После заката

– Мы увидели, в каком он положении, и поэтому вызвали «Скорую помощь», – пояснил Мурад.

– Может, он вообще не наш гость, – встревожилась подошедшая дежурная.

– Это не имеет значения, – убежденно произнес Феликс, – вы же видели, в каком он состоянии.

– Как это не имеет? – удивилась дежурная. – Очень даже имеет. Может, это посторонний, зашедший позвонить к нам с улицы, а мы вызвали ему «Скорую помощь»... Я-то думала, что он живет в нашей гостинице.

Феликс не успел ничего ответить. Из кабины лифта вышло двое грузин. Они бросились к сидевшему другу и громко заговорили по-грузински.

– Вы живете в нашей гостинице? – строго поинтересовалась дежурная.

– Да, да, – закивал один из них, – не беспокойтесь. – Он наклонился к своему другу, начал быстро что-то говорить.

– У него погиб сын, – сообщил Феликс второму.

– Мы знаем, – кивнул тот, – мы целый день скрывали это от него. Но он позвонил в Тбилиси и все узнал. Какое горе для отца! Это был его единственный сын...

– Его убили в Тбилиси? – спросил Мурад.

– Да, – кивнул грузин, – у нас там идет война. Ты, наверное, сам знаешь.

– На чьей стороне воевал его сын? – почему-то уточнил Мурад.

– Какая разница? – с горечью спросил отвечавший. – Понимаешь, как мы теперь живем? Грузин убивает грузина. И нам одинаково больно, когда убивают и тех, и других... – Он еще добавил от себя несколько слов на родном языке; было понятно, что это слова проклятия.

Мурад взглянул на Феликса.

– А вы еще говорите, что я пессимист...

Ремарка

Первые дни нового года отмечены ожесточенными военными столкновениями между верной президенту Гамсахурдиа гвардией и вооруженной оппозицией. Все более активно заявляет о себе вооруженное формирование «Мхедриони» – организация, созданная два года назад как корпус спасателей и всегда занимающая резко негативное отношение к режиму нынешнего президента Грузии.

Сообщение ИТАР – ТАСС

Ремарка

Президент Звиад Гамсахурдиа покинул свой бункер и скрылся в неизвестном направлении. По поступающим из Грузии данным, за последние три дня в городе погибли более двадцати человек с обеих сторон. Оппозиция заявила, что не будет штурмовать бункер, чтобы избежать дальнейшего кровопролития, а президент Гамсахурдиа принял решение покинуть столицу, чтобы также избежать дальнейшего противостояния.

Сообщение Азеринформ

Ремарка

«Я продолжаю оставаться президентом своей страны, – заявил Звиад Гамсахурдиа. – И настоящая грузинская интеллигенция меня поддерживает. Против меня выступила только бывшая партийная, коммунистическая интеллигенция, которая ориентирована на Москву и за спиной которой всегда стояли интересы бывших коммунистических руководителей Грузии. Я не сомневаюсь, что за всеми событиями последних дней стоит лично бывший первый секретарь Компартии Грузии Эдуард Шеварднадзе».

Сообщение Постфактум

Ремарка

Исполняющий обязанности премьер-министра Грузии Тенгиз Сигуа не исключает возможность вхождения республики в Содружество Независимых Государств. По данным главы временного правительства Грузии, Звиад Гамсахурдиа готов был подписать договор и даже послать своих представителей в Алма-Ату и Минск, но этому всячески препятствовал президент России Борис Ельцин, мотивируя это тем, что в Грузии нарушаются права человека.

Сообщение РИА «Новости»

Ремарка

С начала года не стихают бои в Нагорном Карабахе. Обстреляно более четырехсот сел с обеих сторон. Погибло больше ста пятидесяти азербайджанцев и больше ста лиц армянской национальности. Разрушено и уничтожено свыше тысячи жилых домов и государственных объектов.

Сообщение Интерфакс

Ремарка

Министерство иностранных дел Российской Федерации официально пригласило государственные делегации Азербайджана и Армении прибыть в Москву для проведения переговоров по урегулированию вопросов, связанных с ситуацией в Нагорном Карабахе. Договоренность об этом была достигнута в ходе встречи глав государств-участников СНГ в Минске президентами Б. Ельциным, А. Муталибовым и Л. Тер-Петросяном.

