Божественная комедия. Самая полная версия

Песнь X

Содержание. Поэты идут между стенами города и могилами. Последние открыты, но в день Страшного суда закроются; в них погребены Эпикур и его последователи, полагавшие, что душа умрет вместе с телом. Из глубины одной из них раздается голос, взывающий к Данту, и вслед за тем поднимается до пояса тень Фаринаты, предводителя Гибеллинов. Он спрашивает Данта о его предках, и узнав, что они были заклятые враги его Гвельфы, говорит с негодованием, что он два раза изгнал их из Флоренции. На это Данте отвечает, что его предки каждый раз возвращались из изгнания, чего не удавалось партии Фаринаты. Пока говорят они, из могилы, недалеко от Фаринатовой, поднимается другая тень: это Гвельф Кавальканте Кавальканти. Он спрашивает, почему Гвидо, сын его и друг Данта, не пришел вместе с ним, и, заключив ошибочно, что сын его умер, опрокидывается в могилу. Между тем Фарината, не обращая внимания на упавшего, продолжает прерванный разговор, предсказывает Данту изгнание и, узнав о причине преследований, направленных флорентинцами против Гибеллинов, с гордостью вспоминает, что он один спас родной город от разрушения; наконец, разрешив Данту некоторое сомнение насчет способности грешников видеть будущее и указав из числа теней, вместе с ним наказуемых, на императора Фридерика II и кардинала Убальдини, исчезает в могиле. Данте с горестью возвращается к Виргилию, который, утешая его, напоминает ему Беатриче, от которой Данте должен узнать истинный путь к божественной жизни. Поэты идут налево к центру города, чтобы спуститься в глубокую долину, со дна которой поднимаются зловонные испарения.

 
1 Вот узкою тропинкой, меж стенами
  Сей крепости и зрелищем скорбей,
  Пошел мой вождь, а я за раменами.^[15]
 
 
4 «О высший ум, с кем в адской бездне сей
  Вращаюсь я, твоей покорный воле, —
  Наставь меня премудростью своей.
 
 
7 Могу ль узреть, – спросил я, – в этом поле
  Томящихся в могилах? крыши с них
  Приподняты и стражи нет уж боле?»
 
 
10 А он в ответ: «Запрутся все в тот миг,
    Когда придут с полей Иосафата
    И принесут тела из недр земных.
 
 
13 Тут погребен со школою разврата
    Тот Эпикур, который мир учил,
    Что с телом дух погибнет без возврата.
 
 
16 Здесь твой вопрос, что мне ты предложил,
    А вместе с тем и тайное сомненье
    Сейчас решатся в лоне сих могил».
 
 
19 Но я: «Мои вождь, души моей мышленье
    Я утаил для краткости в речах,
    К чему ты сам давал мне наставленье».
 
 
22 «Тосканец, ты, что в огненных стенах
    Живой ведешь беседу так прекрасно,
    Благоволи помедлить в сих местах!
 
 
25 Звук слов твоих мне обнаружил ясно,
    Что в благородной ты стране возник,
    Где, может быть, клянут меня напрасно».
 
 
28 Внезапно здесь исторгся этот крик
    Со дна могил и, ужасом объятый,
    Я к моему учителю приник.
 
 
31 «Что делаешь? – сказал мне мой вожатый,
    Оборотясь. – Перед тобой возстал
    До пояса дух гордый Фаринаты».
 
 
34 К его лицу я взоры приковал;
    А он возстал, подняв чело и плечи,
    Как будто ад и муки презирал.
 
 
37 И меж гробов к герою страшной сечи
    Толкнул меня поспешно мой певец,
    Сказав: «Твои да будут кратки речи!»
 
 
40 Когда ж у гроба стал я наконец,
Дух, на меня взглянув, почти с презреньем
Спросил: «Кто предки у тебя, пришлец?»
 
 
43 А я, пред ним стоя с благоговеньем,
Не утаив, все высказал вполне.
Тогда нахмурил брови он с смущеньем
 
 
46 И рек: «Враги то злые были мне
И партии моей и нашим дедам:
За то я дважды их громил в войне».
 

