Читать книгу: «Прикосновение. Сборник рассказов», страница 3
– Не могу связаться с подполковником Митиным. Он улетел в укрепрайон, – быстро произнес Коновалов.
– Ну вот, я же говорил, – облегченно выдохнул я.
– Ты поставь машину куда-нибудь на стоянку. Мы договорились с ребятами. Они как раз мимо нашей части будут проезжать и нас высадят.
– Хорошо, – кивнул я и увидел, как они побежали к другому автомобилю, где их ждали военнослужащие из другой части.
Они запрыгнули внутрь того автомобиля, и он тут же сорвался с места и помчался по дороге в сторону нашей части.
Я припарковал уазик возле КПП, а сам вышел из машины и подошел к пограничникам.
– Ребята, – произнес я. – Мне нужен начальник погранотряда.
– Он всем нужен! – ухмыльнулся один из бойцов. – По какому вопросу? Это срочно?
– Скорее всего, по личному.
– У-у-у, по личному он не принимает.
– А что же сделать, чтобы он сюда подошел, на КПП?
– Ничего.
– Может, все же доложите ему про меня. Что, мол, рядовой Иванов его ждет на КПП по личному вопросу.
– Ты не понял, что ли, рядовой Иванов? Вали отсюда.
– Что? Тогда доложите ему, что задержан человек в военной форме, который пытался пересечь границу СССР.
– Ты что, больной? Тебя же посадят.
– А как же мне еще с вами разговаривать? Ты даже не пытаешься ему позвонить и спросить. Придется идти на такие меры и самому его искать.
– Ладно, только стой на одном месте, не дергайся. Я позвоню. И тебе на будущее: при попытке пересечь границу нарушителя не всегда задерживать получается, чаще приходится стрелять на поражение.
– Ладно-ладно, звони, не пугай, а то убегу. Посмотрю, попадешь ты в меня или нет.
Пограничник вошел на КПП и поднял трубку. На том конце провода зазвенел телефон.
Начальник пограничного отряда был в своем кабинете и сразу ответил:
– Майор Харьковчук слушает.
– Товарищ майор, это с КПП рядовой Козловский.
– Слушаю, рядовой.
– Здесь, возле КПП, какой-то рядовой Иванов вас спрашивает. Хочет поговорить по личному вопросу.
– По личным вопросам я не принимаю. И не надо мне сюда звонить.
– Тогда он грозится пересечь границу и сам вас найти.
– Что-о? Что за бред? Не знаешь, как действовать в таких случаях, Козловский? Быстро вызывай конвой, и приведите его ко мне. Условие нам тут ставит… Посмотрю на него, что это за рядовой такой. Все понял?
– Так точно!
– Выполняй, и быстрее!
– Есть.
К моему удивлению, был вызван конвой, и меня тут же скрутили, а потом повели к начальнику погранотряда.
– Ты же этого хотел? – крикнул вслед Козловский. – Вот теперь и побываешь у него в кабинете.
– Спасибо, друг! – ответил я. – Конечно, не совсем так, как мне хотелось бы. Но ладно, сойдет!
– Придурок какой-то, – покрутил пальцем у виска Козловский и быстро скрылся на КПП.
Меня ввели в канцелярию начальника погранотряда и усадили напротив майора Харьковчука.
– Итак, рядовой, – начал допрос офицер. – Что тебе нужно здесь, на границе, в Пянджском погранотряде?
– Ничего, – смело ответил я.
– «Ничего»? – удивился офицер. – Хорошо, тогда задам вопрос по-другому: зачем ты искал встречи со мной? Что тебе нужно лично от меня?
– Мне нужна ваша помощь. – Я опустил глаза вниз, а потом продолжил: – Меня никто не помнит. Я для всех изгой.
– Стоп! – остановил меня майор. – Я ничего не понимаю. Давай все по порядку.
Я кивнул, поерзал на стуле и посмотрел на майора.
– Все началось тогда, когда нас высадили на рубеж, в районе Ишкамыша на 2540-ю высоту горы Яфсадж. – Я немного перевел дух, а потом продолжил: – А до этого прослужил полтора года в 783 ОРБ, – тихо произнес я.
– Что ты там мямлишь? Я ничего не слышу.
