Уставшая от любви

Я лгала, как дышала. Спокойно, легко. Единственный человек, перед которым мне было стыдно за эту ложь, была Катя. Но зачем ей знать о моих слабостях?

– А у Сергея Яковлевича были любовницы?

– Возможно, – сказала я. – Но свечку я не держала. Сами понимаете. А тому, что пишет желтая пресса, я не верю. Точнее, не хочу верить. Меня тошнит от этих сплетен.

– Хорошо. Не уезжайте никуда из города.

– Да куда же я уеду, если Сережи нет? Вот найду его, тогда мы с ним отправимся в Париж, я же запланировала покупку автомобиля для него… – Слезы выступили на моих глазах, голос сорвался. Уж не знаю, что происходит время от времени в моей душе и голове, люблю ли я Сережу или ненавижу, но, вспоминая наш с ним последний ужин, разговор о машине, его спящего, залитого лунным светом, мне хочется плакать.

– Скажите, а как вы оказались в саду? – спросила Катя, соображая куда четче, чем я. – Там же ворота на кодовом замке.

– Так вы же в нашу первую встречу дали нам ключи, пульт… – сказал, нахмурившись, Мишин, и я, вспомнив об этом, аж зажмурилась от стыда.

– Простите… Совсем вылетело из головы.

– Да ничего страшного, вы были в таком состоянии.

– Надеюсь, ключей от своей квартиры я вам не давала?

– Нет.

Мишину позвонили. Он сказал:

– Пусть заходит.

Дверь отворилась, и в кабинет вошла девушка. В шелковом, в розах, платье, со шляпкой на голове. Длинные рыжеватые локоны спадали на плечи. Большие голубые глаза, вздернутый нос, большой, небрежно накрашенный розовой помадой рот. Она была почти красавицей, если бы не странное выражение лица, выдававшее ее психическое нездоровье.

– Здравствуйте.

– Проходите. Садитесь. – Мишин показал ей на стул рядом со мной. И, обращаясь к нам с Катей, пояснил: – Это Лиза Воронкова, хорошая знакомая вашего мужа.

Девушка тотчас вскочила, отпрянула от меня, словно для того, чтобы получше рассмотреть. Глаза ее просто бегали!

– Вы Наташа Соловей! Жена Сергея! Я так рада с вами познакомиться! – Лиза протянула мне длинную, тонкую и бледную руку. – А я поклонница вашего мужа. Нет, вы не подумайте ничего такого. Мы – фан-клуб Сережи! Мы ездим за ним всюду, нас не так много, вернее, много, но не все имеют возможность ездить за ним на гастроли. Но у меня вот есть такая возможность, к счастью, и господин Шерман всегда помогает нам, сообщает, когда и куда Сергей отправляется.

Шерман – это агент Сережи. Альберт Шерман, я зову его просто Аликом. Он хорошо знает свое дело, уже много лет работает с Сережей, обеспечивая ему густой план гастролей, но держится как-то в стороне от меня, словно чего-то боится. Возможно, он просто много чего знает о моем муже и боится, как бы я не начала потрошить его, выбивая из него информацию. Возможно, сам Сережа представил меня ему как монстра, акулу, опасную тварь, с которой лучше не связываться и держаться от нее в стороне. Думаю, так.

– Вы позвонили нам и сказали, что вы видели Сергея Голта незадолго до его исчезновения.

– Да! В газетах написали, что он пропал четырнадцатого июня, а тринадцатого я видела его, вот как вас! Пишут, что он вышел из театра через черный ход, что на нем был черный плащ! Неправда все это! Он вышел, как обычно, с парадного хода. На нем были черные джинсы и белый тонкий свитер, а в руках – красные розы. Мы бросились к нему, он немного поговорил с нами, после чего сел в машину и поехал. Но…

Тут лицо Лизы вдруг стало красным, а на лбу выступили бисеринки пота. Она смотрела на меня с ужасом. Потом медленно повернула голову и обратилась к Мишину:

– А можно, Наташа выйдет?

