Свои среди чужих. Политические эмигранты и Кремль: Соотечественники, агенты и враги режима

Глава 4
Группа «Конь»

Все 1930-е гг. советская разведка охотилась на Троцкого, врага Сталина номер один. В Париже украли архив Троцкого; его сын умер при загадочных обстоятельствах после простой операции по удалению аппендицита; его ближайшего соратника похитили, и тело обнаружили в Сене^[36]. В 1933 г. Троцкий переехал из Турции сначала во Францию, затем в Норвегию, а в 1936-м покинул Европу и перебрался в Мексику^[37].

Переезд туда опального лидера оппозиции, как ни странно, усилил интерес Лубянки к Нью-Йорку. Этот город не первый год был важным центром деятельности троцкистов и находился гораздо ближе к Латинской Америке, чем другие эмигрантские центры. Внимательно изучив ситуацию, руководители советской разведки поняли, что через местных троцкистов смогут добраться до их лидера.

В двух кварталах от Юнион-сквер, на девятом этаже узкого, зажатого между соседними домами, конторского здания в Гринвич-Виллидж с большими прямоугольными окнами, царило лихорадочное оживление. В здании находилась штаб-квартира Коммунистической партии США, а на девятом этаже офис генерального секретаря Эрла Браудера. Почти никто из ньюйоркцев не догадывался, что все здание целиком принадлежит компартии и она готовится к активным действиям. Теперь же на этажах, которые обычно занимали американские коммунисты, появились новые люди – угрюмые мужчины, говорившие с сильным русским акцентом и почему-то называвшие себя Ричардами или Майклами.

Их американские имена мало кого могли обмануть, и все прекрасно понимали, что эти люди были эмиссарами советской разведки. Ричарды и Майклы привезли срочные распоряжения из Москвы, которая настоятельно требовала от американских коммунистов больше информации о троцкистах.

Нельзя сказать, что партия игнорировала просьбу советских товарищей: операцию против троцкистов курировал лично заместитель Браудера Яков Голос. Голос был легендой Коминтерна и советской разведки^[38]. Выходец из зажиточной еврейской семьи Екатеринослава, он принадлежал к первому поколению большевиков. Участник революции 1905 г., он был сослан царскими властями в Сибирь за организацию подпольной типографии, но сбежал из ссылки сначала в Китай, затем в Японию и в конце концов добрался до Соединенных Штатов. В 1915 г. Голос получил американское гражданство^[39]. Энергичный, умный человек с крупными чертами лица и вьющимися волосами, Голос стал одним из отцов-основателей Коммунистической партии США, хотя до конца жизни так и не смог избавиться от сильного русского акцента.

Голос был прирожденным вербовщиком и в этом деле не имел себе равных. В Нью-Йорке он руководил несколькими шпионскими сетями с десятками агентов в каждой. Он был убежденным сталинистом, и внедрению агентов в троцкистские организации придавал особое значение. Когда люди из Москвы попросили свести их с кем-нибудь из окружения Троцкого, Голос сразу понял, кто им нужен.

Приехавшему из Москвы чекисту он устроил встречу с Руби Вейл, молодой американкой из Индианы. В свои 30 с небольшим лет Руби несколько лет тайно состояла в компартии и работала на Голоса, внедряясь в троцкистские организации^[40].

На Лубянке знали, что Руби дружит с Хильдой Агелофф – одной из трех сестер, лично знавших Троцкого. Это были активные, общительные девушки, и две из них время от времени работали у него секретарями.

На встрече в Нью-Йорке русский мужчина, представившийся Джоном Ричем^[41], сказал Руби, что у него есть для нее важное поручение. Затем он протянул ей пачку денег. Сначала Руби отказалась их брать: она стала коммунисткой из-за своих убеждений, а не ради материальной выгоды. Но собеседник заверил Руби, что деньги пойдут на выполнение задания: ей придется купить приличную одежду, оплачивать телефонные счета и тратиться на другие непредвиденные расходы. Враги планируют заговор против Сталина, сообщил он, и советским товарищам требуется ее помощь. Руби не раздумывая согласилась^[42].