Сообщение ИТАР – ТАСС

Михаил Горбачев. Послесловие

Он сидел в своем кабинете, в фонде своего имени, за пустым столом. Перед ним лежал чистый лист бумаги. Сейчас в просторном кабинете никого не было, и он слушал последние новости. Диктор рассказывал о наметившемся противостоянии между Верховным Советом и российским правительством. Особо обращалось внимание на критику действий гайдаровского правительства спикером парламента Хасбулатовым и вице-президентом Руцким.

Только недавно в самом центре Москвы был открыт международный фонд социально-экономических и политических исследований, который был назван «Горбачев-фондом». И вот теперь он сидел здесь. Кажется, все как раньше. Но на самом деле, конечно, все не так. Сюда почти никто не звонит, не пытается узнать его мнение. Отсюда он не может влиять на судьбы всего мира, как это было в течение последних шести лет, когда взоры всего цивилизованного человечества были прикованы прежде всего к его действиям и высказываниям. Сразу после этого оказаться словно в вакууме – не просто тяжело. Он ведь стал генеральным секретарем уже после того, как семь лет работал секретарем ЦК КПСС, а до этого еще восемь лет был первым лицом в огромном Ставропольском крае. Он привык, что его появление электризует людей, заставляет всех собраться, прислушиваться к его мнению. Если исключить из памяти последние несколько месяцев, это было успешное и достаточно быстрое восхождение на вершину власти.

Он привык к своей роли ведущего, к роли человека, от решения и слова которого зависят миллионы людей. Если не вспоминать последние несколько месяцев... Хотя весь последний год был не самым лучшим в его жизни. Сначала события в Вильнюсе и Риге, которые осудил весь мир. Потом эта изнурительная борьба на пленумах ЦК, когда каждый раз его могли снять с должности генерального секретаря. Практически каждый пленум мог стать для него последним. При воспоминании об этом противостоянии у него всегда портилось настроение.

Как дружно они его ненавидели! Как иногда срывались, начиная оголтелую критику, готовые не просто снять его с должности, а растоптать, уничтожить, разорвать... Им казалось, что он покушается на их привилегии, на их права, на их завоеванные позиции. Среди них было мало людей, искренне верящих в прежние идеалы. И он знал это лучше других – ведь вся громоздкая структура власти еще работала, и он получал объективную информацию на каждого из своих оппонентов, на каждого из тех, кто так рьяно его ненавидел. Они тоже были далеко не ангелами.

Затем – августовские события... Он действительно считал, что, подписав Союзный договор, сумеет хотя бы таким образом сохранить уже распадающийся Советский Союз. Конечно, он знал о предложении своего ближайшего окружения о введении чрезвычайного положения и был осведомлен о том, что они все были против заключения Союзного договора. Он тоже не очень хотел его подписывать, но в тех условиях у него просто не оставалось другого выхода. Республики одна за другой готовились выходить из состава Союза. Нужно было либо вернуться к прежней тоталитарной системе, либо окончательно отпустить всех. Возвращение к старому было уже просто невозможно. Только ценой большой крови можно было снова собрать распадающуюся страну в единое целое. Отпускать республики означало стать первым и последним главой государства, при котором огромная страна начала свой распад. Он пытался маневрировать, пытался удержать их от подобных решений. Но после того как в Берлине советские танки остались в ангарах и пала Берлинская стена, все остальное было уже вопросом времени. Люди осознали, что времена изменились. Уже никто и никогда не посмеет выводить танковые колонны против собственного народа. И если попытки в Литве и в Риге закончились кровью, августовский путч уже напоминал дешевый водевиль, при котором погибли трое случайно задавленных молодых людей.

Павлов будет вспоминать, что семнадцатого августа он полчаса доказывал президенту необходимость отложить подписание Союзного договора и ввести чрезвычайное экономическое положение, чтобы спасти экономику страны от полного развала. Лукьянов даст показания, что вопросы введения чрезвычайного положения обсуждались еще в марте девяносто первого года. Шенин расскажет, что генеральный секретарь сам давал указание разработать планы возможного введения чрезвычайного положения. И это тоже было правдой. В душе Горбачев отчетливо понимал, что они правы. Но ему так не хотелось брать на себя конкретную ответственность за возможное противостояние!.. Он привык к этой византийской манере царствования, когда можно было перекладывать всю ответственность на своих подчиненных, не принимая принципиальных решений. Привык к недомолвкам, к недосказанности, уходя от персональной ответственности. Так было в Тбилиси и в Баку. Когда начались прибалтийские события и он по привычке попытался от них откреститься, ему уже никто просто не поверил.

