История Израиля. От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века

Со времен Второй алии еврейские поселенцы находились в поисках сельскохозяйственной культуры, на которой можно было бы построить свою экономику. Их эксперименты с полевыми культурами оказались неудачными. Тогда они возложили свои надежды на виноградарство, которое также потерпело крах. Миндальные деревья были посажены, а затем выкорчеваны. Эксперименты с выращиванием табака в 1920-х годах тоже провалились. Цитрусовые были тем, что стало «золотым продуктом» сельского хозяйства страны. Первыми, кто их посадил, были арабы Яффы, которые создали бренд «Яффские апельсины». Евреи начали сажать цитрусовые рощи во время Второй алии, главным образом в Петах-Тикве и Реховоте, и посадка продолжалась в течение всего периода мандата. Как еврейская, так и арабская экономика ускорили развитие цитрусовой промышленности; только в 1931 году площади еврейских плантаций сравнялись с арабскими. Цитрусовые рощи были сосредоточены в основном в Самарии и Шаронской долине, где для этого подходила почва и на доступной глубине залегали подземные воды. Цитрусовая промышленность, которая в 1930-е годы была ведущим экспортным и сельскохозяйственным сектором Палестины, стала результатом частного предпринимательства и частной собственности.

Производство цитрусовых сопрягалось со значительными рисками. Оно зависело от спроса на внешнем рынке и было обусловлено экономическими изменениями в Европе. Существовала постоянная конкуренция с испанскими апельсинами. Неконтролируемая посадка новых цитрусовых рощ привела к опасениям избыточного производства, и они к концу десятилетия подтвердились. После 1937 года отрасль находилась в кризисе из-за снижения спроса, а когда во время Второй мировой войны прекратились морские перевозки, производителям потребовалась государственная помощь для поддержания плантаций. Но до тех пор, пока экономическая ситуация была достаточно хорошей и экспорт продолжался, цитрусовые считались успешным опытом частного фермерства в Палестине.

В отличие от Тель-Авива, который, казалось, воплощал образ жизни диаспоры, цитрусовая промышленность символизировала работу на земле, близость к природе, самобытный опыт Палестины. Как мы видели, Тель-Авив пострадал от массовой безработицы во время кризиса Четвертой алии, но кризис не затронул процветающие плантации мошавов. Проблема заключалась в том, что в мошаве, выращивающем цитрусовые, особенно в крупнейшем из них, Петах-Тикве, работали арабы. До тех пор, пока в среде рабочего течения была уверенность, что трудовая колонизация покроет страну социалистическими общинами, оно отказывалось от борьбы за еврейский труд в старых мошавах. Но с изменением перспектив после Четвертой алии и, в частности, с учетом городской безработицы, которая требовала направления тысяч рабочих в мошавы, в конце 1920-х годов борьба за еврейский труд возобновилась.

Для рабочего направления сионизма эта борьба, обострившая отношения между фермерами и рабочими, но не помешавшая нанимать арабов для сбора фруктов в мошавах, была представлена как доказательство того, что частный капитал не будет способствовать строительству страны и реализации идей сионизма. Его единственной целью была прибыль, и владельцы не были готовы пойти на необходимые финансовые жертвы, чтобы этот капитал можно было использовать для строительства страны. Идея, что арабский труд на полях евреев представляет собой победу классового эгоизма над национальными интересами, была широко распространена среди еврейского населения, даже среди тех, кто не разделял социалистические взгляды левых. Так, например, Национальный союз фермеров, состоящий из фермеров новых мошавов в Шаронской долине, чьи плантации начали приносить плоды только в 1930-х годах, принципиально не нанимал арабов, поскольку фермеры руководствовались националистическими доводами рабочих. Впрочем, фермеры в старых мошавах со смешанной рабочей силой (примерно треть еврейских рабочих) утверждали, что ежедневная стоимость еврейского рабочего в два раза превышает стоимость арабского рабочего, и в секторе, построенном на экспорте на незащищенном мировом рынке, еврейские фермеры не могут позволить себе такое неравенство. Эти дебаты помогли поднять престиж рабочих, которые, как считалось, жертвовали собой ради строительства страны, в отличие от плохого имиджа фермеров, даже несмотря на то, что они обрабатывали землю и заселяли страну.