К тому же чекист успокоил Руби: ничего опасного ей делать не придется. Когда одна из трех сестер Агелофф, Сильвия, поедет в Париж для участия в троцкистском международном конгрессе, Руби нужно тоже поехать и сойтись с ней поближе. 28-летняя Сильвия, застенчивая и нескладная девушка в очках, была социальным работником в Бруклине, но, несмотря на скромное положение, свободно говорила на испанском, французском и русском языках и время от времени помогала Троцкому в качестве секретаря. К русским у сестер Агелофф было особое отношение, потому что их мать родилась в России.

В Париже Руби должна была познакомить Сильвию с неким молодым человеком, который даст о себе знать, когда они прибудут на место, – это и была окончательная цель порученной ей операции.

Руби сразу взялась за дело, и, когда она предложила Сильвии вместе поехать в Европу, та очень обрадовалась неожиданной попутчице, которая к тому же, как оказалось, разделяет ее политические взгляды.

Путешествие из Нового в Старый Свет заняло недели, и в июне 1938 г. молодые женщины прибыли в Париж подругами. Одним жарким днем Сильвия осталась в отеле, а Руби, сказав, что хочет подышать свежим воздухом, отправилась по адресу, данному ей Джоном Ричем. Там Руби встретилась с товарищем Гертрудой, которая и представила ее советскому агенту. Увидев этого молодого и красивого мужчину, Руби мгновенно поняла его роль: он должен соблазнить Сильвию.

Руби привела агента в отель и познакомила с подругой. Молодой человек представился как Жак Морнар, бельгийский бизнесмен, приехавший во Францию отдохнуть и развеяться. Якобы страстный любитель музыки и театра, он, казалось, совершенно не интересовался политикой. Сильвия быстро влюбилась в обаятельного Жака, и пара провела в Париже семь чудесных месяцев.

Сильвия и не догадывалась, что ее возлюбленный Жак в действительности был испанцем по имени Рамон Меркадер, ветераном Гражданской войны в Испании. Он тоже не знал всех деталей сценария, который писали на Лубянке. Пока его заданием было завести с девушкой роман – и ждать.

В январе 1939 г. под натиском войск каудильо пала Барселона. В марте капитулировал Мадрид. Гражданская война в Испании закончилась. Республиканские силы, несмотря на поддержку Москвы, потерпели поражение, и руководство Наума Эйтингона на Лубянке не видело причин оставлять разведчика в Испании, где тот находился с 1936 г. Он прекрасно проявил себя на посту шефа местной резидентуры: успешно переправил во Францию видных представителей республиканцев и компартии, помог вывезти в Москву испанское золото, а также завербовал несколько многообещающих агентов среди троцкистов, сражавшихся против Франко. Пришло время возвращаться домой.

То, с чем Эйтингон столкнулся по возвращении, ему очень не понравилось. Трилиссер был в тюрьме. Оба его преемника на посту шефа советской разведки были уже расстреляны, а третий внезапно и таинственно умер в одном из кабинетов Лубянки, куда его срочно вызвали. Четвертый просидел на своем посту всего три месяца и теперь тоже находился за решеткой в ожидании приговора. На протяжении многих лет он успешно руководил разветвленной сетью секретных агентов в Европе и ликвидировал многих врагов советского режима, но он так и не сумел уничтожить Троцкого – и у Сталина лопнуло терпение.

Как правило, если высокопоставленный советский руководитель впадал в немилость, он тонул не один, а тянул на дно своих подчиненных. В Москве за Эйтингоном установили слежку. Естественно, он быстро вычислил оперативников, следовавших за ним повсюду, и позвонил своему начальнику на Лубянке. «Я уже десять дней как в Москве, ничего не делаю – сказал он. – Оперативный отдел установил за мной постоянную слежку. Уверен, мой телефон прослушивается. Ты ведь знаешь, как я работал. Пожалуйста, доложи своему начальству: если они хотят арестовать меня, пусть сразу это и делают, а не устраивают детские игры»^[43].