Он хорошо помнит, как они посмели заявиться к нему в Форос. Как его охрана, подчинявшаяся генералу Плеханову, пропустила к нему эту четверку без доклада. Больше всех ему хамил тогда генерал Варенников, даже умудрился потребовать его отставки. Более интеллигентно вели себя Бакланов и Шенин. И с ними был Валера Болдин, предательство которого особенно поразило Горбачеву. Больше всего переживала Раиса Максимовна, ведь она так привыкла доверять Болдину. Да и всех остальных она считала самыми близкими своему мужу людьми. И предательство Толи Лукьянова... Хотя все они считали, что спасают страну и самого Горбачева, но теперь уже невозможно ничего доказать. Ни им, ни другим.

Потом было публичное августовское унижение, когда Ельцин тыкал в него пальцем, приказывал читать указ и публично запрещал Коммунистическую партию. Остальные месяцы были обычной агонией, когда все понимали, что союзной власти уже просто не существует. И Беловежские соглашения, разорвавшие страну... Горбачев нахмурился. Он помнил свое последнее выступление и пустую чашку на столе. Ему казалось, что он поступает как настоящий демократ, как лауреат Нобелевской премии мира, который войдет в историю своих народов миротворцем и освободителем. Но оказалось, что таковым его считали только на Западе. В бывшем Советском Союзе его не просто не любили – его презирали и ненавидели. И даже в прибалтийских республиках, которые, казалось, должны были быть ему благодарны за свое освобождение. Не говоря уже об остальных республиках, ставших членами СНГ... Никто не обратит внимания на тот поразительный факт, что даже спустя два десятилетия после своей отставки Горбачев не сможет появляться в новых странах СНГ, которые, казалось, должны видеть в нем истинного освободителя, давшего народам независимость. Он будет ездить по миру, проводить свои юбилеи в Англии, ему поставят памятник в Германии. А в его большой стране, разделенной на пятнадцать часто враждующих друг с другом государств, он останется символом распада, всеобщего хаоса и неспособности справиться с трудностями, которые он сам успешно и породил.

Миф о том, что Горбачев мог править много лет, ничего не меняя, на самом деле действительно миф. Страна нуждалась в обновлении и модернизации на пороге нового тысячелетия. Но неумелые действия ее лидера, непродуманность реформ, его непостоянство и нерешительность, его порочный стиль руководства привели страну к распаду, изменив вектор развития цивилизации...

Горбачев еще раз подумал о непостоянстве судьбы. Сейчас он всего лишь руководитель небольшого коллектива людей. Нужно думать и о том, как заработать деньги для своего фонда. Он еще даже не предполагал, что будет участвовать в рекламах пиццы и сумок известной французской фирмы; не мог представить, что будет вынужден ездить по миру со своими лекциями, которые быстро потеряют свою цену, – ведь ничего нового и оригинального он так и не сможет сказать своей аудитории.

Поразительно, что он так ничего и не понял. Посчитав, что в России любят обиженных и отстраненных, он в девяносто шестом году решится пойти на всеобщие президентские выборы, словно пытаясь доказать своему вечному конкуренту – Борису Ельцину, что тоже может набрать большое количество голосов и вообще вернуться в политику, как когда-то сделал опальный первый секретарь Московского горкома. Но если Ельцину это действительно удалось и он ушел из города с ореолом борца против привилегий, то Горбачев остался в памяти людей нерешительным и непоследовательным политиком, при котором не просто развалилась страна, но и начались все негативные процессы, получившие такое яркое продолжение в девяностые годы прошлого века.

