Божественная комедия

Песня девятая

Три адские фурии грозят, что они обратят в камни обоих странников. Сошествие ангела, который прикосновением своего жезла отворяет врата неприступного города. Демоны разбегаются. Шестой круг Ада, где находятся язычники.

 
1 Мое лицо в минуту бледно стало,
Когда певец приблизился ко мне,
Но вдруг его смущение пропало, –
 
 
4 Он скрыл его в сердечной глубине;
Прислушиваясь, он остановился:
Мрак был так густ в той адской стороне,
 
 
7 Что зоркий взгляд, куда б ни обратился,
Не мог проникнуть тьмы. «Мы победим!
Мы победим, лишь он бы к нам явился. –
 
 
10 Сказал мудрец. – Приди же, херувим!»
Я понимал, что странными словами
Меня он успокаивал; томим,
 
 
13 Однако, страхом, этими речами
От робости я не избавлен был
И вопросил, чуть шевеля губами:
 
 
16 «В глубь этой бездны кто-нибудь сходил
От самой первой той ограды Ада,
Где нет надежды?» Так я говорил,
 
 
19 И отвечал учитель: «Правду надо
Тебе сказать: еще никто почти
Не достигал до пламенного града,
 
 
22 Не шел сюда по нашему пути.
Но некогда в ту бездну я спускался,
Куда меня заставила сойти
 
 
25 Жестокая Эрикта^[41]. Покорялся
Ей дух людей умерших и порой
В земное тело снова облекался.
 
 
28 Лежал недолго сам я под землей,
Лишась души, когда мне повелела
Сама Эрикта, жезл поднявши свой,
 
 
31 Спуститься в адский круг той бездны смело,
Чтобы одну из падших душ спасти.
Круг этот глубже всех; отяготела
 
 
34 Ночь вечная над ним, но ты идти
Со мной без страха должен. Вот болото
Зловонное пред нами на пути,
 
 
37 Весь город охватившее: в него-то
Без боя невозможно нам шагнуть».
Еще он говорить мне начал что-то,
 
 
40 Но головы не мог отвернуть
От башни, мрачным светом озаренной.
Трех фурий я увидел: фурий грудь
 
 
43 Сочилась кровью; стан их обнаженный
Был гидрами зелеными обвит;
До плеч с их головы окровавленной
 
 
46 Спадали змеи. Фурий этих вид
Напоминал вид женщин. Были это
«Царицы плача»^[42] спутницы. «Горит
 
 
49 Их взгляд огнем (так слушал мудреца я);
Эриннами их гнусными зовут.
Вон та, что среди их стоит, рыдая, –
 
 
52 Алекто; с ней Мегера рядом тут,
А третья по прозванью Тизифона…»
Поэт умолк. Ужасных тех минут
 
 
55 Мне не забыть. Они слились в три стона
И грудь свою ногтями стали рвать.
Я трепетал. «Сюда, сюда, Горгона^[43]! –
 
 
58 Так начали те Фурии кричать. –
Мы в камень превратим его! Не мы ли,
Когда Тезей нас вздумал испугать,
 
 
61 Ему за нападенье отомстили^[44]?»
«Закрой лицо свое и отвернись,
Иначе здесь погиб ты, как в могиле;
 
 
64 Лицо Горгоны видеть берегись,
Когда из Ада хочешь возвратиться…»
Так, голову мне наклонивши вниз,
 
 
67 Сказал поэт. Боялся положиться
Он на меня, и собственной рукой
Закрыл мои глаза… Кто умудрится
 
 
70 Постичь умом – ужасный смысл какой
Таится в этих строчках?.. Гул жестокий
Стоял над мутной, мертвою рекой
 
 
73 И повергал невольно в страх глубокий.
Два берега дрожать он заставлял.
Так ураган среди пустынь Востока
 
 
76 Под знойным небом часто налетал
На темный лес, все на пути ломая,
И мял цветы и с корнем вырывал
 
 
79 Могучий дуб, столб пыли поднимая,
И гнал зверей и мирных пастухов…
Затем поэт, глядеть мне разрешая,
 
 
82 Сказал: «Смотри на пену тех валов,
Где гуще водяные испаренья,
Принявшие вид мутных облаков».
 
