Читать книгу: «Мозаика», страница 3

Не успел я моргнуть, как уже сидел за другим столом в более приличном кафе. Мы пили фруктовый чай.

– Что-то хотел обсудить? – спросила меня Элеонора.

– Да, – сказал я, не зная, как закончу предложение, – хотел узнать тебя поближе.

Я всё-таки решил рискнуть и сразу заговорил об отношениях и чувствах. Элеонора неожиданно для меня отвела взгляд и посмотрела на блюдце. Она занервничала.

– Я сказал что-то не так? – забеспокоился я.

– Неделю назад мой парень заявил, что мы расстаемся, – открылась Элеонора. – Я до сих пор не могу поверить в это. Поэтому ты меня и видел вчера в парке. Мне хочется разобраться в себе. Когда я ничего не делаю, мне становится тяжело, появляется головная боль.

Значит, у неё был парень? И он её бросил? Меня это не отпугивает. Напротив, захотелось ей помочь… забыть его.

– Люди так не любят остановки (например, стоянки поезда), что предпочитают куда-то нестись: выбирают шум вместо тишины. У каждого на то свои причины. В твоём случае это расставание.

Она молчала, внимательно слушая меня.

– Как долго вы встречались?

– Два месяца.

– Пфф, это же не серьёзно, – подумал я.

– Прости? – не расслышав меня, сказала она. Я понял, что подумал вслух, но достаточно тихо, что она не разобрала. Нужно быть осторожнее.

– На протяжении веков люди путаются: не знают, что лучше для них. Это одна из сторон одной медали. Другая же – то, что всё проходит. Так что переживать нормально, но тебе будет легче, если ты его отпустишь.

– Когда я спрашивала, почему он так поступил, то знаешь, какой получила ответ? Что я слишком умная и целеустремленная. Типа нам не по пути, так как ему боязно от того, что я не хочу зависать с ним в видеоиграх, смотреть один и тот же сериал дни напролет. Да, мы проводили время по-разному. Но я воспринимала это нормально, а он, оказывается, относился к этому негативно.

– Он деградировал, – осудил я будни её бывшего парня.

– Не вижу в этом ничего плохого. Человек живёт так, как хочет. Дело в том, что он поставил мне ультиматум: либо я живу, как он, либо мы расстаемся. Моё предложение – чтобы каждый из нас занимался, чем хочет – он не рассматривал.

– Идиот, – взболтнул я.

По-моему, она хотела заступиться за него, но промолчала. Видимо, постепенно остывает.

– Это не моё дело, – разве не моё? – но тебе будет легче, если ты перестанешь мусолить эту тему и отпустишь его.

Мне показалось, что я сказал грубо, но она позитивно оценила настойчивость.

– Откуда у тебя этот шрам? – осведомилась она, посмотрев на мою кисть.

Я взглянул на него, и меня одолело чувство ноющей боли в руке.

– В детстве я неудачно упал в лесу так, что напоролся на ветку, – овладев собой, ответил я.

– Он тебе идёт, – улыбнулась Элеонора. Она со мной флиртует или со всеми так открыто разговаривает?

– А у тебя очень выразительное лицо и татуировка, – сделала я ей ответный комплимент. Рисунок был в том же месте тела, где у меня красовался шрам.

– У меня есть ещё, – заметила она.

– Где?

– На лодыжке.

Элеонора приспустила носок, и я увидел белого голубя.

– Он означает мир во всем мире? – уточнил я.

– Именно так, – кивнула она. – Я миролюбивый человек, пацифист.

– А что значат игральные кости?

– Я придерживаюсь позиции индетерминизма⁷⁹. Жизнь не только непредсказуема, но даже случайна. Принимая это, я смиряюсь и начинаю спокойнее относиться к вещам. Только вот сейчас ты мне помогаешь больше, чем эта татуировка.

Она чувствует мою поддержку.

– Слушай, ты подумал над моими вчерашними словами? – полюбопытствовала она.

Смутно вспомнился разговор на скамейке.

– Да, – начал я делать вывод на месте, – плакаты содрали. Я слишком слаб, чтобы противостоять такой силе, как Движение Свободы.

