Антология социально-экономической мысли России. XIX–XX века. Том 1

Л. Чрезвычайные расходы

При правильной постановке из чрезвычайных расходов, несомненно, должны быть вводимы в бюджетный баланс расходы на роды, крестины и похороны и расходы по поездкам в деревню.

Среднее число лет семейной жизни, – 11, число рождений за этот период – 5 и число смертей 2. Смертность детей до возрасте до 10 лет равна следовательно, 40 % (точнее 38,8) – цифра очень большая даже для России, так как знаменитая у нас смертность грудных детей для всей страны равна лишь 27,2 %. Дети петербургского текстильного рабочего находятся, таким образом, в худших условиях для выживания, чем дети русского крестьянина, условия жизни которых достаточно общеизвестны. Частота рождений, по-видимому, одинакова во всех группах по достатку, а смертность в более зажиточных группах нерешительно сокращается. Более заметно падает смертность в семьях с матерью дома.

Похороны обходятся дороже, при одинаковом пропое, благодаря затратам на гроб и место и большим расходам на духовенство. В расход на роды и крестины входит частью и расход на акушерку: 3–5 руб. в средней семье, но в половине случаев обходятся бесплатной фабричной акушеркой. Расход в 12,5 р. для типичной семьи, отнимающий почти 2 % бюджетного прихода, нельзя не признать тяжелым. Ребенок в возрасте 1–2 лет обходится около 40 р. В те же 40 р. обходится семье типичного достатка его рождение и смерть. При недолговечности детей нашего рабочего – дороговато.

Приведенными цифрами исчерпана, однако, лишь часть расходов при родах и похоронах. Такую же, если не большую, часть составляет прогул хозяйки, который при родах, как мы видели из ранее приводившегося случая, может доходить до 2 месяцев. Более подробных материалов по этому вопросу, к сожалению, не собрано.

Поездки в деревню более или менее регулярное явление представляют у одиноких и, особенно, у рабочих с семьей в деревне. Насколько, однако, можно судить по имеющимся у нас всего двум записям, поездки эти довольно редки: раз в 3–4 года. Стоимость поездки в обоих случаях показана в 20 р., продолжительность в 0,5–1 месяц. Прибавляя потерю заработка, находим, что поездка обходится в 35–50 р., а по раскладке на год в 10–15 рублей.

Дементьев Е. М
Русская фабрика^[35]

Предисловие к первому изданию

Если читатель ожидает найти в этом труде политико-экономический трактат, – он ошибется. Цель наша была более скромной. Мы желали лишь, насколько были в силах, дать верную картину действительности. Когда нам было поручено в нескольких уездах предпринятое Московским Губернским Земством исследование фабрик в санитарном их отношении, мы сочли необходимым расширить первоначальную программу исследования во всех направлениях и в особенности ту часть ее, которая касалась экономических условий жизни рабочих. Нас побуждало к этому столько же сознание, что санитарные условия фабрик неразрывно связаны с условиями экономическими, сколько и желание принести свой посильный труд на восполнение пробела – полного отсутствия у нас в России статистики труда.

Исследование было произведено в 1884–1885 годах. Позднейшие проверки показали нам, что по всем тем вопросам, которые мы здесь затрагиваем, ничто не изменилось. Наше законодательство еще совсем не коснулось этих сторон фабричной промышленности, а жизнь еще не переделала их. Наша промышленность только еще вступает на торный путь развития капиталистической формы производства, уже принесшей на Западе свои ядовитые плоды. и в этом наше преимущество. Мы имеем полную возможность воспользоваться чужими уроками, и если не повернуть течение на другое русло, то во всяком случае заранее предупредить и ослабить наиболее вредные, наименее желательные влияния ее на общие условия жизни народной массы.

Предлагаемое исследование основано на данных, собранных нами по трем промышленным уездам Московской губернии: Серпуховскому, Коломенскому и Бронницкому.

Нивелирующее значение общих экономических и прочих условий жизни слишком велико, чтобы местные условия соседних, почти непосредственно примыкающих к такому торгово-промышленному центру, как Москва, областей, могли резко отличаться от тех, которые послужили полем нашего исследования. То, что мы нашли в этих последних, в сущности, есть лишь логическое следствие общих экономических условий промышленной области центральной России. Следовательно, наши выводы одинаково приложимы и к малопромышленным уездам губернии. Они, может быть, выражаются здесь лишь в несколько более мягкой форме. Но зато мы имеем рядом и другие, более промышленные уезды, каковы Московский и Богородский, в особенности последний, где фабричная промышленность издавна развита сильнее, чем во всех прочих уездах, земельное же обеспечение ниже, чем во всех остальных. Здесь, во всех этих уездах, то, что мы получили в результате исследования, выражается в том же направлении, но, несомненно, в более сильной степени.