Когда ж у гроба стал я наконец,

Дух, на меня взглянув, почти с презреньем

 
49 «Ты их громил, но возвратились следом
Они отвсюду, – я в ответ сказал. —
Твоим же путь к возврату был неведом!»
 
 
52 Тут близ него из гроба приподнял
До подбородка лик другой безбожный:
Он на коленях, думаю, стоял.
 
 
55 Вокруг меня водил он взор тревожный,
Как бы желая знать, кто был со мной;
Когда же луч угас надежды ложной,
 
 
58 Он, плача, вскрикнул: «Если в мир слепой
Проникнул ты таланта высотою,
То где же сын мой? что ж он не с тобой?»
 
 
61 Но я ему: «Иду не сам собою:
Там ждет мой вождь, за кем иду вослед;
Его твой Гвидо презирал с толпою».
 
 
64 Казнь грешника и слов его предмет,
Кто был сей дух, мне объяснили вскоре,
И потому так прям был мой ответ.
 
 
67 Вдруг, выпрямясь, вскричал он в страшном горе:
«Как? презирал! уж нет его в живых?
Уж сладкий свет в его не блещет взоре?»
 
 
70 Когда заметил он в очах моих
Сомнение, тревогу беспокойства,
Он навзничь пал и навсегда затих.
 
 
73 Меж тем другой, муж силы и геройства,
Не двинув выи, не склоняя плеч,
Являл в лице души надменной свойства.
 
 
76 «Да! – продолжал он прерванную речь. —
Мысль, что досель мое в изгнанье племя,
Крушит меня сильней, чем эта печь.
 
 
79 Но лик жены, гнетущей злое семя,
В пятидесятый раз не проблеснет,
Как взвесишь сам, сколь тяжко это бремя.
 
 
82 О, если мир тебя прекрасный ждет,
Скажи: за что с такою нелюбовью
Законами гнетете вы мой род?»
 
 
85 И я: «Тот бой, что залил нашей кровью
Всю Арбию, в ней воды взволновав,
Подвиг нас в храме к этому условью».
 
 
88 Тут он вздохнул, главою покачав,
И молвил: «Я ль один виновен в этом?
И не имел ли я на это прав?
 
 
91 Но там, где общим решено советом
Развеять в прах Флоренцию, лишь я
Защитником ей был пред целым светом».
 
 
94 «Да обретет же мир твоя семья!
А ты, – сказал я, – развяжи мне сети,
В которых мысль запуталась моя.
 
 
97 Коль понял я, мрак будущих столетий
Со всеми их делами вам открыт;
Но в настоящем – вы сомненья дети».
 
 
100 А он: «Мы зрим, как дальнозоркий зрит,
Лишь только то, что вдалеке таится:
Еще нас этим Высший Вождь дарит.
 
 
103 Когда ж событье близко, иль свершится,
Тогда нам очи кроет темнота:
Мир скрыт для нас, коль весть к нам не домчится.
 
 
106 Но ты поймешь, что дар сей как мечта
Рассеется в тот миг, когда судьбою
Затворятся грядущего врата».
 
 
109 Тут я сознал проступок свой с тоскою
И рек: «Скажи соседу своему,
Что сын его еще живет со мною.
 
 
112 Я лишь затем не отвечал ему,
Что было мне в то время непонятно
То, что теперь ты разрешил уму».
 
 
115 Уж призывал меня мой вождь обратно
И потому я духа умолял
Сказать: кто с ним погиб здесь невозвратно.
 
 
118 «Лежу средь тысяч, – он мне отвечал, —
Тут Кардинал с могучим Фридериком;
Но о других не спрашивай!» – Сказал
 
 
121 И скрылся. Я ж, в смущении великом,
Задумавшись от слышанных угроз,
Шел к древнему поэту с грустным ликом.
 
 
124 Подвигся он и, взыдя на утес,
Спросил: «Скажи: что так тебя смутило?»
И я ему ответил на вопрос.
 
 
127 «Запомни же, что сказано здесь было,
И все в душе, – он рек, – запечатлей!»
И, перст поднявши, продолжал уныло:
 
 
130 «Когда увидишь дивный блеск лучей
В очах прекрасной, им же все открыто,
Тогда узнаешь путь грядущих дней».
 
