История инвестиционных стратегий. Как зарабатывались состояния во времена процветания и во времена испытаний

Япония захватывает Азию

Тем временем на другом конце света Япония c помощью флота и армии занималась изменением облика Азии. В начале 1937 года китайцы недальновидно спровоцировали Японию^[10], и в последовавших за этим боях китайцы терпели унизительные поражения, кульминацией которых стала печально известная Нанкинская резня, во время которой было убито 300 000 китайских гражданских лиц. «Китайское лобби» в Соединенных Штатах было потрясено и разгневано, а Франклин Делано Рузвельт (ФДР) в своей речи в Чикаго приравнял Японию к нацистам.

Задолго до Перл-Харбора японская агрессия распространилась на юг, и к лету 1942 года Япония контролировала богатейшие страны Юго-Восточной Азии (в главе 7 мы поговорим об этом более подробно). Япония не только получила контроль над огромными запасами природных ресурсов Азии, которые были необходимы для войны, но разгромив и унизив колониальные державы, она навсегда положила конец старой эре западного империализма, дипломатии канонерок, и развенчала миф о превосходстве белого человека. Идея великой восточноазиатской сферы сопроцветания вызвала живой отклик, и во многих регионах японские армии поначалу были встречены местным населением как освободители от колониальных властей.

В долгосрочной перспективе суровая, неоправданно жестокая японская оккупация и ее эксплуататорский характер развеяли эту дружелюбную реакцию и в итоге вызвали ненависть, но в 1942 году это еще не было очевидно. Более того, в Гонконге и Сингапуре, а также в тех странах, которые впоследствии стали Индонезией, Малайзией, Филиппинами и Таиландом, но прежде всего в Индии, нарастало глубинное напряжение и появилось сильное стремление к независимости. Эпоха строительства империй действительно закончилась.

США был нанесен тяжелый удар в Перл-Харборе; они потеряли все свои азиатские владения, за исключением ключевой островной базы Мидуэй в центре Тихого океана. Американская военная некомпетентность была в порядке вещей. К весне 1942 года пали и Филиппины, а 65 000 человек были взяты в плен в битве при Коррегидоре. Сокрушительные морские потери понесли союзники в Сингапурском проливе, в Индийском океане и в битве в Яванском море. Гонконг был взят за несколько дней, Малайзия была разгромлена, а великая крепость – Сингапур – была полностью окружена и бесславно капитулировала. Австралия и Новая Зеландия были в смертельной опасности, и их премьер-министры во всеуслышание выражали недовольство Черчиллем.

Разорение Европы

Начало 1940-х годов было временем, когда большая часть Европы смотрела в будущее с отчаянием и откровенно голодала. Немецкие оккупанты либо отправляли домой огромное количество продовольствия, либо потребляли его на месте. По всей Европе производительность сельского хозяйства упала, так как население в оккупированных странах стало преимущественно женским. Например, одна только Франция, помимо жертв войны, потеряла 2 600 000 мужчин, которые были отправлены в Германию в качестве пленных на принудительные работы. Большая часть Европы верила, что немцы будут у власти в течение многих поколений, и поэтому молчала и сотрудничала. В конце концов, наказанием за сопротивление было или попадание в ласковые руки гестапо, или смерть. К весне 1942 года фамилия «Квислинг» стала нарицательной (и означала коллаборациониста и предателя), концентрационные лагеря стали местом, где бесследно пропадали люди, а гестапо наводило ужас на всю Европу.

Это было время, когда многие якобы мудрые и здравомыслящие мужчины и женщины были убеждены, что союзники уже побеждены как в Европе, так и в Азии, что Германия не только выиграла войну, но и оказалась достойна этой победы. Они задавались вопросами о будущем и говорили о «бездне новой темной эпохи», которая, как предупреждал Черчилль, «может стать еще более ужасной и, возможно, затянется надолго усилиями извращенной науки». Капитализм и демократия потерпели крах, и именно немецкая и японская модель национального социализма, а не коммунизм, может стать приемлемой альтернативой. В конце концов, экономика большей части западного мира все еще находилась в порочном круге депрессии, спада, растущей безработицы и социальных волнений, которые капитализм, казалось, был не в состоянии исцелить. Пессимисты утверждали, что демократия оказалась неэффективной и бессильной формой правления, и ей недостает силы лидерства, эффективности и свежести национал-социализма.