Он пойдет на выборы и получит свои ничтожные доли процента. В мировой истории трудно найти второй подобный факт, когда в собственной стране бывшего лидера так не уважали и не любили. Пожалуй, по своей антипопулярности с ним мог бы сравниться только Борис Ельцин в конце девяностых, когда он уже не мог адекватно работать и находился под сильным влиянием своего окружения. Но Ельцину удалось хотя бы собрать некоторую команду. У Горбачева не было даже ее. Получив ничтожные доли процента в России (не в СССР, где его показатель мог бы быть вообще смехотворно жалким), он навсегда распрощался с мыслью вернуться в большую политику.

Его политическое фиаско стало настоящей катастрофой и для его супруги. Амбициозная, умная, настойчивая, энергичная женщина, она поняла, насколько ужасным было поражение, которое он потерпел. И в августе девяносто первого, и потом в декабре, и даже в девяносто шестом, когда решился принять участие в выборах президента России. Судьба иногда так злобно и непонятно мстит людям...

На одном из съездов Советов, выступая перед народными депутатами СССР, известный писатель-фронтовик Юрий Бондарев скажет, что перестройка похожа на самолет, который сумели поднять в воздух – и теперь не знают, что с ним делать; не могут найти площадку для приземления и боятся разбить самолет, на котором они все летят. Ему возразил известный врач-офтальмолог Святослав Федоров, сказавший, что это писатель не знает, куда сядет его самолет, а они все знают, куда лететь и как им садиться. Через десять лет вертолет, на котором будет лететь знаменитый врач, разобьется, словно опровергая его предыдущие слова. Учитывая, сколько людей спас этот офтальмолог, вернув им полноценное зрение, подобная судьба кажется особенно несправедливой...

Раиса Максимовна тяжело перенесла августовские события. Она боялась, что ее мужа и всю семью могут уничтожить, чтобы удачно провести переворот. После стольких кровавых событий в разных частях бывшего СССР она боялась их повторения в Форосе. Возможно, именно тогда у нее начались те процессы, развившиеся в итоге в ужасную болезнь, которая так рано оборвала жизнь этой незаурядной женщины.

Много лет спустя Михаил Сергеевич Горбачев проведет свое восьмидесятилетие в Лондоне. Будут известные политики и звезды шоу-бизнеса, все будет по высшему разряду, но не будет благодарности соотечественников, которые не поймут, почему бывший лидер страны празднует свой день рождения в далекой стране...

Он еще раз посмотрел на лежавший перед ним чистый лист бумаги. Сейчас готовится к изданию книга о событиях августа прошлого года. Хотя они, кажется, уже никого не волнуют... Попытка спасти Советский Союз провалилась, а трое славянских лидеров в Беловежской Пуще просто сделали то, против чего выступали сидевшие теперь в тюрьме гэкачеписты, – и этим решением навсегда убрали Горбачева из мировой политики, даже не попытавшись изолировать его, как тогда, в августе девяносто первого года, пытались сделать их оппоненты.

По большому счету, Ельцин тогда спас Михаила Сергеевича. Почти наверняка Горбачеву и членам его семьи не угрожала бы физическая расправа. Но было понятно и другое. Создавшие ГКЧП высшие должностные лица страны уже не могли и не хотели терпеть Горбачева во главе государства и партии. Победив в противостоянии с Ельциным, они наверняка пошли бы дальше и убрали бы Горбачева со всех постов. Возможно, новым генеральным секретарем мог стать Шенин, премьером – остаться Павлов, а обязанности президента мог бы исполнять Бакланов или Лукьянов. Но история не знает сослагательного наклонения. Горбачев вернулся в Москву почти триумфатором, еще не осознавая, что уже проиграл и свою партию, и свое государство, и свою должность, и свое политическое будущее.

Даже его последние назначения оказались весьма неудачными. Он отстранил Бессмертных от руководства союзным МИДом, назначив туда Панкина. За несколько недель тот умудрился проявить себя столь некомпетентным и неподготовленным к такой должности дипломатом, что его пришлось срочно менять на Шеварднадзе, который вернулся, чтобы почти сразу уйти. Генерал Шапошников, ставший маршалом, был самой большой ошибкой Горбачева. Возможно, если Михаил Сергеевич оставил во главе Министерства обороны генерала Моисеева, все могло повернуться иначе. Но он согласился с доводами Ельцина, убрав Моисеева и назначив Шапошникова. В решающий момент этот летчик просто отказался защищать страну, министром обороны которой он стал. И отказался помочь своему президенту сохранить и спасти страну, которую его предшественники защищали, не жалея своих жизней. Много лет спустя станет ясно, что Шапошников просто сдал Горбачева новой российской власти. Возможно, если бы в руководстве армии в тот момент оказался другой человек, история могла бы развиваться совсем иначе. Маршал Ахромеев или генерал Моисеев повели бы себя в такой ситуации совсем по-другому. Даже Константин Иванович Кобец, который считался верным приверженцем Ельцина, возможно, действовал бы в этих сложных условиях не так, как Шапошников. Но все получилось так, как получилось...