Специализация экономики мошавов на цитрусовых была другой формой концепции барона де Ротшильда османского периода: современное монокультурное сельское хозяйство, направленное на экспорт. В 1936 году цитрусовые составляли более 80 % экспорта из Палестины. Тем не менее недостатки этой экономики были, в сущности, аналогичны недостаткам виноградарства: зависимость от внешних рынков, необходимость нанимать большое количество рабочих в сезон сбора урожая и резкое снижение потребностей в рабочей силе в межсезонье. Спрос на большое количество неквалифицированных рабочих в течение коротких периодов времени не мог быть основой еврейского сельскохозяйственного рабочего класса в мошаве. Число еврейских рабочих, проживающих в мошаве, с годами увеличилось, но большинство из них нашли работу в строительстве, сфере услуг и промышленности, связанной с сельским хозяйством. Урбанизация мошавов снизила значение ферм в них и позволила сконцентрировать там население еврейских рабочих, хотя арабские рабочие продолжали работать на цитрусовых плантациях.

Трудовой ишув принял смешанную модель ведения сельского хозяйства: полевые культуры (в основном зерновые), садоводство, выращивание овощей, птицеводство и молочное хозяйство. Продукция позволила бы поселению быть самодостаточным и не зависеть от рынка, в то время как любой излишек пошел бы в города, особенно излишки молочной продукции. Эта модель была предназначена для предотвращения широкомасштабного найма работников в напряженные сезоны, и при необходимости во время сбора урожая в кибуце или мошаве проводилась внутренняя мобилизация рабочих рук. Более того, поставки свежих продуктов в города сделали еврейский город менее зависимым от арабской экономики. Этот подход привел к развитию современной сложной агрокультуры, которая стала жизненно важной для обеспечения продовольствием после создания государства. Однако в течение мандатного периода его прибыльность была сомнительной.

Большинство рабочих уехали в город в поисках средств к существованию. Во время кризиса 1926–1928 годов некоторые нашли работу в мошавах, но как только города начали восстанавливаться и снова началось строительство, рабочие быстро покинули сельское хозяйство и занялись строительством. В стране иммигрантов это одна из основных движущих сил экономики. Увеличение численности населения и повышение уровня жизни требуют масштабного строительства. Экономический всплеск периода Четвертой алии (1924–1929) произошел из-за строительных проектов, в то время как выход из кризиса был отмечен возобновлением иммиграции в 1931 и 1932 годах, что привело к возобновлению строительства. Начиная с 1932 года среди руководства рабочих организаций стали раздаваться голоса, сетующие на то, что люди уходят из сельского хозяйства на строительные работы, где дневная заработная плата выше более чем в два раза. Нехватка еврейских рабочих в мошавах продолжалась до конца периода процветания в 1936 году, но затем экономика цитрусовых вступила в серьезный кризис, из которого сумела выйти только в конце Второй мировой войны.

Процветание с 1932 по 1936 год ознаменовало смену ролей между Палестиной и диаспорой. В 1920-е годы сионистское предприятие в Палестине зависело от мирового еврейства в таких аспектах, как человеческие ресурсы, капитал и политическое влияние. В 1931 году давление, оказываемое евреями всего мира, было одним из факторов, побудивших британское правительство приостановить действие положений Белой книги Пассфилда, предоставив национальному очагу временную передышку. Хотя взносы в фонд Keren Hayesod не оправдали ожиданий, они были основой для функционирования трудовых коммун. Глубокий экономический кризис в Палестине в конце 1920-х годов произошел в то время, когда нестабильная политическая ситуация в послевоенной Европе стабилизировалась и начался экономический рост. После краха Нью-Йоркской фондовой биржи в 1929 году стабильность и рост в одночасье сменились глобальным экономическим кризисом. Европа вступила в период экономической депрессии, безработицы, социальных волнений и политических потрясений. В Германии началась борьба между левыми и правыми, закончившаяся приходом к власти нацистов в январе 1933 года. Впрочем, в Палестине экономическая неопределенность 1929–1931 годов сменилась относительным спокойствием, политической стабильностью и экономическим ростом. Прибытие нового верховного комиссара Артура Вошопа ознаменовало период, в котором Палестина, вместо того чтобы зависеть от диаспоры, внезапно стала страной убежища для масс евреев, ищущих пристанища от надвигающейся бури в Европе.