Почему я это сказал? Разве я хочу им противостоять? Разве дело не в людях, не читавших Дейла Карнеги⁸⁰ и не знающих, как перестать беспокоиться и начать жить?

– Молодец, – похвалила меня Элеонора. – Живи для себя. Всё равно, как ты уже заметил, это закончится – всё предастся забвению.

– Но я не хочу умирать! – неожиданно для себя самого воскликнул я.

– Не знаю, получится ли у кого-то прожить дольше двухсот лет, но пока что это невозможно, да и бессмысленно.

Меня больше зацепило вторая часть предложения.

– Почему бессмысленно? – возразил я.

– Потому что смерть придает жизни смысл.

Меня не убедил её аргумент, но я не стал спорить. Вместо этого я вернулся к проблеме сопротивления:

– Всё же досадно, что я не могу помочь людям побороть обсессии.

– Может им не нужна помощь?

– Ты же сама вчера привела пример, что люди страдают, – напомнил я.

– Да, – согласилась Элеонора.

– Ты использовала понятие «смерть» и у меня появился вопрос. Сколько близких должно умереть, чтобы человек начал ценить жизнь и делать то, что хочет, а не откладывать на потом?

Она неуверенно, но приняла мои слова. Хотя я думаю, что она не сильно задумалась над ними.

– Ты – интересный человек, – вдруг сказала Элеонора. – Ты как светоч во тьме. Чувствую, как ты захватываешь мое внимание, хотя я даже это не просила. Но от этого мне становится только интереснее.

Я ей интересен? Разве она также думала в классе, когда я ее задел? А я?

Уже не важно. Смотри ей в глаза.

– Скажу тебе, что я тоже ощущаю нечто новое. Ты как звезда, которая притягивает в себе планету.

Да, я никогда не ощущал ничего похожего. Хочется испытать это чувство, докуда оно доведет…

Элеонора снова что-то хочет сказать, но не говорит. Она стесняется.

Возьми ее за руку. Ну же. Ты должен…

– Элеонора, – я дотронулся до ее татуировки на кисти, – ты всегда смотришь в глаза людям?

– Да, – ее голос стал тише. Мир вокруг заглох. Я видел и слышал только красивую девушку перед собой. – Мне нравится видеть правду. И если я ее вижу, то не хочу отпускать.

Я не понял, как оказался ближе к ней, но моё лицо было очень близко к её лицу. Наши сухие губы прикоснулись друг другу, а руки неуклюже сцепились.

После непродолжительного поцелуя, мы посмотрели друг на друга. Я понял, что в этом мире существует что-то действеннее философии – опыт. Переживать этот момент было лучше, чем тысячу раз о нем читать.

– У тебя теперь красные губы из-за моей помады, – мило засмеялась Элеонора, смотря на меня из-под бровей.

– Твоей помады, – улыбнулся я. Адреналин в крови зашкаливал. Сердце билось учащенно. Однако мне нравилось это ощущение.

– Хочу вместе с тобой послушать музыку в наушниках. Давай? – предложила она.

Я кивнул. Элеонора достала четыре затычки и две из них передала мне.

Не спросив меня, она легла мне на грудь. Я обнял ее и услышал группу «Simple Plan».

Следующие полчаса я не помню, так как был не здесь. Куда-то переместился вместе с Элеонорой, но точно был не в ресторане на пересечении тридцатой и сорок второй дорог.

В какой-то момент я понял, что девушка на моей груди задремала.

Разбудить? Или не стоит? Подумав минут пять, я все-таки разбудил ее.

– Ты как? – спросил я шепотом, когда мы сняли наушники.

– Прекрасно, – расплылась в улыбке она. – Проводишь меня домой?

Тот вечер закончился как в медленном кино – неторопливо мы добрались до ее квартиры и расстались. Лучше вечер я не проводил никогда. По крайней мере, у меня было такое впечатление.

– До завтра, Унтри, – попрощалась Элеонора, оставив красный след помады на моей щеке.

– Спокойной ночи, – пожелал я ей, и ушел.

«Что это было?» – спрашивал я себя на пути в общежитие. – «У тебя новая девушка?»

Похоже на то.

