрамами и ожогами на нем.

– Кто нас звал? – Послышался за спиной женский голос.

Антон обернулся, и пред ним предстали все двенадцать сестер Лихо. От изнеможения и ужаса, экстрасенс упал на колени, закрыв лицо руками.

– Не плачь, – нежно сказала другая сестра, гладя рукой по голове, длинные волосы Антона – мы не за тобой, нам послышался голос брата нашего. Может быть, ты знаешь его? Боротом он названный!

– Он ушел, – не открывая лица, дабы не видеть ужасных лиц зловещих дев, всхлипывая, произнес Антон. – Кто там еще – Полкан¹⁴, Сирин¹⁵ или Яга¹⁶?

– Нет, – зазвучал знакомый голос – это я – Нав¹⁷.

Антон поднял голову и изумился. Трясовиц более не было, но на кровати сидела старушка в черном одеянии, облокотившись на деревянную клюку. Это была она – та, что приходила вечером. Она говорила о своих проблемах и болезнях, что муж умерший зовет ее во снах, а Яромир дал ей пастушьей сумки и мяты¹⁸, сказав, что только это сможет ей помочь отогнать мир Нави¹⁹.

– Ты обманул меня, – продолжала старушка – ты пошел против Прави. Быть может вы думаете, что эффект плацебо²⁰ ничего не значит, но дома, после ваших травок, я уснула крепким сном и в страшных судорогах…

– Я не понимаю. – Вытирая слезы, пробормотал экстрасенс.

– Видно аллергия на пастушью сумку убила меня. Ты убил меня! – Больно ткнул пальцем призрак, в лоб медиума.

– Но вы же только что ушли, а живете в Екатеринбурге. – Щеки горели, лихорадочные чувства одолевали тело. Он пытался еще найти разумное объяснение, хоть чему-то из происходящего.

Старушка рассмеялась, и смех был похож на тот, что лился из шишиги.

– Там нет времени… – продолжала она, но Яромир уже не слышал ее, и ничего не понимал. Что-то охватило его душу, и он кинулся к старушке с неистовой злобой, схватив за горло покойницу, Антон душил ее. Старушка кряхтела, выпуская слюну пеной, наконец, губы посинели, и вывалился изо рта ее опухший язык.

В сенях что-то грохнуло, послышались шаги и голоса. Дверь со скрипом отварилась. В дом вошли полицейские во главе с капитаном. Видя действие, нарушающее закон, капитан решил его предотвратить. Лишь шагнув к душегубу, полицейский задел комод, и хрустальный шар, упав на пол, разлетелся на тысячи мелких кусочков. Тело Антона накрыло покойницу, он зарыдал, но не от содеянного, а от разрушенного его инструмента, капитаном.

– Как же я буду работать теперь? – Повторял он. – Вы знаете, какой дорогой нынче хрусталь?

Троица в форме МВД, недоумевающее смотрели на то, как безумие брало верх, над молодым, но уже ослабшим сознанием. Они приехали на подозрение о мошенничестве, а застали убийство.

Когда Николаева Антона Валерьевича выводили во двор, он увидел, что сумерки лишь зачинали в просторах, как давеча, когда духи к нему только начинали приходить. Но, все же, экстрасенс был рад, что более не будет его в этом доме.

Так Агафуры²¹ пополнились еще одним пациентом.

Посвящается Александру Овчинникову (Январь, 1998 год).

Жизни вопреки

Ты мать моя, родная Русь,

Перед тобой лишь, встану на колени.

Я только за тебя молюсь,

Чтобы ушли невзгоды все, и беды!

(А. П. Колясников, Май 1998 год).

Леонид открыл глаза.

Голова шла кругом, уши заложило. Горечь подобралась к горлу. Осколки мокрой земли, поднятые взрывами гранат, падали на лицо.

Небо затянуло тучами. Дождь вымочил одежду, но лишь треск под каской обращал на себя внимание.

Слух снова напомнил о себе. Казалось, что вокруг нет ничего, кроме грохота, скрежета траков и звонких хлопков винтовок.

