Читать книгу: «Шестьдесят дорог к счастью. Сборник рассказов», страница 5
Секрет счастья
Наткнулся я как-то в одной умной книжке на фразу: «Секрет счастья заключается в том, чтобы никогда не сравнивать с другими свое здоровье, жену и зарплату!»
Отложил ту книжку, задумался: как верно подмечено! Ведь если эти сравнения не в твою пользу, то далеко не каждый способен устоять перед чувством зависти, которое мешает быть счастливым. И хотя этот весьма распространенный человеческий порок проявляется у людей по-разному, в самых запущенных формах он способен довести до крайности.
И мне вспомнился один случай, произошедший со мной в юности, когда после окончания второго курса я устроился работать проводником вагонов пассажирских поездов в составе студенческой бригады.
Мы с моим напарником Олегом обслуживали общий, самый последний вагон поезда, следовавшего до Читы. Надо сказать, что маршрут этот пользовался у бывалых проводников неизменной популярностью, и происходило это, в первую очередь, из-за красоты природы – мы ведь почти вплотную огибали изрядную часть Байкала. Во-вторых – из-за чистейшей и вкуснейшей родниковой воды, бившей из ключа на известной станции Слюдянка. Третья причина была хоть и прозаической, но немаловажной в пору тотального дефицита: в Чите можно было по дешевке прикупить для своих родных и близких отечественные золотые украшения.
Все так, но это была моя самая первая поездка и запомнилась она еще и приобретением необыкновенного опыта соприкосновения с незнакомой мне изнаночной стороной нашей советской жизни.
Нам с Олегом с самого начала показалось весьма странным, что изначально в наш вагон практически никто не садился, и мы радовались этому факту, как дети, думая, что произошел какой-то сбой в системе распределения билетов. И только спустя несколько суток мы поняли истинную причину порожнего следования – на богом забытом полустанке в наш вагон вдруг ввалилась орава людей странного вида. Так я познакомился с «партизанами».
Это были совершенно одичавшие, давно не стриженные и не бритые мужики неопределенного возраста в количестве примерно сорока человек, зачем-то призванные на полугодичную военную переподготовку. Они проходили службу где-то за Байкалом и теперь возвращались домой – грязные, исхудавшие, одетые в какую-то замызганную форму странного, совсем не современного покроя. Именно, из-за этой одежды, как потом они сами мне объяснили, их якобы так и прозвали.
Мне еще никогда не приходилось сталкиваться с подобным контингентом, и поначалу было даже интересно наблюдать за ними и слушать их бесконечные «а помнишь?» Байки из «партизанской жизни» обсуждались очень живо и не всегда кончались миром. Частенько случались и потасовки, но, разгоревшись, они быстро потухали, стоило вмешаться командиру отряда, которого все уважительно называли Старшина – то ли по званию, то ли по прозвищу.
В нашей сугубо мужской компании никому из партизан и в голову не приходило следить за своим лексиконом, и громогласный русский мат во всем его неповторимом многообразии вперемешку со звоном перекатывающихся пустых бутылок звучал по всему нашему вагону…
Ехать им предстояло двое с половиной суток, и нам с Олегом волей-неволей приходилось тесно общаться с ними. В наши обязанности, помимо уборки, входило поддержание дисциплины среди пассажиров. Хорошо еще, что в общих вагонах не нужно было разносить чай и раздавать постельные принадлежности. Правда в нашем случае это было бы лишним в принципе: партизанам походные условия были далеко не в новинку, а что касается чая, то его вполне заменяли другие напитки, самым безобидным из которых был знаменитый чифирь. Уж не знаю, откуда у лесных вояк водились деньги, только затарены они были дешевым спиртным и нехитрой снедью под завязку.
И здесь возникала основная сложность, потому что пьяные ссоры в «партизанском отряде» возникали все чаще, и загасить возникающие очаги кипевших не на шутку страстей было все труднее, даже Старшине. Чего уж тут говорить про нас – юнцов?! К тому же, это было вовсе небезопасно!
Кроме Старшины – огромного бородатого мужика с сизым мясистым пористым носом на рябой физиономии, из безликой непросыхающей массы выделялся также и худой жилистый мужичок с удлиненным лысым гладким, как яйцо, черепом. Все его так и называли: Колька-Яйцо. У Кольки было злое, дочерна загорелое лицо с узкими щелочками вместо глаз и тонкими нервными, вечно кривящимися в усмешке, губами.