Мы позволяем себе поэтому думать, что, помимо приложимости найденных нами общих результатов развития фабричной промышленности и к остальным уездам губернии, наше исследование может служить также выражением средних условий ее для всей Московской губернии, а в известной мере, с небольшими лишь, может быть, поправками, – и прочих промышленных уездов соседних губерний, т. е. вообще промышленной области центральной России.

16 сентября 1893 г.

Е. Дементьев

Глава I. Связь фабричных рабочих с земледелием

В нашей литературе издавна установилось мнение, что наши фабричные рабочие есть не более как крестьяне, пополняющие свой скудный доход с земли посторонней работой на фабриках, и во всех статистико-экономических исследованиях по Московской губернии на работу крестьян на фабриках до сих пор всегда смотрели только как на дополнительный источник их доходов и ставили ее рядом с кустарными и отхожими промыслами.

Санитарное исследование фабрик Московской губернии было начато если и не с этим предвзятым мнением, то во всяком случае убеждение, что рабочие наших фабрик в значительной своей части есть полуземледельцы, крестьяне, отнюдь не всецело, но лишь временно только отдающиеся работе на фабриках, сложилось на первых же шагах исследования. Почти всегда рядом с отметкой о колебании числа рабочих в течение года мы встречаем объяснение этого явления, со слов фабрикантов, уходом более или менее значительного количества рабочих на полевые работы.

Это вполне справедливо для всех фабрик, пользующихся исключительно ручным трудом, каковы, например, ручные ткацкие фабрики, и для всех тех заведений, которые по характеру своих внутренних полупатриархальных порядков почти не отличаются от кустарных или, говоря точнее, отличаются от последних лишь большим числом наемных рабочих. Это промышленные учреждения, занимающие середину между кустарными и фабричными, работающими механической паровой силой.

Такие фабрики, действительно, либо вовсе прекращают работу на летнее время, либо продолжают ее с более или менее сокращенным числом рабочих. Но объяснение уменьшения числа рабочих в летнее время уходом их на полевые работы для фабрик, работающих механической силой, не вполне верно. Мы увидим далее, что на большинстве таких фабрик, действительно, некоторая часть рабочих уходит на полевые работы, но часть в буквальном смысле слова ничтожная, – единицы и десятки из тысяч, – не оказывающая никакого влияния на то колебание в численности рабочих, о котором идет речь. Это колебание всегда и во всех случаях, когда мы пытались выяснить его причины, оказывалось в прямой зависимости не от чего другого, как от колебания спроса на товар. Преобладающее большинство фабрик этого типа работает день и ночь без перерыва, и всякий раз, как на рынке начинает чувствоваться некоторый избыток товара, они тотчас переходят на денную работу в одну смену. Но чтобы хоть одна машина стояла в бездействии в ожидании возвращения с полевых работ стоявшего при ней рабочего, нам никогда не приходилось видеть нигде ни на одной фабрике. Раз рабочий ушел, на его место всегда тотчас же находится десяток заместителей.

В том, что это сокращение производства чаще всего падает на лето, нет ничего удивительного и случайного. Договор с рабочими всегда делается с Пасхи до октября и обратно, и цена на рабочие руки, в силу наших общих экономических условий, зимой всегда ниже, чем летом. Естественно, что фабриканту гораздо выгоднее сокращать число рабочих летом, а не зимой, да к тому же оно и безопаснее. Всякое сокращение работ или понижение расценки их зимой было сопряжено для фабриканта с известным риском больших или меньших «неприятностей» с рабочими, которым не только негде в это время года искать работу, но нередко негде и приклонить голову; тогда как летом рабочие, будучи в менее безвыходном положении, относятся к подобным обстоятельствам гораздо спокойнее.