– Говорю, что полтора года прослужил в 783 ОРБ, вот мои документы.
Я вытащил из кителя военный билет и отдал его майору. Он его полистал, а потом произнес:
– Молодец, я вижу, что полтора года службы у тебя за спиной. Значит, ты теперь дед. И уже через полгода поедешь домой. У тебя какие-то проблемы по этому поводу?
– Проблемы.
– Ладно, я тебя слушаю.
– После боя, – продолжил я, – когда добрался до укрепрайона, меня почему-то все забыли. Спрашивали, кто я, откуда. Понимаете? Все забыли: и наше командование, и мои армейские друзья. Посчитали, что я диверсант, выполняющий боевую задачу афганских полевых командиров. Что бы я ни сказал им, как бы ни переубеждал, они в точности понимали все наоборот. Теперь я для всех – враг. Поэтому ничего не нашел другого, как оставить эту часть и обратиться за помощью. Иначе меня или отдадут под трибунал, или надолго отправят за решетку.
– Как это «забыли»? Это сказка какая-то. Такого просто быть не может! Забыли своего бойца. Ты сюда пришел со мной шутки шутить?
– Но как я смогу доказать вам? Если вы позвоните в часть и спросите обо мне, то ответят, что никогда не слышали о таком. А мне что прикажите делать? Раствориться?
– А почему я должен тебе верить? Может, они не ошибаются, и ты действительно диверсант.
– Я понял вас. Зря я сюда, наверно, пришел. Отпустите меня. Я доберусь до другой части. – И я встал со стула.
– А ну-ка сядь, – прикрикнул майор, и я снова опустился вниз. – Свалился ты мне как снег на голову. Теперь нянчись тут с тобой.
Он покопался в своих записях и поднял телефонную трубку. После набора номера в трубке послышались гудки.
– Штаб управления 783 ОРБ, капитан Суханинский слушает.
– Это майор Харьковчук из 48 Пянджского погранотряда.
– Здравия желаю, майор, давно вас не было слышно. Вам подполковник Митин нужен?
– Митин-Митин… Наверно. Но сперва ответьте мне на вопрос: рядовой Иванов Николай… – он посмотрел в мой военный билет. – …Николай Иванович числится в вашем подразделении?
– Не помню такого.
– Я вас не спрашиваю, капитан, помните вы его или нет, а спрашиваю: числится такой рядовой в вашем подразделении или отсутствует?
– Надо посмотреть списки.
– Посмотрите, а потом позвоните мне.
– Не бросайте трубку, это займет две минуты.
– Хорошо, раз две минуты, я подожду.
– Да, числится, – через минуту услышал Харьковчук.
– «Числится», – повторил майор. – И никто не хватился его? Где этот боец? Что с ним?
– Я же вам говорил, что никто не помнит о таком. Возможно, это какая-то ошибка.
– Ошибка? Что полтора года этот человек прослужил в вашем подразделении, ошибка?
– Майор, мы не знаем, служил ли он здесь или нет. Если бы такой служил, то наверняка о нем бы знали. А наш с вами разговор с каждой минутой становится бессмысленным. И Митин вам ничего не скажет по этому поводу, он только принял командование. Так что мне очень жаль, но такого бойца мы не знаем.
– Ясно, – произнес майор и положил трубку.
Харьковчук встал из-за стола и подошел к окну.
– Да-а, – вздохнул он. – Что мне с тобой делать? Не знаю, говоришь ты правду или нет.
– А вы сами проверьте, – предложил я. – А потом и сделаете правильные выводы.
– Проверить, – ухмыльнулся майор и вернулся к своему месту. – И каким же образом мне тебя проверить-то?
Он сел в кресло и снял полевую фуражку.
– Как я усну, вы меня тоже не вспомните. Забудете все: и этот разговор, и то, как звонили в часть. Забудете, что меня к вам привели и все то, что будет дальше.
– Абсурд какой-то. Чтобы я смог тебя забыть? Ты издеваешься надо мной?
– Никак нет. Я поясню – это всегда так было. Таким образом все меня и забыли. Если у вас есть здесь видеокамера, то сможете записать наш разговор на пленку, а потом посмотреть по телевизору запись. Вы все равно не вспомните меня, но будете знать, что я говорю правду.
