Читать книгу: «Панарион в стихах. Размышления нерусского о русском в лирическом исполнении», страница 3

А теперь уже можно дальше «растекаться мыслью по древу». Благо палит, как в духовке, что не совсем привычно для первого дня календарного лета. Тем более что сам пот готов был хлынуть из моих пор, конечно, если бы они у меня имелись…

Русский князь Николай Сергеевич Трубецкой писал: «Пусть само православие было воспринято русскими не от туранцев, а от Византии, пусть оно даже прямо противопоставлялось в русском национальном сознании татарщине, все-таки самое отношение русского человека к православной вере и самая роль, которую эта вера играла в его жизни, были в определенной части основаны на туранской психологии». Ученый-лингвист признавал определяющую роль татарщины в формировании национального характера русских, которые, как мы поняли, славянами являются не по крови, а единственно по языку, перенятому через религию. Примечательно, что предки самого князя могли иметь татарские корни, а фамилия – происходить из татарского «торба», т.е. «сума». Вспоминается тут «От сумы, да от тюрьмы не зарекайся», что, в определенной мере, определяет русский характер. Не зарекайся… По воле иронии может получиться так, что первоначально данная фраза имела иное значение. Почему? Ну, в русском всегда есть эта расхлябанность. Ее пытаются не замечать, но тем не менее не признавая ее, невозможно русскому однозначно и бесповоротно найти себя и свое место в мире. Иначе всегда будет эта развилка: то на запад, то на восток. Западники и славянофилы. Направо пойдешь – жизнь потеряешь, налево – коня потеряешь. А прямо идти все никак не получается. «У нас нет середины: либо в рыло, либо ручку пожалуйте», пошутил один русский классик. Так вот, эта раздвоенность еще встречается в знаменитом «Хождении за три моря» Афанасия Никитина, который дошел до Индии в 15 в. Так вот, сохранившийся текст имеет эту «двойственность», т.е. он написан по-русски и по-татарски. «Да Подольскаа земля обилна всем; а Урус ерье таньгры сакласынъ; Олло сакла, худо сакла, будоньяда мунукыбить ерь ек-туръ; нечик Урус ери бегъляри акай тусил; Урус ерь абаданъ больсын; расте камъ деретъ. Олло, худо, Бог, Бог данъгры». Если все перевести коротко, то да хранит Бог русскую землю! Да, Никитин также говорит, вернее, пишет и на персидском, и на арабском, но данные языки имели отношение больше к религиозной сфере, чем к повседневной. Не будем забывать, что это времена Золотой Орды, где первым среди равных был татарский, т.е. тюркский язык. Так вот, от этой «двойственности» никуда не деться, и всегда приходится идти по слишком тоненькому льду, чтобы не провалиться в своеобразное Чудское озеро национального мифотворчества. Князь Трубецкой достаточно определенно обозначает этот путь, нащупывает все те места, где идти безопасней и надежней, где можно сохранить и коня, и жизнь. Не нужно разрывать себя на части. «Умом понять Россию» все же, думается, можно. И все не так сложно, как это может показаться. Так вот, возвращаясь к суме да тюрьме. Уже давно признается, что русский язык примерно на треть состоит из латиницы, на треть – из кириллицы, из еще на треть – из татарщины. Так вот, слово «тюрьма» – в первой тройке с конца, но только по порядку, а не по значению. Т.