 
133 Я шел налево под его защитой.
И мы от стен в центр города пошли
Тропинкою, в долине той прорытой,
 
 
136 Где адский смрад всходил со дна земли.
 

Песнь XI

Содержание. На вершине обрушенной скалы, составляющей границу между кругом еретиков и следующим, поэты укрываются от ужасного зловония адских испарений за крышею одиноко стоящей гробницы папы Анастасия. Они идут медленно для того, чтобы наперед привыкнуть к зловонию, восходящему с кровавой реки из глубины седьмого круга. Пользуясь этим временем, Виргилий, по просьбе Данта, объясняет ему распределение грехов по кругам ада и говорит, что вне пределов адского города (Ад. VIII, 67–68), в пройденных уже кругах, наказуются невоздержные, слепо предававшиеся естественным побуждениям; но что внутри города, в более глубоких кругах ада, помещены те, которые, предавшись влечениям неестественным, превратили свою человеческую природу в животную, зверскую: все они разделены на три класса, смотря потому, на кого направлено насилие: на ближних, на самих себя, или на Бога. За грешниками, виновными в насилии, следуют обманщики, а на самом дне ада виновные в величайшем грехе – измене. Накониц Виргилий объясняет Данту, почему ростовщики отнесены к числу грешников, направлявших насилие против законов Божеских. – Наступает утро. Поэты идут далее.

 
1    У рубежа окраины высокой,
    Над грудою обрушенных громад,
    Пришли мы к бездне более жестокой.
 
 
4    И, встретив тут невыносимый смрад,
    Клубившийся над пропастью бездонной,
    За страшным гробом мы взошли на скат,
 
 
7    И я прочел на крыше раскаленной:
    «Здесь Анастасий папа в гробе скрыт,
    С прямой стези Фотином совращенный».
 
 
10    «Нам медленно сходить здесь надлежит,
    Чтоб свыклось чувство с адским испареньем:
    Тогда нам смрад уже не повредит».
 
 
13    А я: «Займи ж мой ум благим ученьем,
    Чтоб этот час без пользы не пропал».
    И вождь: «Я сам с твоим согласен мненьем.
 
 
16    Мой сын, – он начал, – в бездне этих скал
    Три меньших круга вьются ступеня́ми,
    Как там вверху, где путь наш пролегал.
 
 
19    Все три кишат проклятыми тенями;
    Но чтоб постиг ты Божий суд святой,
    Узнай: за что казнятся небесами.
 

За страшным гробом мы взошли на скат

 
22    Цель всякой злобы, в небе проклято́й,
    Одна – обида; к ней же две дороги:
    Или насилье, иль обман людской.
 
 
25    Но как лишь людям свойственны подлоги,
    То ими Бог сильнее прогневлен:
    За то на дне и суд им самый строгий.
 
 
28    Весь первый круг насилью посвящен;
    Но как трем лицам вред от сей невзгоды,
    То в три отдела круг сей раздроблен.
 
 
31    Против Творца, против своей природы,
    На ближних, с их стяжаньем возстает
    Насилие и вот тому дово́ды.
 
 
34    Вред ближнему насилие влечет
    Увечьями, убийством, а стяжанью,
    Поджогами, разбоем, и в зачет
 
 
37    Смертоубийству, злому истязанью
    И грабежу казнь лютая вовек
    В отделе первом служит должной данью.
 
 
40    Сам на себя заносит человек
    Насилья длань: за то скорбит стократно
    В другом отделе каждый, кто пресек
 
 
43    Сам дни свои, кто, промотав развратно
    Именье, горем отягчил главу
    И плакал там, где мог бы жить приятно.
 
 
46    Наносится насилье Божеству,
    Когда проклятья сердце изрыгает
    И благости Его и естеству.
 
 
49    За то отдел последний отмечает
    Клеймом своим Каорсу и Содом
    И тех, чье сердце Бога отрицает.
 
 
52    Обман, грызущий совесть всем, на том
    Свершиться может, кто с доверьем внемлет,
    Иль кто доверья чужд в уме своем.
 
 
55    В грехе последнем, кажется мне, дремлет
    Лишь долг любви, природы нежный дар:
    За то второй великий круг объемлет
 
 
58    Гнездо льстецов, жрецов волшебных чар,
    Соблазн, подлог, татьбу-1 и святотатство
    И всякий грех, достойный горших кар.
 