Меня, первое, покоробило, что она обращается ко мне «Наташа», словно мы с ней давно знакомы. Конечно, мое имя «Наташа Соловей» стало как бы брендом, это так. Но когда мое имя звучит вот так обыденно, из уст сопливой девчонки, мне становится не по себе. Второе, она словно бы опомнилась, что я – все-таки жена ее кумира! Дошло, наконец! Маленькие шлюшки!

Мишин взглянул на меня, я категорически была против того, чтобы покидать кабинет. Не за то я плачу следователю, чтобы меня выставляли из кабинета.

И тут я почувствовала, как Катя тихонько щиплет меня за руку и взглядом косит в сторону стены, большую часть которой занимало огромное прямоугольное зеркало. Я усмехнулась. Все понятно. Мне только в кино пока доводилось видеть хрестоматийную комнату допроса с зеркалом-шпионом, установленным так, что из соседнего помещения отлично просматривается вся комната.

– Наталия Андреевна, пожалуйста, – едва слышно произнес Мишин, я тотчас встала и вышла из кабинета, Катя последовала за мной.

Мы бросились в соседнюю комнату, которая, к счастью, была открыта, и оказались в полупустом помещении с несколькими стульями и большим прозрачным окном, выходящим в кабинет Мишина. Комната была оснащена специальной аппаратурой, позволяющей слышать все, что происходило по соседству.

– Теперь мы одни. Что вы хотели рассказать, Лиза? – спросил Мишин с видом очень сомневающегося человека. Чувствовалось, что он относится к ней по меньшей мере несерьезно. Однако за неимением других свидетелей, вероятно, Мишин не побрезговал показаниями и этой, слегка сдвинутой девицы.

– Он вышел, как обычно, через парадный вход, – начала Лиза. – Постоял рядом с нами, кому-то написал что-то в блокнотах… Потом сел в машину и поехал. Я дожидалась его за углом дома, знаете, там, за театром, есть кондитерская «Брюлле», вот там мы обычно и встречались.

Мы с Катей переглянулись. В воздухе запахло клиникой, лекарствами, нездоровьем.

– Да? И что же? Он поджидал вас там?

– Да, а что в этом особенного? Он не хотел, чтобы нас видели вместе. Мы скрывали свою любовь.

– Хорошо. И что было потом? – Мишин закурил.

– Я села в его машину, и мы поехали ко мне. Я живу буквально в двух шагах от театра, на Гончарова. Живу одна, и никто мне не указ. Дом у нас старый, двор порос липами… Сережа оставил свою машину как раз под липами, мы поднялись ко мне, я предложила чаю, но он отказался. Знаете, я еще окно открыла, чтобы в комнате пахло цветущей липой… Было так романтично.

– Скажите, Лиза, вы это серьезно или придумали? – не выдержал Мишин и затянулся дымом.

– Почему это придумала? Я рассказываю вам правду. Хочу, чтобы вы не слушали этих журналистов, а поверили мне, настоящему свидетелю! Он был у меня в тот вечер, и, возможно, я видела его последняя.

– Хорошо, он не пил у вас чай, отказался. И что же вы делали?

– А вы не понимаете что, что ли? – взвизгнула Лиза, выстреливая фальшивым фальцетом. – У нас был секс! Примерно полчаса все это длилось.

Мишин швырнул ручку, она слетела со стола и, ударившись о стену, упала на плиточный пол.

– Вы думаете, мне это интересно, сколько у вас длился секс? – Он бросил извиняющийся взгляд на зеркало, а заодно и в мою растревоженную душу.

Катя слушала и смотрела молча. Казалось, рассказ этой сумасшедшей увлек ее.

– Я же рассказываю вам это все не просто так. Дело в том, что никто не знает о том, что Сережа бывает у меня почти каждый вечер после спектакля. Он бывает недолго, говорю же, в среднем около получаса. А после этого он возвращается в свою привычную жизнь. У него есть семья, жена, вы сами знаете. И официальная любовница Лена Юдина.

– А кем тогда приходитесь ему вы? – спросил Мишин устало.

– Я – его любовь. Но тайная, понимаете?

– Вы можете доказать, что он был в тот вечер у вас?