е. слово «тюрьма» – из тюркского, где «отурма» означает «сидение», а не «хождение», хехе. Слово «отурма» является однокоренным со словом «терем». Так, в частности, русский философ Г. Федотов в своем труде «Россия и свобода» (1945 г.) писал: «Есть одна область средневековой Руси, где влияние татарства ощущается сильнее – сперва почти точка, потом расплывающееся пятно, которое за два столетия покрывает всю восточную Русь. Москва – „собирательница“ земли русской. Обязанная своим возвышением прежде всего татарофильской и предательской политике своих первых князей, Москва благодаря этой политике обеспечивает мир и безопасность своей территории… В московской земле вводятся татарские порядки в управлении, суде, сборе дани. В Москве тогда носили исламскую одежду, женщины носили чадру и сидели замкнутыми в теремах, при встрече московиты говорили друг другу „Салом“. Не только извне, но изнутри татарская стихия овладела душой Руси, проникла в плоть и кровь». Ханская ставка была перенесена в Кремль, подытожил Федотов. Эта, как мы видим, хронологически самая последняя оценка роли Орды в истории Руси, к которой, как мы выяснили, Московия отношения не имеет. Да, Москву построил не Юрий Долгорукий, а Чингизид Менгу-Темир. Это исторические факты, от которых никуда не деться. Это и есть «плоть и кровь» Московии. И, возможно, при развороте к этой самой «татарщине», принятии самой себя и будет возможно возрождение Московии. Так вот, если говорить о словах, то тюрьма (терем) – это было «высокое место», куда не всем был открыт вход. Сейчас же тюрьма – это также место, куда вход открыт не всем, а выход и вовсе закрыт. Смысл вроде тот же, а разница – колоссальная! Именно в этой развилке, между высоким и низким и живет русский, которого нужно только «поскрести», однако ж сделать это нужно с умом, кстати, в невозможности чего по злой иронии судьбы расписался так же татарин – Тютчев, имя которого, скорее всего, имеет крымско-татарские корни, как и предка Петра по матери. Кстати, Тютчев, оценивая историческую роль Петра, говорил: «История России до Петра – панихида, после Петра – уголовное дело». Метко. И опять: до и после. Нет и намека на преемственность. Или терем, или тюрьма. Но мне хотелось бы, чтобы мы все-таки услышали Трубецкого, который в своей работе «Наследие Чингисхана: Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока» (1925 год) пророчествовал: «Подлинное творческое созидание еще впереди. И станет возможным лишь тогда, когда окончательно будут изжиты увлечения европейской цивилизацией и придуманными в Европе идеологиями, когда Россия перестанет быть кривым зеркалом европейской цивилизации, а обретет свое собственное историческое лицо и вновь станет сама собой – Россией-Евразией, сознательной носительницей и преемницей великого наследия Чингисхана». Думаю, Трубецкому не хватает памятников не только в России, но и в Казахстане. А вот еще один преинтересный пассаж: «Целый ряд черт, которые русский народ в себе особенно ценит, не имеет никакого эквивалента в славянском моральном облике. Наклонность к созерцательности и приверженность обряду, характеризующие русское благочестие, формально базируются на византийских традициях, но тем не менее совершенно чужды другим православным славянам и, скорее, связывают Россию с не православным Востоком. Удаль, ценимая русским народом в его героях, есть добродетель чисто степная, понятная тюркам, но непонятная ни романогерманцам, ни славянам».

