Отпусти меня к морю

2

Не давайте уходить ничему, что можно удержать; потому что то, что уйдет, уже невозможно вернуть.

Джон Голсуорси. Сага о Форсайтах

ять замечательных лет успела я побыть хозяйкой своего маленького королевства под названием «Home sweet home».

Я прилетала и зимой, когда Москва укутывалась снегом и длинными усталыми пробками, снег скрипел или хлюпал под ногами и летел мимо моих высоких окон, неся с собой какой-то особый уютный тон. Я прилетала и весной, – квартира встречала меня запахом нового паркета, и я сразу же варила кофе на кухне, чтобы она ожила, задышала. Я открывала окна и впускала московское весеннее дыхание, которое, смешавшись с дымом моих некрепких сигарет и запахом кофе, создавало именно то особое настроение, которое и было для меня жизнью. Я подолгу сидела на кухне за большим стеклянным столом и видела сквозь окна, как растет мой город, становится выше и ярче. Сказать по-честному, Москва уже не была моей, и это угадывалось во многих мелочах. Вождение, абсолютный мюнхенский стиль, четко в своем ряду и медленно на боковых улицах. Удивление и восторг каждый раз, когда приходилось делать покупки в воскресенье. Косметолог, приезжающая на наши ботокс-пати в полночь, когда рассасываются пробки. Мы, стайка подруг, встречающие ее как добрую старую тетушку. Моя старинная мастер по маникюру, перед работой в 8 утра наводящая мне красоту неизменным красным, пока я дремлю на кухонном диванчике.

Но было и то, что по-прежнему напоминало мне о том, что все-таки я московская девочка и когда-то была тут дома. Некоторые традиции уже так плотно и незыблемо вплелись в мою жизнь, словно были чопорными британскими по происхождению. Завтраки в любимом кафе возле дома, где за 20 лет не поменялся ни бариста, ни официанты и все по-прежнему помнят, что капучино покрепче, а молочной пенки поменьше. Книжный магазин, в котором по нескольку часов могла бродить среди полок, и продавцы в нем, которые уже отлично знали, что любит читать мой муж, а что мои дети.

Парфюмерный магазин, куда привозили для меня вечный мой японский парфюм номер 3 и где скидку дают всем моим подругам только по моей фамилии и никакие карты не нужны. Парковщик у супермаркета, пожилой, но словно законсервированный в своем возрасте, веселый и вечно подшофе с неменяющимся вопросом: «Ну что там Альпы, стоят?»

Так бы и продолжалось, катилось бы себе, как остро заточенные коньки по гладкому льду в парке Горького, так и сбегала бы я к подругам в Москву, так и продолжали бы мы устраивать наши девичники с разговорами и секретами: о мужчинах, своих и чужих, о подругах, далеких и близких, о людях, живых или мертвых, и, конечно, о нем. Он был неотделим от Москвы, а Москва была им. Он был лишь историей в жизни, но странной такой, у которой было начало, но конец так невнятен. Как фильмы заумных маститых режиссеров, которые обрываются на самом интересном месте и дальше простор для фантазии зрителя. Такое «кино не для всех».

Все это нисколько не мешало мне быть хозяйкой в Мюнхене, матерью и женой. Какой я была? Я себя не берусь судить; глядя на фото сейчас, мне кажется, все было идеально, четко – и чувства, и радости, и неудачи. Мне кажется, я была преданной и терпеливой, и всепонимающей всепринимающей. Такая картинка из глянца, а что там за сценой зрителю не покажут, лишь только конечный продукт. А как там за сценой, до финального глянца, знают лишь те, кто был рядом, – режиссер, визажисты, агенты и девочка на побегушках, та, что юна и восторженна и вечно в ответе за кофе.

И если бы знать мне тогда, что я потеряю свой московский мир, и эту квартиру, беленькую и светлую, с яркими пятнами картин на стенах, с запахом дорогого паркета и бархатными диванами, широкими, на американский манер. И если бы знать, что вид из окна будет уже не моим и я отпущу все, но не забуду ни запах, ни чувства, ни краски, ни ощущение счастья, когда я входила домой, прилетая ночным рейсом из Мюнхена.

#remingtonnumber1

* * *

 
Открываю окна осенние,
Курю в солнечное сплетение.
Подпеваю не в ноты Zaz,
Рисую стрелки, драматизм в самый раз.
 
 
Воробьи за окном в смятении,
Какое тихое воскресение.
А я им танцую, смеясь.
Им плевать. Я подпеваю Zaz.
 
 
Стрелки часов подходят к финишу.
Книгу или французские фильмы?
И то и другое будет чудесно сегодня.
Мы с Zaz заканчиваем петь. Полдень.
 
 
Ты меня не читаешь, без обид.
Не обидно. Ни капельки не болит.
Ты меня не читаешь. Плевать хотела.
Аспирин и шампанское. И отболело.
 