– Зачем мне этим заниматься? Мне легче тебя отдать начальнику разведки или перевести в штаб города Душанбе. Пусть твоим вопросом там и займутся.
– Понятно, – вздохнул я. – И посадят меня там в камеру, а потом забудут. Придется умирать с голоду. Или ваша разведка станет из меня выбивать показания и вешать все то, что я не совершал. Это еще хуже. Может, тогда лучше я посплю, вы меня забудете, а я по-тихому уйду?
– Посплю, уйду… Ты сам-то не хочешь восстановить себе доброе имя?
– Как, если мне никто не верит? Слышат только себя. И принимают такие решения, которые выгодны им. Может быть, я и смогу кому-то помочь, но не здесь, не в армии.
– Хочешь сказать, чтобы я тебя отправил в Таджикистан? Все равно тебя здесь никто не помнит.
– Трудно представить, что вы это сделаете. А если оно и так, то это станет для меня большим подарком. Я больше никого не буду напрягать своим присутствием.
– Наверно, ты прав, боец: я этого не сделаю. Мало того, не стану даже записывать видео. Просто тебя передам в военную прокуратуру. Пусть они там и разбираются с тобой: кто ты, откуда и почему тебя никто не помнит. Голову ты мне заморочил, вот и все.
– Значит, я зря попросил вас о помощи! Теперь все понял, что советские офицеры никогда не станут помогать рядовым. Даже мои боевые действия против душманов там, на горе Яфсадж, для вас это ничего не значит. Если рядовой, то пушечное мясо. Ладно, я готов, отдавайте меня в руки карателей. Я уже к этому привык. Зовите своих конвоиров, они избавят вас от меня. Теперь вам не нужно будет думать и напрягать извилины. За вас это сделают другие, которые так же, как и вы, не захотят думать и поставят меня к стенке. Раз меня никто не помнит, значит, меня и нет. Пуля все разрешит. Нет человека – и нет проблем.
– Что ж, если так оно и будет, значит, на то и судьба твоя. Ты попал на войну, а не на бал-маскарад. И дрался не за себя, а за Родину твою, которая тебя выкормила и выучила. Сделала из тебя солдата. А ты превращаешь это гордое слово в размазню. Обвиняешь всех офицеров в том, чего они не заслуживают. Они, как и рядовые, сложили головы на полях сражений. Твой командир получил смертельное ранение, а ты тут демагогией занимаешься. Да тебя не только к стенке надо ставить, а уничтожить как самого последнего человека. Так что извини, боец, мы друг друга не поняли. Я отправлю тебя в Советский Союз, но только не в качестве героя, а в качестве предателя. И можешь говорить что угодно, твое вранье меня уже достало.
Майор снова встал из-за стола, а потом подошел к входной двери и открыл ее.
– Конвой, – произнес офицер. – Уведите его. Надо доставить этого бойца в город Душанбе в военную прокуратуру. Сделать это надо сегодня. Я свяжусь по телефону со следователями. Они вас встретят.
Очень утомительным оказался день, пока не добрались до столицы Таджикистана. Меня посадили в уазик и повезли на Кудузский аэродром 254 ОВЭ. Сначала приняли решение, что взлетаем вечером. Вообще-то все борты летали ночью, чтобы духи не могли со стингера сбить нашу вертушку. Потом поступил приказ, что взлетаем немедленно. Наши войска вступили в бой у деревни Джаджи Аманулла. Значит, для нас на полчаса освободился коридор для взлета. Этим моментом воспользовались сразу. Экипаж капитана Мухамеда Касыма быстро поднялся в воздух, и мы полетели по направлению к Душанбе.
В трехэтажном здании нового аэропорта нас уже ждали. На самом его верхнем этаже красовалась огромная башня – интересная дизайнерская находка, реализованная инженерами-проектировщиками. Им удалось воплотить в жизнь бесподобное сравнение башни как воздушного пространства с башней маяка на море. У меня просто не было слов. Поедая глазами эту загадочную башню, волей-неволей, да и увидишь на ней крупную надпись «Миру – мир!», а чуть ниже, с боков здания, еще одно чудо дизайнеров – два параллельно расположенных портрета уважаемых личностей. Это лидер Великой Октябрьской социалистической революции Владимир Ильич Ленин и немецкий политический общественный деятель Карл Генрих Маркс.