Это были две яркие противоположности. Если Старшина любил поговорить, то Яйцо был молчаливым, но чрезвычайно вспыльчивым человеком. Он впадал в бешенство по любому поводу, и тогда его обидчику приходилось туго – Колька мгновенно превращался в этакую машину для убийства, действуя руками, ногами и особенно головой, тараня ею любого на своем пути. Они были земляками – жили в одном поселке где-то под Читой, и оба пользовались непререкаемым авторитетом у остальной братии. Но Старшину любили и уважали, а Яйцо просто боялись.
Старшина очень любил травить разные байки и анекдоты, которые знал в огромном количестве. Делал он это виртуозно, собирая вокруг себя весь вагон. Но больше всего ему нравилось рассказывать о собственной жене. Он мог часами описывать достоинства своей Надьки, ее одежду, прически, характер, а также ее поведение и действия во время их общения и даже близости, не упуская и самые интимные моменты. Казалось, ему доставляло особое удовольствие видеть, как разгораются глаза у изголодавшихся по женщинам слушателей. В такие моменты он не скупился на выражения. Язык у Старшины был подвешен хорошо, и он ухитрялся разукрасить эпитетами даже отборный мат. Мужики, собиравшиеся вокруг его полки, расположенной в самом хвосте вагона, восхищенно гоготали, смоля цигарками и наливаясь «бормотухой», и потому, как пустела большая часть нашего вагона, можно было догадаться, о чем опять вещает их бывший командир.
И только один человек никогда не принимал участие в этих «вечерах эротического рассказа». Яйцо устраивался на своей полке с потрепанной толстой книжкой, показывая всем своим видом, что эти посиделки его не интересуют.
Я как-то поинтересовался причиной такого равнодушия, и он нехотя ответил, что «Надьку – жену Старшины – он и так знает!»
Но потому, как именно это было произнесено, стало понятно, что знает он ее даже слишком хорошо. Видимо, ему было необходимо выговориться, и такой случайный человек, как я, очень подходил для этой цели.
– Ты, Володя, не гляди, что с виду я – чистый бабай! – Яйцо, кряхтя, слез с полки и сел напротив меня ближе к окну. – За мной по молодости, знаешь, как бабы сохли! Очень злой я был до их полу. Лютовал по всему поселку! Меня все боялись! Боялись и уважали! – Колька усмехнулся: – теперь тоже боятся, правда, бабы вот любить перестали…
Надька-то ведь эта прежде моей супружницей была! Да-да, не удивляйся! Прожили мы с ней почитай годков десять душа в душу! Малой был у нас – Васятка, да в речке утоп, бедолага, годков семь ему было тогда. Вот Надька-то и заскучала. А как Петьку – Старшину, то есть, черти в наш поселок принесли, совсем с ума съехала! Оно понятно: бугай – не то, что я. Вот и присохла! А я ведь любил ее, стерву. Да, паря, Колька-Яйцо тоже мог бабу приголубить!
Ну, вот, стала она к Петьке бегать втихую, да нешто у нас скроешь?! Добрые люди все рассказали, ну и побил я ее смертным боем – так ведь за дело! А когда она оклемалась, пришла ко мне и говорит: отпусти к Петру по добру, все одно уйду – не люб ты мне больше!
– И что, отпустили? – мне стало по-человечески его жалко.
Яйцо вздохнул:
– А куда ж деваться?! – он зло сощурил и без того узкие глаза. – Отпустил заразу! Правда, отметелил на дорожку, не без этого. Чтобы к Петьке своему не такой красивой шла. А опосля развели нас в сельсовете. С тех пор зол я на нее и… на Петьку. Веришь, нет, Володя, как появился этот рябой амбал в нашем поселке, совсем мне житья не стало. Во всём он теперь первый! Ну, и бабы-дуры, как одна, заглядываться стали. – Яйцо скрипнул зубами, и его темное лицо скривилось, как от боли. – Знамо: мужик он видный, балагур, опять же на гармони горазд, но и я – не пальцем деланный!..