 
Не заметили, как стали взрослыми.
Не придумали даже, что будет после.
А после она исчезла, без адреса, чао.
А он остался на месте. Полегчало?
 
 
Он понял, что проиграл,
Через сотни других начал.
Ночами часто не спал,
Подолгу в окно молчал.
Весной и осенью ждал
Ее в серебро зеркал.
 
 
Ее родной силуэт,
Но ее больше нет.
Вьюга накрыла след.
За следом пропал секрет.
Снова бубновый валет.
Гадалка не даст ответ.
Ровно пять сигарет.
Бред.
 
 
А могла быть история
Про южное синее море.
Его и ее территория.
И окна зашторены.
Без лишней риторики.
Магнолия. Южные дворики.
Любовь навсегда. В теории.
 
 
А на практике…
Не было никакой тактики.
Оба уже прагматики.
Точность из математики.
Лишь серебристые фантики.
Остатки былой романтики.
 
 
А если совсем по-честному,
То мне даже интересно,
Можно ли склеить прошлое,
Плохое ли, или хорошее.
 
 
И я набираю твой номер на память.
– Здравствуй… попробуем все исправить?
 

3

Не грусти. Рано или поздно все станет понятно, все станет на свои места и выстроится в единую красивую схему, как кружева. Станет понятно, зачем все было нужно, потому что все будет правильно.

Льюис Кэрролл. Алиса

ешение продать квартиру пришло спонтанно. Дети выросли, и Москва была им совершенно не интересна, Мюнхен уже прочно вошел в их жизни, очередной российский кризис уже наступал на пятки, да и рядом стали строить огромный новый дом с подземными паркингами и консьержем. Муж прогнозировал падение цен на недвижимость, а я за 20 лет так привыкла ему доверять, слепо и безоговорочно, что ни грамма сомнения не мелькнуло в моей белой голове. Вообще двадцать беззаботных лет с ним приучили меня не сомневаться и разнежили меня до предела. Мне не нужно было ни о чем думать, моя миссия в семье была прекрасна и проста: выбор отеля для отдыха, выбор авиабилета, выбор новой сумочки, выбор блюд на завтрак, обед и ужин. Ничего сложного, но и никакого развития. Иногда по ночам я лежала и думала, что жизнь идет, все прекрасно, я на своем месте, чего еще желать? Но предательские кошки уже начинали скрести в душе своими острыми коготками, сначала будто бы играючи задевали мою непоколебимость, но чем дальше, тем агрессивнее царапали они мое внутреннее «я», уверенное в своем жизненном пути «счастливой домохозяйки».

По-прежнему я раздавала бесплатные советы и креативила за кухонным столом, сводила нужных друг другу людей и радовалась за своих друзей, когда они находили себя и друг друга в этом мире. Себя же я так и не могла найти. Поэтому очередная авантюра с продажей квартиры и покупкой другой, в новом соседнем доме, показалась мне неплохим поводом занять себя.

Квартиру мы продали довольно быстро, тот случай, когда и маклер умница, и квартира красавица, и желание есть, всем кризисам вопреки. Цены на недвижимость уже стали падать в Москве, и я было подумала, что квартиру никто не купит, и успокоилась окончательно. Я по-прежнему прилетала в свой маленький уютный мир, дышала им и наслаждалась той мыслью, что он у меня есть. Несколько раз приходили потенциальные покупатели, ходили по моей квартире, разглядывая каждый уголок с восторгом или скепсисом, я на автопилоте журчала что-то о прелести района, но вид у меня был раздраженный и не очень приветливый, сдобренный наигранной механической улыбкой. Покупатели пытались сбить цену, мол, кризис и все такое, но мне было наплевать, ибо я была не готова расстаться с моей красоткой. Я подумала, что соглашусь продать ее тому, кто придет и влюбится, оценит ее и скажет – это то, о чем я мечтал, она идеальна, и не станет придираться к мелочам. Не терплю мелочных людей. Мне хотелось, чтобы следующие жильцы искренне были влюблены в мои диваны и виды из окон, в мои тяжелые шторы и кремовую кухню. Квартира была для меня живой и мне было важно передать ее в хорошие руки, как часто пишут в объявлениях о продаже щенков.

Я прилетела в Москву в 4 утра, а в 4 часа вечера должна была лететь по делам в Китай. По дороге в аэропорт Мюнхена мне дозвонилась маклер и уговорила показать квартиру. Я отпиралась, до этого в Москву прилетал мой муж, и я была уверена, что квартира к показу не готова. Маклер настаивала, и я, как существо, так и не научившееся внятно говорить короткое слово «нет», сдалась и оставшееся время до самолета отчаянно звонила в Москву в надежде организовать какую-нибудь помощницу по хозяйству.

Когда объявили посадку, надежда найти скорую помощь практически испарилась. И я была счастлива, как третьеклашка, который не выучил урок, но его пронесло, к доске вызвали соседа по парте.