Вблизи, прямо над лицом, пролетели самолеты, с красными звездами на крыльях. Земля задрожала, с оглушительным криком в себя – это бомбы достигли цели.

– С тобой все в порядке? – Хриплым голосом поинтересовался мужичек в фуфайке. Он был похож на Женьку, но постаревшего и уже с серебром в волосах.

– Евгеша, ты?

Мужичек с темным израненным лицом, улыбнулся.

– Ну, значит пришел в себя. Давай, подымайся. – Протянул руку состарившийся друг. – Надо добить гада, а потом разговоры.

– Ты так постарел, – не унимался Леонид, поднимаясь на ноги.

– А ты что, помолодел? Шестой десяток, а ведешь себя, как мальчишка.

Старый друг сунул Леониду винтовку и ринулся вперед с криком:

– За родину, за Сталина!

Выстрел, другой и люди в серых одеждах падали на землю.

Мимо бежало с десяток мужчин разных возрастов. С гулким «ура», они проносились мимо, стремясь за Женкой, к разрушенному взрывами и снарядами остову высотного дома.

– Иваныч, – крикнул один из них на ходу – ты чего? Бей фрица! – И толкнул плечом Леонида. – Ура-а… – голос молодого парня оборвала пуля, выпущенная из окна первого этажа дома.

Недолго думая, Леня вскинул винтовку, нажал на спусковой крючок и серая пилотка, неизвестного стрелка, слетела с окровавленной головы.

Леонид бежал, бежал туда, где у входа уничтоженного подъезда стоял, оглядываясь по сторонам, «старый» друг. Там уже собралось еще четверо в выцветших телогрейках, из зеленого к серо-желтому цвету. Мужчины зашли внутрь остова дома. Выстрел, другой, очередь… и вот Евгеша машет Лене рукой.

Леонид спешил, но грязь, арматура и переломанный кирпич, словно цеплялись за ноги. Почти у самого входа в остов, проволока обняла лодыжку и повалила Леньку на горячую от смерти землю. Что-то пролетела над головой, свистом заложив уши, шлепнулось у столба на углу, некогда дома, и заворчала взрывом.

– Стихло! – Произнес Евгений, когда на пороге появился Леня. – Скоро начнут.

Леонид стоял недоумевая. Молодой, лет двадцати, парень в лейтенантских погонах забился в углу и что-то бубнил, он трясся от страха. Двое солдат, возрастом как Евгеша, собирали пули в магазины для оцарапанного черного незнакомого оружия. Они забирали его у трупов, в серых шинелях и с металлическими птицами на груди, коих покойников под ногами были десятки. Один парень, совсем молодой, сидел под окном, с длинной винтовкой, смотрел в какую-то трубку, прицепленную поверх своего оружия. Он был сосредоточен, будто наблюдал за тем, что происходит за окном. Женька же, обыскивал трупы ловко, не тревожа их покой, он доставал из прикрепленных боковых карманов тонкие магазины.

Но недоумение у Леонида появилось от увиденных собственных рук – они покрылись морщинами и ссохлись, от этого волнами задрожал воздух, закружило голову, и Леня не заметил, как выронил свою винтовку.

– Евгеша, что это? – Чуть не плача, с хрипом в голосе, произнес Леонид. Он почувствовал, как голос его состарился. – Мы же не могли, так быстро постареть.

Все обернулись на Леню – «старый Иваныч» плакал, и слезы прорывались разводами по морщинистым, измазанных сажей и грязью, щекам. Даже парень с длинной винтовкой оторвался от черной трубки.

– Только не сегодня, – обняв ноги Леньки, затараторил лейтенант. – Только не сегодня, пожалуйста!

– Что не сегодня? – Леонид Иванович не понимал.

Двое стариков, откинув оружие, подскочили к лейтенанту и, оторвав его от сапог Леньки, оттащили офицера назад, в угол.

– Сегодня, значит сегодня! – Сказал один из них.