– Да я могу доказать сто раз, что он бывал у меня! Я же сохраняю у себя все то, что… Вот, смотрите! – С этими словами Лиза открыла, звонко щелкнув застежкой, белую лакированную сумочку и извлекла оттуда нечто, похожее на сложенный в несколько слоев прозрачный полиэтиленовый пакет. – Там – презерватив, полный спермы Сергея Голта.

Катя, сидящая рядом со мной, можно сказать, щека к щеке, выругалась матом. Затем еще и еще раз.

– Ты веришь ей? – догадалась я.

– А ты нет? – Она удивленно вскинулась на меня. – Да она говорит о твоем муже-развратнике сущую правду! Конечно, я верю ей. Я читала кое-что по этому поводу. Некоторые мужчины предпочитают иметь дело вот с такими малахольными. Это их заводит. Знаешь, чисто механический акт, и все – чао-какао! Ни к чему не обязывающие отношения. Физиология, граничащая с извращением. Или ты думаешь, что он действительно любит эту Лизу?

Мишин между тем внимательно разглядывал лежащий перед ним предмет.

– Вы серьезно? Это презерватив со спермой Голта?

– Да. Я никогда не оставляла надежду забеременеть от него, чтобы заполучить себе его копию, понимаете? Сына, похожего на него. Но для этого нужно, чтобы это произошло в определенный день. Мне просчитали всю схему, там связано с кровью, там все сложно… Но мне-то нужен только сын, а часто получается, что мы с ним бываем в неположенные для зачатия дни, а у меня рука не поднимается выбросить эти штучки в помойное ведро.

– Меня сейчас стошнит, – взялась за горло с брезгливой миной Катя.

Я же в мыслях медленно наводила на нее курок своего вечно заряженного пистолета. Вот тварь! Даже если она это придумала, каково мне это выслушивать?

– И много у вас этих штучек?

– Много. Целая коробка. Как гербарий. – Она засмеялась, и меня передернуло от этого почти детского хихиканья. – Когда я узнала, что Сережа пропал, я сразу почему-то подумала, что его убили. Из ревности. Подумала сразу на Лену. Знала, вот чувствовала, что будут искать свидетелей, что станут интересоваться, где он был накануне, кого видел, о чем говорил и все такое. И понимала, что мне, скорее всего, никто не поверит, что он был у меня. Поэтому я отнеслась к делу серьезно.

– В смысле?

– Пошла с этим доказательством, – она ткнула пальцем в пакетик, – в лабораторию судмедэкспертизы, попросила сделать анализ.

– Да неужели?

– Наш Мишин нервничает, – прошептала Катя. – Еще немного, и он ее ударит.

– Эти судмедэксперты меня послали, – вздохнула Лиза. – Вот поэтому я позвонила сюда и попросилась к вам, сказала, что у меня есть информация.

– Потрясающе. Но что вы можете конкретно сказать о Сергее? Вы кого-нибудь подозреваете?

– Конечно! Иначе зачем бы я сюда пришла? Он у Лены Юдиной. Все наши об этом знают, да только никто не посмел бы прийти к вам. Он либо живой, либо мертвый. Она его либо похитила, либо убила из ревности.

– Но где доказательства? Это одни домыслы.

– Да, правильно. Доказательств нет. Но то, что между ними произошел недавно серьезный разговор, это точно! Она, эта Юдина, тоже старается не светиться и редко когда подходит к театру. Они встречаются на квартире, я могу вам дать адрес, это на Масловке. Так вот, примерно двенадцатого июня я видела эту Юдину возле театра. Она стояла за углом и курила. На ней были темные очки. Я следила за ней, и в какой-то момент она сняла очки, чтобы протереть их, потому что рядом работал газонокосильщик и сыпанул на нее зеленой травяной пылью… И знаете, что я увидела, когда она сняла очки?

– Да нет, откуда же мне знать, – чуть ли не простонал теряющий терпение Мишин.

– Фингал! – торжественно произнесла Лиза.

И Катя моя снова выругалась.

4

Я посмотрела на свои руки – они дрожали. От злости. Как же я ненавидела тогда эту малахольную Лизу! Животное! Грязное животное!

Оказывается, я произнесла эти слова вслух, благо рядом была только Катя. Она положила свою руку на мою:

– Успокойся, все мужики такие.