Через полчаса я уже спал, как младенец.

Проснувшись на утро, я был в хорошем настроении. Небо за окном было ярко голубым. Птицы летали высоко – не было ни облачка.

Не так давно начав бриться и делая это раз в неделю (чаще было бессмысленно), я решил устроить внеочередную процедуру. Напенив свое лицо, я тщательно проводил бритвой по нему.

«Ты что счастлив?» – спрашивал я себя вслух. – «О, да! Счастлив, как никогда. Элеонора – очень хорошая, и я ей нравлюсь». – Я стал напевать. – «Нра-а-а-авлюсь, ка-а-ак никогда-а-а! Хэ-э-эй, хэ-эй, по-однимите ру-уки, жизнь пре-екрасна-а!»

Встретив Элеонору в университете, мы поздоровались, но не обнялись. Немного смущались после вчерашнего вечера.

Увидев со стороны Элеоноры взаимность, мне стало легче – я продолжил заниматься философией. На очередном занятии захотелось активно принимать участие в обсуждении.

– Дорогие студенты, – обратился к нам Профессор, – что лучше: не читать книги по философии или читать книги только определенных авторов?

– Лучше пропустить кого-то тяжелого, чем теперь не знать о чем-то, – поторопившись, высказал свое мнение Хастар.

– Позволь мне тебе возразить, – вежливо сказал я. – Если читаешь Готфрида Лейбница⁸¹, то будь добр ознакомиться с Дэвидом Юмом⁸². Иначе ты сделаешь неверные выводы о природе знания. К сожалению, часть людей так и делает. Слушаешь философов Древней Греции? Тогда должен услышать всех: как Платона⁸³, так и Диогена Синопского⁸⁴; как Эпикура⁸⁵, так и Зенона Китийского⁸⁶. А то некоторые начитаются какого-нибудь философа, а потом цитируют его всю жизнь, то защищая себя от признания их невеждами, то отстаивая свою однобокую позицию по какому-нибудь вопросу. Здорово, что люди читают книги – радует. Но это тяжелая дорога, опасная даже, если сдаться на полпути. Потому что если сдаться, то есть риск принять философию одного автора, не услышав контраргументов. А истина обычно там – где-то посередине. Поэтому если начинаешь что-то читать, готовься читать всё.

Элеонора погрузилась в свои мысли после того, как я ответил на вопрос преподавателя. Профессору понравился ход моих рассуждений – я чувствовал, что он подходит к этому вопросу похожим образом.

После занятий Элеонора спросила меня:

– Почему ты такой упертый? Причем не просто упертый, а безапелляционный?

Я не знал, как ответить, и думал, что ей кажется.

– Мне нечего сказать. Разве я такой?

– Да, тебе это не видно, но это так.

– Попробую объяснить, – начал я анализ своего поведения. – Хоть многие современные философы и говорят, что мир не разделен на черное и белое, я не придерживаюсь такой позиции. Видишь ли, если человек не прав, и при этом влияет только на самого себя, то он безобиден, однако если он оказывает давление на других людей, то должен иметь адекватную точку зрения на затрагиваемую проблему.

– И как часто ты споришь с ними?

– К сожалению, для мира не часто – редко выпадает возможность в силу разобщенности общества.

– А ты не пробовал придержать в себе эмоции? – поинтересовалась Элеонора, в ней просматривалась забота.

Подумав несколько секунд, я молча кивнул девушке, но внутри себя еще не согласился с Элеонорой – обещал себе подумать об этом.

Глава 5

Мои отношения с Элеонорой развивались, как мне казалось, необычно, хотя естественно для этого времени. Мы знали, что встречаемся, но редко об этом говорили. Однако если видели рядом с кем-то – ревновали.

– Ты принадлежишь мне? – как-то слетело у неё с языка.

Мы лежали у нее дома на полу. Вокруг нас ездил робот-пылесос.

– Любовь многосторонняя. Если не веришь, то можешь спросить Пауло Коэльо⁸⁷.

– Ответь на вопрос нормально, без своих философствований.

– В общем-то, нет, но, при этом, да, – выкарабкался я, ища компромисс между внутренним и внешним.