 
85 Как бегают у берега в смятенье
Лягушки, увидавшие ужа,
И, роясь в тине, ищут в ней спасенья,
 
 
88 Так легионы призраков, дрожа
От ужаса, вдруг бросились толпами
Бежать, худые члены обнажа,
 
 
91 От призрака. Он тихими стопами
Чрез Стикс, как через сушу, проходил;
Он воздух отвевал перед глазами
 
 
94 Своей рукой: так зноен воздух был,
И тем движеньем словно утомлялся.
Когда на нем я взгляд остановил,
 
 
97 Не знаю почему, я догадался,
Что это ангел Божий шел вперед.
Учителя я тотчас попытался
 
 
100 О том спросить таинственно, но тот
Мне подал знак, чтоб молча я склонился.
И ангел шел чрез пену мутных вод;
 
 
103 Чело его сияло; он стремился
Ко входу в град. Коснулся он ворот
Своим жезлом, и тихо отворился
 
 
106 Пред нами недоступный прежде вход;
И на пороге ставши в это время,
Воскликнул он: «Погибший, жалкий род!
 
 
109 Проклятое, низвергнутое племя!
Вы Небесам противитесь опять!
Иль высшей власти тягостное бремя
 
 
112 Крамолами вы думаете смять?
К чему вели все ваши возмущенья?
Они могли лишь только умножать,
 
 
115 Усиливать в Аду для вас мученья.
Припомните: ваш Цербер – адский зверь
След роковой неравного боренья
 
 
118 На шее носит даже и теперь!..»
И, не сказавши более ни слова,
Покинул он открытую им дверь
 
 
121 И по волнам назад пустился снова.
Казалось, озабочен сильно был
Он думами значения иного
 
 
124 И о судьбе двух странников забыл.
А мы, им успокоены, вступили
В обитель ту, куда он путь открыл,
 
 
127 Где духи тьмы уже нам не грозили.
Желая знать про участь тех теней,
Которых в эту крепость заключили,
 
 
130 Окрестность осмотрел я, и на ней
Печальные поля глазам открылись,
Поля жестокой муки и скорбей.
 
 
133 Как ряд холмов близ Арля^[45], где катились
Спокойней волны Роны, или в том
Местечке возле Полы^[46], где явились
 
 
136 Струи Кварнаро резким рубежом
Италии, так точно здесь холмами
Могилы поднимаются кругом;
 
 
139 Но вид их был ужаснее. Пред нами
Между гробниц везде огонь пылал,
И каждый гроб, охваченный огнями,
 
 
142 С приподнятою крышкою стоял,
Откуда вылетали вопли муки
И голос осужденных вылетал.
 
 
145 Тех голосов мучительные звуки
Я слушал и учителя спросил:
«Чьи тени, поднимающие руки,
 
 
148 Томятся здесь средь огненных могил?»
«Еретики оттенков всевозможных,
Отступники, – мой спутник говорил, –
 
 
151 Лежат в гробницах этих придорожных,
Где пламя беспрестанно может жечь
Безумцев, лжеучителей безбожных.
 
 
154 Всем им пришлось под эти склепы лечь,
Где вечно хлещет огненная лава».
Путеводитель мой окончил речь
 
 
157 И меж могил повел меня направо.
 

Песня десятая

Перед Данте и Вергилием встает ряд могил, в которых находятся последователи Эпикура. Путники говорят с призраками Фарината дельи Уберти и Кавальканте де Кавальканти. Первый предсказывает Данте изгнание из Флоренции.