В его голосе не прозвучало ни нервозности, ни испуга, казалось, он был готов к любому повороту событий. Но Эйтингону снова повезло: ему сказали, что никто не собирается его арестовывать. Партии нужен он и его опыт. Сталин хочет, чтобы с Троцким было наконец покончено.

Прошло уже десять лет, как Троцкий покинул Россию, но поколение Эйтингона не забыло основателя Красной армии. После революции Троцкий уступал в популярности разве что Ленину. До опалы его имя было повсюду: в его честь называли города и улицы, подводная лодка «Троцкий» патрулировала Черное море, а прикрывавшие небо Москвы самолеты взлетали с военного аэродрома, названного в его честь.

Неудивительно, что в 1930-е гг. Троцкий был самым знаменитым политическим изгнанником в мире и главной мишенью для сталинских спецслужб. Ему приходилось постоянно переезжать из одной страны в другую, потому что где-то власти его боялись как революционера и коммуниста, а где-то просто не хотели проблем со сталинским режимом и его агентами. Зато тысячи преданных сторонников Троцкого по всей Европе, в США и Мексике были готовы пожертвовать ради него жизнью. Советская тайная полиция постоянно следила за его соратниками, внедряла агентов в ближайшее окружение, но за десять лет так и не сумела добраться до самого Троцкого.

Задача усложнилась, когда Троцкий с женой перебрались в Мексику. Они поселились на красивой, хорошо укрепленной вилле в пригороде Мехико Койоакан, где, как они надеялись, их жизнь будет в большей безопасности, чем в Европе^[44]. Но два года спустя Сталин жаждал смерти Троцкого сильнее, чем когда-либо. Советский вождь был уверен, что надвигается большая война, и хотел устранить опасного политического врага прежде, чем та начнется. В 1939 г. эта война началась, и он приказал ликвидировать Троцкого в течение года^[45].

Эйтингон был человеком, которому поручили ликвидацию. Тот, зная, как высоки ставки, немедленно приступил к делу. Он разработал два параллельных плана: один жестокий и простой, другой – более изощренный. Для каждого подобрали агентов, которые никогда прежде не участвовали в операциях против Троцкого или троцкистов. Две группы убийц не знали о существовании друг друга и должны были действовать автономно, на всякий случай держась подальше от легальных и нелегальных резидентур.

Эйтингон получил полную свободу действий и возможность использовать любые активы советской разведки. Перебрав несколько вариантов, он решил задействовать агентов, завербованных им в Испании во время Гражданской войны, а также людей из сети Якова Голоса в Нью-Йорке.

Идея использовать агентов, завербованных среди республиканцев в Испании, казалась разумной. Они умели убивать и ненавидели троцкистов со времен боев за Барселону. И они были готовы пойти на многое за Сталина, поддержавшего республиканцев в Гражданской войне.

Один из них, мексиканский художник и коммунист Давид Альфаро Сикейрос, настолько преклонялся перед Сталиным, что немедленно согласился на предложение Эйтингона возглавить группу по ликвидации Троцкого. Это был со всех сторон странный выбор. Хотя у Сикейроса имелся боевой опыт, рискованно было поручить известному художнику руководить штурмом хорошо укрепленной и неплохо охранявшейся виллы Троцкого. Но Эйтингон никогда не боялся рисковать.

Группа Сикейроса под кодовым названием «Конь» должна была действовать первой, и тактика, которую выбрал для нее Эйтингон, была очень простой – атака в лоб.