А тут, как назло, оба попали по повестке в партизаны. Совсем худо мне стало – как же, командиром его назначили! Но ко мне, правду сказать, не лез. Может, дрейфил, а, может, понимал, как мужик мужика – из-за Надьки. Да только я уверен: он, кобель драный, никогда ее не любил! Он вообще на это не способный…
Вот скажи, мил человек: чего этой дуре не хватало?! – он в первый раз посмотрел мне прямо в глаза, и я поразился его взгляду, в котором были боль и ненависть одновременно. – Ничего, еще не вечер, и на моей улице праздник будет! – Яйцо, стиснув зубы, отвернулся к окну, за которым простирал свои воды бескрайний Байкал.
Не найдя, что ответить, я только пожал плечами. Мне стало не по себе, и я поспешил уйти, сославшись на дела.
– Только ты, друг ситный, языком-то не мели о том, что слышал! Слышь, проводник? – крикнул мне вдогонку Колька и добавил, понизив голос: – А то я не посмотрю, что ты начальничек!
«Вот еще, была нужда! Мне-то какое до всего этого дело?!» – пронеслось в моей голове. Через минуту об этом разговоре я и думать забыл.
А на следующий день с утра нас всех потрясла новость: ночью пропал Старшина! Об этом мне сказали встревоженные партизаны, заявившиеся к нам в служебку с самого утра. Никто из них не заметил ничего подозрительного. Перед сном все, как обычно, приняли изрядную дозу снотворного, как они называли дешевый портвейн, и очнулись только утром.
– Скорее всего, сошел через задний тамбур – мы ведь ночью останавливались ненадолго, – предположил Олег, когда выяснилось, что в вагоне не оказалось и вещмешка Старшины. – Через меня точно не проходил. Я же ночью дежурил! Пойду, проверю там запоры.
Когда он вышел, мне почему-то сразу вспомнились вчерашние Колькины слова насчет «праздника на его улице». В душу закрались нехорошие подозрения: уж не приложил ли он руку к пропаже своего заклятого друга и земляка?
В это время появился испуганный напарник, сообщивший, что тамбурная дверь вскрыта, а на полу и стенах видны бурые подтеки и капли, очень похожие на кровь!
– Что будем делать, Вовка? – разволновался Олег. – Если выяснится, что это убийство, затаскают!
– Надо сообщить начальнику поезда, пусть он решает, что делать! –сказал я, следуя инструкции для проводников.
Семен Семенович Задорожный – наш начальник поезда – был фигурой весьма колоритной! Девчонки-проводницы, ехавшие с ним в так называемом штабном вагоне, рассказывали, что Задорожный был самым настоящим цыганом, и этот примечательный факт еще больше подогревал к нему интерес. Сенька, как все между собой называли Задорожного, был не дурак выпить, не скупился на премии и закрывал глаза на различные мелкие и не очень нарушения со стороны студентов-проводников. Касалось это, в первую очередь, провоза зайцев – существенной статьи дохода бедных студентов, а также небольшой фарцы, которой грешили некоторые слишком ушлые проводницы.
Рассказывали про него и другие факты: когда в поезд садились ревизоры, он всегда посылал штабных девчонок предупредить об этом всех проводников. Самих же незваных гостей Сенька обычно без труда задерживал в своем благоустроенном купе, обвешанном медвежьими шкурами. Да и кто бы отказался от безумно дорогого коньяка, икры двух сортов и балыка, всегда хранящихся для таких случаев в его холодильнике?!
Мы с Олегом втайне надеялись на Сеньку, что он придумает что-нибудь, в противном случае наша первая поездка грозила стать последней. Ведь по инструкции мы были ответственны за своих пассажиров. В любом случае, длительные разбирательства нам были совершенно ни к чему. Мы просто хотели спокойно ездить по стране, зарабатывать довольно нехилые бабки и поскорее забыть об этом страшном происшествии.
Выслушав нас внимательно, Задорожный решительно направился к «месту преступления», чтобы убедиться во всем самому. Каково же было наше удивление, когда в тамбуре все уже было идеально чисто! Не иначе постарались партизаны под руководством нового начальника.
– Вот и ладненько! – удовлетворенно произнес Сенька. – За нас уже все решили!
– Семен Семеныч, я просто уверен, что его убили и выбросили на ходу! Когда его найдут, нас вычислят!
– Вот когда найдут, тогда и будете страдать! – Сенька был спокоен, как удав. – И потом, как они докажут, что его убили именно здесь, в поезде? Следов-то – тю-тю!