Недолго я находился возле аэропорта. Меня сразу передали в руки двух военных офицеров. Один был коренастый капитан с карими глазами, а другой повыше ростом и помладше чином. Их военная форма отличалась от нашей. Наверное, только мы, солдаты, в Афганистане носили военную форму – афганку, а остальные обычную: п/ш или х/б.
На другой стороне аэропорта нас уже поджидал опытный войсковой автобус КАвЗ-685М с цельнометаллическим кузовом. Один из офицеров открыл дверь и скомандовал мне:
– Запрыгивай!
Я нехотя полез в автобус, а потом огляделся. Из 28 пассажирских мест было занято шесть или семь такими же военными солдатами, как я. Последним в автобус зашел капитан и закрыл дверь.
– Так, – сказал он, – еще один предатель Родины. – Сколько же вас, дезертиров и беглецов, развелось на этом свете, а? Сначала едем в прокуратуру, – обратился он к водителю, – а потом в штаб.
Я сел на самое заднее место автобуса, и мы поехали по городу. Перелет был таким утомительным, что я сам не заметил, как уснул. То ли меня быстро укачало на заднем сиденье автобуса, то ли просто нервишки до того пошаливали, но, прислонившись головой к окну, я тут же отключился.
Проснулся я лишь тогда, когда почувствовал какое-то движение в автобусе. Открыв глаза и осмотревшись вокруг, увидел, что все военнослужащие куда-то исчезли, кроме одного – капитана. Я поднял голову, и наши с ним взгляды пересеклись.
– А ты кто такой? – вдруг спросил он.
Я быстро сообразил, что уснул и проспал какое-то время. Теперь нужно сымпровизировать свое присутствие в автобусе, и так, чтобы офицер мне поверил. Я привстал с места и сделал несколько шагов на выход, а потом остановился.
– Извините, товарищ… я уснул.
– Я вижу, что ты спал. Так как здесь очутился, в автобусе?
– Дело в том, что я чиню двигатели, настраиваю их. Я гражданский, местный, Коля меня зовут. Все ваши знают меня как облупленного. Вчера работали, ну-у… перебрал немного.
– А что форма солдатская?
– Дык ведь модно сейчас афганку достать. Я ее заработал вот этими руками. Автобусы и машины вам чинил, так что, я теперь афганку не могу получить?
– Вот что, Коля, вали отсюда. Еще раз увижу у нашей техники, сниму штаны и выпорю.
– Не надо, командир, я ухожу. Ну, если что, зови Коляна, я тебе все сделаю.
И я потихоньку вышел из автобуса следом за капитаном, а потом постоял немного и посмотрел вслед уходящему офицеру, который на мгновение остановился и снова взглянул на меня.
– Уходи! – снова махнул он мне рукой.
– Иду, уже иду.
Я зашел за здание военной прокуратуры, а потом побежал со всех ног, лишь бы быть как можно дальше от него. Сколько по времени я бежал, не знаю, а когда остановился, поднял голову вверх и громко крикнул от счастья:
– Ура! Свобода! Как же здорово! Теперь меня никто не отдаст под трибунал. Я совершенно свободный человек. Вот только военник отобрали гады, но он мне и не нужен. Меня все равно никто не помнит. Теперь домой. У меня там мама и любимая девушка. Надо их проведать.
Город Душанбе оказался для меня райским уголком. Здесь никто ни в кого не стрелял. Люди свободно передвигались по улице. И бомбы сюда не прилетали. Мне показалось, что я попал на другую планету, где давно царил мир между нашими странами. Их слова были во многом схожими с афганскими. Будто бы все они разговаривали на одном языке – фарси. Кстати, почему я его знаю? Для меня это тоже осталось тайной. Может быть, эта девочка так повлияла на меня, что я вспомнил, как раньше разговаривал на нем? Ну нет. Бред какой-то, из области «переселения душ». Наша советская власть этому была бы не рада. Она не верит в непонятный для науки мистицизм. И я, воспитываясь их догмами, не поверил бы, но жизнь – она считает иначе. Каждый мой новый день начинается с чистого листа, это ли не мистика? Волей-неволей и в черта лысого поверишь.