Как только мы приступили к исследованию фабрик Подольского уезда, одного из четырех, павших на нашу долю, мы тотчас же увидели необходимость точной проверки расхожего мнения, что и было исполнено нами при исследовании фабрик Серпуховского, Коломенского и Бронницкого уездов путем поголовного опроса всех рабочих мужского пола всех возрастов. Каждый рабочий опрашивался: 1) уходит ли он летом с фабрики на полевые или другие какие-либо работы или просто на отдых домой и на сколько времени; 2) чем занимался его отец, не был ли он фабричным рабочим и на каком именно занятии.

Общее число рабочих мужского пола, к которым относятся наши сведения по обсуждаемому вопросу, составляет 19 616 человек.

Говоря вообще, все рабочие, уходящие на полевые работы, считая в том числе и рогожников, составляют менее 1/5 – 18,4 % полноправных работников или 16,5 % рабочих с четырнадцатилетнего возраста. Уже априорно можно предполагать, что различные фабричные занятия, требующие от рабочих различной степени специализации, не могут не оказывать существенного влияния на сохранение ими связи с землей. и действительно, наши данные показывают, что занятия имеют в этом отношении первенствующее значение.

Наибольшее число уходящих на полевые работы дает группа III, («рабочие прочих фабрик»), в которую нами включены все фабрики, не входящие ни в одну из прочих групп, фабрики, в преобладающем большинстве стоящие на рубеже кустарных заведений, и притом мелкие. Треть их рабочих – 30,7 % летом бросает фабрики^[36]. Второе место занимают рабочие, обрабатывающие волокнистые вещества, то есть все рабочие по прядильному и ткацкому делу при обработке хлопка, шерсти, шелка и льна; они дают 19,7 %. Третье место (12,2 %) занимают рабочие красильных, отбельных и ситценабивных фабрик. Наполовину меньшее, чем эти последние, относительное число дают рабочие общей службы различных фабрик; и, наконец, наименьшее число рабочих, не разорвавших своей связи с землей, мы находим среди мастеровых всякого рода – только 3,3 %. Вообще, в противоположность первой группе рабочих прядильных и ткацких фабрик, четыре последние группы, то есть рабочие, обрабатывающие неволокнистые вещества, дают почти наполовину меньшее число, всего 10,5 % уходящих на полевые работы. Такое большое различие в группах рабочих указывает на существование еще большего различия по отдельным видам занятий.

Располагая группы рабочих по относительной численности уходящих на полевые работы, мы видим, что наибольшее число дают рабочие канительных фабрик. Это мелкие фабрики, еще далеко не ушедшие от кустарных и очень часто причисляемые к ним; они работают исключительно руками местных жителей своего и ближайших к нему селений; 83 % их рабочих вполне бросают летом работу на фабриках и переходят на полевую, но и остальные 17 % в сущности не могут считаться остающимися на фабричной работе, ибо заняты ею только по временам, в крайне неопределенные промежутки времени; чаще всего нам приходится слышать, что их работа стоит в зависимости от погоды: в ненастную погоду они работают за канительным станком, в хорошую же – очень часто в поле.

Почти столь же высокий процент рабочих, поддерживающих связь с землей, мы видим среди ручных ткачей бумаготкацких фабрик. Из 100 человек ткачей и шпульников вовсе не уходят летом домой и круглый год остаются на фабриках только 18. Заметим, притом, что это относится исключительно к крупным ткацким фабрикам, производящим различные чисто бумажные или смешанные (полушерстяные) ткани. Что же касается мелких ткацких фабрик «мастерков», причисляемых обыкновенно к кустарным, то все они без исключения летом на 3–5 месяцев вовсе прекращают работу, и все работающие на них, исключительно местные жители, переходят на полевые работы. Почти то же приходится сказать и о шелкоткачах. Несколько меньший (70,2 %), хотя все еще сравнительно высокий, процент дают сновальщики на тех же ручных бумаго- и шелкоткацких фабриках и в так называемых конторах для раздачи основ.

Большое относительное число уходящих на полевые работы дают рабочие кожевенных и сходных с ними овчинодубильных заводов, до 53,7 %. Но между рабочими первых мы находим более 55 %, тогда как овчинные заводы летом вовсе прекращают работу на более или менее долгий срок, и все рабочие расходятся по домам для полевых работ.