 
61    Но первый грех забыл любовь, богатство
    Природное, и то, что слито с ней,
    Чем зиждутся доверие и братство.
 
 
64    А потому в кругу меньшом, где всей
    Вселенной центр, где Дис царит ужасный,
    Всяк изменивший стынет в бездне сей».
 
 
67    И я: «Мой вождь, твое ученье ясно
    И верное дает понятье мне.
    О бездне сей и о толпе злосчастной.
 
 
70    Но объясни: погрязший род в волне,
    Носимый ветром и разимый градом
    И та толпа, что спорит век в войне, —
 
 
73    Зачем не Здесь, за раскаленным градом,
    Казнятся, если подлежат суду,
    А если нет, за что пожраты адом?»
 
 
76    А он в ответ: «Зачем в таком бреду,
    Как не случалось прежде, ум твой бродит?
    Иль новое имеет он в виду?
79    Не помнишь ли то место, где выводит
    Твой Аристотель в Ифике-1 из всех
    Три склонности, на них же казнь нисходит:
 
 
82    Невоздержанье, злость, безумный грех
    Животности? и как невоздержанье
    Наказано от Бога легче тех?
 
 
85    И так, коль обнял ты вполне то знанье
    И приведешь на память проклятых,
    Приемлющих вне града наказанье,
 
 
88    То сам поймешь, зачем от этих злых
    Отлучены и с меньшим гневом мщенья
    Млат Правды Божьей сокрушает их».
 
 
91    «О солнце, врач смущенного воззренья!
    Так ясно ты решаешь, что уму
    Равно полезны: знанье и сомненья.
 
 
94    Но уклонись назад, – я рек ему, —
    И объясни: чем Бога оскорбляет
    Дающий в рост? рассей мне эту тьму».
 
 
97    «Кто философию постиг, тот знает,
    Что стройный чин, – сказал он, – естества
    Течение свое воспринимает
 
 
100    Из разума, искусства Божества,
    И если в физику вникал, то, много
    Не рывшись в ней, найдешь сии слова:
 
 
103    Искусство ваше подражает строго
    Природе так, как дядьке ученик:
    И так искусство как бы внук есть Бога.
106    Из этих двух, коль мыслями ты вник
    В начало книги Бытия, и должно
    Жизнь почерпать и размножать язык.
 
 
109    Но ростовщик, идя стезею ложной,
    Расторг в души корыстной, полной зла,
    Союз искусств с природой непреложной.
 
 
112    Но следуй мне: идем! уж ночь прошла:
    Трепещут Рыбы на эфире звездном
    И Колесница уж на Кавр легла,
 
 
115    А спуск еще далек, где сходит к безднам.»
 

Песнь XII

Содержание.Путники приходят к каменной ограде седьмого круга, к первому его отделу (Ада ХІ, 37–39), в котором наказуется насилие против ближних. При виде поэтов, Минотавр, распростертый на границе этого круга, в бешенстве кусает самого себя; но Виргилий укрощает его ярость напоминовением о Тезее, его умертвившем, а пока чудовище крутится от бессильного бешенства, поэты сходят по громадным камням обрыва, обрушившегося в минуту крестной смерти Спасителя. На дне круга дугою изгибается глубокий ров, наполненный кипящею кровью; в нее погружены насилователи ближних. Кентавры, вооруженные стрелами, рыскают по берегам рва и стреляют в тех, которые выйдут из потока крови более, нежели им следует. Трое из них, Несс, Хирон и Фол, бросаются на пришельцев; но Виргилий укрощает и их ярость и, обратившись к Хирону, просит дать им проводника, который бы перенес Данта на хребте своем вброд через поток крови. Хирон избирает Несса, в сопровождении которого поэты идут далее и видят тиранов, погруженных в кровь по самые очи. Из числа их Несс указывает им на Александра, Дионисия, Аццолина и Обидзо Эсте, а в отдалении от них на одинокую тень Гвидо Монфорте. Кровавый поток к одному концу долины все более и более мелеет, так, что наконец едва покрывает ноги грешникам; напротив, к другому концу волны его становятся все глубже и глубже, и здесь-то на дне под волнами плачут вечными слезами: Аттила, Пирр и Секст, и разбойники Реньеры.