Шапошников интуитивно поступил правильно, поставив на российскую власть. Как офицер, он не должен был поступать подобным образом; как министр, он оказался весьма умелым политиком. А еще скандал с Бакатиным, который сдал схему прослушивания американского посольства... Получалось, что практически все последние назначения были не просто неудачными. Их можно считать абсолютно провальными, причем дважды. При воспоминании об этом Горбачев снова нахмурился, резко отодвинул от себя чистый лист бумаги и, поднявшись, прошелся по кабинету.

«Все могло получиться совсем иначе, – в который раз подумал он. – Хотя с другой стороны...»

К декабрю девяносто первого у него практически не осталось реальной власти, а российские федералы, не скрываясь, отбирали у союзных органов власти все новые и новые полномочия. Мучительный процесс развала союзных министерств и ведомств шел весь четвертый квартал, и его апогеем стали Беловежские соглашения, которые законодательно оформили факт бессилия и краха союзных властей.

Из всех назначенных в последний год людей, кажется, уцелел только Примаков, подумал Горбачев. Этот всегда очень осторожный и опытный академик сумел не только сохранить основные кадры бывшей советской разведки, но и продолжить ее успешную работу, когда Первое главное управление КГБ СССР было переименовано в Службу внешней разведки России. Можно по-разному относиться к самому Примакову, но нельзя не признавать тот факт, что он своим личным авторитетом сумел защитить тысячи бывших и действующих разведчиков, спасая само ведомство от воинствующих дилетантов и некомпетентных руководителей.

Позвонил телефон. Горбачев обернулся, подошел к аппарату, снял трубку.

– Слушаю вас, – громко сказал он. Интересно, кто это?

– Михаил Сергеевич, здравствуй, – услышал он высокий голос своей супруги. – К нам в гости приехали итальянские журналисты, которые хотели бы взять у тебя интервью. Я сказала, что могу узнать твое мнение по этому вопросу.

– Да, конечно. Я готов с ними встретиться, – не скрывая своего раздражения, пробормотал Михаил Сергеевич.

– Что-нибудь случилось? – сразу спросила она. Супруга чувствовала его настроение даже по тембру голоса.

– Пока все в порядке, – улыбнулся Горбачев, – не беспокойся.

Он положил трубку и в очередной раз посмотрел на лежавший на столе чистый лист бумаги. Затем прошел к столу, уселся на свое место, решительно взял ручку и начал быстро писать. Таким и увидел его один из помощников, вошедший в кабинет по его вызову.

Ремарка

Министр иностранных дел России Андрей Козырев назвал абсолютно правильным передачу Вадимом Бакатиным американцам конфиденциальной информации о подслушивающих устройствах в новом здании посольства США в Москве. Козырев выразил мнение, что сам факт передачи должен послужить стимулом для политики взаимного примера по прекращению практики времен «холодной войны» в отношениях между двумя странами и переходу к дружественным отношениям.

Сообщение Интерфакс

Ремарка

Бакатин совершил то, что было немыслимым в прежние времена. Он передал все схемы, установленные в новом здании американского посольства, послу Соединенных Штатов, который так и не понял, как ему реагировать на подобный «подарок». Это была либо грандиозная провокация, либо такая же грандиозная глупость, о которой русские еще пожалеют, заявил сам американский посол.

Сообщение Рейтер

Ремарка

Вышедший в отставку Михаил Горбачев становится руководителем фонда, названного его именем. Из окружения бывшего президента СССР стало известно, что Горбачев занимается в настоящее время подготовкой книги о событиях, происшедших в декабре прошлого года.

Сообщение РИА «Новости»