– Еще что скажешь? Это как понимать? – все же недовольной ответом осталась Элеонора.

– Мы встречаемся не дольше двух месяцев. Если посмотреть объективно, то этого мало даже для того, чтобы жениться.

Элеонора рассмеялась – мне стало не по себе. Сначала я подумал, что ее рассмешило слово «жениться», так как это было непопулярно – люди меняли партнеров, как перчатки. Но потом стало очевидно, что она не довольна моей категоричностью.

– Что значит «посмотреть объективно»? Твой очередной софизм⁸⁸?

После этого мне стало не смешно. Меня обвинили в ложных умозаключениях. Хоть это и была девушка, которая мне нравилась, но мое эго было выше.

– Ну, мы не настолько друг друга знаем, чтобы закреплять отношение браком, – попытался аргументировать я.

– Не важно, – продолжила она гнуть свою палку. – Разве я сейчас про брак? Только им можно выразить принадлежность?

– Послушай, я не знаю. Окей? На этот вопрос я не знаю ответа.

Но я знал. Однако боялся сказать Элеоноре. Она это почувствовала.

– Унтри, ты знаешь. Скажи мне.

– Никто никому не принадлежит, – нехотя выразил я свое мнение. – Любой волен делать то, что хочется.

– Это бред! – воскликнула Элеонора и встала с пола. – Ты – эгоист!

Она пошла на кухню – я поплелся за ней.

– Почему тебя не устроил мой ответ? – хотел успокоить ее я.

– Потому что мы живем одну жизнь. И если у тебя есть партнер, то ты должен его уважать, ценить. Понимаешь? Должная быть привязанность. А ты ведешь себя так, будто у тебя впереди еще несколько жизней, в которых будут новые семьи, отношения, связи.

– Эээ… – я не знал, что ответить. Потому что она была права. В глубине души я хотел прожить несколько жизней, успеть всё попробовать. В этот момент я впервые это понял.

В мире было много Движений, но все они постепенно присоединялись к Движению Свободы. Кроме Движения Бессмертия. «Жить вечно» – такой у них лозунг.

Небольшая группа интеллектуалов не хотела кому-то подчиняться, поэтому развивалась отделено. При этом ее ряды были открыты для всех, но не все были открыты для них. Сейчас мало тех, кто думал бы не умирать – слишком тяжел был груз жизни. Я был не одним из них – так как хотел жить. Узнав о Движении Бессмертия, я немедленно примкнул к ним – и стал бессмертником, как они себя называли.

Фактически основатели Движения Бессмертия сначала были в составе Движения Счастья, но когда оно примкнуло к Движению Свободы, то бессмертники быстро нашли аутентичный путь.

Являясь членом Движения Бессмертия, я получал новости о последних достижениях в области медицины и технологий и был удивлен, насколько оптимистичны их прогнозы. Раньше даже не представлял, что человечество настолько близко к вечности.

– Что такое жизнь и смерть? – спросил нас, студентов, оканчивающих первый курс, Профессор.

– Бесконечное сопротивление. Незыблемые понятия, – начал издалека Хастар. – То, что всегда с нами. Они постоянно борются друг с другом. Главные антонимы философии.

– Идеалы онтологии, абсолюты, универсалии, – продолжил Федот. – Вызывающие благоговение смыслы.

– Детальнее, пожалуйста, – попросил Профессор. – Но можно в таком же духе.

– Что из негативного: исчезает живость в движениях, появляется обвисшая кожа, – сказала Элеонора. – Из позитивного: смерть открывает нам глаза. Благодаря возможности умереть в любой момент, мы приобретаем вкус жизни.

Я не хотел ей противоречить, так как был в нее влюблен – может не целиком и полностью, но все же.

– Что, если смерть можно отменить… – смягчил я свой ответ, переведя его на вопрос, – что, если мы сможем жить вечно?

– Ты считаешь, что Движение Бессмертия делает правильные вещи, занимаясь поиском бессмертия? – спросил меня Профессор.

– Да, – незамедлительно ответил я. – А что вы можете про них рассказать интересного?

Мне казалось, что в свои годы он знает больше моего.