Так и вырастают в воображении всадники-казаки Украины, непринужденно договаривающиеся с московитами, которых все та же Северин Духинска называет «этнографически едиными» с казаками Днепра и Днестра. Также можно встретить гравюры о России «художников-передвижников» Ле Пренса и Кизеветтера, на которых московитов и вовсе не отличить от казахов, которых писали данные художники соответственно. А это, на минутку, 18 и 19 века соответственно, что полностью опровергает заявления ангажированного Федотова! Та же информация встречается и в других энциклопедиях и научных работах европейских ученых, опять же в основном писавших на французском. Благо именно этот язык я сумел освоить assez bien. Выходит, что историческая правда лежит на поверхности, и достаточно просто остановиться, нагнуться и поднять ее попранную с земли. Если бы я мог это сделать, с радостью все сделал бы сам, но куда уж мне – теперь уже все, остановился так остановился…

Еще вспоминается другой русский, воплощение «русскости» во всем образованном мире. Это Федор Михайлович Достоевский, который, как бы это ни было больно для федотовых, но является потомком золотоордынца Аслана Челеби, потомками которого так же являются такие славные русские дворянские фамилии, как Сомовы, Юсуповы, Ртищевы и Арсеньевы. Достоевский – это слишком крупная фигура, чтобы о ней можно было рассуждать с кондачка, однако же есть у него один персонаж, который в узких литературных кругах принят как «пророк русского мессианства». Это Шатов из романа «Бесы». Так вот, в нем Достоевский пишет: «Шатова надо сначала связать, а потом уж с ним рассуждать». Чего в нем больше, спрашивается: «арийского» или «туранского»? Или все тот же лях Адам Мицкевич: «Общественные институты в современном значении не существуют в России: эта страна управляется духовно. Один французский писатель в своей книге о России пишет как раз об этом: „Здесь есть нечто, что не принадлежит целиком сфере человека; есть моральное влияние, источник которого лежит за пределами узких комбинаций политики“. Именно этим ужасным духом воспользовалось Провидение, чтобы взыскать с этой расы за ее изъяны и ее усовершенствовать. Она поставлена перед необходимостью быть постоянно начеку, в состоянии внутренней работы. Поэтому и из всех живущих на севере славян наиболее развит, наиболее организован, наиболее способен постигать и производить великие вещи русский солдат. Он черпает у своего государя моральную силу». Это и есть столбовая «духовная сила», управляющая Россией, которую «умом не понять». Однако если мы вспомним, что русский солдат – это, на самом деле, казак, который и был опорой русского царизма, то многое прояснится. «Русская рулетка» – это, на самом деле, рулетка казаков, самым известным среди которых, пожалуй, был поэт Денис Давыдов, потомок ногайца Минчака. «Поэт в России – больше, чем поэт». Эта «сила», «мессианизм», который «сначала нужно связать», и есть то, что шепотом называют туранизмом.

«Сознание своей принадлежности к туранскому типу необходимо для каждого русского, стремящегося к личному и национальному самопознанию», – призывает Трубецкой.

Кстати, в ХХ веке был другой ученый поляк по имени Феликс Конечный. Так вот, Феликс насчитал в свое время двадцать типов цивилизаций, из которых семь дошли до настоящего времени. Эти цивилизации Конечный делил на древние и средневековые. Так вот, «туранский» тип Конечный относил к древним. Главным критерием его классификации было отношение к закону и этике. Так, в туранской цивилизации именно правительство является источником закона и этики, бесконечно возвышаясь над ними. Правитель – больше, чем личность. И царскую Россию Конечный также относил к туранскому цивилизационному типу. В общем, в просвещенной Европе царило полное единодушие относительно источника духовности в царской России. Чингизхан называл это «Небесным мандатом», а всех тех, кто не подчинялся Чингизхану, как исполнителю Воли Неба, «мятежниками», или «булгаками». Наверное, не случайно было и то, что именно человек с фамилией «Булгаков» создал роман «Мастер и Маргарита» – о самом главном «мятежнике» иудео-христианства. Кстати, туранской Конечный называл и Польшу Пилсудского. Возможно, это не в последнюю очередь объясняется тем, что десницей Пилсудского был Ибрагим Сулькевич, польский татарин, предки которого переселились в Европу из Орды и со временем стали неотъемлемой частью ее духовного пейзажа. Также можно упомянуть Генриха Сенкевича. Возможно, именно через произведения татарина Сенкевича мир и узнал о богатейшей истории Польши. Европу же своего времени Конечный представлял полем битвы между латинской, иудейской и туранской цивилизациями. Т.е. тип цивилизации не обозначает фиксированной принадлежности, основанной на этнических, или религиозных признаках: границы эти «плавают», и люди могут внешне придерживаться одной цивилизации, но, по сути, быть воплощением другой. Не актуально ли это и теперь, когда светлые умы продолжают стремиться найти ответ на вопрос, что же все-таки значит быть «русским»?