Гораздо меньший процент уходящих на поле дают рабочие фарфоровых и фаянсовых фабрик. Среди точильщиков уходит треть (33,8 %), несколько меньшее число дают машинные рабочие. Рабочие при горнах – подавальщики – дают уже значительно меньший процент уходящих, только 13,5 %. Наконец, четвертая категория рабочих фарфоровых фабрик, живописцы, дает процент лишь немногим меньший, чем машинные – 24,1 %.

Среди ткачей суконных фабрик мы находим уходящих на полевые работы менее 2/5 – 37,7 %. На осмотренных нами в трех уездах фабриках ткачество ведется большей частью на ручных станах, но частью и на самоткацких, механических станках. Из 256 станов этих фабрик мы нашли 159 (60 %) ручных и 106 (40 %) механических. Кроме того, все остальные части суконного производства, то есть приготовление шерсти для пряжи, прядение и затем последующая за тканьем отделка сукон ведутся уже исключительно механической силой, и притом лишь отчасти водяной, преимущественно же паровой. Здесь остановка на лето всей фабрики была бы уже прямым убытком в производстве.

Таким образом, на суконном производстве мы уже совершенно ясно видим тенденцию механического производства уменьшать количество рабочих, временно бросающих летом фабричную работу. На бумагопрядильных же и ткацких фабриках, работающих исключительно паровой силой, число взрослых рабочих, не разорвавших связь с землей, на всех занятиях, кроме ткацкого, колеблется лишь от 4 до 7 %. и если мы видим увеличение численности рабочих этого рода среди самоткачей до 12 %, то это только потому, что почти на всех самоткацких фабриках есть известное количество запасных ткачей, не только малолетних или подростков, но и взрослых. Мы почти всегда встречали запасных самоткачей в буквальном смысле слова, то есть таких, которые живут на фабрике, не получая никакого определенного вознаграждения, и перебиваясь лишь тем ничтожным заработком, который придется на их долю при замещении того или другого ткача, почему-либо не вышедшего на работу своей смены. Но и помимо этого почти на всех фабриках этого рода, несмотря на то, что обыкновенно один ткач управляется с двумя станками, всегда есть известное небольшое количество самоткачей, работающих только на одном станке, следовательно всегда есть возможность если не все, то часть станков, с которых ушло несколько человек, распределить так, что они без работы не остаются. А так как занятие на самоткацких станках сравнительно с другими на бумаготкацких и бумагопрядильных фабриках берет наибольшее число рук, то ушедшему с фабрики самоткачу представляется гораздо больше шансов найти себе работу по возвращении если не на той же, то на другой фабрике.

Напротив, специализация гораздо менее доступная массе рабочих, если она к тому же оплачивается сравнительно лучше других занятий, всегда понижает число рабочих, сохранивших свою связь с землей. Резкий пример этого мы видим на группах рабочих в прядильных и в приготовительных отделениях бумагопрядильных фабрик (4,6 % в первых и 4,8 % уходящих рабочих во вторых) и на граверах ситценабивных фабрик, вовсе никогда не покидающих фабрик.

Во втором отделе рабочих, то есть среди обрабатывающих неволокнистые вещества, наибольший процент уходящих на полевые работы (20,4 %) дает группа рабочих в отбельных, красильнях, в промывных и в сукновальнях.

Довольно значительное число уходящих на больший или меньший промежуток времени лета домой дают также набойщики – рабочие, занятые ручной набивкой ситца, именно 18,4 %. Но рядом с этим рабочие по механическому ситцепечатанию дают лишь 2,3 %.

Столь же незначительный процент уходящих на полевые работы дают и рабочие V отдела, общей службы фабрик, то есть чернорабочие всякого рода, возчики, кочегары и сторожа, всего от 3 до 6,7 %.

Мастеровые дают вообще наинизшее относительное число рабочих, сохранивших свою связь с землей, – только 3,3 %. Рассматривая их по отдельным занятиям, мы видим, что наибольшее число уходящих (5,4 %) дает смешанная группа разнообразных специальностей, имеющих каждая в отдельности лишь очень небольшое число представителей. Но если мы разобьем ее на несколько более или менее сродные специальности, то увидим, что в сущности преобладающее большинство дает только 1–3 %, и лишь одна наибольшая группа портных и шорников дает до 24 %.

