Исповедь Сатурна

МИЛАН.
ЗА ТРИ МЕСЯЦА ДО ОПИСЫВАЕМЫХ СОБЫТИЙ

Милан – один из немногих городов Италии, который можно считать настоящим европейским городом или северной столицей Апеннинского полуострова. Миланцы гораздо ближе к жителям Парижа, Лондона или Берлина, чем к своим южным соотечественникам из Неаполя или Сицилии. Это не просто столица мировой моды. В Милане сосредоточены центральные офисы всех самых успешных итальянских компаний и банков. Именно отсюда начинал свое триумфальное восхождение к власти премьер Берлускони. Именно здесь закладывались основы его финансовой империи. Однако Милан, каким бы европейским и красивым он ни был, это все равно Италия, и здесь часто царят такие же нравы, что и в Сицилии, лишь несколько видоизмененные благодаря северному более холодному климату и европейской респектабельности, царящей в аристократических салонах города.

В Милане много фешенебельных отелей, но один из самых известных и роскошных – «Эксельсиор», расположенный в центре города и насчитывающий двести тридцать семь номеров, среди которых есть и великолепные «королевские апартаменты». Именно в этих апартаментах поселился прилетевший вчера из Нью-Йорка Энрико Салерно, представитель одного из самых могущественных кланов мафии – клана Салерно. И хотя у него много родственников в Италии, в частности в Милане, он поселился в отеле. Его положение обязывает снимать именно такие апартаменты.

Он не стал афишировать свой приезд и только ночью отправился в загородный клуб, чтобы поужинать и послушать местных певцов. Сегодня днем он назначил встречу представителю другого клана, набирающего силу в последние годы в Америке. Если в Нью-Йорке весь город был поделен между пятью самыми известными итальянскими кланами, то в других местах местным кланам иногда удавалось набирать дополнительные очки в борьбе за свой бизнес и власть. Среди подобных семей выделялся клан Анчелли. Именно семья Анчелли с его руководителем – хитрым и беспринципным Джулио Анчелли – представляла собой основную угрозу для клана Салерно, контролирующего все порты восточного побережья. Семья Анчелли уже ощутимо теснила клан Салерно и, очевидно, готовилась занять их место в большой пятерке, куда входили кланы Бонано, Коломбо, Салерно, Дженовезе, Люччезе.

Формально Энрико Салерно не имел права вести переговоры как руководитель другого клана. Ведь главой клана Салерно был его дядя. Однако тот уже достиг преклонного возраста, и ни для кого не было секретом, что всеми делами в семье заправляет сорокачетырехлетний Энрико. Кроме того, на встречу с Энрико должен был прилететь не Джулио Анчелли, известный тем, что вообще редко покидал свой дом в южном Манхэттене, а его доверенное лицо – Чезаре Кантелли, «советник» семьи Анчелли, которому Джулио безусловно доверял. Встреча не могла состояться в Америке, чтобы не привлекать внимание ФБР и полиции. Каждый шаг Энрико Салерно в Нью-Йорке контролировался агентами ФБР, которые справедливо подозревали его в неблаговидной деятельности, и ему приходились часами уходить от наблюдения.

Кантелли приехал один, без охраны. Он был больше похож на преуспевающего хозяина бакалейной лавки, чем на советника главы клана мафии. Невысокого роста, лысый, с бегающими черными глазами, похожими на две круглые пуговицы, с вечно розовыми щечками, этот господин не производил впечатление серьезного человека. Салерно был выше своего гостя на целую голову. Он знал, как важен сегодняшний разговор, и поэтому пригласил Кантелли в зал для приемов, где они могли бы поговорить наедине.

Салерно подчеркнуто не стал ничего предлагать своему гостю. Они были в несколько разных «весовых категориях», и Салерно сразу хотел подчеркнуть это обстоятельство. Он был некоронованным главой могущественного клана, а Чезаре Кантелли представлял лишь выскочку Анчелли и к тому же был всего лишь «советником» семьи.

– Я доволен, что мы, наконец, смогли встретиться, – холодно начал Салерно, – надеюсь, сеньор Анчелли чувствует себя хорошо?