Британская империя распадалась. Ее жемчужина, Индия, была мятежна и неспокойна, она жаждала «свободы в полночь». Ганди угрожал договориться о безопасном проходе японских войск через Индию, чтобы дать им возможность координировать свои действия с Гитлером в обмен на независимость Индии. Черчилль опасался японского вторжения в Индию. Даже в Соединенных Штатах Америки во многих кругах уже не было сочувствия к империи. В начале 1942 года в письме к британскому народу Life (в то время доминирующий американский журнал) предупредил: «Одна вещь, за которую мы точно не боремся, – это сохранение Британской империи».

Вооруженные силы западных демократий казались слабыми, неадекватно оснащенными и плохо руководимыми по сравнению с технологией, дисциплиной, подготовкой и храбростью немецких и японских военных гигантов. В Европе немецкие механизированные дивизии с их танками, бронетранспортерами и моторизованной пехотой просто растоптали и раздавили всяческое сопротивление. В Польше это и вовсе были танки против кавалерии. И немцы, и японцы сразу же установили превосходство в воздухе над любым полем боя, и японцы первыми поняли, что артиллерийские морские бои между кораблями ушли в прошлое и решающим фактором теперь являются авианосцы. Они также поняли, что базирующиеся на авианосцах самолеты могут потопить самые мощные и большие корабли. В конце 1941 года японская авиация потопила у берегов Сингапура гордость Королевского флота, линейный крейсер «Рипалс» и линкор «Принц Уэльский», потеряв лишь несколько торпедоносцев и пикирующих бомбардировщиков. Немецкие и японские стратеги также понимали огромное преимущество внезапности, брони и концентрации сил, и они казались современными, яркими и смелыми тактиками, в то время как союзники и русские выглядели как пожилые пораженцы, думающие только об обороне.

По обе стороны Атлантики было много пессимистов. Даже Черчилль признавал, что и при равном соотношении сил казалось, немцы всегда будут побеждать. К концу 1930-х годов Адольф Гитлер создал самую успешную экономику в Европе. Промышленное производство в Германии росло, а безработица почти исчезла. Это был ложный расцвет, но в то время мало кто это понимал. Гитлер уже привлекал союзников в Центральной Европе, таких как Венгрия, Румыния, а затем и Финляндия. Японцы, благодаря внезапным атакам и хирургически точным захватам, показывали себя изобретательным, жестоким и неумолимым врагом. Муссолини, казалось, реанимировал экономику Италии. Как силы свободы могли одержать победу?

Америка: забывчивая и самодовольная

На фоне всех этих мучений Соединенные Штаты выглядели забывчивыми и снисходительными к себе изоляционистами, и многие люди во всем мире считали, что американский народ слишком узколоб, слишком мягок и слаб, чтобы бороться. В 1937 году американская экономика снова обрушилась. В 1938 году безработица выросла с 14 % до более чем 19 %. Рабочие союзы United Auto Workers заставили General Motors прекратить работу с помощью сидячих забастовок, а полиция стреляла в рабочих, вооруженных только рогатками. 1 октября 1937 года, в день, который был назван «черным вторником», случилась паника на фондовых и товарных рынках. Инвестиционные банки были пойманы на больших андеррайтинговых позициях в облигациях Bethlehem Steel и выпуске привилегированных акций Pure Oil, и возникли разговоры о полном закрытии фондовой биржи.

По иронии судьбы, ровно через 50 лет, 19 октября 1987 года, нью-йоркский фондовый рынок снова потерпел крах.

Великий японский адмирал Исокору Ямамото, который учился в Гарварде и был военно-морским атташе посольства в Вашингтоне, округ Колумбия, заметил, что военно-морской флот США – это «клуб для игроков в гольф и бридж». Как они могли допустить, чтобы в Перл-Харборе их линкоры оказались беспомощно выстроены в ряд, словно сидящие утки? Он сомневался, что в открытом море их экипажи смогут грамотно сражаться. Ямамото высоко ценил промышленную мощь Соединенных Штатов, но ставил под сомнение качество американского профессионального офицерского корпуса. Японские планировщики сбрасывали со счетов любую угрозу со стороны подводных лодок, потому что «американцы по своей природе не приспособлены к физическому и умственному напряжению подводной войны».