По всем остальным специальностям относительное число уходящих на полевые работы не поднимается выше 4,9 % (кузнецы и молотобойцы). Для большинства, образующегося слесарями, оно ниже 3 %, для столяров и плотников, а также для паровщиков и смазчиков приводов, набираемых обыкновенно из слесарей, оно равно 3 %; для мастеровых при машинах, каковы: строгальщики, сверлильщики, долбежники, винторезы, токари и проч., то есть опять-таки для рабочих, почти наблюдающих за ходом самодействующих машин, мы видим наименьшее число – только 1,7 %. Наконец, среди граверов и других рабочих граверных отделений ситценабивных фабрик или самостоятельных граверных заведений, то есть рабочих, долженствующих обладать большим специальным искусством и опытом и имеющих очень высокий заработок, мы не видим ни одного уходящего на полевые работы.

Таким образом, разбор только что представленных данных указывает нам, во-первых, что с фабриками, работающими механической силой, неразрывно связано отчуждение рабочих от земли; во-вторых, что на тех же работающих механической силой фабриках это отчуждение тем значительнее, чем большую специализацию представляет то или другое занятие.

Позволительно, однако, спросить, не играет ли в этом совпадении фактов какую-либо роль неоднородность состава рабочих по их происхождению из различных местностей. Можно было бы думать, например, что большее или меньшее относительное количество рабочих, сохранивших свою связь с землей, зависит не от чего другого, как от расстояния, на котором находятся от фабрики места их постоянного жительства, то есть месторождение. Местный рабочий имеет гораздо больше возможности уйти с фабрики на более или менее продолжительное время, чем пришлый, для которого это сопряжено гораздо с большими денежными затратами, с большей потерей времени и вообще с большими неудобствами. Наши данные, однако, не подтверждают этого предположения.

Большая или меньшая относительная численность уходящих на полевые работы обусловливается прежде всего производством и родом занятий, и если и стоит, может быть, в некоторой зависимости от преобладания в том или другом занятии местных или пришлых рабочих, то эта зависимость во всяком случае играет лишь второстепенную роль, лишь в тесных пределах, которые ставит ей род занятий.

Мы брали до сих пор всех рабочих, не обращая внимания на сословие их, и нам могут возразить, что в состав наших фабричных рабочих входят не только крестьяне, земледельцы по своему положению в государстве, но и лица других сословий, не имеющие никакого отношения к земле. В исследованных нами уездах рабочие из дворян и из духовного сословия попадаются как исключения, так что речь может вестись собственно лишь о мещанах. Всех вообще рабочих некрестьянского сословия в числе 14.552 взрослых, к которым относятся наши рассуждения, насчитывается 1242, то есть 8,5 % – количество достаточно большое, чтобы не принимать его в расчет, тем более что среди них мы не нашли ни одного уходящего на полевые работы.

Наибольшее количество мещан^[37] мы находим среди уроженцев Московской губернии (12 %); их почти вдвое меньше (6,6 %) среди калужан, еще меньше (менее 2 %) среди рязанцев, и менее одного процента среди уроженцев Тульской губернии.

По занятиям наибольшее относительное число мещан, как вообще среди всех рабочих без различия месторождения, так и в частности среди уроженцев Московской губернии, мы находим между рабочими красилен, ситценабивных и проч. и между мастеровыми, наименьшее же – среди рабочих, обрабатывающих волокнистые вещества.

Важнейшая причина, заставляющая фабричных рабочих прерывать свою связь с землей, это – переход от ручного производства на механическое. Несмотря на довольно еще значительное, сравнительно, число фабрик с ручным производством, число рабочих на них по сравнению с числом их, занятым на фабриках с механическим производством, совершенно ничтожно, вследствие чего мы и получаем такой незначительный процент уходящих на полевые работы как 14,1 – для всех вообще взрослых рабочих, и 15,4 – для взрослых исключительно крестьянского сословия.

Но если так мало число рабочих, сохранивших свою связь с землей, то может быть они, по крайней мере, сохраняют ее вполне, то есть, работая по зимам на фабриках, в остальное время года ведут полное крестьянское хозяйство?

Сроки, на которые рабочие уходят с фабрик, чрезвычайно разнообразны, и если с одной стороны 83 человека из 2054, то есть 4 %, уходит всего на 1–2 недели, то с другой 2,6 % уходит на большую часть года, на 7 и даже 8 месяцев; большинство однако уходит вообще лишь на срок от 1 до 4 месяцев и в особенности на 2–3 месяца (до 30 %).