– Спасибо, – вежливо поклонился Кантелли, – но, как вам известно, он не переносит самолеты, из-за чего уже много лет не может приехать на Сицилию, чтобы поклониться могилам своих родных.

– Очень жаль, – равнодушно бросил Салерно, – если он захочет приехать, пусть даст знать, и мы его встретим на Сицилии…

«А потом похороните рядом с родственниками», – подумал Чезаре, отгоняя, однако, эту мысль.

– Мы всегда готовы оказать услугу сеньору Анчелли, – так же равнодушно продолжал Салерно.

И решив, что с любезностями пора заканчивать, перешел к делу:

– Я думаю, что вам интересно, почему семья Салерно захотела встретиться с представителем вашего клана? – спросил Энрико.

– Наверное, речь идет о взаимной операции, – улыбнулся Чезаре Кантелли, – мы всегда готовы помочь вам в любом вашем деле.

– Помогать не нужно, – резко оборвал его Салерно, – пусть лучше не мешают. Ваши люди в портах стали иногда мешать нашим профсоюзам нормально работать. Недавно я узнал, что даже в Балтиморе ваши люди сорвали доставку груза. А это уже серьезное нарушение наших договоренностей.

– Мы все проверили, – возразил Кантелли, – в прошлый раз ваши люди нарушили перемирие и попытались забрать наш груз.

– Такого просто не может быть, – раздраженно возразил Салерно, – но если вы это утверждаете, то я прикажу все проверить, и виновные будут найдены.

– Спасибо. Мы уже проверили и выяснили, что виноваты ваши люди. Если хотите, мы готовы поделиться с вами нашей информацией, – осторожно предложил Чезаре Кантелли.

– Хочу, – рявкнул Салерно, – и сам проверю все ваши сведения.

Он перевел дыхание, с раздражением подумав, что наглость Анчелли не имеет границ. Они уже готовы доказывать свою правоту, даже переходя дорогу другим кланам.

– Мы проверим, – хрипло повторил он, отчасти соглашаясь со своим собеседником и поэтому нервничая еще больше. – Но иногда вы допускаете серьезные ошибки, – сказал вдруг Салерно, показывая пальцем в сторону собеседника. – Очень серьезные, – добавил он.

– Какие ошибки? – сделал вид, что удивился, Чезаре. Или и в самом деле удивился.

– Месяц назад в Барселоне, – пояснил торжествующий Салерно, – ваши люди пытались взорвать автомобиль человека, находившегося под нашей защитой.

– О ком вы говорите? – развел руками Кантелли. – Я первый раз слышу об этом покушении.

– Не нужно, – поморщился Салерно, – в семье ничего не делается без вашего ведома. Месяц назад ваши боевики попытались устранить в Барселоне человека, который находится под нашей защитой.

– Вашего человека? – продолжал изумляться Чезаре, понимая, что нужно потянуть время.

– Нет, – жестко прервал его Салерно, – еще не хватает, чтобы вы пробовали убрать наших людей. Но человек, машину которого вы подняли в воздух, находится под нашей защитой и покровительством. Это бывший премьер-министр Украины сеньор Онищенко.

– При чем тут Украина? – Чезаре был хорошим актером, но здесь немного переигрывал.

– Хватит, – махнул рукой Салерно, – здесь не «Ла Скала». Не нужно изображать недоумение, сеньор Кантелли, иначе вы рискуете взять не ту ноту. Нам все известно. Приказ об устранении Онищенко отдал сам Джулио Анчелли. И не может быть, чтобы вы были не в курсе. По счастливой случайности Онищенко остался жив, так как не успел сесть в уже заведенный автомобиль. Но если бы он погиб, мы расценили бы подобный жест как свидетельство крайнего неуважения к нашей семье. Вам прекрасно известно, что сеньор Онищенко работал с нашими людьми и находился под нашим покровительством. Когда он вынужден был уйти в отставку, мы взяли на себя заботу о его личной охране. И теперь, когда он едва не погиб, мы выглядим не очень солидно, сеньор Кантелли. Мы полагаем, что взрыв автомобиля был организован семьей Анчелли. Мы знаем, что сеньор Онищенко обещал одному из синдикатов, который вы контролируете, крупные закупки сельскохозяйственной продукции. Затем он отказался от этого контракта и вы, конечно, понесли некоторые убытки. Но устранить сеньора Онищенко мы никому не позволим. Даже такому «могущественному клану», как ваш, – с явной издевкой и угрозой в голосе сказал Энрико Салерно.