– Да я не о Сереже, я о ней, об этой гадине! – Я вырвала свою руку, словно Катина рука была рукой Лизы. Но Катя снова попыталась меня успокоить, взяв мою руку в свою.

Между тем допрос продолжался, и Мишин, которому и деваться-то было некуда, оформил показания Лизы надлежащим образом, заставив расписаться за каждое произнесенное ею слово.

– Ты думаешь, это все правда? – чуть ли не плача, спросила я Катю. – Неужели он сразу после репетиции или спектакля сначала был с этой дурой, а потом уже, купив букет, мчался к своей так называемой официальной любовнице Юдиной? Что это такое, Катя? Это мужские дела, физиология? Или ему это нужно…

– Для самоутверждения, ты правильно подумала, – она прочла мои мысли.

– Но если он такой сильный в половом плане и ему просто необходимо это делать так много и часто, то почему он выбрал именно ее, эту Лизу?

– Говорю же. Он извращенец!

Сквозь шпионское зеркало мы видели и слышали все, что происходило в кабинете Мишина, и когда раздался телефонный звонок (дежурное пиликанье мобильника, никак не характеризовавшее личность в отличие от тех, кто программирует индивидуальный сигнал, вот как Катя, к примеру, марш из вердиевской «Аиды» или я – арию Папагено из моей любимой «Волшебной флейты» Моцарта), мы увидели, как взлетели брови Мишина в удивлении.

– Вот как? Хорошо, везите ее сюда.

Он отключил телефон и некоторое время сидел с сосредоточенным видом, глядя куда-то мимо утомленной своим подробным порнографическим рассказом Лизы.

– Что ж, спасибо вам, Лиза, за то, что вы пришли к нам и все рассказали.

– А это? – Она ткнула пальцем в пакетик с презервативом. – Что, я так и буду носить это в сумке? Или вы все же сподобитесь приложить это к материалам следствия? К тому же мне не хочется, чтобы вы думали, будто бы я сумасшедшая и все это выдумала.

– Хорошо, я приму у вас это, вот только приглашу понятых, чтобы оформить все по правилам.

– Пожалуйста!

Мишин вышел из своего кабинета и заглянул к нам. Думаю, у меня был такой жалкий вид, что он растрогался, подошел ко мне и даже положил свою руку мне на плечо. Они прямо как сговорились с Катей, разве что не тискали меня в своих дружеских объятиях.

– Мне бы очень не хотелось ей верить, но уж очень убедительно выглядит ее рассказ, – сказал он. – И я обязан принять у нее это так называемое доказательство. Екатерина Генриховна, вы не будете против, если я приглашу вас в качестве понятой?

Катя посмотрела на меня, я кивнула, и они ушли, оставив меня наедине со своими мыслями и отчаянием.

В тот момент мне казалось, что чаша моего терпения переполнилась и моя любовь внутри меня принялась выжигать все мои внутренности – так мне стало физически больно. Ну ничего не оставалось от того моего чувства, которое я прежде испытывала к своему мужу. Я мысленно расчленяла его топором, обрушивая всю его тяжесть со всей силой на упругое молодое тело, вонзая острие в мякоть… Думаю, что в тот момент я была на грани помешательства от горя. Как мог он пользоваться услугами такой отвратительной шизофренички, какой была Лиза? Неужели тот факт, что она была нездорова, действительно возбуждал его? А может, она позволяла ему какие-нибудь извращения, которые он не мог получить не то что от меня, даже от Лены Юдиной? Кто знает, что может вдохновлять творческую личность?

Я открыла глаза. Катя трясла меня за плечо:

– Ната, Ната, что с тобой?

Я глубоко вздохнула, не зная, как рассказать ей, что я только что изрубила на куски коварного изменщика. Когда-нибудь мое воображение переплетется с действительностью, и тогда я уже не буду знать, что было на самом деле, а что – только в моих мыслях.

В кабинете за столом сидел Мишин и курил. Лизы не было. Видимо, увлекшись своими фантазиями, а может, и потеряв на время сознание, я упустила момент, когда она покидала кабинет, шурша своим шелковым, в розах, платьем. Не дразнила меня уже и ее легкомысленная, с шизцой, шляпка, которая удалилась вместе со своей хозяйкой.