В течение четырех лет население ишува более чем удвоилось (по оценкам за июнь 1927 года, оно составляло 150 000 евреев; перепись в ноябре 1931 года зафиксировала 174 610 человек; оценка за декабрь 1936 года составила 384 000 человек; оценка за декабрь 1939 года показала 474 000). Большинство иммигрантов прибыли из Польши, крупнейшей демографической базы еврейского народа, но более 50 000 человек прибыли из Германии и имели иной социальный статус, в отличие от выходцев из Восточной Европы. В течение нескольких поколений они жили в развитом западном обществе как равноправное меньшинство. Многие имели университетское образование. 15 % из них были врачами, инженерами, адвокатами или другими специалистами. Они подняли уровень Еврейского университета, а также банковского дела и финансов. Архитектура Баухауса^[97] оставила свой след в Тель-Авиве. Стандарты гигиены и эстетики в потребительском секторе улучшились сверх всякой меры. Модели потребления были модернизированы: появились современные магазины, деликатесы и кафе, кулинария которых намного превосходила местное разнообразие.

Более трети немецких иммигрантов были классифицированы как «обеспеченные люди». Некоторые прибыли со скромным капиталом 1000 палестинских фунтов стерлингов (требование для получения иммиграционного сертификата в этой категории), в то время как другие прибыли с гораздо большими суммами, которые и вложили в сельскохозяйственные поселения или промышленность. По общепринятым оценкам, в эти годы в страну был завезен капитал на сумму 50 миллионов палестинских фунтов стерлингов, 80 % которого было частным. Половина из них была вложена в промышленность и торговлю. Этот приток капитала сделал возможным экономическое процветание тех лет, а также послужил причиной для увеличения числа иммигрантов «по списку», поскольку новое экономическое производство создало спрос на рабочих.

Одним из способов передачи активов немецких иммигрантов было соглашение Хаавара, или соглашение о трансфере, подписанное в 1933 году между правительством Германии и неофициальными сионистскими органами, но с ведома Исполнительного комитета ВСО. Деньги, депонированные евреями в Германии, использовались для покупки немецких товаров, которые должны были быть ввезены в Палестину, а в Палестине деньги были возвращены их владельцам в местной валюте. Немцы выиграли от этого вдвойне – продвинув свой экспорт, а также тем, что соглашение предусматривало способ избавиться от евреев, – в то время как немецкие евреи, стремящиеся избежать нацистской ловушки, могли бы спасти часть своих активов. Сионистский Исполком рассматривал соглашение о трансфере как важный канал для привлечения капитала, необходимого для строительства страны. Однако оно подверглось резкой критике в еврейском мире. Дискриминационная и унизительная политика нацистов по отношению к евреям Германии спровоцировала международное еврейское движение бойкотировать немецкие товары. Соглашение о трансфере нанесло ущерб движению бойкота и якобы узаконило высылку евреев из Германии. Когда выяснилось, что бойкот не достиг своих целей и что нацисты ужесточают свою антиеврейскую политику, сопротивление соглашению ослабло. И на самом деле евреи Германии видели в этом путь к бегству в то роковое время. Соглашение о трансфере принесло в страну около 8 миллионов палестинских фунтов стерлингов, что составляло около 1 % активов немецких евреев в 1933 году. Для евреев, чью иммиграцию это облегчило, то была большая сумма.

1936 год привел к серьезному экономическому кризису в Палестине, продолжавшемуся до 1941 года. Он был вызван арабским восстанием, сокращением притока капитала в страну и ограничением иммиграции правительством, наложившим на нее политический запрет с 1937 года. В 1940 году безработица в еврейской общине составляла 12 %, но этот небольшой спад быстро сменился резким ростом в годы войны, составлявшим в среднем 10 % в год. Движимый большим спросом британской армии на сельскохозяйственную и промышленную продукцию, этот рост принес пользу как еврейской, так и арабской экономике. Ближний Восток стал важным центром снабжения армий союзников по антигитлеровской коалиции. Прекращение импорта во время войны способствовало развитию местной промышленности. Славные дни сельского хозяйства как основного сектора занятости подошли к концу. Промышленность расширилась, и в ней была занята примерно треть еврейской рабочей силы. Промышленному развитию способствовало оборудование, ввезенное в страну в рамках соглашения о трансфере; немецкие иммигранты, обладавшие научными знаниями и техническими навыками, были одними из ведущих создателей промышленности. Ишув присоединился к военным усилиям союзников, завербовав около 27 000 своих молодых мужчин и женщин, а также поставляя запасные части, оптическое оборудование и медикаменты для британской военной машины.