 
1    Скалист был край, где мы взбирались в горы,
    И тем, что в недрах он притом вмещал,
    Так страшен был, что всем смутил бы взоры.
 
 
4    С той стороны от Трента есть обвал,
    Обрушенный в Адиж землетрясеньем,
    Иль осыпью волной подмытых скал:
 
 
7    С горы, откуда свергнут он паденьем,
    В долину так обрывист косогор,
    Что сверху вниз нет схода по каменьям.
 
 
10    Так крут был спуск в ущелье этих гор,
    И здесь, заняв обрушенные скаты,
    Улегся Крита ужас и позор,
 
 
13    Подложною телицею зачатый.
    Увидев нас, он грыз себя, как зверь,
    В котором чувства бешенством объяты.
 
 
16    Но мой мудрец вскричал ему: «Поверь,
    Не царь Афинский здесь перед тобою,
    Который в ад тебе разверзнул дверь.
 
 
19    Прочь, лютый зверь! прочь! не твоей сестрою,
    Был низведен мой спутник в омут сей,
    Но вашу казнь узреть идет со мною».
 

Увидев нас, он грыз себя, как зверь…

 
22    Как дикий бык, сорвавшийся с цепей,
    Когда смертельным поражен ударом,
    Без сил, крутится в ярости своей:
 
 
25    Так Минотавр крутился в гневе яром.
    Но вождь всезнающий вскричал: «Беги!
    Теперь сойдем, минут не тратя даром».
 
 
28    По грудам скал я ускори́л шаги,
    И не один там камень вниз скатился
    Из-под моей трепещущей ноги.
 
 
31    Я думен шел, а вождь: «Ты изумился
    Громаде скал, где страж их, адский гад,
    С бесовской злобой предо мной смирился.
 
 
34    Так ведай же: когда в глубокий ад
    Я нисходил, в то время скал громада
    Не представляла мне в пути преград.
 
 
37    Но прежде чем, скорбящих душ отрада,
    Явился Тот, который, в Лимб нисшел,
    Отъял великую корысть у ада, —
 
 
40    Так потряслась пучина лютых бед,
    Что мир – я думал – вновь поколебала
    Любовь, чья мощь, как полагал поэт,
 
 
43    Не раз в хаос вселенную ввергала,
    И в то мгновенье древний сей утес
    Распался, здесь и ниже, в два обвала.
 
 
46    Но взор вперя в долину горьких слез:
    Клокочет кровь рекой там быстротечной,
    Где всяк кипит, кто ближним вред нанес!»
 
 
49    О страсть слепая! гнев бесчеловечный!
    Ты в краткой жизни нас палишь в огне,
    А здесь в крови купаешь в жизни вечной!
 
 
52    Ров, полный крови, я узрел на дне:
    В равнине он дугою изгибался,
    Как говорил о том учитель мне.
 
 
55    И между рвом и крутью гор скитался
    Со стрелами Кентавров буйный род,
    Как на земле он ловлей забавлялся.
 
 
58    Завидев нас, спускавшихся с высот,
    Все стали в ряд; а трое, выбрав пуки
    Острейших стрел, к нам бросились вперед.
 
 
61    «Какой вас грех привел сюда для муки, —
    Так издали один воскликнул: – с гор?
    Ответствуйте: не то – мы спустим луки».
 
 
64    «Мы заключим с Хироном договор,
    Когда сойдем с нагорного навеса:
    Твой гнев всегда во вред тебе был скор!» —
 

Завидев нас, спускавшихся с высот,

Все стали в ряд…

 
67    Так вождь ему; а мне: «Ты видишь Несса:
    За Деяпиру умерев, излил
    Сам из себя он месть на Геркулеса.
 
 
70    С ним рядом, тот, что взор на грудь склонил, —
    Гигант Хирон, взлелеявший Ахилла;
    А третий, Фол, всегда неистов был.
 
 
73    Вкруг ямы рыщет тысячами сила,
    Стреляя в тех, кто выйдет из среды
    Кровавой больше, чем вина судила».
 