– Катя, поехали уже домой… – взмолилась я.

– Подождем еще. Минут через пятнадцать привезут одну свидетельницу, Мишин предложил нам с тобой послушать. Вдруг что-то важное?

– Ну давай, – согласилась я без особого желания. Мне хотелось на воздух, подальше от этого ужасного места, где мне пришлось испытать так много разочарования и боли. – Но потом пообещай, что поедешь со мной на дачу. Что-то мне здесь душно стало, да и Москва в какой-то миг превратилась в ад, где меня поджаривают на сковородке… Вот скажи, Катя, ты бы выдержала все это? Всех этих безумных любовниц, откровения? Она разве что не показала, что с ней делал Сережа… Ловила кайф, рассказывая об их отношениях.

– Кофе? – спросил меня наш услужливый и слегка успокоившийся после визита дамы в шляпке Мишин. Я чувствовала, как ему неловко передо мной за все то, что мне пришлось выслушать, сидя в соседней комнате.

Боясь разочароваться и в кофе, я отказалась. В машине, в холодильнике, у меня всегда имелся запас ледяной минеральной воды, да только когда я туда попаду?!

– Что за свидетель? – спросила я, плюхнувшись напротив следователя с презрительной миной.

– Официантка из ресторана «Де флер». Мой человек отправился к ней после ее звонка, сказал, что ее показания могут пролить свет на наше расследование, вернее, поиски.

Я достала из сумочки мокрую салфетку и без стеснения принялась протирать лицо. Катя последовала моему примеру. Когда шарики скомканных салфеток полетели в мусорную корзину, раздался стук в дверь, показалась улыбающаяся голова помощника Мишина, веселого проворного парнишки лет двадцати с небольшим, после чего дверь распахнулась, и в кабинет вошла, несмело ступая, невысокая девушка в коротком черном платье, поверх которого был надет маленький кружевной фартук. Волосы девушки были туго стянуты на затылке в короткий, но объемный хвостик каштановых волос. Она была довольно милая, привлекательная девушка. На ногах ее были черные кожаные «балетки».

– Меня зовут Неля Атаева, – сказала девушка, по знаку Мишина усаживаясь рядом со мной, наискосок от Мишина. – Я позвонила по телефону, какой был указан на сайте Сергея Голта… Все знают, что он пропал, и давно. Но я видела его буквально вчера днем! Он приходил в наш ресторан с одной девушкой, пообедать. Я сама лично обслуживала их столик.

Рядом со мной произошло движение, затем раздался грохот падающего стула. Все бы ничего, но он упал вместе с Катей. Нервы!

Мы с Мишиным бросились ее поднимать, приводить в чувство. Я сама, чуть не захлебнувшись, набрала в рот теплой, тошнотворной воды из графина, чтобы брызнуть подруге в лицо.

– Катя, милая, ты что? Да разве ж так можно? – Я похлопывала ее легонько по бледным щекам. И тут я вспомнила, что она беременна. Боже, как же все это необычно, непривычно, удивительно и радостно! Я уже увидела счастливые глаза Валика Трушина, когда он узнает о том, что скоро станет отцом. Господи, как же много радостных и приятных хлопот нам теперь предстоит! Черт с ним, с Голтом, который попросту сбежал от меня… Надо же, ходит спокойно по Москве с очередной пассией, обедает, а может, и ужинает!

Катя открыла глаза, увидела меня и облегченно вздохнула. Потом мы с Мишиным усадили ее на стул, где она уже окончательно пришла в себя. Она подозвала меня к себе и шепнула в ухо:

– Живот не болит, это не выкидыш, слава богу.

Девушка Неля сидела, наблюдая за нами с ужасом на лице, вероятно совершенно растерявшись и уж никак не связывая этот Катин обморок со своим сообщением.

– Жарко, да? – тихо спросила она просто для того, чтобы что-то сказать.

– Итак, – Мишин вернулся за свой стол, сцепил пальцы рук, приготовившись выслушать посетительницу до конца. – Значит, говорите, видели его с девушкой. Это точно был он?