Глава III

Азиатчина и Европа, коммунизм и индивидуализм, власть и свобода. Мне кажется, эта достаточно категоричная и даже где-то упрощенная дихотомия, все же, не случайный абцуг и явилась справедливым итогом исторической эволюции. Похоже, Россия – это все же «татарщина», и Европой ей никогда не быть. Все та же «русская рулетка» ни в жисть не будет разлевшина на Западе, где основным принципом является безопасность и порядок. Россия же всегда нарушает порядок. Но и «нарушать порядок» можно по-разному. Если не осознавать «небесного порядка», то самому легко можно стать «мятежником» и жертвой собственной глупости, как небезызвестный фаталист из «Героя нашего времени».

Я вот тут подумал, а можно ли найти корни этого духовного феномена русских в языке. Мне кажется, можно и попытаться. У меня полно времени и риск равен абсолютному нулю. Так вот, что это за «бог» такой, который руководит тончайшими движениями русской души, которому они все повинуются беспрекословно? Он может звучать по-разному: «Бог», «Oukaze» (Мицкевич), «Приказ», «Судьба», однако же всегда это вера в одно – в Неизбежное. Чему быть, того не миновать, поэтому страха нет. «Отступать некуда, позади Москва»! Вспоминается «Отец турков» Ататюрк, спасший в начале ХХ века свой народ от западных интервентов, у которого есть множество цитат и апофегм, но в данном случае, есть один, который ярко раскрывает туранский характер цивилизации и, в частности, отношение к смерти! Кхм, да, я бы немного «поправил» Конечного и сказал бы, что основной критерий – это отношение к смерти, а не к закону. Ататюрк так взывал к своим воинам, среди которых в самый трудный момент остались одни турки, которых, надо признаться, с одной стороны, оставили арабы, а, с другой, – балканские славяне, – и все под дудку британцев: «Я приказываю вам не наступать. Я приказываю вам умереть». Так, в арийской парадигме этот принцип малопонятен, но в туранской – понятен очень хорошо. Турки поняли Мустафу Кемаля и отстояли Турцию. Панфиловцы поняли Бауыржана Момышулы и отстояли Москву во второй мировой войне. Это язык, который понятен туранцам практически без слов. Конечно же, все войны ведутся за спасение национального самосознания, однако истинно национальное есть всегда истинно человеческое и живет оно как в искусстве, так и в душе простого народа. В самом чистом виде оно универсально и преодолевает любые «национальные» рамки.

 
«Звучал кобыз. Играл Коркут.
Смычок пронзал небесный свод.
Планеты, слышишь, как поют
И водят стройный хоровод?
Смычок качал земную твердь,
И всякий червь внимал смиренно.
Как отступает, видишь, смерть
И созерцает сотворенье?
Играл пророк и твердь звенела,
И гор вздымался гордый кряж.
Ковыль ласкался, весть летела.
Хан-Тенгри пел – вселенский страж.
Кемаль один задумчив был.
Не смел прервать он песнопенья.
И взглядом он своим бродил
По сферам дальним межпланетья.
«О, Аруах, простым движеньем
Ты посылаешь струны-стрелы,
Они, послушные веленью,
Легко пронзают все пределы.
Колчан твой стрел неиссякаем,
Живит он смерти вопреки,
И будит к жизни, рассекая
В душе Гордия узелки.
Так я стремился разрубить
Сеть лжи, коварства и обмана,
Сумевшей Тюрка полонить
Под мирным именем ислама.
Не устоял пред злом двурушным:
Под сладкой речью он уснул
И стал орудием послушным
В руках двуличных мулл.
А зло гнездилось в самом сердце
И растлевало изнутри.
Манкуртом нес в края «неверных»
Он знамя смерти и войны.
Когда ж враги ломились в двери,
Муллы сдавали мой народ.
И, не смутясь, торговцы веры
Во всем искали свой доход.
Я будоражил память прошлого,
По капле «рабство божье» изживал.
И имя бога, Тюрка превознесшего,
Я правдой гневной воскрешал.
Теперь и я бесплотный Аруах,
И кровь моя давно уже остыла,
Но дело темное, по-прежнему, аллах
Вершит с потомками Атиллы!..», —
Так обращался он к пророку,
Когда кобыз задумчиво затих.
«Что сетовать на зло? В том мало проку.
Заблуждение – удел извечный их.
И я при жизни обошел весь свет,
Везде ислам мне рыл могилу.
Казалось мне – спасенья нет,
Ведь Тюрк утратил свою силу.
Но музыкой земное притяженье
Я с легкостью айгыра¹¹превозмог,
И с музыкой мне было откровенье,
Что бога нет, иль музыка есть бог.
И мир не создан божьей властью,
Ведь для того бог должен быть вовне:
Нельзя участвовать и не быть частью
Всего творенья на земле.
И благодарность есть ничто иное,
Как сопричастность этой красоте,
Она есть продолжение земное
Всего, что есть в небесной высоте.
А мысль людская упирается в пределы,
Лишь изредка срывая с них ответ.
И пусть мои расскажут струны-стрелы
Тебе о том, что-де пределов нет!..».
Звучал кобыз. Играл Коркут.
Смычок пронзал небесный свод.
Планеты, слышишь, как поют
И водят стройный хоровод?
Смычок качал земную твердь,
И всякий червь внимал смиренно.
Как отступает, видишь, смерть
И созерцает сотворенье?..»
 