Чтобы обеспечить безопасность Троцкого и его семьи, дом в Койоакане был превращен в крепость. Территорию виллы обнесли высоким каменным забором с проволокой под электрическим напряжением, воздвигли сторожевую башню с хорошим обзором и установили систему охранной сигнализации. Снаружи дежурили пять мексиканских полицейских, а внутри несколько охранников несли круглосуточное дежурство. На вилле Троцкий жил со своей женой Натальей и внуком-подростком Cевой. Мальчик остался сиротой – его мать, дочь Троцкого от первого брака, покончила с собой, а ее мужа арестовали и казнили в СССР как троцкиста.

Все это было известно Эйтингону. Одна из работавших в «крепости» женщин, агент советской разведки, снабдила Эйтингона подробным планом дома и описала, как работают охранники. Вскоре ее отозвали в Москву.

Виллу охраняли несколько молодых американских троцкистов, вчерашних студентов. Они не проходили никакой специальной подготовки, но зато были всем сердцем преданы Троцкому и его делу. Один из них, 25-летний Роберт Шелдон Харт, жизнерадостный парень, обожал Мексику, ее необычные ландшафты и экзотическую природу. Чтобы не скучать на вилле, он покупал местных разноцветных птиц и держал их в саду.

Однажды он мастерил птичью клетку и так увлекся, что отдал ключ от ворот виллы рабочим, занимавшимся ремонтом дома. «Ты можешь стать первой жертвой собственной беспечности», – с укором заметил ему Троцкий^[46].

Старик, как называли Троцкого бывшие и нынешние соратники, был здоров и полон сил, однако несчастья, постигшие его родных и друзей после его изгнания из России, отразились и на нем. Он часто страдал бессонницей. Вечер 23 мая 1940 г. был тихим и теплым, но Троцкий долго не мог заснуть, пока не принял снотворное^[47].

Его внук, 14-летний Сева, спал в комнате за стеной. Среди ночи кто-то начал открывать тяжелую дверь, ведущую из сада в дом, – ее скрежет разбудил мальчика. Увидев чей-то силуэт, он поначалу решил, что это охранник, но внезапно началась стрельба. Сева бросился на пол и спрятался под кроватью^[48]. Ночная тишина была разорвана пулеметными и автоматными очередями. Нападавшие в полицейской форме ворвались в спальню Севы и открыли огонь по его кровати. Одна из пуль слегка задела его ногу^[49], но он не вставал, пока налетчики не выбежали из дома.

В соседней спальне Троцкий и его жена лежали на полу в углу комнаты, пытаясь укрыться от пуль. Они слышали громкий крик «Дедушка!» – но не могли двинуться с места. Вскоре стрельба прекратилась. «Они его похитили», – прошептал Троцкий. Звуки выстрелов переместились в патио, а затем наступила тишина. Стрелки исчезли. Налет длился не больше двадцати минут.

Все обитатели дома собрались во внутреннем дворике. Сева тоже был там – пуля лишь оцарапала ему ногу. Чудесным образом никто не был убит или серьезно ранен, но один человек исчез: американец Роберт Харт, который в ту ночь охранял виллу.

Начатое полицией расследование показало, что незадолго перед рассветом около 20 человек в полицейской форме без единого выстрела разоружили и связали часовых снаружи виллы. Затем они подошли к воротам, один из них вызвал Харта, что-то ему сказал, и тот открыл ворота. Налетчики ворвались во двор, разоружили охрану, установили пулеметы за деревьями напротив спальни Троцкого и открыли огонь через окно. Для надежности они бросили в дом зажигательные гранаты и оставили у дверей мощную бомбу, но, к счастью, та не сработала. Решив, что после такого Троцкий вряд ли остался в живых, они ушли, забрав с собой Роберта Харта.

Месяц спустя мексиканская полиция откопала тело Харта на ранчо в предместьях Мехико, которое, как выяснилось, арендовали два советских агента. Когда Сикейроса арестовали, тот не отрицал своего участия в налете. Однако он утверждал, что убивать Троцкого не собирались: его хотели просто запугать и вынудить покинуть страну. Сикейрос также настаивал на том, что организовал налет по собственной инициативе. Позже его отпустили под залог.