– Да, конечно… Я еще сказала девчонкам, смотрите, Сергей Голт собственной персоной, да еще и с любовницей. Все же знают, что он женат на рестораторше Соловей. Но только это была не Юдина.

– А вам откуда известно о Юдиной? – спросил Мишин.

– Так все пишут. И в Интернете полно снимков. А что, это неправда?

И тут она задержала взгляд на мне, нахмурилась, и в ту же секунду ее лицо начало наливаться кровью. Казалось, еще немного, и голова ее бестолковая треснет. На кончике носа Нели образовалась прозрачная капля пота, которую она незамедлительно смахнула.

– Ой, извините, – прошептала она, отворачиваясь и делая движение в сторону двери, как будто собиралась сбежать.

– Да ничего, девушка, – ответила я тоном женщины, давно уже привыкшей к изменам мужа и снисходительно к этому относящейся. – Все нормально.

– Ах, ну да! – Она вдруг переменилась в лице, глаза ее засияли. – Он жив, вот что главное!

Мы с Катей переглянулись, охваченные, думаю, одним и тем же чувством счастья: Сережа жив! Пусть он перелюбится со всем женским населением Москвы, подумала я, лишь бы то, что рассказала официантка Неля, оказалось правдой и мой муж оказался жив и здоров! И если уж он так хочет развода, то он его получит.

Вот на такой радостной волне, оставив за спиной мрачные воспоминания после посещения морга с чужими трупами и страхами увидеть остывшее тело мужа, направив свои мысли на Катю, беременность которой должна была наполнить наши с ней жизни новым смыслом, я и собиралась расстаться уже с Мишиным. И тут снова раздался звонок. Мишин буквально несколько минут слушал, после кивнул и вздохнул, отключая телефон.

– Нам прислали видео с камеры наблюдения банка, расположенного как раз напротив вашего кафе, – обратился он к официантке Неле. – Действительно, вчера в половине первого, в обеденное время, в ваше кафе зашел человек, удивительным образом похожий на Сергея Голта, но это, к сожалению, не он. Вы можете идти.

Неля поднялась, извинилась и, уверена, сгорая от стыда, выбежала из кабинета.

Я окаменела. Просто потеряла способность двигаться или что-либо говорить.

– Катя…

– Ничего, подождем еще, – сказала Катя, помогая мне подняться со стула. – Пойдем.

– Мне жаль, – развел руками Мишин, поднимаясь из-за своего стола. – Но будем искать.

– А это точно не он? Может, стоит и нам взглянуть на это видео? – спросила Катя.

– Да там довольно хорошо видно, что это не он. И ростом этот мужчина пониже, и вообще не он. Если вы хотите, мы можем предоставить вам это видео, не проблема.

– Да, я хочу, – сказала я тоном капризного ребенка, понимая, что веду себя глупо. Разве что ногой не притопнула.

Катя, понимая, что у меня сейчас начнется истерика, подхватила меня под руку и вывела из кабинета.

– Семь кругов ада, Катя, – прошептала я, глотая слезы и опускаясь по стеночке вниз, поскольку ноги мои меня уже не держали. – Семь кругов.

– Нельзя здесь, поднимайся, Ната. Я готова поехать с тобой в Лобаново. Вот только к Юре заеду, предупрежу его, что уеду. Не переживай, Ната, все будет хорошо.

Она села за руль.

Я смутно помню, как мы заезжали в «Цахес». Кафе на удивление было полно посетителей. Многих я знала в лицо – это были актеры из театра «Скорлупка». Надо сказать, что театр этот был необычным, экспериментальным и, на мой взгляд, удивительным. Режиссер Алик Туманов собрал под одной крышей людей невероятно талантливых буквально во всем. Каждый артист обладал, помимо яркого артистического таланта, умением играть на каком-нибудь инструменте, петь и танцевать. Туманов сам писал пьесы для своего театра, и все они были не похожи одна на другую. Были пьесы, написанные в классическом, традиционном духе, а были удивительные, странные, оригинальные, с какими-то потрясающими декорациями, задумками, которые неизменно приводили в восхищение зрителей, полюбивших этот театр буквально с его первой постановки. Кроме этого, Туманов довольно часто вводил в свои спектакли настоящих животных: собак, кроликов, лисиц, а главным персонажем одного из самых потрясающих спектаклей была лошадь, которая прежде была человеком. Для таких спектаклей животных специально дрессировали, но, участвуя в спектаклях, в большинстве своем играли с использованием поводка. Содержались животные в специально построенном для них флигеле театра, где за ними ухаживал целый штат сотрудников.