Чезаре понял эту угрозу, уловил скрытый намек. Он понял также, что игра может зайти слишком далеко. Если Салерно знает, какую именно поставку сорвало правительство Украины в прошлом году, то это значит, что предатель может находиться и среди членов клана Анчелли. Во всяком случае, нужно исходить из того, что Энрико знает гораздо больше, чем говорит.

– Фирмы, связанные с нами, понесли убытки на миллионы долларов, – пояснил он, чуть понизив голос. – Мы полагали, что так будет лучше для всех.

– А наши фирмы заработали миллионы долларов благодаря деятельности сеньора Онищенко, – перебил его Салерно, – и мы полагаем, что вопрос закрыт. Сейчас Онищенко живет в Милане и через несколько дней переедет в Канаду. Мы надеемся, что вы согласитесь с нами и не станете преследовать сеньора Онищенко и его близких. Я хочу еще раз напомнить, что они находятся под нашим покровительством, и если с ними что-то случится, мы будем рассматривать это как проявление крайнего неуважения к нашему клану. И ко мне лично, – добавил Энрико, нехорошо усмехнувшись.

«Джулио оторвет мне голову, если я пообещаю не трогать этого украинца, – подумал Кантелли. – Мы потеряли столько денег из-за трусости бывшего премьера. Но если я сейчас не дам слова, то не уйду отсюда живым. И вообще не уеду из Милана. А в Нью-Йорке начнется самая настоящая война. И все остальные кланы поддержат семью Салерно. Нас просто сотрут в порошок. Мы еще не готовы к такой войне, совсем не готовы. К тому же нельзя воевать сразу со всеми. Всегда можно найти другое решение вопроса».

– Да, – громко сказал он, отбрасывая сомнения, – вы правы. Мы не знали, что сеньор Онищенко находится под вашим покровительством.

– Теперь знаете, – с нажимом произнес Салерно, – и я надеюсь, что отныне мы с вами гарантируем сеньору Онищенко долгую и счастливую жизнь. Вы согласны со мной?

– Конечно, – неспешно кивнул Чезаре, – мы понимаем вашу озабоченность и не собираемся проявлять неуважение к такой известной семье, как ваша. Тем более что теперь мы предупреждены и знаем, что он находится под вашим покровительством.

– Да, – немного успокоился Салерно, – теперь вы предупреждены. Он очень помог нам в прошлом году, и, кроме того, за ним охотятся швейцарские прокуроры – они обвиняют его в отмывании грязных денег. Хорошо еще, что мы сумели договориться с нашими прокурорами, и они оставили в покое нашего друга.

– Ну, если вам удалось убедить американских прокуроров, то, думаю, сеньора Анчелли мы тоже уговорим, – решил пошутить Чезаре.

Но его собеседник не понимал и не принимал подобных шуток, тем более от человека, которого он не считал себе равным.

– Не сомневаюсь, – мрачно закончил он разговор, и Кантелли понял, что нужно уходить.

Он поднялся, в который раз подумав, что ему трудно будет объяснить Джулио Анчелли необходимость соблюдать видимый нейтралитет. Ведь Салерно не поверит никому, если Онищенко вдруг уберут. Хотя если появится конкретный убийца из русских, то, возможно, им удастся отвести от себя подозрение. Нужно будет продумать эту мысль до конца.

– До свидания, – чуть склонил голову Чезаре, даже не думая протягивать Салерно руку.

– До свидания, – снисходительно кивнул Энрико Салерно. – Надеюсь, что мы больше не вернемся к этому разговору, – добавил он напоследок.