Среди русских дворянских фамилий есть, а, может, и до сих пор существует фамилия Небольсиных. Из нее вышло множество офицеров, т.е. воинов. Родоначальником этой славной фамилии является крымский татарин «Неболса, сын Кобяков», т. е. Неболса сын Собаки. Так вот, «Не болса» означает «Будь, что будет». А ведь это-то и есть отношение русских к смерти, а соответственно, и к жизни. Как тут не вспомнить о том, что Иван Собачий сын, или Тараторк, в славянском фольклоре – всегда исключительно герой, хотя и тут в имени героя проглядывают «неславянские» торки, т.е. тюрки-степняки. Согласно обычаю, кипчаки¹² приносили клятвы верности над собакой, разрубленной пополам. Также охотничьи псы приторачивались татарами к седлу. «Говорят, что их [татар] сопровождала белая собака, которая лаем своим возвращала заблудившихся», – писал историк и поэт Мхитар Айриванский. А австриец Герберштейн, посетивший Московию с посольством в 16 веке, объяснял, что «хан» на татарском означает «царь», а не «собака», как утверждают иные, а именно итальянцы, как если бы он назывался «can» или «canis». Не отсюда ли христианский миф о киноцефалах? Не отсюда ли Иван Грозный и его опричники? Ну ладно. А можно ли еще более емко выразить это понятие? Думаю, можно попытаться. Есть ведь прославленное русское «авось», но оно, как мне видится, очень контекстуально и требует пояснений. Кстати, даже заметно словесное сходство между «болса» и «авось» (небось). В общем, те, кто трудится на культурном фронте, сумели за многие лета уже сформировать отношение русского человека к данному слову, и надобен солидный культурологический багаж, чтобы угадать в этом слове нечто сакральное. Кстати, о «багаже». Смелый американец Пол Хлебников, проводивший свои громкие журналистские расследования в России в начале 1990-х годов во время развала СССР, стал настоящим глотком свежего воздуха в той атмосфере затхлости и разложения всего и вся, получившей звучное название «Гласность и перестройка». К сожалению, Пол, как и Шатов, отдал за свою честность и принципиальность жизнь. Это был достойный человек, однако если, при этом, уточнить, что Пол являлся также потомком русского офицера, контр-адмирала Небольсина, то, согласитесь, история приобретает немного иной оттенок. Убийц Пола оправдали. И ничего со времен Достоевского не изменилось. Найдутся также и те, кто и вовсе посчитает Пола глупцом, борцом с ветряными мельницами. Печально.