 
76    Лишь мы вошли в их страшные ряды,
    Хирон, схватив стрелу, назад закинул
    За челюсть пряди длинной бороды.
 
 
79    Потом он пасть огромную разинул
    И молвил: «Братья! видите, на дно
    Какие камни этот задний сдвинул:
 

Вкруг ямы рыщет тысячами сила,

Стреляя в тех, кто выйдет из среды

Кровавой больше, чем вина судила.

 
82    Так мертвецам ходить не суждено!»
    Но вождь мой, став пред грудью колоссальной,
    Где сходятся два естества в одно,
 
 
85    Сказал: «Он жив и я дорогой дальной
    Веду его в страну, где светит день:
    Не прихоть, рок ведет нас в край печальной.
 
 
88    Пославшая меня с ним в вашу сень
    Пришла оттоль, где гимн поют осанна:
    Он не разбойник, я не злая тень.
 
 
91    Но заклинаю силой несказанной,
    Что в трудный путь стопы мои ведет:
    Дай нам вождя, чтоб нас он невозбранно
 
 
94    Привел туда, где переходят вброд,
    И на хребте пришельца переправил:
    Ведь он не дух, свершающий полет».
 
 
97    Хирон направо к Нессу взор направил
    И рек: «Ступай, веди их тем путем,
    Где б им никто преграды не представил».
 
 
100    Тут двинулись с надежным мы вождем
    Вдоль берега кровавого потока,
    Где несся крик палимых кипятком.
 
 
103    Я видел сонм, погрязший в кровь до ока,
    И нам Кентавр: «Тираны здесь в слезах,
    Что лили кровь и грабили жестоко.
 
 
106    Здесь каются они в своих грехах:
    Здесь Александр и Дионисий вместе,
    Сицилии несчастной бич и страх.
 
 
109    А там чело поднял в глубоком месте
    Черноволосый Аццолин и с ним
    Тот белокурый злой Обидзо Эсте,
 
 
112    Убитый в мире пасынком своим».
    Я на вождя взглянул, но мне учитель:
    «Пусть будет первым он, а я вторым».
 
 
115    Немного дале, с вами стал мучитель
    Над сонмом душ, что погружен был весь
    По горло в яму – ужасов обитель!
 
 
118    Тень в стороне нам указал он здесь,
    Сказав: «Вот он, пронзивший в Божьем храме
    То сердце, что на Темзе чтут поднесь».
 
 
121    Потом я видел в адском Буликаме
    Главу и грудь взносивший сонм духов,
    И в их толпе узнал я многих в яме.
 
 
124    Все мельче, мельче становилась кровь,
    Так, что одни скрывала грешным ноги:
    Здесь перешли мы быстро через ров.
 
 
127    «Как бурный ключ на сем конце дороги
    Мелеет с каждым шагом, так равно
    И с той страны, – сказал мне спутник строгий —
 
 
130    Все глубже, глубже каменное дно.
    Он вниз гнетет, доколь впадет в те бездны,
    Где в век стенать тиранству суждено.
 
 
133    Там правосудье суд творит возмездный
    Над тем Аттилой, что был бич земли;
    Там Пирр и Секст; там вечно токи слезны
 
 
136    Сливают с кровью, где на век легли,
    Реньеро Падзи и Реньер Корнето,
    Что по дорогам столько войн вели».
 
 
139    Здесь вброд провел меня он и поэта.
 

Песнь XIII

Содержание. Поэты вступают во второй отдел седьмого круга, где наказуются насилователи самих себя – самоубийцы, превращенные в деревья, и расточители, нагие тени, вечно преследуемые адскими псами. Деревья самоубийц образуют густой непроходимый лес, в котором на ветвях вьют гнезда отвратительные Гарпии. Данте слышит человеческие вопли, но никого не видит. По приказанию Виргилия, он ломает ветвь с одного дерева и с ужасом видит истекающую из него кровь и слышит стоны. В дереве заключена душа Пиетро делле Винье, секретаря Фридерика II. По просьбе Виргилия, он повествует о причине, побудившей его к самоубийству, просит защитить на земле честь свою от наветов зависти и дает сведение о состоянии душ в этом круге. Едва Винье кончил, как две нагие тени с ужасом пробегают мимо поэтов, гонимые черными птицами. Впереди бегущая тень Сиенца Лано призывает смерть; другая же, тень Падуанца Иакопо ди Сант’Андреа, в изнеможении укрывается за кустом; псы набегают, рвут ее на части и разорванные члены растаскивают по лесу. При этом они разрывают и куст, который, обливаясь кровью, стонет, и на вопрос Виргилия дает сведение о себе и родном своем городе – Флоренции.