– Умри достойно! – Добавил другой, и пощечиной привел в сознание лейтенанта. – Мы должны занять высоту!

Не обращая внимания на вновь возобновившиеся взрывы и выстрелы за окном «комнаты», Женя, выпрямившись, подошел к другу.

– Как называется наша страна? – Спросил он Леню, глядя ему прямо в глаза.

– Российская Империя?! – Удивленно, от самого вопроса Евгеши, произнес Иваныч.

– Сейчас! – Объявил Евгений остальным. – Давайте примем бой достойно!

Он отбежал к другому окну, взяв с собой странное оружие.

– Ленька, – обратился Евгеша к другу – ты займи позицию рядом с Рустемом. – Азиат был здесь один – мальчишка с длинной винтовкой, и Леня послушно присоединился к нему, у окна. – Бей таких же, как эти мертвяки. – «Как эти» – это лежащие здесь с железными орлами на груди, понял Леонид. – Лейтенант, на дверь! Остальные ко мне!

Все подчинились приказу.

Только теперь, когда Евгеша скинул телогрейку, Леонид увидел на плечах друга, новенькие, сверкающие погоны капитана.

Из комнаты раздались выстрелы – это три старика, в купе со «старым Женькой», били очередью из странного оружия. От входа летели гранаты, и за редкостью раздавались выстрелы из пистолета. Мальчик-азиат стрелял из своей длинной винтовки, глядя в трубку со стеклами, словно в пристроенную к винтовке маленькую подзорную трубу.

Через прицел винтовки, Леонид видел приближающихся людей в серых шинелях, совсем молодых, но приказ был стрелять, а Женька дурного советовать не будет.

Люди, с орлами на груди, стреляли, кидали гранаты… и падали на землю замертво.

Через полчаса, или меньше, у подъезда упала граната, и Ленька увидел, как тело лейтенанта откинуло в сторону. Леонид обернулся. У второго окна уже не было слышно выстрелов – двое стариков лежали на трупах врагов, а Евгеша, улыбаясь, смотрел на Леньку. Что-то хлопнуло, и висок Женьки выпустил фонтан крови в «комнату». Пуля убила Евгешу, влетев ласточкой в окно.

За спиной разорвалась граната, ноги и шею обожгло кровью, рот наполнило кровью, и Леонид невольно упал на мертвое тело Рустэма. Он умирал, но перед смертью разобрал немецкую речь. Люди говорили о русских свиньях, и что-то о коммунистах.

Тошнило. Бинты стягивали голову, но мягкая постель, после дождя и холода смерти, расслабляла.

Леонид открыл глаза.

Перед ним сидел его друг, все такой же молодой, с сияющей улыбкой. Женькина грудь была забинтована.

– Очнулся? – Тихо спросил Евгеша. – Слава Богу!

– Я видел, как мы умрем. – Вцепившись в друга, зашептал Ленька. Он посмотрел на свои руки, они вновь были молоды и полны сил. Леонид с облегчением вздохнул. – Мы будим старыми, и война уже будет другой…

– То есть, мы состаримся. – Перебил Леньку, Евгеша. Тот кивнул. – Вот и хорошо, а теперь спи – ты в госпитале. Врач сказал тебе нельзя разговаривать после контузии, а потом поправишься, и все мне расскажешь. Нам еще за Империю повоевать придется.

(Октябрь, 1998 год).

Фанат

Любовь – это лишь слово, которое сказать

может каждый, но понять его могут не все.

(А. П. Колясников, 26. 01. 1999 год).

Зимние каникулы, что может быть лучше для школьника, но не когда ты болеешь. Новогодние праздники Николай провел в постели, ему ничего не хотелось, лень подавляла желания подняться. Сквозняки, в подсознание его, возбуждали агрессию и нервозность. Мама крутилась вокруг Коли, радость празднества, заходила в каждый дом, в каждый уголок нашей планеты кроме квартиры в доме номер четыре по улице Советской.