Чезаре вышел из отеля в крайне подавленном состоянии духа. Но какая-то мысль, уже возникшая в сознании, начала оформляться, чтобы превратиться затем в конкретную идею, которую он сможет предложить своему патрону. Если все продумать до конца, то может получиться. И тогда они утрут нос этому наглецу Энрико Салерно и не дадут ему повода начать войну между семьями.

БОСТОН.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Мы едем в нашем автомобиле, и я смотрю на Константина, сидящего рядом. Он уже не мальчик, настоящий мужчина. Высокий, красивый, широкоплечий. Даже взгляд у него мой – немного насмешливый, немного дерзкий. Как когда-то мне говорил мне наш начальник штаба полка: «Взгляд у тебя такой, Воронин, словно ты постоянно насмехаешься надо мной». А я не насмехался, просто мне было радостно жить. Как сейчас моему сыну. Хотя с тех пор у меня взгляд поменялся. Теперь я смотрю, чуть прищурив глаза, недоверчиво, словно проверяя человека на прочность. Теперь у меня, побитого жизнью и неудачами, появился совсем другой взгляд. Надеюсь, что у Константина все будет хорошо. И ему не придется перенести в жизни все то, что довелось пережить его отцу.

Саша сидит сзади и, кажется, очень довольна и своим объявившимся старшим братом, и моим счастьем. Она очень хорошая девочка, и я вижу в зеркало заднего обзора, как она восторженно смотрит на нас обоих. Я приехал в Бостон на своем джипе. Он у меня последней модели, с несколько удлиненным кузовом. Кроме этого внедорожника, у меня есть белый «Линкольн Марк VIII», двухместный шикарный автомобиль со специально встроенной противобуксовочной системой и задним приводом трансмиссии. И еще у меня есть «Крайслер конкорд», фантастический автомобиль темно-синего цвета с передним приводом.

Я выбрал джип «Чероки» не только потому, что он выглядел мощнее других автомобилей. Я боялся проблем, которые у нас могут возникнуть. И кажется, они возникли, едва мы отъехали от аэропорта. Я наблюдал в зеркалах заднего обзора не только счастливую Сашу, но и прицепившийся за нами светлый автомобиль. Кажется, «Линкольн континенталь», я его узнаю по вытянутым узким передним фарам. Автомобиль прицепился к нам сразу, как только мы выехали из аэропорта.

Интересно, где они были, пока я был в аэропорту. Наверное, где-нибудь спрятались и следили. Может, даже думали, что вся эта история про моего сына – лишь повод для меня сбежать вместе с Сашей из Америки. Хотя куда мне бежать и зачем? Я ведь американский гражданин, и здесь теперь моя родина. Сказал «родина» и почувствовал насмешку в своих словах. Америка была родиной только для индейцев, которых давно истребили. Для всех остальных она лишь место спасения, куда можно сбежать, где можно быть свободным и где тебя должен защищать американский закон. Эта страна проживания, но никак не родина. Особенно, учитывая тягу к перемене мест американцев и их картонные дома, которые первое время вызывали у меня непонятный смех. Я-то свой дом поставил из камня, хотя пришлось заплатить в несколько раз больше. Зато, как у умного поросенка из детской сказки, у меня теперь совсем неплохой дом с надежными крепкими стенами.

Они увязались за мной от аэропорта. Когда я приехал в Бостон, меня «конвоировала» другая пара и другой автомобиль. Наверное, они были вместе в аэропорту. Первая пара поехала отдыхать, вторая увязалась за мной. Все правильно. Как и должно быть. Если бы их не было, я бы чувствовал себя гораздо неувереннее. И теперь я должен следить за дорогой и за этим автомобилем, иногда наблюдать за Сашей и разговаривать с Костей. Саша у меня умная девочка, она знает, что скоро мы с ней расстанемся, но все равно счастлива, глядя на нашу встречу. У меня такая дочь, что мне можно только позавидовать. Она все понимает с полуслова, старается меня не огорчать. За несколько лет, прожитых вместе, я ни разу не повысил на нее голоса. Просто не было повода. А теперь у меня есть еще и сын, которого я увидел после стольких лет разлуки. Что еще нужно человеку для счастья?