Но Троцкий прекрасно понимал, что произошло. «Заказчик нападения – Иосиф Сталин при посредстве ГПУ»^[50], – сказал он мексиканской полиции. Для него было загадкой лишь то, почему Харт, которого он так любил, открыл ворота нападавшим.

Эйтингон знал ответ. Именно он приказал одному из советских агентов перебраться из Европы в Мексику и подружиться с наивным молодым американцем: увидев у ворот виллы своего нового друга, Харт, не задумываясь, впустил его. Беспечность стоила Харту жизни, как и предрекал Троцкий. После налета американец превратился в опасного свидетеля, поэтому его ликвидировали. Троцкий не верил, что Харт работал на сталинскую разведку, – и был прав. Если на то пошло, американец, как телохранитель, имел массу возможностей незаметно убить Троцкого и сбежать.

Неудавшееся покушение стало впечатляющим провалом Эйтингона. Он лично не принял участия в операции и теперь жалел об этом. Если бы он был на вилле, у Троцкого не осталось бы ни одного шанса выжить: вместо того чтобы проверить каждую комнату, эти неопытные крестьяне и шахтеры во главе с художником выпустили две сотни пуль и сбежали.

Эйтингон отправил в Москву зашифрованную радиограмму о провале, но ее не сумели доставить вовремя^[51]. Сталин узнал о случившемся из сообщения советского информационного агентства ТАСС. Казалось, удача отвернулась от Эйтингона.

Через два дня Эйтингон попросил Москву разрешить ему еще одну попытку. Сталин вызвал генералов с Лубянки в Кремль. Он задал им всего один вопрос: в какой мере затронута советская агентурная сеть в Нью-Йорке? Его убедили, что Эйтингон строго следовал инструкциям и не использовал нью-йоркских агентов. Тогда Сталин согласился дать Эйтингону второй шанс^[52].

После майского нападения дом на Авенида-Виена был дополнительно укреплен: построили новые сторожевые башни, окна закрыли стальными ставнями. Теперь это была настоящая крепость, напоминавшая Троцкому о его первой тюрьме в царской России^[53].

Но Эйтингон не собирался еще раз штурмовать виллу.

Глава 5
Группа «Мать»

У Эйтингона был план Б. Параллельно с группой Сикейроса, Эйтингон тренировал вторую группу под кодовым названием «Мать», которая тоже готовилась ликвидировать Троцкого. Со свойственным ему хладнокровием он решил задействовать женщину, которую завербовал в Испании. Эйтингон всегда пользовался успехом у женщин и никогда не упускал возможности вовлечь их в свои операции.

Группа «Мать» состояла всего из двух человек: матери и сына, испанских агентов Каридад и Рамона Меркадеров. Страстная натура с железным характером, Каридад родилась в состоятельной семье на Кубе и в юности вышла замуж за богатого текстильного промышленника из небольшого городка под Барселоной. Уже будучи матерью пятерых детей, она увлеклась политикой и коммунистическими идеями. Оставив мужа, Каридад воевала на стороне республиканцев во время Гражданской войны. Именно там смелая и отчаянная Каридад привлекла внимание Эйтингона, который сделал ее своим агентом, а заодно и любовницей^[54].

Мать и сын были в ужасе от победы Франко над республиканцами – впрочем, Эйтингон заблаговременно помог Меркадерам перебраться в Париж. Там по заданию советской разведки Рамон превратился в легкомысленного, аполитичного бонвивана Жака и завел роман с Сильвией Агелофф, длившийся до февраля 1939 г., когда американке пришлось покинуть своего возлюбленного и вернуться в Нью-Йорк.

Через месяц, когда Эйтингон получил приказ Сталина физически устранить Троцкого, он сразу же вспомнил о Меркадерах. На взгляд опытного разведчика, это был наилучший вариант: влюбленная в Рамона Сильвия обеспечит ему доступ к Троцкому, а Каридад, ярая сталинистка, позаботится о том, чтобы ее сын не дрогнул в решающий момент и привел в исполнение приговор Сталина.