Светлана Васильевна воспитывала одна Николая – муж сбежал, испугавшись трудностей и ответственности, лишь Коля появился на свет, дав ему только фамилию и отчество. Валентин (отец Николая) появился вновь через год, когда подавал заявление на развод. Маме приходилась работать на заводе и мыть подъезды, а когда Коля загрипповал, она при каждой возможности приходила домой пораньше, даже во время обеда, чтобы быть с сыном как можно дольше. От работы ей отказываться нельзя, даже на время, иначе после не на что было бы жить.

Но у каждой болезни есть свой инкубационный период, и хворь начинает отступать, если правильно назначить лечение. Так произошло и с Николаем, под Рождество. Он чаще стал прогуливаться по квартире, готовить себе завтраки, встречать маму, приготовив обед, или ужин. Все же большее время он проводил за компьютером. Сначала он переписывался с друзьями в соцсетях, после смотрел сериал о жизни молодежи.

Многосерийная эпопея ему уже надоела, хотелось экшена, но актриса, игравшая в нем главную роль, не давала оставить затею досмотреть сериал до конца, а после пересматривать каждую серию… еще и еще. Ее милая улыбка сводила Николая с ума. Он вглядывался в каждое движение актрисы, слушал ее нежный, как шелк, голос. Во снах Коля обнимал ее, проводя ладонью по волнистым темным волосам. Рука скользила ниже по бархатистой, совсем молодой коже, спускаясь по спине.

В интернете Николай нашел ее фото в стиле ню, опубликованные в одном из мужских журналов. О, как он был не прав в своих мечтах – ее тело в миллионы раз прекраснее. И Коля понимал, он полюбил ее – Ольгу Венскую. Миниатюрная девушка манила к себе своими голубыми глазами. Блеск кошачьих глаз очаровывал его, гипнотической магией любви, и неважно, что ему пока семнадцать, а ей уже двадцать восемь, ведь рядом с ним Ольга выглядит ровесницей Николая.

Кроме фото и видеороликов, сериалов и фильма, информации об актрисе было мало: родилась; раньше жила; переехала; мечтала быть работником сцены и стала. «Значит, она свободна, – думал Коля, вглядываясь в скаченное фото, увеличивая масштаб пальцами рук. Ну вот, следа нет на пальце, а значит и обручальное кольцо не одевала». Он тешил себя надеждой о встречи с Ольгой, когда-нибудь они будут вместе. Это уже решено!

«Что это? – Николай видит интервью Венской в газете. – Она родила? Она вышла замуж? Но как она могла? А как же я?» Перехватило дыхание. Яростным горячим ручьем потекли слезы. Во рту пересохло. Отступающая болезнь нахлынула с большей силой.

Коля лег в постель, тело ослабло и совсем не подчинялось ему. Он даже не слышал, как на обед пришла мама. Светлана Васильевна трогала губами лоб сына, поставила градусник ему подмышку, проверила – «нет, не ошиблась, температуры нет, но тогда что»? Сын был бледен, он не видел и не слышал ее, он не разговаривал со своей любимой мамочкой. На всякий случай, Светлана Васильевна поставила стакан с водой, и положила таблетки, на маленький комод, рядом с кроватью Николая. Приготовив, по-быстрому, омлет и поджарив тонкие ломтики бекона, оставила еду Коле, рядом с лекарством.

Когда Светлана Васильевна вернулась с работы, ее маленький ребенок лежал все так же, как и прежде, словно за все это время он ни разу не пошевелился. «Как быстро летят годы, мой Коленька влюбился, но страшно – она бросила его…». Надо было что-то делать, но что? Светлана Васильевна, закрывшись на кухне, звонила своей подруге. Они долго обсуждали происходящее с Николаем, говоря о первой любви, и как все изменились, а в их времена было все иначе.

«Так и сделаем! Позовем на выходные Ирину с дочкой. Катенька красивая и веселая, уж точно сын отвлечется. Глядишь, и с Ириной породнимся».