Переход к послевоенной мирной экономике ознаменовался продолжающимся ростом, обусловленным оживлением рынка цитрусовых и увеличением экспорта, а также выдачей разрешений на частное строительство, запрещенное в годы войны, что вызвало большой спрос на новое жилье. Рост в этих секторах компенсировал снижение спроса со стороны британской армии.

Процессы иммиграции и расселения в течение 30 лет британского мандата заложили основу для создания устойчивого еврейского общества в Палестине. Рост еврейского населения с 56 000 до 650 000 человек, создание продуктивной сельскохозяйственной и промышленной экономики и распространение еврейских поселений по всей стране стали фундаментом будущего еврейского государства.

5
Ишув как прообраз государства

Еврейское население в Палестине в период мандата было организовано и функционировало без юридических полномочий. Следовательно, сохранение еврейской автономии требовало системы соглашений, компромиссов, доброй воли и готовности уступить. В эпоху построения нации способность мобилизовать массы была жизненно важной для продвижения национальной повестки дня. Формирование авторитета руководства и обеспечение того, чтобы общественность подчинялась ему без принуждения, были основой формирования зарождающегося государства.

Статья 4 Палестинского мандата гласила: «Соответствующее еврейское агентство будет признано в качестве государственного органа с целью консультирования и сотрудничества с администрацией Палестины по таким экономическим, социальным и другим вопросам, которые могут повлиять на создание еврейского национального очага и на интересы еврейского населения в Палестине…» Эту роль де-факто выполнял Исполнительный комитет ВСО. Еврейское агентство (также известное как Сохнут) было создано в 1929 году, половину его членов составляли представители Исполнительного комитета. Другая половина состояла из еврейских магнатов, не считавшихся сионистами, но готовых помочь в строительстве национального очага. Вейцман надеялся таким образом привлечь еврейский капитал для обустройства страны, но агентство не оправдало этих надежд. Сразу после основания агентства произошел крах Нью-Йоркской фондовой биржи, и богатые оказались заняты другими делами. С тех пор, хотя фасад двойной исполнительной власти Еврейского агентства и сионистской исполнительной власти сохранился, на самом деле они были одним органом, и председатель Исполкома ВСО также возглавлял Исполнительный комитет Еврейского агентства.

В начале 1920-х годов сионистская организация функционировала как элитарный клуб без общественного контроля. Таким образом, Вейцман смог стать ее президентом без поддержки политической партии. По той же причине группа, пользующаяся авторитетом, но не имеющая публичной поддержки, во главе с судьей Верховного суда США Луисом Брандейсом, лидером американских сионистов, вызвала бурю негодования на сионистском съезде 1920 года, потребовав изменить руководящие принципы организации и сделать их строго капиталистическими (попытка провалилась). Эта олигархическая структура за десять лет исчезла. Делегаты Базельского конгресса 1931 года принадлежали к политическим блокам с явными левыми, правыми и центристскими чертами. Этот сдвиг явился результатом появления в сионистском движении народных партий, представляющих массы. Наиболее заметными были левый блок во главе с Mapai (аббревиатура от Рабочей партии Эрец-Исраэль) и правый блок во главе с ревизионистами.

В начале этого периода сионистская организация, увенчанная триумфом со времен декларации Бальфура, находилась на пике своего могущества. Когда комиссия Исполнительного комитета ВСО прибыла в Палестину в 1918 году, представители ишува запросили членство в комиссии, но ее председатель Вейцман ответил отказом. Он утверждал, что Исполнительный комитет представляет еврейский народ, а не маленький и слабый ишув. Эти отношения изменились, когда Mapai стала лидером сионистской организации в 1930-х годах и центр тяжести сионистской активности переместился из Лондона в Иерусалим. Это изменение было символически отмечено заменой немецкого на иврит в качестве разговорного языка.