 
1    Еще Кентавр не перешел пучины,
    Как в дикий бор вступили мы одни,
    Где ни единой не было тропины.
 
 
4    В нем, скорчившись, растут кривые пни;
    В нем все темно, без зелени, без цвета;
    В нем яда полн бесплодный терн в тени.
 
 
7    В такую глушь, в такую дичь, как эта,
    Не мчится вепрь с возделанных полей
    В стране между Чечины и Корнета.
 
 
10    Вьют Гарпии там гнезда из ветвей,
    Прогнавшие с Строфад Энея криком,
    Пророческим предвестником скорбей.
 

Вьют Гарпии там гнезда из ветвей

 
13    На крыльях длинных, с человечьим ликом,
    С когтьми на лапах, с чревом птиц, они
    На страшных пнях кричат в смятенье диком.
 
 
16    «Пока мы здесь, – сказал учитель мне, —
    Узнай, мой сын, ты во второй долине,
    И будешь ты дотоле в сей стране,
 
 
19    Пока к ужасной не придешь пустыне;
    Смотри ж теперь: ты здесь увидишь то,
    Что подтвердит слова мои отныне».
 
 
22    Со всех сторон я слышал вой; но кто
    Стонал и выл, не зрел я, и в смятенье
    Я стал, от страха обращен в ничто.
 
 
25    Вождь, думаю, мог думать, что в сомненье
    Подумал я: не скрылся ли в кусты
    От нас народ, рыдавший в отдаленье;
 
 
28    И потому сказал он: «Если ты
    Одну хоть ветку сломишь в роще темной,
    То вмиг рассеются твои мечты».
 
 
31    Вблизи от нас терновник рос огромный:
    Я ветвь сломил с него; но он с тоской:
    «За что ломаешь? – простонал мне томно,
 
 
34    И, потемнев от крови пролитой,
    Вскричал опять: «Что множишь мне мученья?
    Иль жалости не знаешь никакой?
 
 
37    Когда-то люди, ныне мы растенья;
    Но будь мы души змей самих, и к ним
    Иметь ты должен больше сожаленья».
 

Вблизи от нас терновник рос огромный:

Я ветвь сломил с него…

 
40    Как с одного конца горит, другим
    И пенится и стонит прут зеленый
    И по ветру, треща, бросает дым —
 
 
43    Так здесь из ветви, издававшей стоны,
    Струилась кровь и, бросив ветвь, я стал,
    Как человек внезапно устрашенный.
 
 
46    «Злосчастный дух! – мудрец мой отвечал. —
    Когда б сперва поверил он преданью,
    Которое в стихах я рассказал, —
 
 
49    Он до тебя не прикоснулся б дланью.
    Я сам скорблю, что ваш чудесный плен
    Подвиг меня к такому испытанью.
 
 
52    Скажи ж, кто ты; а он тебе взамен
    Возобновит величье славы шаткой,
    Пришедши в мир из мрака адских стен».
 
 
55    И терн: «Так сильно манишь речью сладкой,
    Что я молчать не в силах, и на миг —
    О выслушай! – прильну к беседе краткой.
 
 
58    Я тот, кому от сердца Фридерик
    Вручил ключи, чтоб отпирал по воле
    И запирал я дум его тайник,
 
 
61    Для всех других уж недоступный боле;
    Теряя сон и силы для трудов,
    Я исполнял свой долг в завидной доле.
 
 
64    Развратница, что с кесарских дворцов
    Бесстыдных глаз вовек не отвращала, —
    Смерть общая и язва всех веков —
 
 
67    Против меня сердца воспламеняла
    И, Августу то пламя передав,
    Свет радости в мрак скорби обращала.
 