 
1 Мы шли тропой, которая вилась
Среди могил близ каменной ограды,
И спутника спросил я в этот час:
 
 
4 «О, ты, мудрец, ведущий сквозь преграды
Меня из круга в круг, дай мне ответ:
Могу ли я, учитель, бросить взгляды
 
 
7 Внутрь тех гробниц, где крышек вовсе нет?
Могу ль узнать, что в них теперь таится?»
«Гробницы те, – ответствовал поэт, –
 
 
10 Должны своими крышками закрыться,
Когда сюда их души прилетят,
Чтоб в образе земном опять явиться:
 
 
13 Тела погибших душ теперь лежат
В Иосафатовой долине… Вправо –
Эпикурейцев кладбище. Их взгляд
 
 
16 На жизнь тебе известен. Величаво
Ученье их провозглашалось вслух,
Что для людей бессмертие – забава,
 
 
19 Что с телом умирает вместе дух.
Здесь все твои вопросы разрешатся
И даже те, мой благородный друг,
 
 
22 Которые невольно, может статься,
Ты высказать мне прямо не желал».
«Наставник мой, – ответил я, – скрываться
 
 
25 Я потому порой предпочитал,
Что сам меня учил ты воздержанью».
«Тосканский гражданин! Ты в град попал,
 
 
28 Где пламя предается пожиранью,
Остановись! Я по твоим речам
Признал, их подчиняясь обаянью,
 
 
31 Что ты вполне принадлежишь к сынам
Отчизны благородной и прекрасной,
Но для которой вреден был я сам!..
 
 
34 Для родины я был звездой несчастной!»
Тот голос из гробницы раздался
Внезапно вдруг. Страх чувствуя ужасный,
 
 
37 К учителю назад я подался.
«Не бойся, что с тобою? – начал речь он. –
Из гроба Фарината^[47] поднялся,
 
 
40 И виден нам от пояса до плеч он».
И повстречал я Фаринаты взгляд.
Хоть жар огня в гробу был бесконечен,
 
 
43 Но, словно презирая целый Ад,
Он гордо из гробницы поднимался.
Других гробов минуя целый ряд,
 
 
46 С Вергилием к нему я приближался:
«В речах будь краток», – спутник мне шепнул.
Когда я с Фаринатом поравнялся,
 
 
49 С надменностью он на меня взглянул
И, помолчав, спросил меня: «Кто были
Твои отцы?» И я не обманул
 
 
52 И ничего не скрыл, как предки жили.
Тогда, подняв глаза, он молвил мне:
«Они меня и род мой не любили
 
 
55 И враждовали с нами на войне,
За что ссылал их дважды я в изгнанье».
«Да, дважды по чужой они стране
 
 
58 Скитались, – отвечал на эту брань я, –
Но дважды возвращались и назад
На родину, чего при всем желанье
 
 
61 Не мог исполнить род твой, говорят,
И не сумел на родину вернуться».
В лицо мое пахнул вдруг новый смрад;
 
 
64 Другая тень, – не мог не содрогнуться
При этом я, – подняв свое чело,
Явилась сзади гроба, разогнуться
 
 
67 Не в состоянье; видным быть могло
Одно лицо той новой, бледной тени:
Казалось мне, что муками свело
 
 
70 Поверженного призрака колени.
Глазами вкруг себя он поводил,
И я услышал жалобное пенье.
 
 
73 С рыданием тот грешник возопил:
«О, если в Ад путь длинный и ужасный
Тебе твой гений светлый озарил,
 
 
76 Зачем же не с тобой мой сын прекрасный?»
«Я собственною властию не мог
Проникнуть в Ад, но этот путь опасный
 
 
79 Указывал мне тот, к кому был строг
Твой Гвидо^[48], так его ценивший мало…»
Так я сказал: в короткий этот срок
 
 
82 Я уже знал, чья это тень стонала,
И имя несчастливца угадал^[49].
Вдруг тень передо мною быстро встала:
 
 
85 «Ценивший мало? – с воплем он сказал. –
Ответь скорее: разве он скончался?
И светлый день из глаз его пропал?»
 
 
88 Он ждал, когда ж ответа не дождался,
То в гроб свой опрокинулся назад
И больше из него не поднимался.
 