Автономия ишува была построена вокруг Knesset Yisrael (еврейского собрания), органа, объединявшего всех евреев Палестины, за исключением тех, кто не хотел вступать в него. Его члены избирали Собрание представителей, которое, в свою очередь, избирало Национальный комитет из своего числа. Knesset Yisrael был разделен на религиозных и светских, правых и левых, умеренных и активистов и так и не стал престижным и влиятельным центральным учреждением. Примером этих разногласий и их деструктивного воздействия на власть Knesset Yisrael были споры по поводу права женщин голосовать и быть избранными. Женщины голосовали на выборах в сионистский конгресс и были избраны делегатами еще до того, как западные законодательные органы предоставили им это право. В новом ишуве повсеместно признавалось, что женщины имеют равный статус с мужчинами, но этот принцип был неприемлем для ультраортодоксов и их партии Agudat Yisrael; они не хотели входить в состав органа, в избирательном процессе которого участвовали женщины.

Этот вопрос был немаловажным, поскольку, если бы ультраортодоксы покинули Knesset Yisrael, этот орган не смог бы претендовать на всеобщее представительство евреев Палестины. Более того, до прибытия Третьей и Четвертой алии в начале 1920-х годов старый ишув имел значительный демографический перевес. Если бы ультраортодоксы ушли, то религиозно-сионистская партия Mizrachi, в учреждениях которой женщины голосовали и избирались, могла бы оказаться единственным религиозным представителем в Knesset Yisrael. В этой ситуации она была бы вынуждена занять крайнюю позицию в религиозных вопросах – возможно, даже выйти из Кнессета, – чтобы не выглядеть менее религиозной, чем ультраортодоксы. Если религиозные партии уйдут, то светские правые и центристы окажутся в невыгодном положении по сравнению с левыми и тоже могут подумать о том, чтобы выйти из Кнессета. Таким образом, уход одной партии мог вызвать цепную реакцию. Динамика добровольной организации, поддерживаемая консенсусом, требует компромисса между ее членами для сохранения общей структуры. Поэтому в первые годы действия мандата выборы в Собрание представителей постоянно откладывались в надежде достичь компромисса, который обеспечил бы участие ультраортодоксов без ущерба для принципа равенства женщин, считавшегося краеугольным камнем нового ишува.

В апреле 1920 года несоблюдающие евреи во главе с левыми сионистами победили на первых выборах подавляющим большинством голосов – даже несмотря на то, что ультраортодоксальным мужчинам было разрешено голосовать на отдельных избирательных участках, где каждый голос засчитывался как два (второй голос отдавался их женам, которые проголосовали не голосуя). Результат ошеломил ультраортодоксов, которые сразу же заявили о своем уходе. Все попытки договориться с ними потерпели неудачу, и они остались за пределами Knesset Yisrael. Выборы во второе Собрание представителей в 1925 году были проведены в соответствии с избирательной конституцией, которая предоставила женщинам полное равноправие, что положило конец длительным и обременительным переговорам, не принесшим престижа Knesset Yisrael и его учреждениям. В 1928 году британцы приняли Закон об общинах, признав власть главного раввината во всех вопросах, касающихся еврейской религиозной жизни и личного статуса. Этот закон также включал положение о Knesset Yisrael. Agudat Yisrael потребовал от властей права на создание отдельной общины, которая не признавала общие институты ишува, – и оно ему было предоставлено.

Слабость этих институтов, представляющих еврейскую автономию, повлияла на их статус как внутри ишува, так и за его пределами в отношениях ишува с британцами. Произошел переход власти и престижа от общих институтов к тем, которые представляли определенные группы: Histadrut (Всеобщая федерация рабочих Израиля), политические партии и Исполнительный комитет сионистской организации. Это были структуры, способные собрать сторонников, мобилизовать массы и сформулировать общественную повестку дня. Другими важными органами были муниципалитеты и местные советы, которым правительство разрешало взимать налоги, а Knesset Yisrael таких полномочий предоставлено не было.

В начале периода мандата в ишуве было три основных блока: левый, нерелигиозный правоцентристский и религиозный. После отказа несионистских ультраортодоксов от участия в жизни ишува только партия Mizrachi осталась в сионистском лагере как активное, но слабое религиозно-сионистское образование. Существовали отдельные этнические^[98] организации, представлявшие сефардов и йеменских евреев, также входившие в религиозный лагерь. Однако националистическая идеология не одобряла такие организации, которые рассматривались как представляющие интересы отдельных общин, а не общее дело сионизма. На протяжении многих лет клеймо этнических организаций препятствовало созданию этнических партий. Правоцентристский блок был разделен на две опоры власти: муниципальные власти во главе с муниципалитетом Тель-Авива и Союз фермеров, представляющий фермеров из старых мошавов. У светских правых была либеральная философия и сионистский подход, но они не имели последовательного мировоззрения, организационной структуры или решительного руководства. Союз фермеров страдал от конфликта интересов между фермерами из процветающих плантаций мошавов и фермерами из более бедных мошавов Галилеи. В то же время полемика вокруг борьбы за еврейский труд отдаляла фермеров от либерального центра и интеллигенции, которая была склонна соглашаться с позицией рабочих. Следовательно, было мало шансов, что появится какое-либо политическое образование, чтобы представлять центристов, имеющих значительное демографическое и экономическое значение.