Но по роду занятий рабочих сроки, на которые они уходят на полевые работы, представляют существенную разницу. Рабочие прядильных и ткацких фабрик в огромном большинстве уходят на 1–4 месяца и преимущественно треть всего их числа (35,3 %) на 2–3 месяца; остальные же две трети почти поровну приходятся на уходящих более чем на 3 месяца и менее чем на 2 месяца. Рабочие красильных, ситценабивных и прочих фабрик уходят преимущественно также на 2–3 месяца, но таких уже значительно меньше, чем в I отделе, всего 25,4 %; вместе с тем почти половина уходит на сроки менее продолжительные, на более же продолжительные уже менее трети.

Вообще все сроки, на которые рабочие уходят с фабрик, приурочиваются к тем или другим полевым работам. Рабочие уходят или только на покос – на несколько недель, или на летние работы – на 2 месяца, или с самой Пасхи на весенние и летние работы до сентября, то есть на 4 месяца, или, наконец, с Пасхи до окончания всех земледельческих работ, до конца октября, а иногда и дальше.

Продолжительность сроков, на которые уходят рабочие, стоит почти в полной параллели с родом занятий: рабочие на тех занятиях, где прилагается исключительно ручной труд, где механические приспособления производств, в виде различных ручных станков, представляют сравнительно ничтожную стоимость, уходят на гораздо более продолжительные сроки, чем рабочие механических фабрик. Так, например, рабочие канительных фабрик, ручные бумаготкачи и сновальщики, сукноткачи, рабочие кожевенных заводов и проч. уходят преимущественно на все летние работы с весны, и очень многие (15, 21 и даже 62 %) остаются дома до глубокой осени. Наоборот, те занятия, которые прикрепляют рабочих к фабрике, особыми ли условиями механического производства или специализацией, оплачивающейся выше среднего, следовательно занятия, вообще понижающие численность уходящих на полевые работы, сокращают вместе с тем и сроки, на которые рабочие уходят. Среди рабочих, уходящих на полевые работы с этих занятий, мы видим уже пятую часть, четверть, треть и даже две трети (прядильщики) уходящих на сроки менее месяца.

Вместе с тем очень большое влияние на сроки оказывает также принадлежность рабочих к местным и к пришлым; пришлые рабочие уходят предпочтительно на более длинные сроки.

Везде рабочие, уходящие на полевые работы из местных, то есть уроженцы Московской губернии, дают сравнительно большее число покидающих летом фабрики на более короткие сроки, чем пришлые, т. е. уроженцы Тульской, Рязанской и Калужской губерний; тогда как пришлые, наоборот, везде дают несравненно больший процент уходящих на более долгие сроки и значительно меньший уходящих на короткие сроки.

Принадлежность рабочих к уроженцам соседних губерний, вопреки ожиданиям, почти совсем не обусловливает меньшего относительного количества уходящих на полевые работы, – оно почти тождественно с таковым из местных рабочих. Мало того, пришлые вместе с тем гораздо менее порвали свою связь с землей в том смысле, что отдают ей гораздо больше времени в году, чем местные. Едва ли здесь влияет только затруднительность длинных переездов, волей-неволей заставляющая удлинять срок пребывания рабочего в деревне, раз он решился уйти с фабрики; причиной этого явления скорее можно предполагать земледельческий характер населения, не разрушенный еще пока отдаленной фабрикой, на которую эти пришлые рабочие смотрят лишь как на источник заработка в свободное от полевых работ время. Этим, вероятно, и объясняется, что пришлых из соседних Рязанской, Тульской и Калужской губерний, «степных», как их называют на фабриках, мы встречаем предпочтительно на черных работах или на таких, которые допускают летний перерыв гораздо легче, чем занятия по механическому производству.

Несмотря на определенное влияние занятий (специальности) и величины заработков на фабрике, влияние формы производства, обусловливающей в известной мере и самое различие занятий, настолько велико, что сказывается на фабричных рабочих, взятых огулом, без распределения их по отдельным занятиям. На фабриках, работающих ручной силой, paбoчих, сохранивших связь с землей, больше, на фабриках же, работающих механической силой, меньше, несмотря на то что на этих последних добрая часть рабочих вовсе не стоит на таких занятиях, которые привязывают их к фабрике.