 
91 Меж тем другой безумец, падший в Ад,
Перед которым я остановился,
Стоял все так же смело; даже взгляд
 
 
94 Такою же надменностью светился.
Он прерванную речь возобновил:
«На родину мой род не возвратился,
 
 
97 И мысль о том страшней всех адских сил
Меня казнит и мучает доныне…
Но знаешь ли, что рок тебе сулил
 
 
100 На родине?.. Лик царственной богини,
Богини Ада^[50] здесь не заблестит
Полсотни раз, как снова на чужбине
 
 
103 Изгнания ты испытаешь стыд…
Но прежде чем в мир светлый возвратиться,
Скажи, за что толпа мой род хулит,
 
 
106 Унизить, оскорбить его стремится?»
«С тех самых пор, как Арбии струи
Могли ужасной кровью обагриться,
 
 
109 С тех пор во храме подвиги твои
Лишь возбуждают общие проклятья»^[51].
«Не я один повинен в той крови, –
 
 
112 Он отвечал, – одно могу сказать я,
Я действовал с другими заодно
И виноват, как все мои собратья.
 
 
115 Но там, где было всеми решено
Флоренции прекрасной разрушенье,
Я был один: мной было спасено
 
 
118 Величие Флоренции». В смущенье
Я произнес: «Да обретет покой
Твое потомство! Но сомненье
 
 
121 Одно ты разреши мне: род людской
Не ведает грядущего прозренье,
Для вас же в нем нет тайны никакой,
 
 
124 Хоть в настоящем многие явленья,
Нам ясные, невидимы для вас».
И высказала тень такое мненье:
 
 
127 «Лишь видимы для наших слабых глаз
Предметы отдаленные. Так было
Угодно Небесам. Но всякий раз,
 
 
130 Когда уже событье наступило,
Прозрение не в силах нам помочь;
Теперь – земная жизнь для нас могила,
 
 
133 Где царствует одна глухая ночь.
Мы в настоящем мире постоянно
Неведенья не можем превозмочь.
 
 
136 И если перед нами вдруг нежданно
Грядущего запрутся ворота,
Предвиденье умрет в нас… Беспрестанно
 
 
139 Мы ждем того». И тень, закрыв уста,
Умолкла вдруг, и я сказал в волненье:
«Пусть истину теперь узнает та
 
 
142 Душа, что рядом стонет в исступленье;
Поведай же ты грешнику скорей,
Что сын его не умер. Лишь в сомненье
 
 
145 Не кончил прежде речи я своей,
Когда меня он спрашивал…» Тогда-то –
Позвал меня учитель от теней,
 
 
147 Но, торопясь, спросил я Фарината,
Кто с ним еще в гробницу заключен?
«О, многих здесь постигла та ж утрата, –
 
 
150 Не двигаясь в гробнице, молвил он. –
Здесь Фридерик Второй^[52] лежит со мною,
И кардинал^[53] вкушает тот же сон.
 
 
153 Еще лежат… но имена их скрою…»
И он исчез. Пошел к поэту я,
Невольно размышляя той порою
 
 
156 О предсказанье тени и тая
Смущение… «Скажи, чем ты смутился?» –
Путеводитель спрашивал меня.
 
 
159 Я правду рассказать ему решился.
«Запомни все, чем был ты так смущен,
Что выслушать от призрака решился, –
 
 
162 Сказал поэт и руку поднял он. –
Когда пред лучезарной^[54] ты предстанешь,
Чье око видит все со всех сторон,
 
 
166 Ты от нее о будущем узнаешь.
Узнаешь все, что ждет тебя вперед.
Теперь же продолжать ты станешь
 
 
169 Со мною путь». И влево он идет.
В глубь города мы стали удаляться
От мрачных стен и городских ворот
 
 
172 И начали к долине подвигаться,
Где стали перед нами в этот час
Густые испаренья подниматься.
 
 
175 В долину ту тропинка шла, крутясь.
 

Песня одиннадцатая

Путники вступают в отвратительное место, где носятся зловонные испарения. Они желают скрыться от них за каменной гробницей папы Анастасия, совращенного еретиком Фотином. Вергилий объясняет Данте степени наказаний в разных кругах и праведное распределение грешников.