Начиная с 1919 года развивался медленный процесс, приведший к консолидации рабочих и завершившийся основанием партии Mapai в 1930 году. Первым этапом этого процесса было объединение в 1919 году большинства членов партии Poalei Zion периода Второй алии с теми, кто был известен как «беспартийные» рабочие, в основном представлявшие профсоюзы сельскохозяйственных рабочих, основанные в тот же период. Инициаторами и лидерами Ahdut Haʻavoda (сионистско-социалистического профсоюза) были Давид Бен-Гурион, лидер Poalei Zion, который во время войны был в изгнании в Соединенных Штатах, и Берл Кацнельсон, лидер беспартийных. Союз был провозглашен под знаменем всеобщего единства рабочего лагеря, но так и не был создан, потому что партия Hapoʻel Hatzaʻir отказалась самораспуститься и присоединиться к новому политическому образованию.

Основным мотивом этого объединения было желание встретить новую волну иммиграции сплоченной системой, способной принять новоприбывших. В стране иммигрантов каждая новая волна иммигрантов представляла собой вызов. Предшествующая волна уже сформировала модели и нормы поведения и стремилась создать условия, чтобы новая волна влилась, а не разрушила все. Эта динамика проявилась уже накануне Третьей алии, и Ahdut Haʻavoda должна была познакомить иммигрантов Третьей алии с социальной и поселенческой доктриной Второй алии и убедиться, что новоприбывшие ее приняли. По мере того как эти иммигранты принимали идеологию Второй алии, от них также ожидалось, что они окажут политическую поддержку новой партии, тем самым увеличив ее влияние в ишуве. По этой же причине Hapoʻel Hatzaʻir отказалась расформироваться: распространился слух, что ячейки Tzeʻirei Zion (сионистская популистская молодежная организация), уже созданные в Европе, скоро в большом количестве приедут в Палестину и присоединятся к ней, тем самым увеличив мощь Hapoʻel Hatzaʻir.

Однако люди Третьей алии, принятые двумя партиями, конкурирующими за их поддержку, предпочли создать свои собственные общественные организации, такие как Gedud Haʻavoda и Hashomer Hatzaʻir. Таким образом, неудивительно, что организации Третьей алии составили движущую силу в формировании совместной организации, которая будет в дальнейшем представлять все рабочие партии и способствовать абсорбции иммигрантов и созданию трудовых поселений. В декабре 1920 года была основана Всеобщая федерация еврейских рабочих Земли Израиля (известная как Histadrut), у которой было два основных подразделения: строительный отдел, предназначенный для обустройства страны посредством поселений, кооперативов и подрядов, и профсоюзный отдел, представляющий работников перед работодателями.

Строительный отдел, такой единственный среди рабочих организаций во всем мире, отражал его предполагаемую центральную роль в реализации сионизма. Профсоюзный отдел был похож на остальные в других странах, но имел дополнительные функции, проистекающие из особой ситуации в Палестине. В стране, где не было механизмов для абсорбции новых иммигрантов, не было родственников, которые помогли бы им в начальный период, Histadrut сыграла ведущую роль в оказании помощи в обустройстве новоприбывшим. Членство в Histadrut предоставило новым иммигрантам доступ к бирже занятости Histadrut, которая делила рабочие места между старожилами и новичками. Ее члены получали медицинскую помощь из больничной кассы Histadrut. Рабочие кухни в крупных городах обеспечивали одиноких молодых людей, оставшихся без дома и семьи, недорогой готовой пищей. В культурных центрах Histadrut работники могли почитать газету или книгу и пообщаться с другими молодыми людьми – спасение от одиночества, особенно для тех, кто иммигрировал самостоятельно и не был частью организованной группы. Поселение считалось привилегией, и в Histadrut следили за тем, чтобы ни одна группа первопроходцев не переступила черту. Это давало надежду на будущее. В городах были построены не только жилые дома для рабочих, но даже школы и учреждения культуры. Отношения между Histadrut и ее членами основывались на подчинении ее членов системе и политической поддержке, которую они оказывали ей взамен, принятии ее ценностей.