 
70    Тогда мой дух, в отчаяние впав,
    Мечтал, что смерть спасет от поношенья,
    И, правый, стал перед собой неправ.
 
 
73    Клянусь корнями юного растенья:
    Всегда хранил я верности обет
    Монарху, столь достойному почтенья.
 
 
76    Когда ж из вас один придет на свет,
    Пусть честь мою спасет от поруганья
    И отразит завистников навет».
 
 
79    Тут он замолк, и, полный состраданья,
    Сказал мне вождь: «Минут теперь не трать
    И спрашивай, коль есть в тебе желанья».
 
 
82    Но я ему: «Сам вопроси опять
    О том, что знать полезным мне считаешь:
    Душа скорбит; нет сил мне вопрошать!»
 
 
85    «О бедный узник! если ты желаешь,
    Чтоб просьб твоих не пре́зрел человек,
    Благоволи нам объяснить, коль знаешь,
 
 
88    Как в эти пни, – учитель мой изрек, —
    Вселились души? о скажи: в сем теле
    Останутся ль они в плену навек?»
 
 
91    Тогда вздохнул колючий терн тяже́ло,
    И вздох потом сложился так в слова:
    «Короток будет мой ответ отселе.
 
 
94    Как скоро дух все узы естества,
    Свирепый, сам расторгнет: суд Миноса
    Уж шлет его в жерло́ седьмого рва.
 
 
97    И дух, упав в дремучий лес с утеса,
    Ложится там, куда повергнет рок,
    Где и пускает стебль как колос проса.
 
 
100    И стебль растет, искри́влен и высок,
    И Гарпии, кормясь его листами,
    Творят тоску и для тоски исток.
 
 
103    Подобно всем, пойдем мы за телами,
    Но в них не внимем: правый суд Небес
    Нам не отдаст, что отдали мы сами.
 
 
106    Мы повлечем их за собою в лес:
    У каждого из нас в бору угрюмом
    Повиснет тело на ветвях древес».
 
 
109    Вниманья полн, весь предан грустным думам,
    Еще я ждал от терна новых слов,
    Как вдруг я был испуган страшным шумом.
 
 
112    Так человек, пред кем из-за дерев
    Несется вепрь, и в след за ним борзые,
    Внимает треску сучьев, лаю псов.
 

И вот, налево, бледные, нагие,

Несутся двое…

 
115    И вот, налево, бледные, нагие,
    Несутся двое с скоростью такой,
    Что вкруг ломают сучья пней кривые.
 
 
118    Передний выл: «О смерть, за мной! за мной!»
    Меж тем другой, не столько быстроногий:
    «О Лан, – вопил, – с потехи боевой
 
 
121    При Топпо, так тебя не мчали ноги!»
    И прибежав к кусту во весь опор,
    Запыхавшись, к нему припал в тревоге.
 
 
124    За ними вдруг наполнили весь бор
    Станицы псиц^[16] голодных, черной масти,
    Как стаи гончих, спущенных со свор.
 
 
127    Укрывшийся не избежал их пасти:
    Псы, растерзав его в куски, в куски,
    Размыкали^[17] трепещущие части.
 
 
130    Тут вождь подвел меня за кисть руки
    К тому кусту, который, кровью рдея,
    Вотще стонал от боли и тоски
 
 
133    И говорил: «О Якоп Сант’Андреа!
    Зачем ты скрылся за кустом моим?
    За что терплю я за грехи злодея?»
 
 
136    Тогда мой вождь, остановясь пред ним,
    Спросил: «Кто ты, струящий кровь с слезами
    Из стольких ран, злой горестью крушим?»
 
 
139    А он: «О души, вам же небесами
    Дано увидеть страшный стыд того,
    Чьи ветви так растерзаны пред вами,
 
 
142    Сберите их вкруг терна моего!
    Я в граде жил, сменившем так коварно
    Старинного патрона своего.
 
 
145    За то он губит град неблагодарный
    Своим искусством, и когда бы снят
    Был истукан его с моста чрез Арно,
 
 
148    То граждане, средь пепла и громад,
    Оставленных Аттилой при разгроме,
    Вотще^[18] б трудились, воздвигая град.
 
 
151    Повесился там в собственном я доме!»