Тем не менее первую ставку Эйтингон сделал на операцию «Конь».

Все лето прошло в подготовке. Обе группы, «Мать» и «Конь», тренировались в Париже, но, следуя правилам конспирации, не знали о существовании друг друга.

Незадолго до первого покушения в Париж прибыл высокопоставленный офицер с Лубянки и встретился с обеими командами по отдельности, чтобы проверить их подготовку. И, по всей видимости, остался доволен.

Но подготовка так затянулась, что операция едва не оказалась на грани срыва. Наступил сентябрь, и, как и предвидел Сталин, началась война. Германия вторглась в Польшу. Франция вступила в войну на стороне Польши, и поддельный польский паспорт Эйтингона неожиданно превратился в проблему: как гражданина Польши его могли призвать во французскую армию, и если бы он отказался, то его бы сочли «подозрительной личностью» и интернировали.

Проблему следовало решать, и быстро. Чтобы выиграть время, шеф парижской резидентуры спрятал Эйтингона в психиатрической клинике, принадлежавшей русскому эмигранту. Находясь там под видом психически больного сирийского еврея, Эйтингон оказался вне поля зрения французских властей. Но ему надо было как можно скорее попасть в Соединенные Штаты, откуда он должен был руководить операцией по ликвидации Троцкого.

Тем временем группа «Мать» действовала по плану. Пока Эйтингон скрывался во Франции, Рамон и Каридад Меркадеры сели на корабль и отплыли в Нью-Йорк^[55].

Едва сойдя на берег, Рамон позвонил Сильвии. Он объяснил ей, что, когда началась война, его призвали в бельгийскую армию, но он не хотел воевать и покинул страну с поддельным канадским паспортом^[56]. Эта версия хорошо объясняла его приезд в США.

Тем временем Эйтингон с помощью советского агента в Швейцарии получил иракский паспорт вместе с видом на жительство во Франции и американской визой. В октябре Эйтингон пересек Атлантику и прибыл в Нью-Йорк. Начался решающий этап операции.

В Бруклине Эйтингон арендовал помещение и зарегистрировал по его адресу торговую компанию^[57], которую стал использовать как оперативную базу для своих поездок между Мехико и Нью-Йорком. Всегда уверенный в себе, теперь он стал выглядеть более респектабельно, как и требовалось для его нового прикрытия – американского бизнесмена средней руки. К 40 годам у него появились залысины, он прибавил в весе и прихрамывал из-за ранения, полученного еще в Гражданскую в России^[58].

Рамон регулярно заходил в бруклинскую контору за инструкциями и деньгами. Время поджимало, и Эйтингону приходилось действовать быстро. В конце месяца он приказал Рамону перебраться в Мексику. Как Рамон/Жак объяснил Сильвии, мать подыскала ему там хорошее место в солидной торговой компании. В январе 1940-го он пригласил Сильвию к себе в Мехико, и девушка не раздумывая последовала за своим эксцентричным и обаятельным возлюбленным. Между тем Эйтингон и Каридад продолжали курсировать между мексиканской столицей и Нью-Йорком.

Главной обязанностью Каридад было поддерживать и успокаивать сына. Из-за двойной жизни и тревоги по поводу предстоящей миссии Рамон постоянно находился на грани нервного срыва. Ситуация только ухудшилась, когда он прочитал в мексиканских газетах о неудавшемся покушении на Троцкого группой Сикейроса.

Возникло и еще одно препятствие. Хотя Сильвия, переехав в Мексику, вновь стала помогать Троцкому с перепиской и статьями и регулярно бывала на вилле, она никогда не приглашала Жака с собой.

Его имени не было в списке тех, кому разрешен вход в «крепость». Тогда Меркадер сам вызвался отвезти Сильвию на Авенида-Виена. Высадив ее перед домом Троцкого, он припарковал свой «Бьюик» у ворот и стал ждать девушку, болтая с охранниками. С тех пор он делал это постоянно.