 
1 Мы шли вдоль по обрыву мимо скал,
Поверженных, как каменные трупы,
И подошли к вертепу: изрыгал
 
 
4 Он из себя зловония, – и группы
Проклятых душ стонали в нем. Мы шли,
Хватаясь за гранитные уступы,
 
 
7 И так как выносить мы не могли
Зловонных испарений, то спасенье
За каменной гробницею нашли.
 
 
10 Где надпись увидали в то мгновенье:
«Здесь папа Анастасий заключен,
Что был введен Фотином в искушенье»^[55].
 
 
13 «Кругом весь воздух смрадом заражен,
И медленней мы будем подвигаться,
Чтоб к смраду понемногу приучен
 
 
16 Был ты и я: не станет он казаться
Нам столько отвратительным потом», –
Так молвил мне учитель. «Может статься, –
 
 
19 Я возразил, – пока вперед идем,
Ты что-нибудь расскажешь мне дорогой?»
«Да, и теперь я думаю о том», –
 
 
22 Я услыхал поэта голос строгий.
Он продолжал: «Смотри, мой сын, вокруг
(И слушал я его с большой тревогой):
 
 
25 В три яруса идет за кругом круг
Средь этих скал, один другого шире.
И каждый круг – обитель вечных мук
 
 
28 Для падших душ в подземном этом мире,
Но чтоб тебе, взглянув на них, понять,
Что в Небе, в голубом его эфире
 
 
31 Пощады им вовек не прочитать, –
Я расскажу, за что их заключили:
Ужасней зла не можем мы назвать,
 
 
34 Как ближнего обида. Доходили
До этой цели ложью иногда.
Иль вред через насилье наносили
 
 
37 И ближних обирали без стыда.
За этот грех нет в Небесах прощенья.
Обман – порок людей и был всегда
 
 
40 Караем Богом он без сожаленья,
И каждый злой обманщик, каждый тать
Повержен в самый страшный Ад мученья,
 
 
43 Куда не сходит Божья благодать.
Знай: в первый круг попали души мрака,
Виновные в насилье, но опять,
 
 
46 Так как насилье может быть трояко,
То на три части делится тот круг,
С тройным различьем в грешниках, однако.
 
 
49 Насилие людских сердец и рук
Бывает против ближних, против Бога
И против жизни собственной. Вокруг
 
 
52 Увидишь ты таких пороков много:
Убийство, грабежей ночных позор.
Вот первый круг, где наказуют строго
 
 
55 Насилье против ближних: гнусный вор,
Убийца злой, не пощадивший друга,
В вертепе том томятся с давних пор.
 
 
58 А во втором подразделенье круга
Самоубийц и мотов скорбный ряд,
Всех посягнувших смело, без испуга,
 
 
61 На жизнь свою, – их поглощает Ад –
Иль на свое богатство, достоянье,
И проливавших слез кровавых яд
 
 
64 В те дни, когда любовь и ликованье
Должны бы были в сердце обитать…
А те преступно жалкие созданья,
 
 
67 Что стали имя Бога отвергать,
Богохуля, природу оскорбляют,
Те в меньшем круге стали обитать.
 
 
70 На проклятом челе их замечают
Клеймо неизгладимое почти
Содома и Кагора^[56]. Но бывают
 
 
73 Грехи другого рода, и найти
Их можем мы в другом подземном круге.
Запомни те грехи и перечти:
 
 
76 Грех сводничества, льстивости услуги,
Татьба, и святотатство, и подлог,
Ложь всякая, когда уж друг о друге
 
 
79 Забыли люди думать, и порок
Для них стал всякой доблести заменой.
Есть грех еще – он страшен и жесток –
 
 
82 Он – смерть любви: зовут его изменой.
В одной из самых низших адских сфер,
Где стало средоточие Вселенной,
 
 
85 Где восседает грозный Люцифер,
Обречена измена вечной казни,
Чтоб казни той был памятен пример».
 