Итак, следовательно, механическое фабричное производство имеет явную тенденцию отрывать крестьянское население от земледелия. В настоящее время лишь по очень немногим производствам фабрики сохраняют свой прежний, обычный когда-то для наших фабрик характер заведений, где население работало лишь в течение того времени в году, которое остается от главного их занятия – земледелия. Такой характер сохраняют рогожные фабрики, на которых рабочие остаются преимущественно полгода и во всяком случае не более 8 месяцев. Такой же характер сохранили еще мелкие фабрики, стоящие на рубеже кустарных заведения, каковы: мелкие ткацкие, канительные, фарфорово-живописные и т. п. Но как только эти же фабрики расширяются до более крупных заведений, хотя и ведущих свое производство исключительно ручным трудом, так тотчас же начинает замечаться влияние капитализма: на крупных ткацких фабриках четвертая часть рабочих уже вовсе не уходит на полевые работы и круглый год остается на фабриках; еще сильнее влияют в этом смысле фарфоровые и в особенности ручные ситценабивные фабрики.

Переход ручного производства на механическое и неразрывно связанная с ним концентрация его в крупные промышленные учреждения тотчас разобщает рабочих с землей настолько, что рабочие, уходящие на полевые работы, составляют здесь лишь исключение. Казалось бы, для местного населения, т. е. населения ближайших к такой фабрике деревень, гораздо легче сохранить свою связь с землей уже по одному удобству ближайшего расстояния. На самом деле как раз наоборот; на местное население именно она больше всего и влияет, сокращая не только количество уходящих на поле, но вместе с тем и самые сроки, на которые рабочие оставляют фабрики.

Одновременно с общим ростом фабричной промышленности шел процесс замены ручного труда механическим, сделавший особенно быстрые успехи в последние 20 лет, и – как неизбежное его последствие – концентрация фабричного производства, замены мелких фабрик крупными мануфактурами. Число рабочих росло гораздо быстрее числа фабрик, и если в 1843 г. на каждую фабрику приходилось 90 рабочих, то в настоящее время их приходится уже 155.

Понятно, что такой рост капиталистического производства был возможен только при наличности рабочих. Механические фабрики стремились, да и не могли не стремиться, выработать для себя специально фабричных рабочих, ибо вести работу прежним порядком, 8 месяцев в году или даже только полгода, им было совсем невыгодно. Еще и теперь по некоторым производствам сохранился обычай давать более высокую плату с Пасхи до октября, чтобы удержать рабочих при фабрике. Но замечательно, что для тех групп рабочих, которые дают наименьшее число уходящих на полевые работы, этого уже не встречается, – фабрики, очевидно, уже выработали себе специальных рабочих и заставили уже их забыть землю. Примером мероприятий другого рода могут служить стеснения, которые ставятся в этом направлении на фарфоровых фабриках и о которых мы упомянули выше, т. е. обязательство рабочего поставить, в случае ухода на полевые работы, заместителя. Рядом с подобными встречаются меры уже прямо насильственного характера.

Просматривая условия найма, которыми руководствовались фабрики до издания закона о найме рабочих 3 июня 1886 г., мы на каждом шагу, во всех уездах губернии, встречаемся с очень определенным различием, делаемым между двумя периодами года: летним – с Пасхи до 1 сентября или чаще 1 октября, и зимним – с 1 октября по Пасху. По этим условиям почти все фабрики сохраняют за рабочими право уйти зимой раньше истечения срока до Пасхи, требуя c их стороны лишь предупреждения о своем желании за тот или другой срок. В летний же период, с Пасхи по октябрь, этого права почти нигде за ними не признается, и уход до сказанного срока непосредственно ведет за собой большую или меньшую скидку с заработка.

Между причинами, способствующими разобщению рабочих с землей, служит, как это ни покажется странным, обычай устройства для рабочих при фабриках жилых помещений. На преобладающем большинстве фабрик Московской губернии рабочие живут непосредственно на фабриках, в случайных ли помещениях, по многим производствам даже в мастерских, или в особых, специально для сего назначенных жилых помещениях, причем за редкими исключениями пользование этими жилыми помещениями для них бесплатно. Таким образом, наши фабрики представляют в этом отношении чрезвычайно оригинальное явление, не имеющее себе никакой аналогии с Западом, где жилые помещения для рабочих представляют всегда нечто отдельное от фабрики, рабочие нанимают квартиры где и как хотят у частных предпринимателей, а специальные для фабричных жилые помещения существуют лишь в виде филантропических, но всегда платных учреждений.