Я долго бродил по улочкам Душанбе в поисках местного рынка, где попытался бы заработать себе на билет до Москвы. Хотел найти местный железнодорожный вокзал. Самолетом бы лететь, но эта цель пока недосягаема. А летит ли самолет вообще в Москву? И поезд может идти не транзитно, а только через разные города. Придется мне еще не одну ночь ночевать в этом идиотском вагоне. Хотя сей факт меня не слишком сильно беспокоил. Важнее всего было найти этот самый вокзал и деньги.
Сам не ведая как, но я забрел в какую-то глушь. И народу здесь не было видно. Видимо, все убежали в свои жалкие жилища. Здесь, наверно, какой-то нищенский район. Дома одноэтажные, но ухоженные. Уверен, что в них точно живут люди.
Я решил выбрать один такой, постучаться и спросить, как пройти на вокзал или выйти к их местному рынку. Приглядев домик получше, я решил сразу подойти. Быстрым шагом, даже не смотря себе под ноги, не шел, а словно летел к нему. Мои мысли были уже у этого дома и представляли, как хозяин откроет мне дверь. Не замечая на своем пути никаких препятствий, я быстро столкнулся с одним из них. Моя нога ударилась о твердое каменное возвышение, и вперед по инерции я полетел на землю. Мои руки уперлись в деревянный большущий и круглый щит, похожий на огромную крышку от бочки. Под моим весом противоположная часть щита приподнялась вверх, и я провалился внутрь той ямы, которую она закрывала. Щит не встал на место, а, ударившись о каменное основание, метра на два отскочил в сторону.
Примерно десять метров я летел вниз, пока не упал на мягкий песок. Оглянувшись по сторонам, понял, что нахожусь в одном из высохших или, скорее, недостроенных колодцев. Я это понял по огромным бетонным круглым стенам. Высота казалась приличной. Несколькими прыжками до верха колодца мне допрыгнуть просто нереально. Тогда я присмотрелся к стенам. Но они тоже были без изъянов: такими гладкими, что практически зацепиться за них и попытаться выкарабкаться вообще не было шанса. Ни веревки, ни лестницы тут не оставили, а значит – это полный коллапс. Я померил расстояние от одной стены до другой. Оно составило четыре моих шага. Схватившись за голову руками, я сел на песок и только теперь по-настоящему понял, что из-за своей неосторожности угодил в приличнейшую ловушку.
У меня началась паника, хотя и не было боязни замкнутого пространства. Все прыгал, кричал и рвался на свободу, но меня никто не слышал. Неужели эта яма станет для меня тюрьмой? Прогоняя эти бредовые мысли, считал, что меня услышат, придут и помогут вызволиться из этого жалкого плена. Я кричал и кричал, все надеясь на свое спасение, но почему-то не видел никого, кто бы смог подойти к этому месту и заглянуть вниз.
Не теряя надежды, каждый свой прожитый день я выл, прыгал, кричал о помощи. И тут вдруг вспомнил о своем бессмертии, но важно ли теперь оно мне, когда я как волк, загнанный в угол, ничего с этим не могу сделать? Единственное, что мог, – это кричать громче и громче, пока кто-нибудь, проходя мимо старого колодца, мог бы услышать мой жалкий писк и от своего природного любопытства подойти к нему и просто посмотреть вниз. Если деревянный щит после моего падения встал бы на свое место и полностью закрыл верх колодца, то и смысла от моего ора вообще бы не было. Но доступ к колодцу открыт для любого проходящего мимо человека. Я даже сначала удивлялся, почему никто меня не слышит, а потом вспомнил, что это глушь и, видимо, редко кто здесь бывает. Оставалась лишь одна надежда на самого хозяина. Я полагал, что когда-нибудь он услышит мое завывание и подойдет посмотреть. А когда увидит, что колодец открыт, заглянет внутрь и обнаружит меня. Поэтому нельзя прекращать звать на помощь. Я бессмертен. Еда и питье мне не так были нужны, как свобода. Может быть, я когда-нибудь научусь обходиться без пищи. А сейчас для меня новый день – это новая жизнь. Я как бабочка-однодневка – живу до того, как закрою свои очи и погружусь в удивительный сон.