– Так вы что, не будете никуда сообщать? – Олег уже понял, куда гнет наш начальник.
– О чем? – невинно поинтересовался Задорожный. – О том, что некий пассажир вышел ночью на маленькой станции, не захотев ехать до места назначения? Так это его личное желание! Мы-то здесь причем? Или вы другого мнения? – он смотрел на нас, уже не скрывая иронии.
– Нет, – поспешно ответил я за двоих, – наверное, вы правы, Семен Семеныч. А уж наши партизаны сор из этой избы точно не вынесут – вон, как хорошо здесь прибрались!
– Вот именно! Продолжайте нести службу, соколики. Желаю всех благ! – Сенька, сделав нам ручкой, удалился, а мы остались в тамбуре, глядя друг на друга.
– Вот и отлично, Вован! – подмигнул мне Олег. – Теперь я спокоен. Одним партизаном больше, одним меньше – какая разница? Всё, я пошел досыпать.
Следуя к себе, я подошел к Яйцу, невозмутимо читавшему свою книжку:
– Послушай, Николай, а ты что думаешь насчет пропажи Старшины?
Яйцо отложил книгу в сторону:
– Ничего! – он деланно зевнул: – В одной кодле с ним не пил, на ножах не был – все могут это подтвердить! Усек, Пинкертон? – затем, воровато оглянувшись, добавил приглушенным шепотом: – Помнишь, говорил тебе, что и на моей улице будет праздник? Так вот, сам господь услыхал мои слова! Сошел Петруха наш и с поезда, и с пути моего. Теперь я – Старшина! – и он, довольно ухмыльнувшись, снова взялся за книжку.
Я только развел руками. Вот уж истина: не пойман – не вор!
И только придя в свое купе, под аккомпанемент громкого храпа моего напарника за стенкой подумал: зависть, как бы ее не называли – белая или черная, – абсолютно разрушительное чувство! И завистник рано или поздно обязательно почувствует его разрушительную силу на своей шкуре.
Я не знаю, чем закончилась та история с пропавшим Старшиной – нас с Олегом о нем так никто и не расспрашивал, но с тех пор я вынес для себя один урок: хочешь быть счастливым, никогда и никому не завидуй!
Шерше ля фам
Маршрутка издевательски просигналила и тронулась с места.
«Вот черт! Теперь неизвестно, сколько придется ждать следующую!» – ругнулся я в сердцах, не добежав до остановки буквально метров тридцать. К тому же начался противный мелкий дождик. Одно к одному!
Автобусная остановка, примыкающая к ограде городского Ботанического сада, была пуста. Я вздохнул и присел на лавочку. Ну, что ж, подожду. Резко пахнуло дымом. За оградой сада какой-то гастарбайтер в синем комбинезоне устроил костер в непосредственной близости от остановки. Вот обалдуй! Мало того, что в таких местах, насколько я знаю, жечь костры запрещено, так он еще решил выкурить всех, кто находится рядом!
Сердиться на бестолкового работника было бесполезно: дождик постепенно заливал большой костер из опавших листьев, сучьев, каких-то сухих кустов со сморщенными черными ягодами, и густые клубы дыма разносились по округе резкими порывами осеннего ветра. Сильный сладковатый запах гари щекотал ноздри, и мои мысли плавно переключились на более приятную тему, связанную с воспоминанием о недавнем шашлычном застолье. Именно на даче за шашлыком в кругу своей семьи я принял, наконец, непростое для себя решение оставить работу, которой посвятил половину жизни.
Мой родной НИИ изжил себя, погряз в интригах и погоне за легкими деньгами – большая часть здания института уже была отдана арендаторам, превратившись в рассадник различных организаций. И теперь мне, кандидату наук, имевшему на своем счету несколько изобретений, приходится перестраиваться, приспосабливаться к новым условиям. Ничего не поделаешь – у меня в семье трое девочек! Я невольно улыбнулся, вспомнив, как четырнадцатилетняя Настя – моя старшая дочь – успокаивала меня, словно маленького:
– Ничего, папа, все будет хорошо. Найдешь другую работу. Только верь в себя!
А трехлетняя Катюшка, сидя на коленях улыбающейся жены, кивала кудрявой головкой:
– Будет все холосо, папа!
Я посмотрел на часы и прикинул: если маршрутка придет хотя бы в течение двадцати минут, тогда успею на свое первое собеседование.