– То, что им есть над чем работать. Например, они предлагают бессмертие для тела, а не для души. Если вы понимаете, о чем я.

– О том, что люди не будут знать, чем себя занять?

Разговор по сути уже шёл лишь между мной и Профессором. Причем он, как я понял, не сильно хотел жить вечно. Или он хотел понять, насколько я готов быть бессмертным. Но зачем?

– Мне кажется, что только глупцы с максимально закрытыми глазами и сильнейшие философы смогут жить вечно в ладах со своим «Я», которое наверняка будет подвержено сложному расщеплению.

– Но ведь речь не совсем о вечном, если так подумать, – заметил я. – Можно прервать ход событий, если захочется. Человек становится всё сильнее, а природа влияет на нас всё слабее.

– Посмотрите вокруг, – показал рукой в окно Профессор, – люди не знают, чем себя занять даже на тридцать тысяч дней. Что они, по-вашему, будут делать тридцать миллионов дней?

– Жить, Профессор, – улыбнулся я. – Люди будут жить. Не задумываясь о конце.

– И зачем? Есть и другая проблема – изменение обстановки. Даже в течение ста лет, происходят значительные изменения в общественном сознании, культуре, архитектуре. Человек, рожденный в двадцатом веке, тяжело ориентируется в двадцать первом, а рожденный в двадцать первом, то есть любой из нас, будет хуже видеть связи в действиях в двадцать втором веке. Круг общения: семья, дети, внуки – более жесткий, шутки молодого поколения – менее понятны, смертная тоска – всё ближе.

– Нужно уметь абстрагироваться, – ответил я. – И иметь сильное желание жить.

– Очередная проблема – старение сознания индивида, – будто пытался меня разубедить в незыблемости бессмертия Профессор. – Человеческий организм проходит цикл: от младенчества до старости – рассудок трансформируется, психика претерпевает необратимые изменения.

– Надеюсь, что со мной так не будет, – вылетело с моих уст. До этого я хоть и защищал бессмертников, но не говорил, что хочу быть бессмертным.

После занятий я был готов выслушивать очередные упреки от Элеоноры по поводу моего упрямства, софизма, ребячества, эгоизма и многих других нелестных качеств. Однако ход событий изменил Профессор.

– Унтри, есть время поговорить? Можешь остаться? – попросил меня он, когда все собирали вещи.

– Да, конечно, – ответил я преподавателю, после чего сказал Элеоноре, чтобы она меня здесь не ждала.

– Буду ждать тебя у себя дома, – бросила она.

– Насколько сильно ты хочешь жить вечно? – полюбопытствовал Профессор, когда я остался с ним наедине.

– Достаточно, – коротко ответил я, не понимая, к чему он ведет.

– Я тоже состою в Движении Бессмертия, – откровенно сказал Профессор. – И в его руководстве находятся мои старые друзья. Иногда я с ними общаюсь, и мы делимся друг с другом чем-то новым. В наш последний разговор я узнал, что у них готовится эксперимент по созданию бессмертного человека.

– То есть? В чем именно заключается эксперимент?

– Сначала ответь шире, насколько сильно ты хочешь жить вечно?

– Я идентифицирую себя философом, – стал я делиться своими ощущениями с Профессором, чтобы описать ему своё желание к бессмертию. – Мир невероятно большой – его можно распаковывать вечно, как ребенок открывает подарки на праздники. Мне хочется быть не только философом, которым я являюсь в этой жизни. Я хочу прожить по-разному: пока не знаю как, но еще как-то. Как по мне, так человек умирает, не успев ничего нормально прочувствовать, понять. Мне нравится чувствовать себя в безопасности, но я не могу её ощутить, когда каждый момент могу потерять весь тот опыт, которым овладел, все знания, которые приобрел, все умения, которые получил, все навыки, которые накопил.

– Ты понимаешь, что завтрашний «ты» может быть уже совсем другим, нежели вчерашний «ты»?

– Да, но я считаю, что не сильно меняюсь в глубине себя. На орбитах всё может меняться, но ядро остаётся тем же. К примеру, хоть я и пользуюсь техникой, но не хочу лезть в её разработку: схем и алгоритмов. Мне нравится изящность рыб, но я не буду заниматься ихтиологией. Люблю кататься на лыжах, но ненавижу – на роликах.