 
88 «Учитель, – я сказал не без боязни, –
Ты верное понятие мне дал
О пропасти греха и неприязни,
 
 
91 Но ты еще не все мне рассказал.
Я видел много грешников сраженных,
Которых страшный дождик бичевал,
 
 
94 Толпу теней в болото погруженных,
Гонимых ветром, с скрежетом зубов,
Хулящих Небо, мрачных, исступленных,
 
 
97 И я о них спросить тебя готов:
Когда над ними кара тяготеет,
То почему ж за мерзость их грехов
 
 
100 В тот град, что постоянно пламенеет, –
Не заключили их?» Он отвечал:
«Ужель твой ум в безумии темнеет?
 
 
103 Иль рассуждать ты здраво перестал?
Философа забыл ты наставленье^[57],
Который так грехи подразделял:
 
 
106 Невоздержанье, злобы прегрешенье
И скотобесье. Первый самый грех
Не столько оскорбляет Провиденье
 
 
109 И потому слабей казнится всех
Других грехов. Когда поймешь ты это,
То ясно разгадаешь участь тех
 
 
112 Погибших душ, отторженных от света,
Которых Бог карающий щадил
В сиянье бесконечного привета
 
 
115 И в высшие круги их поместил,
Где легче казнь и где сносней мученья».
Невольного восторга я не скрыл:
 
 
118 «Ты – солнце, возвращающее зренье!
Ответ твой каждый счастье мне несет,
И мне полезно самое сомненье,
 
 
121 Как знание: я вижу в нем оплот…
Еще один вопрос мне разреши ты,
Который мне покоя не дает:
 
 
124 За что пути к спасению закрыты
Мздоимцам? Вот что хочется мне знать…»
«Нас учит философия – пойми ты, –
 
 
127 Что мы должны в природе уважать
Божественного разума начало
С его искусством; можно доказать
 
 
130 По книгам, что искусство подражало
Природе всей: так робкий ученик,
Изведавший науку слишком мало,
 
 
133 Копировать учителя привык.
Искусство от Небес родится тоже,
Как внук от деда. Двойственный родник –
 
 
136 Искусства и природы – нам дороже
Всех родников, и в нем лишь почерпать,
В своей душе сомненья уничтожа,
 
 
139 Мы можем жизнь и жизни благодать.
Мздоимец же идет другой дорогой.
Природу он лишь может презирать,
 
 
142 В искусстве не находит школы строгой,
Нуждается в опоре он иной,
И грудь его полна другой тревогой.
 
 
145 Однако в путь; иди теперь за мной.
На горизонте, вижу я, явилось
Сиянье знака Рыб, а в тьме ночной
 
 
148 На западе почти уже скатилось
Созвездье Колесницы… Мрак глубок…
Вот яркая звезда на небе скрылась.
 
 
151 А нам до спуска путь еще далек».
 

Песня двенадцатая

Данте и Вергилий спускаются в седьмой круг подземного Ада по отвесному обрыву, где на полуразрушенной скале находят чудовище – Минотавра. Вергилий смиряет его бешенство. Встреча с центаврами, из которых один – Несс делается проводником двух путников и указывает на кровавый поток, где грешники по степеням терпят кару за насилие.

 
1 Дорога, по которой в этот час
Нам приходилось далее спускаться,
Была почти отвесна, и не раз,
 
 
4 Взглянувши вниз, мог всякий содрогаться.
Гора, с которой сброшен был обвал,
Непроходимой стала мне казаться
 
 
7 С вершины до подножья: груды скал
Низринуты лежали перед нами.
Таков был спуск, и бездны мрак зиял
 
 
10 Над ним кругом, а близко, под ногами,
Чудовище лежало на скале^[58],
Чудовище, которое сосцами
 
 
13 Не матери питалось на земле,
Но деревянной телки… Ужас Крита,
Чудовище, заметя нас во мгле,
 
 
16 Себя кусало, пеною покрыто,
Не в состоянье бешенства смирить.
И закричал мой проводник сердито:
 
 
19 «Тварь гнусная! Ты мыслишь, может быть,
Что царь Афин к тебе явился снова,
Чтоб вновь тебя, чудовище, убить?
 