Утром, лишь мама скрылась за дверью, Николай прошел в ванную комнату. Струи теплой воды ударялись по акриловому дну, они наполняли белое судно чистоты, дыханием влаги. Решение было бесповоротным, не сомкнув глаз, всю ночь Николай обдумывал его. Он достал упаковку лезвий для бритвенного станка (мама подарила его Коле на «день защитника отечества», но воспользоваться он не успел – на гладком лице выступил, лишь легкий пушек, словно оперение у цыпленка), вынув из тонкой коробочки стальное полотно для мужчин, Коля полез в ванну. Снимать плавки, он не захотел, Николай представить себе не мог, как его могут увидеть без одежды – это же стыд.

Страшно, но надо доказать ей, что у такой сильной девушки может быть только сильный мужчина, такой, как Коля. По запястью, будто наждачная бумага, оцарапала лезвие. Раскроив кожу, острый металл разорвал сухожилия, кисть стала не послушной, и упала на дно ванны.

Николай ни чего не чувствовал, а думал что будет больно, но все иначе, лишь хотелось спать. Перед лицом был фантом Ольги, сошедший с одной из фотографий – она была в синем пальто, подложив руки под свой подбородок, задумчиво смотрела на Николая. Ее глаза были необыкновенно красивы, сияя ярким голубым цветом, два чистейших сапфира с маленькой черной точкой. «Мой малыш, я люблю тебя» – думал он. Глаза Николая сами закрылись. Теплая вода ласкала кожу убаюкивая тело, а в голове бегали мысли: «зачем, ведь все назовут меня трусом и слабаком, а она? Она ни когда не узнает его, и что потом»? – Потом он умрет, и все. Для чего тогда это все?

«Да и не должна она мне ничего, она же не обещалась перед ним». После Коля подумал о маме – как же она останется без сына, даже такого труса, как он? Нет, так нельзя, он должен жить ради любимой мамочки.

Силы совсем отпустили его. Он напрягся, чуть-чуть, еще чуть-чуть и веки открылись. Сколько Николай пролежал в ванной, он не знал. Снова отключили свет, но маленькое окошко под потолком, ведущее на кухни, кое-как озаряло комнатку.

Николай поднялся, скользя пятками по дну ванны. В дверь кто-то стучал – это была мама, она плакала и ломала деревянную преграду. Встав на пол, Коля почувствовал что-то липкое под ногами – это была вода, какая-то мутная, какая-то темная. Ноги будто вязли в битуме, но он дошел до дверей ванной комнаты. Раз, еще раз… пальцы скользили сквозь щеколду. Коля оглянулся и увидел свое тело, лежащее в ванной, над ним, упав на колени, склонилась мама, бьющаяся в истерике.

Коля умер.

Сбоку от Николая послышалось причмокивание – это серая, желеобразная масса, приближалась медленно к нему по коридору. По всей площади желеобразной массы, снизу-вверх, сверкали огненные молнии, они вырывались пламенной лавой поверх ее и снова опускались назад. Чем ближе «масса» приближалась, тем явнее чмоканье превращалась в голоса. Всплесками лавы, были люди, вырывающиеся из нее, они молили о помощи, об избавлении от боли ожогов.

Юноша попятился назад, лишь поясница коснулась туалетного столика, Николай упал на колени, закрыв лицо руками – он рыдал. Коля чувствовал жар, но теперь это было не важно, как и та девушка, которую он вожделел. Ему хотелось увидеть маму, он повернул голову и дикий крик, загнанного в капкан зверя, вырвался из Николая. Мамы не было рядом, а желеобразная масса поглощала его, испепеляя медленно обездвиженное тело Николая, становясь одной целой волной боли.

Коля не думал ранее о том, что совершает, что маме его потом останется жить два дня, что горе сильнее жизни – оно разрывает сердце в болезненных мучениях, убивая непониманием и любовью. Теперь он сам, вырываясь из огненной массы, будит видеть лицо своей мамы и вечно просить, не о прекращение боли телесной, а о прощение души, тлея в лаве мучения смерти суицида.

(Январь, 2013 год).