Так я просидел в этом плену три полных месяца. Все думал, что схожу с ума, общаясь с представляемым собеседником. Я уставал от непрекращающегося воя и криков о помощи. Но никогда не терял надежду на спасение, и однажды оно пришло.
Это было освежающее утро одного из ранних осенних деньков. Как обычно, я кричал что есть мочи. Утром мне это удавалось лучше всего, а под вечер крик становился тише и тише, до тех пор, пока тело не переходило в сон. Как по шаблону я поднял голову вверх и уставился в одну точку. И тут я отчетливо услышал вверху чьи-то шаги, что даже вздрогнул. Будто меня окропили святой водой. Вот оно, мое спасение, которого так долго ждал. Я быстро вскочил на ноги и с новой силой начал звать на помощь и прыгать на месте. Шаги стали слышны все более и более отчетливо, пока вверху не появился силуэт какого-то старика. Заглянув внутрь, он чуть не свалился вниз – ноги его подкосились от испуга. Я еще подумал, как буду ловить его здесь, на дне. Но этого не произошло. Каким-то чудом он устоял, а потом испуганно крикнул:
– Парень, ты как там? Живой?
Я кивнул и помахал руками:
– Вытащите меня отсюда.
– Подожди минуту, я принесу веревку. И как только тебя угораздило… Давно здесь сидишь?
– Прилично уже.
– Ну потерпи, сейчас тебя вытащу.
Несколько минут его не было, а потом он появился с веревкой в руках. Один конец он привязал к дереву, а другой кинул мне.
– У тебя есть силы, – крикнул старик, – по веревке лезть или пригласить мужчин покрепче? Они вытащат тебя. Я просто слаб, не смогу тебя подтянуть.
– Я вылезу сам, не надо никого звать.
– Хорошо, тогда я отойду в сторону.
Через несколько минут я уже был на поверхности. Какое это было для меня облегчение. Будто бы упала гора с плеч.
– Ты, наверно, голоден и хочешь пить?
– От воды я бы точно не отказался, – признался я.
– Пойдем в дом, ты мне расскажешь, как сюда попал. А я тебя напою, пока машина с песком не приехала.
– Машина? Что за машина?
– Я чувствовал, – признался старик, – что открытый колодец – это плохо. Добром это не кончится, и решил его засыпать песком. Но все откладывал и откладывал, пока по ночам не услышал какие-то жуткие завывания, аж страшно становилось. Или там кто-то плакал, или так ветер гулял. Становилось не по себе. Ком к горлу подступал. Вот, а вчера решил, что все, хватит мне этого. Колодец надо засыпать, а то кто-нибудь туда провалится. Вот и накликал беду. Сегодня утром увидел в нем тебя. Ты пей воду, пей. Сейчас машина приедет засыпать колодец. У меня к тебе, парень, просьба: не говори никому, что ты провалился в него. А то мне плохо будет. Очень плохо. А за это проси все что хочешь.
– Мне надо деньги на поезд до Москвы. И скажите, где у вас тут вокзал?
– И все? – даже удивился старик. – Я тебе сейчас все дам и расскажу, как дойти до вокзала.
– Очень хорошо. Я согласен.
Вокзал я отыскал быстро, а потом купил билет до Москвы и уже через час сидел в своем вагоне. Как я и предполагал ранее, поезд поедет в Москву через Таджикистан и Казахстан и будет находиться в пути почти четверо суток. Столько не спать я просто не мог и поэтому решил не вступать с другими пассажирами в контакт. Сразу выбрал место не столь популярное – возле туалета. Это было сделано, чтобы запутать других пассажиров. Народу проходит здесь много, а лица мелькают разные, поэтому у меня появился шанс сбить с толку своих попутчиков. Главное, чтобы они не очень запомнили мое лицо. Каждый раз, когда я буду просыпаться, они могут задавать вопрос: кто вы? А самые ответственные из них могут вызвать проводника. Поэтому, чтобы сократить все контакты, я приобрел верхнюю полку, а сам все время проводил в вагоне-ресторане. Приходил спать лишь поздно вечером, чтобы не смущать народ, а уходил тогда, когда ресторан открывался. Старик мне хорошо заплатил, и я смог себе позволить сидеть в ресторане до закрытия.