– До тех пор, пока Случай не подведет тебя к этому, – заметил Профессор.

– Возможно. Что же насчет эксперимента?

– Движение Бессмертия занимается несколькими научно-исследовательскими направлениями: перенос памяти, крионика, киборгизация. В этом эксперименте они хотят объединить все области в одну. Для этого им нужен подопытный.

Я тут же понял, что им мог бы стать я. У меня загорелись глаза.

– Профессор, вы можете замолвить словечко за меня?

– Я не знаю, что и как именно они хотят сделать, но знаю, что обратного пути не будет.

Профессор пообещал мне поговорить с экспериментаторами, и он сдержал обещание. На меня вышли в течение недели.

– Приезжайте в Москву, – сказал женский голос по телефону. – Одни. С собой брать ничего не нужно.

– Надолго это? – пытался разузнать я.

– Вам всё скажут на месте.

Элеоноре я сказал, что хочу побыть один, разобраться в себе, поэтому пару дней поживу в общежитии. Она отпустила меня, хотя очень не хотела. Мне тоже было не по себе, но я руководствовался тем, что моя сущность важнее её. Эгоизм давал о себе знать. А потом просто сел на самолет и улетел в столицу России. Надеюсь, она не успеет ничего понять, и я вернусь до того, как она что-нибудь узнает.

Как я понял, бессмертники остерегались взаимодействия с Движением Свободы, поэтому меня и не информировали лишний раз, тем более по телефону. Те, кто не со свободниками, те против них, то есть против свободы, что должно исправляться, так как свобода имеет высший приоритет – так считали члены Движения Свободы, поэтому активно боролись с иноверцами.

Воздух в атмосфере был наэлектризован странным образом. Пока я летел в Москву, то на смартфоне посетил разные социальные онлайн-форумы – на них чувствовалось нарастающее противоречие между свободниками и бессмертниками.

По прилёте в Москву меня ждали представители Движения Бессмертия и проводили меня в их штаб-квартиру – центр по изучению возможностей человека или просто Центр. На их гладких атласных рубашках черного цвета была небольшая эмблема – бессмертника песчаного, или сухоцвета в простонародье – наверное, потому, что при срезании соцветий, они еще долгое время сохраняют окраску.

Зайдя в высокое здание в бизнес-районе, меня провели в офис, который располагался на последнем этаже небоскреба. В конференц-зале стояло три человека: один красовался в деловом костюме, второй был одет как хипстер, третий прятал руки в карманах белого медицинского халата.

– Что будем делать? – спросил я, так как никто не проронил ни слова после приветствия.

– Пока не поинтересуешься – не узнаешь, так? – сказал мужчина, похожий на битника.

Я не понял к чему он, но был во внимании.

– Меня зовут Джек, – представился он, и у меня возникла ассоциация с Джеком Керуаком. Я идейный вдохновитель Движения Бессмертия. Это – Стюарт, – Джек показал на бизнесмена, – Он руководитель Движения Бессмертия.

Я сразу же вспомнил речи Джека и Стюарта в видеохостингах и по телевизору.

– А это – Феликс, – он показал на мужчину, напоминающего врача, – наш незаменимый руководитель научно-исследовательской группы.

– Приятно познакомится, – любезно сказал я всем.

– Поверишь или нет, – сказал Стюарт, – но нам тоже. О тебе рассказали, как о талантливом молодом человеке, который проявляет интерес к бессмертию и изо всех сил пытается жить вечно.

Это они, конечно, преувеличили, но были близки к истине.

– К тому же, хорошо разбирается в философии, – добавил Джек. – Нам такой и нужен.

– Раньше можно было сказать, что это – хороший мир для богатых. Теперь это – хороший мир для всех. Почти. Осталась экспериментальная часть. И ты войдешь в историю, как первый человек, который пережил одновременно все три ступени к бессмертию. Формально это будет поочередно конечно.

Я был немного испуган, но не показывал этого.

– Какие такие ступени? – догадался, что спросить мой язык.