Постсоветская Россия, вообще, – зрелище весьма печальное. Новой России – новые пророки! Наверное, первым среди равных можно назвать живого классика, корифея русской словесности и по совместительству дзен-буддиста Пелевина Виктора Олеговича, который сравнивает русскую душу с проституткой, застрявшей с водителем в кабине грузовика, несущегося по бескрайней степи. Вот как-то так, без обиняков. По версии Пелевина, водитель вдруг умер, а дама, которая не умеет водить, несется в неизвестность. Кто виноват? Что делать? А Пелевину аплодируют. Но, возможно, такая трансформация естественна. Возможно, таков переходный этап на пути обретения себя. Возможно, падшая женщина – это, действительно, самый верный образ, который смог бы широкими мазками охватить потерянность и раздавленность русской души. Возможно, отход от «европейскости» и допускает нечто подобное. По крайней мере, есть ссылка на степь, что не может не радовать. Однако эта эпопея сопряжена со многими печалями, с которыми сталкивается русский народ. В общем, «душа» десакрализована, осквернена, а «авось» – признак второсортности, небрежности и безалаберности. Однако попытки реанимировать русскую душу предпринимаются снова и снова. Ибо без души – никак. Другой писатель Захар Прилепин предлагает свой вариант с заявкой на афористичность: «Русская душа – это мощные целеполагания при полном отсутствии здравого смысла». Звучит емко и сонорно, но все же, думаю, «здравого смысла», определенно, не увидать, если залипать «с запада», но этот смысл очень хорошо проглядывается, если обратить внимание на русскую душу «с востока».

«Большое видится на расстоянии».

Русская литература, по мнению японского классика Рюноскэ Акутагавы, оказала огромное влияние на мировую литературу, в целом, и на японскую изящную словесность, в частности. Однако этим одним не объяснить неподдельной любви японцев к русским авторам, считал Акутагава и утверждал, что на глубинном уровне объяснение данного феномена нужно искать в «сходстве русского и японского характеров». Вот как! Тут вспоминаются самураи и камикадзе с чисто «русским» отношением к смерти, а, значит, и к жизни. Рюноскэ не может ответить, откуда могло взяться такое вот сходство, но как великий мастер, тонко чувствующий чужую душу, он легко угадывает в русских, которых называет братьями, а Наташеньку Ростову и Сонечку Мармеладову – сестрами, те же движения, что свойственны и японцам. Но как такое возможно? Где японцы, а где русские? Между ними, как минимум, – тайга. А что если объяснение этому все-таки есть? И объяснение это как раз имеет отношение к «плоти и крови», а не просто отвлеченным экзерсисам ума. Так вот, в исторической науке, и не только среди собственно японцев, можно встретить мнение о том, что предки японцев – выходцы из «северных варварских провинций Китая». На современной карте это Внутренняя Монголия Китая. Пелевин, кстати, показательно жонглирует этой темой и называет Шамбалу «Внутренней Монголией», но от этого Шамбала не перестает быть Шамбалой, а Внутренняя Монголия – Внутренней Монголией. Сам Пелевин реанимацией не занимается, а, скорее, погружает своего читателя в коматозное состояние, за что его зело любит не только народ, но и власть. Как и завещал Салтыков-Щедрин: «Российская власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изумления». В целом же, если отбросить махровый синоцентризм, активно поддерживаемый современной академической наукой, и более объективно изучать исторический материал, то получается, что главным компонентом японской нации, которая, как и любая другая нация является «смесью», является «татарский». Например, Франсуа Ленорман в своей работе «Древняя история Востока до средневековых войн» (1881 год), в частности, писал: «Японская группа, возможно, наиболее показательна в плане отдаления от основной алтайской семьи, так что до сих пор встречается много лингвистов, отказывающих им в таком родстве. Правда, в современной форме японский язык утратил множество черт, отчетливо демонстрирующих их родство с алтайской языковой семьей, однако же таковые лучше всего сохранились в ямато, или священном языке, до сих пор используемом в дайри (резиденции императора)». Дух ямато – это же дух Алтая, колыбели татарских народов, общей колыбели всех тюрков! Так вот, если же признать московитов как «смесь финно-татар», то родство меж японцами и русскими, отмечаемое Акутагава, обретает вполне осязаемые черты, легко объяснимые с точки зрения этногенеза. А там и до «духовности» рукой подать. Думаю, Акутагава подал прекрасный пример к единению народов. Если бы и украинцы, «наполовину татары», стали искать то, что объединяет, а не то, что разделяет, то от этого выиграли бы абсолютно все.