– Интересно здесь у вас, – кивает Костя, глядя на дорогу. – Ты, наверное, уже хорошо говоришь по-английски?

– Конечно, хорошо, – улыбаюсь я ему. – А Саша по-русски говорит с акцентом. Кроме меня, в нашем городке нет никого, кто бы понимал русский язык.

– Ну это ясно, – усмехается Костя. – А ты как устроился? Ты говорил, что у тебя все в порядке. Судя по тачке, ты здесь не бедствуешь.

– Нет, конечно, – если бы не этот «Линкольн», все было бы прекрасно. Если бы не эта машина и не проклятый мистер Барлоу, о котором Костя не обязан знать.

– Дело в том, что я получил небольшое наследство, когда переехал сюда, – пытаюсь я объяснить сыну источник своего благосостояния.

– Это здорово, – соглашается он, – всегда приятно получить наследство. А мне говорили, что у тебя нет родных в Америке, кроме дочери.

– Кто говорил?

– Мать, конечно. Она часто тебя вспоминала.

– Представляю, что она обо мне говорила, – проворчал я, взглянув на Костю. – Она по-прежнему меня ненавидит. И ей противно все, что связано и с моим именем, и с моими родственниками. Могла бы проверить и узнать, что одна из моих родственниц переехала в Америку.

– Ну, это ты напрасно, – возразил Костя, – она о тебе ничего плохого не говорила. Хотя иногда жаловалась, что ты нас бросил.

– Наверное, зря, – вздыхаю я, глядя на моего взрослого сына.

Я мог бы быть и более терпеливым. Но эта стерва создала мне тогда такую «райскую» жизнь, что я не мог терпеть. А может, потому, что сам отличался несдержанностью. Ну как я мог быть сдержанным, если был к тому времени одноруким инвалидом? Как я мог терпеливо сносить все ее оскорбления и истерические выходки? Каким образом? Сейчас, конечно, я ее лучше понимаю. Ей было обидно. Девочки с их курса вышли замуж гораздо удачнее. Некоторые офицеры сумели отсидеться в тыловых гарнизонах и дослужиться до генералов. В конце восьмидесятых многие ушли в бизнес. Некоторым повезло, и они стали состоятельными людьми. Один открыл свой ресторан, другой – магазин. В общем, наверное, она хотела того, чего хотят все женщины. Обычной стабильности. А какую стабильность мог дать однорукий муж? Вот поэтому она и срывалась. А я на это бурно реагировал. Мне ее упреки казались особенно незаслуженными. И поэтому я ненавидел даже не ее, а себя еще больше, чем ее.

– У нас глупо получилось, – соглашаюсь я с Костей, – так не должно было быть. Но сделанного не исправишь. Может быть, мы оба были виноваты в том, что произошло.

Саша не совсем понимает, о чем мы говорим. Все-таки русский язык для нее не совсем родной. Она уже шесть лет живет в Америке и говорит со всеми остальными только по-английски. Поразительно, как быстро дети забывают даже родной язык. Видимо, самое важное для человека – это его среда обитания. Человек, попавший в колонию, быстро постигает воровской жаргон, попавший на море овладевает морской терминологией. В общем, человек – существо приспосабливающееся. И к хорошему, и к плохому.

– Что еще она про меня рассказывала? – спрашиваю я у сына.

Если бы «Линкольн» повернул в сторону, я бы решил, что они со мной играют, но он упрямо движется следом. Наверное, собираются доехать с нами до нашего городка. Пусть едут. Они даже не подозревают, что я включил их в свой план как необходимый компонент, без которого мой план не может состояться. Мы выехали из аэропорта полчаса назад и движемся в сторону Портсмута – небольшого портового городка на побережье Нью-Гэмпшира. Если «Линкольн» доедет с нами до Портсмута, это значит, что они собираются преследовать нас до самого дома. Хотя мы, кажется, договорились, что за мной не будет «хвостов». Может, им интересно узнать, кто именно ко мне приехал? Хотя нет, они знают, зачем я поехал в аэропорт. Я не скрывал, что поеду встречать сына. Хотя никому особенно не говорил. Но они могут легко проверить, кто именно ко мне прилетел. А может, они не проверили и теперь боятся, что я получил этакое подкрепление в лице молодого незнакомца? Я украдкой смотрю на Костю.