 
22 Прочь, гадина! Для подвига иного
Спустился этот смертный в Ад сюда;
И у него желанья нет другого,
 
 
25 Как только посмотреть на Царство мук…»
Как ярый бык в минуту пораженья
Срывает узы тягостные вдруг
 
 
28 И, силы потерявший, в исступленье,
Бросается то прямо, то назад,
Так Минотавр метался в то мгновенье.
 
 
31 Поэт сказал с любовью мне, как брат:
«Скорее вниз, пока он бесноваться
Не перестал…» И, не боясь преград,
 
 
34 Чрез груды скал мы начали спускаться,
А из-под ног срываясь, камней ряд
Летел и падал в бездну. Подвигаться
 
 
37 Я стал вперед, кругом бросая взгляд,
И размышлял, поэта слыша голос:
«Ты думаешь, быть может, мой собрат,
 
 
40 О той скале, что сверху раскололась,
И где теперь чудовище лежит,
В котором злость с бессилием боролась?
 
 
43 Мной усмирен, ужасный зверь молчит.
Так знай же, что, когда еще впервые
Сходил я в Ад, вон той скалы гранит
 
 
46 Еще был цел, и камни вековые
Не треснули. Случилось то поздней
В другие дни и времена иные,
 
 
49 Пред тем, как Тот спустился в мир теней,
Который многим в Ад принес спасенье…
Тогда-то с страшным грохотом камней,
 
 
52 Скалу поколебало сотрясенье
И рухнул сокрушительный обвал.
Подумал я в то самое мгновенье,
 
 
55 Что от любви весь мир затрепетал,
От той любви, которою держалась
Вселенная. Любовью – я слыхал –
 
 
58 Не раз уже мир обращался в хаос^[59].
Тогда-то раскололась вдруг скала
И грудою каменьев разметалась.
 
 
61 Но вниз взглянуть тебе пора пришла:
Мы около кровавого потока,
Где в кипяток за грязные дела
 
 
64 Насилия – повержены глубоко
Преступники. О ты, развратный род,
Жизнь тративший на подвиги порока,
 
 
67 Вот как тяжел последний твой расчет!»
И вкруг равнины ров дугообразный
Увидел я с кровавой пеной вод,
 
 
70 А от скалы до рва с пучиной грязной
Центавры появлялись здесь и там
Со стрелами, как на потехе праздной.
 
 
73 Когда они домчались ближе к нам
И нас на спуске взоры их открыли,
Они остановились. К тетивам
 
 
76 Центавры разом стрелы наложили,
И трое, отделившись от других,
К той крутизне, где шли мы, подскочили.
 
 
79 И крикнул нам тогда один из них:
«Откуда вы? Какой вы казни ждете,
Спускаясь в мир созданий неживых?
 
 
82 Когда вы мне ответа не даете,
Я с тетивы стрелу спущу тогда,
Которая верна в своем полете».
 
 
85 «Зачем вдвоем нисходим мы сюда,
Хирону^[60] мы поведаем при встрече.
Ты опрометчив ныне, как всегда,
 
 
88 В заносчивых желаниях и речи».
Так отвечал Вергилий наотрез
И, положивши руку мне на плечи,
 
 
91 Заметил мне тихонько: «Это – Несс^[61];
Плененный Деянирою прекрасной,
Он умер за нее, но Геркулес
 
 
94 И сам погиб, надевши плащ ужасный
Покойника. Второй из них – Хирон,
Ахилла пестун; третий Фол^[62], известный
 
 
97 По бешенству. Сюда со всех сторон
Свирепые центавры наезжают, –
Неисчислим их грозный легион, –
 
 
100 И в кипятке потока поражают
Преступных жертв, когда из пены вод
Они чело высоко поднимают,
 
 
103 Чтоб легче были муки их…» И вот
Мы подошли к центаврам. Под скалою
Хирон раскрыл чудовищный свой рот
 
 
106 И, бороду раздвинувши стрелою,
Товарищам сказал он наконец –
С улыбкой отвратительной и злою:
 
 
109 «Вы видели, как шел второй пришлец?
Он шел – и часто камни рассыпались
Из-под него: не ходит так мертвец.
 