Через несколько месяцев Жак примелькался обитателям виллы. Красивый и вежливый друг Сильвии, он им нравился. Однажды он предложил отвезти гостей Троцкого в порт Веракрус, и те согласились. Когда утром Рамон приехал за ними на виллу, его пригласили во двор. После нападения Сикейроса прошло меньше недели, и Рамон явно делал успехи.

Первым, кого увидел Рамон, был Троцкий, кормивший своих любимых кроликов, которых он разводил в клетках во дворе.

Ему представили Рамона, и Троцкий пожал ему руку. Но вместо того чтобы завести разговор со Стариком, агент подошел к Севе и подарил ребенку игрушечный планер. Этот незамысловатый трюк сработал: Рамона пригласили на семейный завтрак.

После этого Меркадер на несколько недель уехал в Нью-Йорк, а когда вернулся, Троцкие пригласили его и Сильвию на чай. Рамон проговорил со Стариком больше часа. Теперь он был вхож в дом, и за несколько визитов узнал все необходимое, чтобы привести в исполнение свой план^[59].

Эйтингон считал, что медлить больше нельзя, и Каридад дала свое благословение сыну. Теперь им нужно было решить, как именно убить Троцкого. Рамон, опираясь на свой боевой опыт, предлагал разные варианты: застрелить Троцкого, зарезать ножом или проломить ему голову. В конце концов Эйтингон и Каридад выбрали ледоруб и нож. Эти предметы нетрудно спрятать под одеждой, и, в отличие от пистолета, они не произведут лишнего шума.

20 августа Рамон – одетый, несмотря на жаркий солнечный день, в плащ и шляпу, – постучал в ворота виллы. Он был без Сильвии, но охранники его впустили. Рамон сказал Троцкому, что переработал свою статью о политике левых, которую тот прежде нашел «путаной и полной банальностей»^[60], и попросил ее прочитать. Троцкий согласился, и они прошли в его кабинет. Рамон повесил плащ на стул и, когда Троцкий погрузился в чтение, вытащил из-под плаща ледоруб.

У виллы Рамона ждали две машины. Напротив ворот стоял его «Бьюик», а неподалеку – второй автомобиль, в котором, затаив дыхание, сидели Эйтингон и Каридад. На этот раз Эйтингон решил находиться ближе к месту событий. К вилле начали подъезжать полицейские машины. Что-то там происходило, но что именно? Вскоре стало ясно, что Рамон схвачен^[61]. «Они меня заставили!.. У них моя мать!» – кричал Меркадер, когда охранники повалили его на землю.

Автомобиль Эйтингона и Каридад сорвался с места. Теперь их путь лежал на Кубу, оттуда – в Нью-Йорк, через все Соединенные Штаты, затем через океан до Китая и в конце концов – в Советский Союз.

На следующий день было официально объявлено о смерти Троцкого. Эйтингон отправил в Москву зашифрованное радиосообщение, но оно снова запоздало. Сталин узнал долгожданную новость из сообщений ТАСС: работа была сделана.

К тому времени в Европе почти год шла Вторая мировая война. Советский Союз приложил к этому руку, оккупировав часть Польши. Таким образом, хотя и без официального объявления, СССР был уже воюющей державой, но Сталин продолжал тратить драгоценные ресурсы своих спецслужб на охоту за бывшими соотечественниками, разбросанными по всему миру. Рамону, который сидел в мексиканской тюрьме, тайно присвоили звание Героя Советского Союза – высшую награду страны. Эйтингон и Каридад получили ордена Ленина. Не был обойден и советский вице-консул в Нью-Йорке, курировавший Якова Голоса и Джона Рича^[62].

В следующие десятилетия русские эмигранты по-прежнему будут занимать первое место в списке приоритетов советской разведки. А пока, спасибо профессионализму Эйтингона, агентурные сети Якова Голоса в Нью-Йорке не пострадали. Они были полностью готовы к работе и только ждали своего часа.