– Ты чего это удумал, придурок? – вдруг раздался грозный женский голос. – Кто разрешил жечь костры? Ты в уме, ирод чумазый?!
Я оглянулся: грузная начальница, укутанная платком, с большим зонтом в руках отчитывала незадачливого кострового.
Но его объяснения заглушил шум подъехавшего микроавтобуса. Надо же, даже раньше времени! Уже садясь, удивился: окна маршрутки были затонированы.
Я прошел в салон и устроился на единственном свободном месте у окна, подернутого мутной пеленой. Странно! Хотел было передать деньги за проезд, но буквально застыл на месте, когда услышал усиленный микрофоном насмешливый голос водителя: «Следующая остановка санаторий «Сладкая жизнь». При этом с первого ряда одобрительно заржали. Мне стало не по себе. Какой еще санаторий?!
– Простите, что он сказал? – я повернулся к мужчине, сидящему сзади.
– Тебе не все равно? – угрюмый мужик взглянул на меня исподлобья. – Теперь других остановок не будет!
– Что значит, не будет?
Я вскочил с места и двинулся к кабине:
– Водитель, остановите, пожалуйста, я сойду.
– Сядь и не возникай! – с переднего сиденья поднялся бородатый громила и преградил мне путь. При этом он небрежно откинул полу кожаной куртки, демонстрируя рукоятку пистолета за поясом. – Пикнешь – вышибу мозги! – лениво пообещал он и уселся на свое место.
Только теперь я обратил внимание, что в автобусе сидели одни мужики, примерно моего возраста, и, судя по их одежде, далеко не олигархи! На задних креслах вольготно развалились двое явных отморозков в камуфляже и с интересом наблюдали за моими действиями. Рядом с одним из них на полу стоял «Калаш», прислоненный к креслу, а другой держал такой же на коленях.
Сомнений не осталось: мне «посчастливилось» попасть в лапы террористов! Я обреченно сел на место. Как такое могло произойти, да еще посреди бела дня? Я инстинктивно полез в карман за мобильником.
«Даже не думай! – один из охранников подошел ко мне. – Дай-ка сюда аппаратик. Целее будешь!» – он взял мой телефон, бросил его на пол и демонстративно наступил на него каблуком своего армейского берца. Раздался жалобный треск мобилы и хриплый хохот второго охранника.
Что было делать? Я не мог поверить, что в большом городе вот так запросто можно угодить в заложники к бандитам, захватившим рейсовый микроавтобус, и разъезжающий по улицам с тонированными стеклами? Почему хотя бы этот факт никого не насторожил, не привлек внимания других людей? И тут меня осенило: микроавтобус остановился на остановке потому, что я там был один! Значит, им нужны только мужчины! Но зачем?!
Да, съездил я на собеседование!
Тем временем автобус изменил ход. Теперь мы двигались медленнее и с поворотами. Выехали за город, что ли?
Наконец, скрипнули тормоза, и водитель призывно просигналил. Тотчас послышался скрип и лязг открываемых ворот, мы въехали и остановились.
«Выходить по одному и сдавать документы водителю!» – скомандовал бородач с пистолетом и выпрыгнул в открывшуюся дверь.
«Пошевеливайтесь, быдло!» – прикрикнул бандит с автоматом и передернул затвором.
Кошмар продолжался. Мужики покорно потянулись к выходу. Дошла очередь и до меня.
– Паспорт давай! – водитель протянул широкую, как лопата, ладонь.
Я замешкался.
– Видите ли, у меня нет с собой документов. Я – безработный, просто вышел в магазин! – соврал я, сильно рискуя, ведь обыскать меня не составляло никакого труда, но почему-то мне казалось, что без документов окончательно лишусь собственного я.
«Не задерживай!» – опять крикнули сзади, и водитель сделал нетерпеливый жест в сторону выхода.
Неужели пронесло?! Мы находились на большой площадке, огороженной глухим бетонным забором с высокими металлическими воротами. Повсюду валялся строительный мусор, кучи земли, песка и щебня, но строительных объектов не наблюдалось. Кроме двух длинных дощатых бараков, стоящих буквой «Г», здесь был еще длинный навес с грубо сколоченным столом и двумя скамьями по обе стороны.