Катя и сама была поклонницей режиссера, не пропускала ни одной премьеры и, занимаясь рекламой своего кафе, активно рекламировала и «Скорлупку».

Одним из достоинств кафе «Цахес», помимо оригинального меню, были дешевые цены. Если бы не эта его приятная особенность, вряд ли здесь собиралось столько народу. Понимая, что актеры – народ небогатый, Катя тщательным образом продумывала меню, чтобы, во-первых, это было вкусно и быстро, во-вторых, недорого. Так, к примеру, в меню было тринадцать видов бутербродов, которые делались быстро и продукты для которых стоили сущие копейки. Салаты – свекольный и морковный – вообще практически ничего не стоили, но всегда шли на «ура». Селедку, которая шла классической закуской к водке, Катя засаливала сама, а потом замораживала, что позволяло ей значительно сэкономить. В подвале кафе стояли бочки с солеными помидорами и огурцами, что также стоило недорого, но раскупалось опять же как закуска к алкоголю. Но весь этот гастрономический дешевый рай продолжался ровно до двадцати двух часов, после чего все бутерброды убирались (вернее, продавались по смешной цене одной предприимчивой барышне, открывшей по соседству небольшой пансион для пенсионеров), и на витрине появлялись дорогие рыбные и мясные деликатесы, икра. Это было время для всех тех, кто, несмотря на дороговизну, приходил сюда уже по инерции, с любовью к «Цахесу», чтобы отметить какое-нибудь событие, пропить гонорар с друзьями, а то и просто душевно и дорого напиться.

И все, абсолютно все в этом кафе делал Юра, молчаливый и работящий красивый мальчик, по сути, душа этого кафе. Он готовил бутерброды, салаты и делал это со вкусом, удовольствием, фантазией. Тщательно продумав техническое оснащение кухни, он сделал так, что всю тяжелую и муторную работу за него делали машины. Он же и прибирал в кафе, вечерами делая заготовки на следующий день, продумывая, чем бы еще удивить своих постоянных посетителей.

Мы появились в «Цахесе» в тот момент, когда Юра, буквально разрываясь между барной стойкой и черным ходом в кафе, принимал продукты, носил сыры (красные, оранжевые и желтые кругляши) и укладывал их в кладовку.

– Почему не возьмешь кого-нибудь ему в подмогу? – каждый раз спрашивала я Катю, наблюдая подобные сцены.

– Чужие будут воровать, – отвечала она мне каждый раз одной и той же фразой. Я знала мнение Юры на этот счет – он был полностью согласен со своей теткой, не желал терпеть рядом с собой кого-то еще.

– А это ничего, что у парня совсем нет времени на личную жизнь?

– Пусть он только скажет мне, что ему нужен помощник, как я сразу же все устрою. Но он пока молчит. К тому же, не забывай, он выплачивает кредит, ему уже немного осталось. И вообще он молод и полон сил.

Юра запер кладовку и вернулся к бару, где мы поджидали его, устроившись на высоких стульях. В зальчике за столиками сидели посетители и закусывали бутербродами с кофе. Один знакомый артист с опухшим лицом подошел к стойке и заказал Юре свекольный салат, пиво и вареные яйца. Тот быстро и вежливо его обслужил.

Я бросила на Юру взгляд, полный нежности. Если бы только Катя знала, на кого он, этот чудесный мальчик, растрачивает свою последнюю ночную энергию! Мне даже страшно представить, что будет, если она узнает о нашей с Юрой тайне…

– Мне водки, – сказала я, чувствуя, как слезы закипают, а в грудь словно вбили кол. – Что-то тяжелый выдался сегодня денек.

– Да уж, – кивнула Катя, – не простой. Но ты особенно-то не напивайся.