Не исключено, что они не верят, что это мой сын. Ведь я неожиданно получил подкрепление в лице молодого и здорового человека. Нет, конечно. Это всего лишь мои фантазии. Барлоу обо всем знал заранее. Он считает, что получил лишний козырь против меня, не понимая, что я лишь немного изменил свой план. И мой сын, которого они теперь тоже считают заложником, как и мою дочь, не должен достаться им ни при каких обстоятельствах.

– Мать говорила, что ты всегда был безрассудным и смелым. И сам в Афган напросился, хотя мог поехать учиться в академию, – рассказывает Костя. – Я всегда удивлялся, что ты сам на войну попросился. А когда сам попал служить на границе в Таджикистане, столько всякого повидал, что тебя лучше стал понимать. Однажды мы в засаду попали и два дня отстреливались. Думали, нам крышка. Еле вырвались. Из восьмерых только двое ушли без ранений. Я и мой кореш. Четверо в горах остались, еще двоих наши ребята вывезли на вертолетах.

– Трудно было? – задаю я дурацкий вопрос.

– А ты как думаешь? Конечно, трудно. Только тогда я понял, почему ты пошел добровольцем. Ты ведь офицером был, вам все равно нужно было пройти через войну? Верно?

– Не все так просто, как ты думаешь, – пытаюсь я ему объяснить.

Но как объяснить молодому человеку, что тогда была совсем другая обстановка. И совсем другая страна. Я был не только офицером, но и членом партии. И тогда это был наш «интернациональный долг». Так, во всяком случае, об этом писали газеты. Хотя Костю успели принять в октябрята, но пионером он уже не был. С другой стороны, он уже взрослый человек, прошедший войну. Должен все сам понимать.

– У каждого поколения свои идеалы, – кажется, Костя меня понимает. – Мать еще говорила, что ты бросил нас, когда начал зарабатывать деньги. Она думала, что ты устроился в какой-то банк и стал начальником охраны. Тогда у ветеранов войны большие льготы были, и она все время пыталась тебя найти, чтобы и нам льготы эти получать. Формально вы ведь не разведены были.

«Конечно, не разведены, – подумал я, – нужно было об этом догадаться. У меня ведь была неплохая пенсия инвалида войны. Хотя она не шла ни в какое сравнение с теми деньгами, которые я ей присылал. Но ей, видимо, было мало. Она хотела получать еще и мою пенсию».

– Тогда нельзя было разводиться, – пытаюсь объяснить я ему, – ведь у нас был ребенок, и нужно было разводиться через суд. А я не хотел находиться рядом с твоей матерью даже в суде. Поэтому решил просто уйти.

– А она до сих пор не может из-за тебя замуж выйти, – вдруг сказал он. – Ведь тогда нужно признать тебя умершим или пропавшим без вести.

– Нужно было признать пропавшим, – пожимаю я плечами, – какая разница. Меня уже столько лет нет рядом.

– Ты не хотел нас видеть?

– Очень хотел. – Я немного прибавил скорость, и мои преследователи ее тоже увеличили. Кажется, их двое.

Было бы неплохо взять с собой винтовку и прострелить им шины, чтобы заставить остановиться. Но конечно, я не взял с собой оружия. У меня дома три винтовки и пистолет. В этой стране можно иметь любое оружие в доме, хоть пулемет, лишь бы оно было зарегистрировано на законных основаниях.

Но с собой я, конечно, не вожу оружия. Тем более в Бостон. Мне пришлось бы объяснять полицейским, зачем я взял ружье или пистолет с собой. К тому же в аэропорт меня могли с ним не пустить. И в мой план не входит перестрелка на шоссе.