– Первая ступень – создание карты твоего мозга, – начал Феликс. – Мы занесем все твои воспоминания в облако и воспроизведем в кибермозге – он будет такого же размера, как твой мозг, по крайней мере, пока что.

Что значит «пока что»? Ладно, не буду перебивать, послушаю дальше.

– Потом мы заменим все части твоей оболочки на электромеханические – это вторая ступень, – осклабился Феликс. «Оболочки?» Он так называет мой организм? Что же дальше? – О парадоксе Тесея можешь не думать, так как заменим тебя полностью, но благодаря кибермозгу и тем же пропорциям тела твоя идентичность сохранится. Технически мы просто перенесем твое сознание в новое кибертело. Поэтому третьей ступенью будет криозаморозка твоего текущего тела – пока ты будешь без сознания, то, по сути, будет существовать не менее одного тебя одновременно: твоя нынешняя форма и загруженная цифровая копия, которую можно воссоздать столько раз, сколько захочется.

«Сколько захочется?» Я такое только читал в научно-фантастических книгах и журналах по проблемам сознания – в реальности звучит куда страшнее.

– По-моему вы не завершили рассказывать, – заметил я, но в ответ была тишина. На меня смотрели, будто я был на собеседовании и устраивался к ним на работу.

– И где окажусь я потом? После этих трех ступеней? Где будет мое «Я», а?

Они начали посмеиваться. Я что-то не так говорю, разве?

– Везде, Унтри, – снизошел ответить Феликс. – Ты можешь быть везде.

– То есть?

– Сам выбирай, где ты захочешь открыть глаза, – сказал Джек.

– То, что ты готов пожертвовать собой ради науки и философии – благородное дело, – похвалил меня Стюарт. – Если всё получится, на что мы и рассчитываем, то ты и не будешь жертвой. Наоборот, ты вознесёшься. Это будет наш подарок тебе.

– У меня есть время подумать? – уточнил я. Для меня это было крайне важно.

– Да, на размышления у тебя два дня, – твердо произнес Джек.

– Подпиши договор о неразглашении, пожалуйста, – сказал вежливо Стюарт, но я чувствовал, что у меня нет выбора.

После всех формальностей, я полетел обратно в Чебоксары. Быстрее домой, быстрее забыться. По дороге мне не было дела ни до социальных онлайн-форумов, ни до облаков за иллюминатором, ни до перекусов.

По приезде в родной город, я первым же делом встретился с Элеонорой у неё в квартире.

– Сделать что? – спросила она меня на повышенном тоне после того, как я рассказал ей о произошедшем. – Ты в своём уме?

– А что не так? – уточнил я, хоть и понимал, что это необычно.

– Мир хоть и далеко продвинулся в технологиях, но не настолько, чтобы гарантированно переносить сознание. Да, в новостях передают, что раз в месяц где-то кому-то оцифровали мозг. И что с этого? Эти пациенты – ноунеймы⁸⁹, подопытные мыши. Я даже не знаю, как они сейчас себя чувствуют, и правда ли это вообще. И, к тому же, зачем тебя раздваивать? Я имею в виду, какого лешего тебя нужно замораживать и при этом создать электромеханический аналог одновременно? Уж выберите один путь.

По-моему, Элеонора обращалась уже не ко мне – её слова были направлены в окно, в сторону Москвы, где находился центр по изучению возможностей человека.

– Почему бы и нет?

– А почему ты? – она ходила по комнате туда-сюда. – У меня слишком много вопросов. Почему именно ты? И как ты… с чего ты хочешь согласиться на такое?

– А зачем я живу? Вот что мне в этом мире нужно? Я кто? Человек? Если заменят тело и оцифруют мозг, то вряд ли буду им, но останусь собой. Так кто же я? Философ? Если поменяю сферу деятельности, то не буду и им. Твой парень? Прости, но ты не хочешь бессмертия, а значит я вряд ли буду им долго. Видимо «Я» – это набор случайных функций в заданный момент с желанием, определённым опытом и обстоятельствами. А сейчас я хочу безопасности – чтобы мое «Я» было надежно сохранено. А также получить максимальный опыт – изучить разные состояния. Видимо за этим я и живу – чтобы познавать мир. Иногда нужно пересилить себя, и ты добьёшься совершенства!