 
112 Усопшие сюда так не являлись».
Мой проводник к центавру подошел,
В котором две природы совмещались,
 
 
115 И возразил: «Да, в это море зол
Действительно сошла душа живая:
И человека этого я вел
 
 
118 Через долину тьмы, не уставая.
Не любопытство странника вело
В подземный Ад, но цель вполне благая.
 
 
121 В Эдеме Дева есть – ее чело
Сияньем Рая блещет постоянно.
Покинув Рай, где счастье так светло,
 
 
124 Она ко мне явилася нежданно,
Меня на подвиг новый обрекла…
Я чист душой и лгать мне было б странно,
 
 
127 А этот смертный всякого чужд зла…
Во имя добродетели, ведущей
По Аду нас, где всюду смрад и мгла,
 
 
130 Чтоб впереди не знать напасти пущей,
Прошу тебя, пускай один из вас
Проводит нас тропою, в Ад идущей,
 
 
133 И человека этого сейчас
Пусть на себе перенесет чрез реку.
Не призрак он; и смерти не страшась,
 
 
136 Нельзя пройти пучину человеку:
Лишь только тень по воздуху скользит».
Таких речей не ведая от века,
 
 
139 Хирон центавру Нессу говорит:
«Ступай, их проводи и охрани ты,
Когда толпа другая их смутит».
 
 
142 При появленье новой той защиты
По берегу мы шли. Кипел поток,
Где выли тени злы, полуубиты,
 
 
145 Повержены в кровавый кипяток.
Вплоть до бровей я видел погруженных,
Измученных от головы до ног, –
 
 
148 И, показав рукой на осужденных,
Центавр сказал: «То казнь земных владык,
Невинной кровью ближних обагренных.
 
 
151 Их легион обширен и велик:
Здесь Александр, с ним Дионисий вместе,
Что столько лет давить народ привык
 
 
154 В Сицилии во имя хладной мести,
Здесь Аццолино^[63] грозный заключен;
Казнится здесь и он, Обидзо Эсти,
 
 
157 Что пасынком своим был умерщвлен».
Хотел к певцу я с словом обратиться,
Но, указав на Несса, молвил он:
 
 
160 «Теперь тебе он больше пригодится,
Чем я, мой сын». И в этот самый срок,
Когда певцу спешил я покориться,
 
 
163 Центавр опять взглянул на кипяток:
«Иные души страждут здесь жестоко,
До шеи погруженные в поток.
 
 
166 Вот там теперь стоящий одиноко
Ужасный грешник, – знаешь ли, кто он?
Господний храм он оскорбил глубоко
 
 
169 И поразил вблизи его колонн
Того, чье сердце люди сохранили
На Темзе вплоть до нынешних времен
 
 
172 И в дорогом ковчеге схоронили^[64]».
Других теней потом я увидал, –
Их головы и груди видны были, –
 
 
175 И я иных невольно узнавал…
Поток все мельче, мельче становился,
Так что в конце лишь ноги покрывал.
 
 
178 Ров этот скоро сзади очутился,
Когда центавр перескочил поток
И мне сказал: «Сейчас ты убедился,
 
 
181 Как ров мелел; но страшно он глубок
В другом конце, и в глубине той вечной
Властители страдают за порок
 
 
184 Насилия и власти бессердечной.
Там в пламени несет свой тяжкий крест –
Бич Божий, сам Аттил бесчеловечный;
 
 
187 Там властолюбец Пирр^[65], разбойник Секст^[66],
Там очи у Реньеро да Корнета,
Реньеро Падзо пламень адский ест.
 
 
190 Они народ терзали, и за это
Кровавый кипяток их вечно жжет,
И впереди нельзя им ждать рассвета».
 
 
193 И Несс назад отправился чрез брод.