Костя не знает, в какое положение он поставил меня своим приездом. Как безумно я хотел его видеть, как хотел его обнять. Но когда он наконец позвонил, чтобы сообщить о своем приезде, я почувствовал, что меня толкают в глубокую пропасть. Но ничего ему не сказал. Про себя я даже подумал, что это тоже испытание. Испытание и для него, и для меня. В конце концов, он должен будет узнать обо мне всю правду, и уже сам решить, как ему поступить.

– Мне всегда хотелось тебя увидеть, – немного мрачно говорю я своему сыну. – Больше всего на свете я хотел оказаться рядом с тобой. Но обстоятельства складывались таким образом, что я не мог вернуться в Россию. Не мог. Ты должен меня понять. Ты помнишь, как тебя украли?

– Смутно, – Костя улыбается. – Кажется, меня куда-то увезли, а потом привезли. Ничего особенного не помню.

– И хорошо, что не помнишь, – говорю я ему, наблюдая за «Линкольном». – Тогда меня чуть не убили. Мне пришлось согласиться на обмен. Предложить себя вместо тебя.

– Как тебе удалось спастись? – деловито интересуется Костя.

– Я убежал от них. – Не нужно рассказывать ему, каким именно образом я спасся. Пусть он не знает, что за его спасение я заплатил жизнями троих преследователей. Пусть он этого никогда не узнает.

– Странно, – говорит Костя, – они ведь могли снова меня забрать. Почему они этого не сделали?

– Они решили, что я погиб, – пытаюсь объяснить я ему, когда в разговор вмешивается Саша.

– Ты мне никогда этого не рассказывал, – говорит она с сильным английским акцентом.

– Это неинтересно. – Я совсем забыл, что подобные темы не для детей. Этот проклятый «Линкольн» выводит меня из состояния равновесия.

Саша обиженно умолкает. Костя чуть насмешливо фыркает и неожиданно спрашивает меня:

– И почему ты теперь Алекс Келлер? Что за фамилия? Откуда она у тебя? Ты стал евреем?

– Это немецкая фамилия моей второй жены. Евреем я не стал, хотя отношусь к ним с большим уважением. Здесь, в Америке, их очень ценят за ум и предприимчивость.

– У нас тоже ценят, – хмыкает Костя, – все банки, газеты и телевидение в руках евреев.

– Хочу тебя сразу предупредить, – я стараюсь не говорить менторским тоном, чтобы мои слова не выглядели назидательными, но некоторые основные правила поведения в Америке он должен понять, – здесь не принято говорить такие вещи. Не принято кого-либо оскорблять из-за национальной принадлежности. Все, что ты мог себе позволить там, здесь нельзя говорить ни в коем случае. Среди слушающих тебя может оказаться человек, понимающий русский язык. И ни в коем случае не говори слово «негр», это здесь – страшное оскорбление. Нужно говорить «афро-американец» или «темнокожий», если забудешь первое слово. Но слово «негр» забудь навсегда. А моя фамилия – это фамилия Сашиной мамы. Она мне не совсем женой была, – пытаюсь объяснить я ему, – то есть формально мы не были зарегистрированы, так как я официально был женат на твоей матери. Сашина мама должна была приехать со мной в Америку, – я выговариваю это быстро, чтобы не травмировать дочь, сидящую на заднем сиденье, – но тогда она не смогла. Не получилось.

– Что не получилось? – не понимает Костя.

– Ничего не получилось.

Ну как я могу объяснить ему свою жизнь в нескольких словах? Для этого нужны две бутылки водки и целая ночь для разговоров. Впрочем, у нас еще будет такая ночь. Мы сумеем еще объясниться друг с другом как двое мужчин. Сейчас при Саше не нужно вдаваться во всякие подробности.

– У меня была сложная жизнь, Костя, – признаюсь я сыну, – очень сложная. И нелегкая. Поэтому я вынужден был уехать. Уехать, чтобы спасти не только себя, но и вас. Много лет назад я думал, что поступил правильно. А теперь не знаю. Нам о многом нужно поговорить, многое рассказать друг другу. Ты работаешь в какой-то фирме?

– В банке, – отвечает Костя, – в служебной охране банка. После службы в погранвойсках нас охотно берут в такие места. Хотя я собираюсь учиться, думаю поступать в институт.