Американская армия, стоявшая гарнизонами в Азии, тоже не пользовалась хорошей репутацией. Это была «старая армия», в которой были пони для игры в поло, долгие игры в гольф, дешевая домашняя прислуга, мелкое соперничество и интрижки в армейско-морском клубе. Джеймс Джонс в эпическом романе «Отсюда в вечность» описывает эту застойную среду. Во время вторжения на Филиппины американская армия оказалась несопоставима с закаленными в боях, хорошо обученными японцами. Американский командующий, генерал Дуглас Макартур, был красивым, властным мужчиной (вы могли бы называть его Мак – на свой страх и риск), и он тщательно создавал себе образ Великого Американского Героя.

Другие смотрели на вещи иначе. Гарри Трумэн, который, как мы увидим позже, не был поклонником Макартура, говорил: «Вокруг него никогда не было никого, кто мог бы его окоротить. В его штате не было никого, кто бы не целовал бы его в… Он просто не подпускал к себе никого, кто не целовал бы его задницу». Дуайт Эйзенхауэр комментировал: «Я учился у него драматическому искусству в течение пяти лет в Вашингтоне и четыре года на Филиппинах».

Макартур мог быть способным и вдохновляющим лидером. Он, конечно, не испытывал недостатка в высокомерии, когда утверждал, что является «величайшим военным умом, который когда-либо жил на свете», и он был смелым тактиком, как он позже доказал в неустанном, стремительном продвижении по островам, чтобы отомстить за поражение на Филиппинах, а затем при Инчхоне в Корее. Однако он также был напыщенным, тщеславным и любил производить впечатление – он всегда носил с собой седло для верховой езды. Он закончил Вест-Пойнт первым в своем классе, несмотря на неловкость из-за того, что его мать переехала в отель рядом с Вест-Пойнтом, чтобы вмешиваться в его жизнь. Его отец был генералом и героем Гражданской войны, награжденным Медалью Почета. Макартур был дважды награжден за героизм в Первой мировой войне, а к концу войны он командовал дивизией. Всегда политически прозорливый и чрезвычайно амбициозный, он быстро поднялся по карьерной лестнице в послевоенной армии.

Посланный на Филиппины, он действовал в Маниле фактически на правах императора. В начале 1941 года он пообещал Вашингтону, что сможет защитить Филиппины с помощью огромной армии, состоящей в основном из местных жителей. Его хвастовство было довольно странным. Филиппинские солдаты шли в бой с винтовками времен Первой мировой войны, из которых они раньше никогда не стреляли, и с жалким снаряжением. Фактически, у многих из них не было ни касок, ни обуви. «Эти парни едва знают, как отдавать честь, не говоря уже о том, чтобы стрелять», – с отвращением заметил один американский сержант.

Приказы Макартура своим войскам при отходе через Батаан к Коррегидору были в лучшем случае невыполнимыми, а в худшем – самоубийственными. «Блиндаж Даг», – так называли его морские пехотинцы, которым приходилось копать эти блиндажи каждый раз, когда он приезжал на передовую. В первые несколько дней войны его заносчивый и властный начальник штаба перекрыл к штабу доступ, и в результате военно-воздушные силы не были ни приведены в боевую готовность, ни рассредоточены даже после атаки на Перл-Харбор. Вместо этого, в то самое время, когда японский флот вторжения приближался, самолеты были самым легкомысленным образом припаркованы на взлетно-посадочной полосе крыло к крылу, и были с легкостью уничтожены японцами через 24 часа после нападения на Перл-Харбор.