Я убежден, что люди желают объединения. Это естественное, неистребимое желание. Да, история полна конфликтов, больших и малых, и есть даже ученые, для которых история – лишь процесс целенаправленного совершенствования технологий уничтожения человечества, или попросту военных технологий, однако история также изобилует яркими примерами того, как люди бескорыстно и самоотверженно помогали друг другу не только лишь выживать, но еще и вместе строить далекое и прекрасное будущее. Да, были Хиросима и Нагасаки, Семипалатинск и Невада, и депортации народов, в том числе и в Казахстан, но были и каждодневный, молчаливый, продирающийся сквозь боль и слезы труд и героизм безымянных, но не безразличных людей, помогавших бороться и преодолевать последствия этих ужасов, которые, кажется, только и ждали ХХ века, чтобы вырваться на свободу. Для Танатоса и Фобоса кровавый ХХ век стал самым урожайным! Бесспорно, что все это исключительно из разряда романтизма, хотя и леденящего кровь, но только потому, что об этом не принято говорить. Никто не желает проговаривать этой боли. В современном мире как-то получилось так, что лишь допущение такой радиоактивной мысли в собственном сознании уже вызывает необъяснимое внутреннее отторжение, и даже головокружение и тошноту. Вообще же, наше сознание напоминает зону отчуждения планетарного масштаба. Однако мало, кто задается вопросом – почему? Что с нами стало? Может быть, все оттого, что практически все ядерные испытания проводились в сакральных местах канувшей в лету Tartarie’и, оставшейся только-то на средневековых картах: Семипалатинск, Оренбург, Новая Земля? Да, вся Tartarie’я стала одним большим токсичным полигоном. От этого, конечно, легко отмахнуться как от очередной фантазии, коих на сегодня стало неприлично много, особенно с реактивным развитием информационных технологий. Водитель умер – Пелевин рулит! Эйдосы незаметно превратились в дипфейки. Реал-политик медленно, но верно под различными лозунгами ведет фрустрирующее человечество к краю пропасти. Терминов – все больше, а понимания – все меньше. Скоро ничего настоящего, похоже, и не останется. Давно нет тюркского кагана. Нет и русского царя. Нет русского каганата! Да-да, русские цари Владимир «Красно Солнышко» Креститель и сын Ярослав Мудрый были каганами. Много воды с тех пор утекло. Нет теперь с нами Турана. Туран остался лишь в истории. А ему даже не поставили памятника… Но в Европе ведь тоже была борьба с монархизмом? Конечно, была, и в Азии была. В итоге какие-то монархии сумели приспособиться и выжили, какие-то – не смогли. Думается, что в решении вопроса о том, какая монархия должна была остаться, а какая – нет, свою роль сыграл некий исторический рок. Монархии и сейчас здравствуют как в Европе, так и в Азии, хотя и утратили первоначальный политический вес, но, как заметил в свое время персидский хан Каджар Насреддин Шах, «чистокровный азиат», который, кстати, почитал царскую Россию за «идеальную форму правления», в беседе со шпионом, венгерским евреем Арминием Вамбери, представлявшим интересы вездесущей Британии и все запротоколировавшим: «Суверены запада являются не более, чем parvenu в сравнении с монархами востока».