В отличие от правых и центристов, лишенных какого-либо ясного политического самосознания, левые консолидировались вокруг идеологии, использующей социалистические образы. Философ и библеист Иехезкель Кауфман утверждал, что еврейско-палестинские левые отличаются от европейских. Несмотря на то что сыпал социалистическими лозунгами, он действовал как первопроходец в строительстве страны, то есть выполнял национальную миссию. Рабочие создали еврейский рабочий класс, жизненно важную основу для построения прочного еврейского общества. Для этого они принимали новых иммигрантов, хотя последние соперничали со старожилами; они боролись за еврейский труд, чтобы обеспечить минимальные условия, необходимые еврейскому рабочему для интеграции в страну, и создавали поселения в местах, куда частный капитал отказывался вкладывать средства. Таким образом, организация рабочих была жизненно важна для поглощения иммигрантов и расширения еврейского влияния в стране. Рабочее движение, писал Кауфман, «в своей войне за достойные условия труда, в своей войне за еврейский труд, а также – в своих забастовках выполняет национальную миссию благодаря своей организации, своему стремлению к общинным формам поселения, несмотря на всю дикость, царящую здесь»^[99].

Однако использование рабочим движением социалистических символов привело к усилению напряженности в отношениях между левыми и правыми в Палестине, что Кауфман назвал «психологической классовой войной». Histadrut использовала эти символы и столкновения между левыми и правыми для консолидации своих приверженцев и способствовала формированию широкой идеологической и социальной солидарности. В период, когда у ишува не было законного механизма для вербовки членов, энтузиазм, политическая лояльность и отождествление с движением стали наиболее важными инструментами мобилизации. В Histadrut знали, как превратить экономическую и социальную зависимость своих членов в первоклассный инструмент вербовки для решения как сионистских, так и других политических задач. Городские рабочие обеспечивали массы, принимавшие участие в политических митингах и других мероприятиях, требовавших нерегулярного участия, в то время как члены кибуцев предлагали неистощимый запас активистов, готовых записаться для выполнения долгосрочных заданий. Из кибуцев вышли эмиссары движения Hechalutz в диаспоре, активисты Haganah, добровольцы для проведения нелегальных иммиграционных акций и т. д.

В 1925 году на политической арене появилась новая партия – ревизионисты во главе с Владимиром (Зеевом) Жаботинским. Жаботинский ушел из Исполнительного комитета ВСО в 1923 году после политических разногласий с Вейцманом. Жаботинский считал, что общественное давление может вынудить Великобританию установить «режим колонизации» в Палестине, то есть режим, который будет активно помогать в строительстве национального очага, создавая соответствующие экономические и политические условия. Вейцман, возглавлявший Исполком ВСО, считал, что самое большое, чего могут добиться сионисты, – это предотвратить политику, которая остановит развитие национального очага. В то время взгляды активистов Жаботинского совпадали с представлениями Ahdut Haʻavoda. Но население сельскохозяйственных рабочих поселков зависело от средств сионистской исполнительной власти, поэтому, несмотря на воинственную риторику рабочих, их политика была умеренной, и они выступали против Жаботинского по каждому конкретному вопросу, который поднимался. Со своей стороны Жаботинский понимал зависимость рабочих от Исполнительного комитета. В письме Оскару Грузенбергу, известному еврейскому адвокату, предложившему ему основать свое движение на поддержке рабочих, Жаботинский описал молодых людей, обращающихся в рабочую группу, как «умную молодежь, стремящуюся к самосовершенствованию через простоту», являющуюся лучшим [колонизирующим] материалом в мире». Тем не менее, добавил он, поскольку они были экономически зависимы от людей, владеющих кошельками, они не стали бы сотрудничать с кем-то вроде него, который стремился подорвать существующие порядки в сионистском движении. «Как строители они достойны уважения и отличия, но как политический фактор являются нашей “черной сотней” [имеется в виду ультрареакционное движение в России]»^[100].