Так прошла моя поездка. Люди и не подозревали, что я какой-то чужой. Может, они меня и не помнили, но знали точно, что это место занято, потому что оставлено белье и расстелен матрац. А значит, хозяин мог вернуться в любое время. Я и возвращался поздно вечером и сразу ложился спать, отвернувшись к стенке. Ни с кем я не разговаривал, и только это меня уберегло от ненужных расспросов.
Лишь на четвертый день смог добраться до Москвы и сразу же отправился на пригородные электрички, а еще через час уже шел по своему родному городу. До дома оставалось дойти совсем ничего, как вдруг я увидел знакомую девушку.
«Это же моя Юлька!» – сразу промелькнуло в голове.
Как же она похорошела за то время, когда я был на войне. Стала более стройной и милой. Какие красивые и тонкие черты лица! А ее глаза – я никогда не спутаю их с другими. Когда они смотрят на меня, то уменьшаются, свет перестает в них вмещаться. Кажется, что по щекам рассыпаются маленькие бриллианты.
– Юля! – позвал я, и она обернулась.
Тоненькая, хрупкая, с обнаженными плечами и изредка мелькавшими из-под юбочки стройными ножками, светловолосая, в золотистом плотно облегавшем ее талию корсаже, в розовом раздувавшемся платье, она показалась мне неземным существом.
– Юля, – повторил я, – привет!
– Мы знакомы? – как-то с опаской произнесла она.
– Знакомы? – повторил я. – Я понял, наверное, ты шутишь так, да?
– Не понимаю.
– Не понимаешь… Это я, Коля! Мы же с тобой были всегда вместе. Ты пообещала дождаться меня из армии. И вот я пришел. Юля, не шути со мной так. Я о тебе только и думал все это время. Как мы с тобой встретимся, как обнимемся.
– Стоп, Коля. Я тебя не знаю и никогда не знала. Наверно, ты меня перепутал с кем-то?
– Как я мог перепутать, если мы с тобой с детства вместе. И живем в одном доме и в одном подъезде. Я на два этажа выше тебя. Коля Иванов. И мою мать должна знать – Мария Захаровна Иванова.
– Марию Захаровну я знаю.
– Вот.
– Но у нее никогда не было детей.
– Как это не было? А я? Ее единственный сын.
– Всю жизнь Мария Захаровна прожила одна.
– Юля, думаешь, я тебя обманываю? А как же письма, которые тебе писал из армии, а ты мне на них отвечала? А фотографии, на которых мы были вместе? Они должны быть в твоем альбоме. Что с ними стало?
За разговором мы подошли к своему дому.
– Вот что, Коля, – произнесла девушка. – Посиди-ка ты здесь, на лавочке возле подъезда, а я поднимусь домой и посмотрю письма и альбом. Если правда все то, что ты сказал, я позову тебя. Ну а если нет – берегись, Коля, придется вызвать милицию.
Юля зашла в подъезд, а я сел на лавочку и обхватил руками голову. Неужели я потерял еще и любимую девушку? Ладно девушку – мама! Моя мама, наверно, также ничего не знает о моем существовании. Она забыла обо мне так же, как и Юля, как и все, кого я встречаю на пути. Это больно, это так больно осознавать, что ты никто и звать тебя никак.
– Коля! – вдруг я услышал знакомый нежный голос Юли, доносившийся сверху.
Я вскочил на ноги и посмотрел вверх.
– Зайди ко мне!
Я быстро побежал на третий этаж. Юля меня уже ждала с открытой дверью.
– Ну что? – спросил я.
– Входи, надо поговорить о нас.
– Все-таки нашла письма и фотографии?
– Да, они есть. Ты сказал правду. Я тебе верю.
Она пригласила меня на кухню и поставила подогреваться чайник.
– Юля! Ты моя любимая девочка! Я так скучал о тебе.
– Невероятно, знаешь… Мне трудно сейчас об этом говорить. – Она села напротив меня. – Может быть, что-то и было между нами, но я это забыла. Ты сейчас для меня как будто чужой. Но я не виню тебя в этом. Просто я не знаю тебя. Вроде бы мы и не чужими были, судя по фотографиям, а кажется, что это все происходило не со мной, а в каком-то другом, параллельном мире, где нам было хорошо и мы были вместе. Но сейчас все не так.