 
«Березка и сакура —
Деревья-сестрички,
Или матрешки
Все же?…»
 

Кстати, о «сестрах»… Прославившийся как «первый русский философ», «русский Сократ», а также своей эпитафией «Мир ловил меня, но не поймал», Григорий Сковорода, описывая Мудрость в своих рассуждениях, перечисляет то, как Она звалась в разные времена у разных народов: София, Минерва, Христос. Сковорода представляет исторический процесс как поэтапное предварение открытия миру Христа, поэтому для него не существует дилеммы язычество-христианство. Сковорода не обрывает корней, как это сервируется, например, в исламе, где все то, что существовало до ислама, предается анафеме и экскоммуницируется как грязное, запретное и невежественное, и пытается найти срединный путь. В этом смысле, Сковорода преочень «демократичен». Он, вообще, очень интересная личность. Русские и украинцы могут одинаково считать его своим. Я думаю, что и казахи, они же татары, так же могут считать его своим. Дело вот в чем. Хотя природа творчества Сковороды в определенной степени эклектична, что отразилось не только на темах, которые он раскрывает и на которых я особо останавливаться не буду, но и на языке, или «смеси языков», на которой он писал, специалисты как спорили, так и будут спорить о его творчестве с целью вынесения окончательного вердикта. А, может, именно в силу «эклектичности» вынесение окончательного решения просто невозможно? Вообще, всяк, кто хочет докопаться до самых корней, мне представляется, просто не может избежать этой самой «эклектичности». Я же хотел бы зайти немного с другой стороны, этногенетической, что ли.

По матери Сковорода является снова крымским татарином. Его мать носила фамилию Гирей, что автоматически относит ее к крымским Чингизидам. По отцу же Сковорода был православным казаком. Как мы уже выяснили, казаки были «славянами» только по языку и изначально они – ветвь киргиз-кайсаков, т.е. казахов. Так вот я уверен, что отец Сковороды принадлежал к казачьим старшинам, которые со временем утратили тюркский язык, но не дух. И на этой вот «нейтральной» территории, в этом плавильном котле гетерогенных культурных ингредиентов и явился феномен Сковороды, который, по мнению все тех же специалистов, оказал значительное влияние на протогенез философской мысли славян вообще. Гений Сковороды вобрал в себя разные стихии, и на их вихреобразном стыке и родилось его творчество, которое всегда будет вызывать различные рефлексы лишь в зависимости от того, с какой стороны на него смотреть – с запада или востока. Кстати, Сковорода пришелся ко двору как дворянам царской России, так и коммунистам, которые свергли этот самый царский режим. Как тут не вспомнить Северин Духинску, доказывавшую, что именно казаки и связали русинов и московитов прочнейшими узами – не только мечом, но и словом! При всем при этом во все времена и в обоих «лагерях» Сковорода был одинаково и хулим, и хвалим. Это можно было бы назвать историческим парадоксом, но, думается, таков и есть тот «срединный путь», который позволил Сковороде пройти между крайностями, найдя свою «золотую середину». В важной частности, он говорил о триединстве мира. Ну, это можно оставить религиозным схоластам. Он также говорил о том, что у всего есть обратная сторона. В этом смысле его философия точно такая же «восточная», как и «западная». Дао порождает два, два порождает три, а три порождает все остальное. Интересно, что во все тех же рассуждениях Сковорода говорит, что у Мудрости есть сестра: «Ей сто имен. Она, однак, у россиян есть бестолковщина». Разве ж это не сестры-близнецы, как «неболса» и «небось», которые почти неотличимы друг от друга, и лишь проницательный взгляд способен уловить между ними разницу? У каждого – свой метод. Метод Сковороды – библия. Такими вот практически заросшими тропами связаны между собой восток и запад, и при ближайшем, или, наоборот, не очень близком рассмотрении можно заметить, что у крайностей – исток один. Можно назвать его материком Му, Гипербореей, Внутренней Монголией, Шангри-Лой, пятнадцатым камнем сада Реандзи, Paradise Lost, да чем угодно. У каждого – свой метод, а пункт назначения – один.