В 1941 году филиппинское правительство предложило Макартуру звание фельдмаршала и жезл из чистого золота, и он, вопреки всем правилам, согласился. Еще более удивительно, что в 1942 году, когда он бежал с Батаана в Австралию, он принял крупную сумму денег от филиппинского правительства, что было практически взяткой. После того как он бежал в Австралию, Рузвельт, чувствуя, что Соединенным Штатам нужен герой, бездушно наградил Макартура медалью Почета, поразив и разозлив этим офицеров и людей, оставленных им в кровавых пещерах и скалах Коррегидора, которые понимали, что он просто бросил их. Великолепное исследование характера этого сложного человека читайте в историческом романе Джеймса Уэбба «Генерал императора».

Вера Черчилля в американское вмешательство

После Перл-Харбора и других катастроф на Тихом океане, американская пресса начала распространять истории о некомпетентности военных в Тихоокеанском регионе и о неудачах в организации военного производства на родине. Эпитет «красная лента» был придуман для обозначения запутанных процедур бюрократической волокиты. Черчилль, однако, всегда верил, что Соединенные Штаты станут всепобеждающей боевой силой, когда они наконец пробудятся. В начале 1940-х годов он был гораздо более высокого мнения о возможностях Соединенных Штатов, чем многие другие люди, но, как он писал в книге «Поворот судьбы»^[11]:

«Глупые люди – а их было много, и не только во вражеских странах – могли не брать в расчет силу Соединенных Штатов. Одни говорили, что американцы бесхребетные, другие – что они никогда не будут едины. Что они будут валять дурака на безопасном расстоянии. Что они никогда не придут к согласию. Что они никогда не смогут выдержать кровопролития. Что их демократия и система периодических выборов парализует их военные усилия. Что они – просто мутное пятно на горизонте для друзей и для врагов. Но теперь мы должны увидеть слабость этого многочисленного, но далекого, богатого и болтливого народа».

Интересно было бы поразмышлять, кто же были те американцы, от которых уши Черчилля свернулись в трубочку настолько, что он назвал нас «болтливым народом». В любом случае, хотя на протяжении всей своей великой шеститомной истории Второй мировой войны Черчилль и сохраняет жесткую выдержку, но он тоже был подвержен приступам уныния. Однажды он описал свои приступы, как визиты депрессивного «черного пса», который всю жизнь периодически преследовал его. Это огромное, волосатое, дурно пахнущее существо внезапно появлялось и тяжело садилось ему на грудь, придавливая его затхлым, больным собачьим дыханием.

Джон Колвилл, личный секретарь Черчилля, в книге «Грани власти: 10 дневников с Даунинг-стрит» рассказывает о случаях, происходивших в 1940 и 1941 годах, когда премьер-министр бывал подавленным, удрученным и раздражительным. В январе 1942 года Черчилль жаловался, что «нам на Британских островах казалось, что все становится хуже и хуже». Он прошел через вотум доверия в Палате общин, и, хотя он и победил, ему пришлось пережить унизительные моменты в парламенте, которые явно действовали ему на нервы. В 1942 году он говорил о «безжалостном потоке поражений и разрушений, который властвовал над нашими судьбами». Он часто ругал своих военачальников за некомпетентность и чрезмерную осторожность. 31 января 1942 года генерал, командующий Британским корпусом в пустыне, послал ему невероятное сообщение: «Я с неохотой вынужден сделать вывод, что для того, чтобы встретить немецкие бронетанковые силы и хоть как-то при этом надеяться на успех, наши собственные бронетанковые силы, учитывая, как они оснащены, организованы и управляются в настоящее время, должны иметь превосходство по крайней мере два к одному». 5 марта 1942 года в пронзительном послании Рузвельту Черчилль написал:

«Когда я вспоминаю, как я страстно мечтал и молился о вступлении Соединенных Штатов в войну, мне трудно даже сознавать, насколько серьезно ухудшились наши британские дела в результате того, что происходило после 7 декабря. Мы потерпели величайшую катастрофу в нашей истории в Сингапуре, и другие несчастья будут настигать нас все чаще и быстрее».