– Мы можем все вспомнить с тобой, начать с чистого листа. Мы там будем вместе – ты и я.
– Коля, извини. Я, наверно, не смогу.
Она встала из-за стола, выключила чайник, а потом налила мне в чашку. Придвинув ко мне ближе пирожки и варенье, снова присела на стул.
– Ты угощайся. Давно в пути, не отдохнул еще.
Я кивнул и с благодарностью последовал ее предложению.
– Знаешь, Коля, ты к маме своей не заходи, не надо. Пожалей ее.
– Что значит «пожалей»?
– У нее слабое сердце. Может и не выдержать. Сколько раз ее увозили в больницу, и только чудо возвращало ее к жизни. Если я тебя не помню, она не помнит тоже. Я даже не сомневаюсь, что дома есть твои детские фотографии, которые ты захочешь показать ей. Она может и не выдержать такого удара, что забыла своего сына.
– Юля, что ты такое говоришь. Она обрадуется.
– Коля, я ее знаю очень давно и помогаю ей. Не надо, слышишь меня? Не надо этого делать.
– Да? А что мне делать тогда? Как мне дальше-то жить?
– Уезжай. Уезжай куда-нибудь далеко, на юг страны. Существует множество мест, где можно жить.
– Поехали со мной, Юля! Обещаю, что сделаю тебя самой счастливой.
– Нет, Коля. Может быть, я тебя тогда и любила, но сейчас больше ничего не чувствую. Мне жалко и твою маму, и тебя. Не знаю, что со мной, но не смогу выдавить из себя чувство любви к тебе. Ты меня поставил в неловкое положение.
– Но как я буду без тебя, Юля? Все мои мысли были лишь о тебе.
– Прости меня, Коля. Я предаю тебя. Я отказываюсь от тебя. Я уничтожила все твои мечты. Может, это будет для нас с тобой лучше? Уезжай, Коля. Я тут скопила денег, сейчас принесу. Купишь себе одежду, снимешь военную форму и уезжай. Не терзай мое сердце. Мне сейчас так плохо.
– Ладно, Юля. – Я встал из-за стола. – Лучше бы меня убили там, в ущелье, душманы, чем получить предательскую пулю от тебя.
Я взял деньги и вышел из квартиры своей любимой. Весь день подыскивал себе приличную одежду, а когда переоделся, то решил перед отъездом заглянуть в старый и добрый бар. Хотелось тщательно обмыть свою покупку и посмотреть танцы девчонок на пилоне. Я знал, что никто меня не оценит. Плевать. Мне и так было сегодня тошно. Я потерял двух моих самых любимых людей. Будто в бою их застрелили, а я похоронил.
Недолго думая, заказал у бармена напиток покрепче, сел за столик напротив сцены и стал медленно потягивать алкогольный коктейль, поглядывая на полуобнаженных девиц. Я не чувствовал ничего, кроме душевной боли. Даже не заметил, как ко мне за столик подсела девчонка.
– Привет приезжим! – произнесла она.
Я вздрогнул, отпуская свои печальные мысли, и пригляделся к незнакомке. Она была невысока ростом, но казалась высокой – так, наверно, я еще не пил или мне хватило, чтобы быть на грани. На ее высоком лбу выделялись темные изящно изогнутые брови. Тонкий слегка вздернутый нос придавал лицу девушки игривое выражение. За полными четко очерченными губами нежно-розового цвета прятались ровные жемчужно-белые зубы. Высокие скулы и заостренный подбородок выдавали в ней аристократическое происхождение красавицы. Я хорошо знал этот образ, ее улыбку и деловую хватку. В прошлом она была моей одноклассницей. Я ее узнал сразу, но вот она меня не признала и также забыла, как и все те, которые встречались на моем пути.
– Оксана! – произнес я.
– Опа! А ты меня знаешь? Откуда?
– Ты удивительная девушка, хорошо училась в школе. Что ты здесь делаешь?
– О-о, нет. Я тебя первая спросила. Откуда ты меня знаешь?
– Я Коля Иванов. Мы с тобой вместе учились в одном классе.
– Слушай, Иванов, Коля… У меня таких одноклассников не было.
– Ну, ты могла и забыть.
– Не могла, – уверенно ответила девушка.