«Добро пожаловать в наш санаторий! – объявил с наглой улыбкой Бородач, судя по всему, главный. – Здесь вы будете работать, спать, жрать и наслаждаться жизнью! А кто будет сачковать, останется здесь навсегда – рядом с местом своей новой работы! – он ткнул пальцем вниз. – А сейчас – за работу! Давай их к остальным! – кивнул он охранникам.
И нас, как стадо, прикладами стали загонять в открытую дверь одного из бараков. У меня потемнело в глазах. Вот так, в одночасье я превратился в раба, безмолвную скотину, быдло! Что будет с моими девочками, моей жизнью? И это в мирное время?!
В нашей колонне из семи человек я шел последним, и это позволяло мне немного осмотреться и оценить обстановку. Я увидел, как Бородач с водителем, оживленно беседуя, зашли в другой барак и прикинул, где стоял автобус с работающим двигателем. Заметил также, что один из охранников пытается прикурить, повесив автомат на плечо, а второй нетерпеливо переминается с ноги на ногу, ожидая, когда вся колонна протиснется в узкий проход.
Я присел якобы завязать шнурки, краем глаза следя за конвоиром.
Он с недовольно ткнул меня дулом в спину: «Потом завяжешь!»
Пора! Я резко выпрямился и развернулся, перехватив автомат и одновременно нанося ему носком ботинка сильный удар в пах.
От неожиданности и боли охранник выпустил оружие и, охнув, мешком повалился на землю, а я направил автомат на второго, так и не успевшего снять свой с плеча.
– Оружие на землю, живо! – я передернул затвор. Он немного помедлил, но сдернул автомат и бросил его под ноги.
– Все равно никому из вас не уйти! – процедил он, кося глазом на второй вход.
Я дал короткую очередь над его головой.
– Мордой вниз, ублюдок, руки за спину, быстро! А ты забери у него «Калаш»! – обратился я к мужику с расплывающимся синяком под глазом, что как истукан застыл впереди меня. – Обыщи обоих! Стрелять умеешь?
– А то! – побитый мужик неуклюже принялся обшаривать карманы бандитов, в которых оказались и наручники.
– Отлично, пристегни их друг к другу! Остальные в машину бегом! Один за руль! – я отдавал отрывистые команды, хотя в армии никогда не служил, если не считать двухмесячных сборов на военной кафедре института.
В это время на звук выстрелов выскочили Бородатый с водителем и на ходу начали палить из пистолетов, отрезая нам путь к машине. Все залегли, а я открыл ответный огонь.
– Прикрой меня! – крикнул я Побитому, продолжая поливать из автомата бандитов, укрывшихся за кучей песка. Вокруг, выбивая фонтанчики земли, визжали пули. – Отползайте за насыпь! – заорал я, чуть приподнявшись, и тут же почувствовал сильный удар в грудь.
«Не успел…» – промелькнуло сожаление в мозгу, и мое сознание померкло.
– Мужчина, мужчина! Вы меня слышите? – раздался визгливый женский голос у меня над ухом.
Я открыл глаза. Передо мной стояла женщина и трясла меня за плечо.
– Вы едете? – она указала на маршрутку, из которой выходили пассажиры.
– Да, да, спасибо. Кажется, уснул немного.
Я поднялся с лавки и увидел, как за оградой сада толстуха в платке вместе с нерадивым гастарбайтером растаскивали потухший, но все еще дымящийся костер.
– И откуда ты, дурья башка, целый куст белладонны приволок? – бубнила она громко. – Это же сильнейший наркотик, даже в засушенном виде! Дымом-то хоть не надышался? А то глючить начнет! Дело проверенное!
Я помотал головой, стряхивая остатки видения. Да уж, теперь и я сам могу подтвердить это факт!
Уже в маршрутке посмотрел на часы – ничего, успеваю. Надо же, белладонна! А ведь в переводе с итальянского название этого растения звучит как «красивая женщина». Где-то читал, что оно названо так из-за его удивительного воздействия на глаза итальянских прелестниц, которые приобретали необычный и неповторимый загадочный блеск.
Но именно благодаря этой «красивой женщине» я смог посмотреть на себя с другой стороны. Понять и оценить свой скрытый жизненный потенциал. Пусть и в наркотическом сне, совершить истинно мужской поступок, ради собственной свободы и во имя своих женщин! И теперь я уже не сомневался: у меня, действительно, все будет хорошо!