Затем он перечислил угрозы для Мальты, Цейлона, Индии, и победы Роммеля в Африке. Еще более опасным был удушающий контроль немецких подводных лодок над судоходством. По мере развития событий количество потопленных американских и британских кораблей за первые шесть месяцев 1942 года почти сравнялось со всем 1941 годом и превысило все потери за весь срок союзнической судостроительной программы на 3 млн тонн [водоизмещения]. Королевский флот понес тяжелые потери в Индийском океане от японских самолетов, и стало ясно, что устаревший британский надводный флот не мог сравниться с современными японскими линкорами. 1 апреля Черчилль, многолетний стоик и оптимист, закончил личное послание Рузвельту такими строками: «Лично я прекрасно себя чувствую, хотя я прочувствовал тяжесть войны намного сильнее после своего возвращения, чем до». Другими словами, Черный Пес навещал его.

Американский изоляционизм

Поводов для пессимизма в отношении Соединенных Штатов было предостаточно. До Перл-Харбора диспептики, размышлявшие о судьбах мира, утверждали, что Соединенные Штаты останутся нейтральными; Япония с ее потребностями в сырье захватит британские и голландские владения на Дальнем Востоке и будет старательно избегать военных действий с США, а немецкие подводные лодки постепенно задушат Англию и заставят ее просить о мире. Тогда Соединенным Штатам и Канаде пришлось бы противостоять державам оси в одиночку. Однако, даже если бы Британия потерпела поражение, Соединенные Штаты, защищенные огромным океаном, все равно оставались бы в безопасности и процветали. В конце концов, эти «слабые» и «болтливые» люди договорились бы о modus vivendi с Германией и Японией.

На самом деле в Соединенных Штатах имелось сильное изоляционистское движение. Конечно, британский концерт в поддержку войны мог заполнить Карнеги-холл, но митинги «Америка прежде всего» заполняли гораздо более просторный Мэдисон Сквер Гарден. Голоса за изоляцию были громкими и яростными. Чарльз Линдберг, герой-авиатор Америки, красноречиво утверждал, что война в Европе была лишь часть вековой борьбы между европейскими державами, и спрашивал, почему американские мальчики должны умирать, чтобы сохранить Британскую империю. После визита в Германию в 1938 году он сказал: «Англия и Франция слишком слабы в воздухе, чтобы защитить себя. Необходимо осознать, что Англия – это страна, состоящая из огромной массы медлительных, туповатых и равнодушных людей и небольшой группы гениев». Его жена – красивая, поэтичная и чувствительная Энн Морроу Линдберг, написала бестселлер, в котором описала войну как соревнование между «силами прошлого (союзниками)» и «силами будущего (Германией)». Рассел Леффингвелл, видный партнер Дж. П. Моргана, сказал: «Союзники не в силах одолеть немцев. Этих чертей слишком много, и они слишком компетентны».

Многие в Конгрессе выступали за политику строгого нейтралитета. Уже весной 1941 года законопроект о введении обязательной военной подготовки прошел в Конгресс с перевесом всего в один голос. Если бы законопроект провалился, американская армия была бы практически распущена. Половина из 2 млн мужчин, призванных в первый призыв, была демобилизована как физически или психологически непригодные к службе. Изоляционисты выступали с громкими речами о том, что Уолл-стрит и большой бизнес хотят войны только по причине кровожадной страсти к прибыли. Выступая с этой точки зрения, конгрессмен из Висконсина Томас О’Малли представил закон, требующий, чтобы члены богатейших семей были призваны в армию первыми. «В следующей войне будут участвовать рядовые Форд, Рокфеллер и Морган», – сказал он.

Более того, после шока от Перл-Харбора и первых поражений на Филиппинах, американская общественность запаниковала. К весне 1942 года появились слухи, а иногда и газетные истории о шпионаже, саботаже и даже о японском вторжении на Западное побережье. Появились причудливые истории о ночных высадках на Лонг-Айленде и о карликовых подводных лодках в гавани Нью-Йорка. Не кто иной, как комментатор газеты The New York Times Уолтер Липманн предсказывал скоординированный саботаж в огромных масштабах. 19 февраля 1942 года было принято позорное решение об интернировании всего японо-американского населения. Государственное ограничение скорости было снижено до 35 миль в час для экономии бензина, и был принят закон, который ограничивал доходы после уплаты налогов на уровне $25 000, или $250 000 в сегодняшних деньгах. Это было мрачное, отчаянное время, и неудивительно, что инвесторы были в глубокой депрессии.