Входя в самолет, я сделала традиционный звонок лучшей подруге, которая в секунду решила мою проблему, и колесо событий вопреки всему покатилось дальше.

«Буду у тебя в 8, и положи телефон под ухо, я же знаю, тебя не разбудить в такую рань», – сказала моя дорогая подруга, и самолет взял разбег.

В пять утра, уже в своей квартире, я закуталась в одеяло и под утренний далекий шум Ленинского проспекта провалилась в сон.

Мне снилось море, я помню, потому что я потерялась во сне, какая-то женщина выдавала себя за мою маму, но была совершенна не похожа. Я, боясь обидеть ее, аккуратно пыталась объяснить ей, что она не похожа на мою маму, но она злилась и кричала, что я ни черта не помню о своей матери, при этом мы обе быстро шли по берегу и я уже не понимала, где нахожусь и куда мы идем. Сон был не страшный, скорее странный. Мне очень хотелось поверить, что она и есть моя мать, но здравый смысл не давал мне этого сделать. Я окончательно запуталась и растерялась, когда в мой сон ворвался настойчивый звонок. Одновременно в дверь и телефон. Маня будила меня всеми доступными способами. Я нехотя и тяжело вынырнула из странного сна, как из липкого киселя, и поплелась открывать дверь своей дорогой подруге.

Маня влетела в прихожую, чмокнула меня, внимательно осмотрела и отдала приказ: «Можешь доспать на диванчике в кухне, но не молчи, рассказывай, я соскучилась».

Я побрела на кухню, грудой сложила на кухонном диване яркие маленькие подушки в восточном стиле, сварила нам кофе, и в полудреме мы начали говорить.

Надо сказать, что Маня – королева уборки, я больше никогда в жизни не видела такого волшебства. Она делала взмах рукой, и кухонная поверхность начинала блестеть так, как не блестела и при продаже. Посуда сама запрыгивала в посудомойку, а хлам добровольно летел в мешки для мусора. Маня – гений уборки и чистоты, это неоспоримый факт, неподвластный моему пониманию. Иногда, когда меня совсем замыкало от желания спать, Маня подбадривала меня каким-нибудь вопросом-сплетней, и я сквозь дремоту продолжала наш разговор.

Тот случай, когда ты сова, а твоя лучшая подруга – жаворонок.

К 12 дня квартира сияла как невеста утром накануне свадьбы. Мы выпили еще кофе, и Маня убежала дальше кружить по Москве, у нее всегда в списке миллион дел. У меня был ровно час до прихода другой моей подруги, которая должна была отвезти меня в Шереметьево, проводить на рейс до Китая и ехать обратно – показывать мою квартиру потенциальному покупателю.

Час я посидела за столом в кухне, курила, пила кофе, смотрела в окно на Москву, шел снег, смотрела на трех стеклянных красных рыб на полке под кофемашиной. Эти рыбы были подарком моих подруг из Тая, и мне они безумно нравились. Смотрела на кухню, чистенькую и глянцевую, я почти не готовила в Москве, поэтому кухня моя была девственна. Смотрела на орхидеи в вазе, их я тоже везла из Таиланда. Смотрела и чувствовала любовь в каждой детали, в каждом сантиметре этой квартиры. Здесь не было ни одной лишней или случайной вещи. Здесь все было идеально и к месту, гармонично и продуманно…

Я вздохнула, подумала, что за такие деньги все равно никто не купит мою квартиру, кризис все-таки, и с легкой душой пошла собираться в Китай.

* * *

 
Бьюсь головой о стену, всегда и везде —
В Риме, в Париже, в Мюнхене и в Ницце.
Слепну ночами, тоскуя в людской суете.
Я не успела однажды с тобой проститься…
 
 
В жизни моей завистников не сосчитать.
Глупые, им никогда не измерить рулеткой
Точку отсчета, с которой ночами кричать,
Точку отсчета, где больше не будет света.
 
 
Что вам моя Шанель, картинки пестрые?
Жарко в Майами, жарко и некуда деться.
Дети, увы, всегда становятся взрослыми,
Пряча в кармане шубы кусочки детства.
 
 
Бьюсь головой о стену и во вселенную,
Звезды холодные, скиньте пароль на вход.
Время с годами становится более ценным.
Все усложняется, жаль, что не наоборот.
Мы научились смеяться там, где отмечено.
Куклы сложнее, и реже мечты в облаках.
Где мои дачи майским сиреневым вечером?
Где мои классики в старых московских дворах?
 
 
Нет, я не жалуюсь, я же сама все решала.
Новые страны, их люди и их языки.
Мне бы понять, от чего я так долго бежала.
Даже Париж не спасает теперь от тоски.
 
 
Жмурюсь на яркое солнце чужих берегов.
Осень, Милан, и немного защемит сердце.
Грей меня, милое, без иностранных слов,
Вечное солнце, такое же как, в детстве!