– Вот это правильно.

«Линкольн» идет точно на расстоянии пятидесяти метров от нас. Там двое мужчин, очевидно, профессионалы с железными нервами. Кажется, я знаю одного из них. Или я ошибаюсь? Если я увеличиваю скорость, они тоже увеличивают ее, если чуть замедляю, они тоже сбавляют скорость.

– У тебя есть девушка? – интересуюсь я, взглянув на Костю.

Он чуть смущенно улыбается.

– Есть одна. Но пока не уверен. С этим у меня проблем нет, отец. Можешь не беспокоиться. В Москве сейчас с этим нет никаких проблем.

– Ну, с этим никогда не было проблем, – поддерживаю я его, и мы оба понимающе хохочем так громко, что Саша на заднем сиденье присоединяется к нам, не совсем понимая, почему мы все смеемся.

Мы уже пересекли границу штата и теперь находимся в Нью-Гэмпшире. После Портсмута мы повернем на Портленд, а оттуда в Огасту – столицу штата Мэн, в котором я живу последние шесть лет. Только не в самой Огасте, а в небольшом городке Олд-Тауне, в старом городе, если перевести дословно. Вообще-то здесь часто встречаются и старые индейские названия. Наша река, которая протекает недалеко от моего дома, называется Пенобскот. В ней водится рыба, и очень приятно посидеть на берегу обрыва с удочкой. Но река называется Пенобскот. Разве можно полюбить речку с подобным называнием? Здесь всегда что-нибудь раздражающее присутствует, словно плата за комфорт.

Мне не нравится, что «Линкольн» идет за нами так нагло и открыто, словно они уже ничего не боятся. Мне казалось, что они должны быть немного умнее. Или я чего-то не понял. Неужели они думают, что теперь, когда ко мне, наконец, приехал мой сын, я не смогу пойти на разрыв нашего соглашения? Плохо они меня знают. Или, наоборот, слишком хорошо. Они ведь впервые появились больше месяца назад. И потом все время следили. А может, я преувеличиваю свою значимость? Может, кроме моих преследователей за нами следит ФБР или полиция, которым интересно проконтролировать визит молодого человека, так неожиданно прилетевшего ко мне? Фамилии у нас разные, и в ФБР вполне могут решить, что я согласился на предложение мафии, вызвав помощника из России. Или не могут? Почему я думаю, что здесь царство идиотов? Конечно, им всем далеко и до наших бандитов, и до нашей милиции. Но здесь тоже умных людей хватает. Кроме того, Америка – это великая страна учета и компьютеров. Они все могут проверить, сличить, посмотреть, проконтролировать. После того как появились электронные карточки, компьютерные системы, мобильные телефоны и Интернет, человек уже не имеет возможности жить прежней жизнью. Теперь о каждом вашем шаге становится известно. Каждый ваш разговор заносится в компьютер, каждый платеж фиксируется, каждое продвижение известно. Наверное, для американцев это так и должно быть. И вообще для европейцев, живущих по своим внутренним законам. А вот для всего остального мира?

Многие американцы очень набожные люди, и они соблюдают библейские заповеди не потому, что многие из них зафиксированы в виде законов «Не укради» или «Не убей». Нет, они поступают так именно в силу своего воспитания и глубокой веры в Бога. Я всегда завидовал людям, которые верят в Бога. Им, наверное, легче жить на свете, чем мне. Комсомольско-партийное воспитание сказалось, и я, конечно, неверующий. Хотя дочь Сашу приучил молиться, и она ходит вместе с соседями на воскресные проповеди. Пусть ходит. Верующие люди всегда бывают чище и целомудреннее. У них есть свои внутренние законы. А вот у меня таких законов нет. И я могу убить тех двух незнакомцев, которые так упрямо едут за мной по шоссе.

– Ты о чем-то задумался? – спрашивает Костя.

– Да, – отвлекаюсь я от своих мыслей, – мне кажется, что нам нужно где-нибудь остановиться и перекусить. Как ты думаешь?

– В самолете нас неплохо кормили, – сообщает он, – но если ты так считаешь, давай остановимся.