– Катя, когда это я напивалась? – Я готова была уже обидеться, но не успела, хлопнула сразу пару рюмок хорошей дорогой водки, закусив бутербродом с черной икрой, мгновенно приготовленным мне Юрочкой сейчас, средь бела дня, вопреки заведенным здесь правилам. – Поехали в Лобаново уже.

На голодный желудок водка распоясалась и разлилась по всем моим жилам, пока не ударила в мою и без того больную голову. Пока Катя отлучилась на склад, а Юра протирал столик после ухода посетителей, я позвонила Грушеньке, цыганке, которую очень любила и песни которой так любила слушать под настроение. Грушенька со своей семьей выступала на корпоративах, свадьбах, ее приглашали в рестораны, а когда в Москве не было работы (цыганских коллективов в Москве великое множество!), они выезжали выступать в глубинку. Я всегда знала, что рано или поздно они еще проявят себя и, быть может, когда-нибудь откроют свой маленький театр.

– В Лобаново, прямо сейчас, – сказала я Грушеньке. – Купите водки и закуски, сладостей разных. Сами знаете. Я жду.

Когда вернулась Катя, я как ни в чем не бывало собиралась, подкрашивала губы, собираясь выйти.

– Что-то не нравится мне твой взгляд, – сказала Катя, усаживаясь за руль и поглядывая на меня с подозрением. – Тихая какая-то. С тобой все в порядке?

– Очи черные, – тихонько запела я, глядя в окно. – Очи страстные…

– Все ясно. Приедем домой, примешь душ и спать. День действительно выдался тяжелым. Сначала труп в морге, потом Мишин, Лиза, Неля. Да еще эти фотографии странные. Но ничего, говорю же, все будет хорошо, найдется твой пропащий гулящий муженек.

– Ты делаешь мне больно, – заметила я и, набрав в легкие побольше воздуха, вдохновенно пропела: «Как люблю я вас, как боюсь я вас…»

– «Знать, увидел вас я не в добрый час!»

Гостиная моего еще недавно такого тихого дома в Лобанове была полна цыган. В роскошных ярких костюмах они расположились на моем ковре, креслах, стульях, диване, и брат Грушеньки Рома, черноволосый красавец с пылким взглядом, уже во второй раз проникновенно, душевно исполнял мой любимый романс, вот только он назывался не «Очи черные», а «Очи зеленые».

Мой дом, выпотрошенный неизвестными (меня попросту обворовали!), превратился в настоящий вертеп! Мне не было дела до того, что именно вынесли, поскольку в тот момент, когда мы приехали туда, меня интересовало только одно – чтобы поскорее приехала Грушенька. Пока есть настроение, пока не уснула! Я даже не сразу поняла, что случилось.

– Дверь распахнута, твой здесь! – произнесла взволнованно Катя, когда наша машина остановилась перед распахнутыми воротами. – Ну вот, я же говорила, что все будет хорошо! Вон и двери тоже раскрыты!

– Ну и дурак, – проговорила я с трудом, имея в виду Сережу. Язык меня не слушался, жара, водка сделали свое дело. – Там же кондиционеры, чего двери-то открывать…

Мы въехали на нашу территорию. Я вышла из машины и, дрожа всем телом в страхе увидеть своего мужа с очередной любовницей, ну просто на подкашивающихся ногах подошла к дому, поднялась на крыльцо и вошла в распахнутую дверь.

– Э-э-эй! – закричала я, чтобы дать возможность любовникам хотя бы прикрыться. – Я приехала! Сережа!

Но дом оказался пуст. На плиточном полу в холле валялись какие-то подушки, битое стекло (это потом я сообразила, что разбили мою любимую напольную вазу), сухие розы…

– Нас ограбили, – сказала Катя стонуще-плаксивым тоном. Она совершенно растерялась, а я в который раз уже подумала: ну за что ей все это? – Смотри внимательно, что вынесли?

– Музыкальный центр, плазму. – Я, обходя первый этаж, загибала пальцы, совершенно их не чувствуя. – Компьютер Сережин, ноутбуки, два… Душу они мою вынесли…

Я пьяно рухнула на диван.

– Слава богу, что ковер оставили, он персидский, стоит бешеных денег. Думаю, у них просто ума не хватило.