– Даже если так, – всё ещё не сдавалась Элеонора, – почему именно ты? Может стоит подождать, когда это будет доступнее и надежнее?

– Будущее непредсказуемо. Я его боюсь, честно, – признался я. – Этот эксперимент открывает дорогу в более стабильный мир для меня. Риск есть, откровенно говоря. Но я готов пойти на него – вся моя сущность требует этого.

– Кем ты хочешь быть, Унтри? – остановилась Элеонора и спросила меня, не понимая, что у меня в голове.

– Я уже сказал: кем я буду – не знаю, но куда-то я буду двигаться. В этом и прелесть бесконечной жизни – ты не уверен, что будет завтра, но знаешь, что оно будет. На все найдется время.

– Ты ошибаешься, дорогой, – с грустью произнесла она. – В этом уродство бесконечной жизни – так как ценность момента теряется. В любом случае тебе всё надоест: любая деятельность. И это будет страдание. Вот прожил ты миллион лет, а дальше что? Причем миллион лет – это далеко не вечность. Люди за девяносто лет устают жить, а ты затираешь про вечность!

– Ну, может я расхочу жить, когда-нибудь…

– Не знаю, позволят ли тебе. Судя по твоим описаниям, у тебя не будет полного контроля над своей памятью. К тому же мозг не рассчитан на такую продолжительность.

– Кибермозг технически более совершенен, – защищался я.

– Нет ничего совершеннее природы, Унтри. Жаль, что ты этого не видишь.

– Послушай, – недовольно буркнул я. – Элеонора, я даже говорить тебе не должен был об этом. Но ты для меня важна. Дай мне сделать то, что еще мне важно.

– Ты всё равно меня не послушаешь.

Мы сидели и смотрели друг на друга – пара упрямых особ.

– Что такое жизнь? – я чувствовал, что это последняя попытка Элеоноры разубедить меня. – Ты же понимаешь, что это всего лишь реакция на раздражитель? Книги, которые ты читал, просто вынесли тебя на берег, полный трансгуманистических ценностей, поэтому ты такой, какой есть, и хочешь сделать эти глупости. Послушай меня, я тебе зла не желаю – как ты этого не видишь? Я лучше хочу для тебя, для нас…

У Элеоноры накатывались слезы.

– Тогда отпусти меня, – сказал я вполголоса и обнял ее. Сначала она пыталась увернуться, но потом сдалась и обняла меня в ответ.

– Береги себя, – спустя некоторое время пожелала она.

– Всё будет хорошо, – произнёс я шёпотом и ушел.

Слишком тяжело мне далось прощание с Элеонорой, но выйдя на улицу, я почувствовал облегчение, когда на меня дунул свежий зимний ветер.

Глава 6

В Центре мне сказали, что можно приезжать в любое время, но не позже, чем послезавтра. Я решил ехать в Москву немедленно – одногруппники переживут моё отсутствие (так я себе это представляю – всего лишь отсутствие: недолгое), с родственниками все равно редко выхожу на связь, а Профессор… «Что же насчет него? Поговорить или нет?» – задумался я, пока шел в сторону аэропорта. Мои ноги замедлили ход, и я вовсе остановился. Достал телефон из кармана, посмотрел на позднее время, но всё же не постеснялся позвонить Профессору.

– Если ты решился, то иди, – посоветовал он мне. – Желаю удачи!

Разговор был коротким: единственное, что чувствовалась – это его поддержка. Бодрым напутствием он направил меня к трапу – я сел в самолет второй раз за день, всё меньше понимая что к чему.

Уже через несколько часов, после подписанных мною договоров и соглашений, я сидел на кушетке и готовился к сканированию тела. Оно было необходимо для создания кибертела – электромеханической копии биологического тела.

– Дальше – больше, – думал я и успокаивал себя. – Но я со всем справлюсь.

После оцифровки тела, меня стали готовить к остальным процедурам. Перед наркозом, пока специалисты готовили оборудование и сами собирались с мыслями, мне дали успокаивающее, но я всё равно дрожал.