Читать книгу: «Улыбка, изменившая мой мир…», страница 3

Недовольство внутри достигло предела. Я абсолютно не понимал её слепого альтруизма и отчаянно захотел разрушить этот образ святоши, кою она из себя строила. И, чтобы сделать это, я уцепился за единственную мысль, пришедшую в мою голову:

– Вот как ты заговорила, значит. Но что ты скажешь насчёт сегодняшней акции по раздаче листовок от приюта?

– Что? – спокойное лицо Мередит, которое она сохраняла на протяжении всего диалога, внезапно дрогнуло. – Что ты хочешь этим сказать?

"Ага, я попал точно в цель"– так мне тогда показалось, и, предвкушая свою победу, я произнёс слова, о которых позже сильно пожалел:

– Что, что? Только не говори мне, что ты стоишь здесь на холоде, раздавая эти листовки по доброте своей душевной. Ты хочешь помочь этим детям, но при этом, окончив свою работу, пойдёшь в этот приют и потребуешь оплату за сегодня, тем самым лишая детей тех немногих средств, что у них имеются. Кто ты после это? Жалкая пустышка, прикрывающаяся высокими идеалами, каких миллионы. И всё вышесказанное тобой – ложь!

Я ликовал, но мой триумф не продлился долго. Стоило лишь раз взглянуть на расстроенное лицо Мередит, по щекам которой полились слёзы. Я снова ощутил, что внутри меня что-то треснуло, но в этот раз треск разнесся пронзающей болью во все уголки моей грудной клетки. Не в силах больше находиться рядом с ней, я опрометью бросился бежать в направлении дома, совсем позабыв обо всём на свете, а в голове поселилась мысль, что возможно это я жалкая лицемерная пустышка…

Глава 4

Утром следующего дня я проснулся в очень подавленном настроении. Вспоминая события вчерашнего дня и заплаканное лицо Мередит, я совершенно не хотел появляться сегодня в школе. Боялся даже представить, что сделают со мной одноклассники, когда узнают, что я довёл до слёз всеобщую любимицу класса.

«Моей тихой жизни придёт конец, – сокрушался я, стоя под прохладными струями воды в душе. – Они определённо точно будут травить меня до самого выпуска».

Подобные мысли страшили меня до колик в животе, мешали нормально собираться в школу; всё буквально валилось из рук. Однако отчасти я всё же сознавал, что сам виноват в случившемся, и, по крайней мере, наказание будет справедливым.

«Держал бы свой рот на замке, и ничего подобного бы не произошло, идиот!» – в сердцах выругался я, трясущимися руками завязывая шнурки на кроссовках, и мысленно приготовился выйти на общественное порицание

Добравшись до класса, я нерешительно взялся за ручку и тревожно замер, страшась войти. Сердце бешено колотилось; хотелось сбежать отсюда как можно дальше и не оборачиваясь, ведь за этой дверью меня ожидали лишь унижения и страдания. Пришлось собрать в кулак всё мужество, на которое я только был способен в тот момент, и, не давая себе времени на сомнения, немедленно пройти внутрь.

Войдя, я первым делом огляделся: Мередит нигде не было; одноклассники занимались своими делами; никто не обратил внимания на мой приход.

«Фух, пронесло. По крайней мере, первый урок пройдёт спокойно», – радостно промелькнуло в голове, и, унимая дрожь в коленках, я добрёл до своего места и расслабленно шлёпнулся на стул. Прозвенел звонок, однако Мередит так и не появилась. И на следующих уроках её также не было. И, хоть меня и радовала отсрочка экзекуции, на душе вдруг стало неспокойно.

На следующий день беспокойство только усилилось: Мередит снова не пришла на занятия.

В голову стали предательски закрадываться подозрения, что причиной её прогулов мог послужить я. Но я пытался гнать от себя прочь дурные мысли.

«Это просто обычная ссора. Люди ссорятся каждый день по всяким мелочам, – успокаивал я себя. – Да, я наговорил ей грубостей, но это же не повод делать что-то с собой».

Почему я решил, что она навредила себе? Да я и сам не знал ответа на данный вопрос. Наверное, моё раздутое эго, подпитанное ребяческой гордыней, считало, что весь мир вращается исключительно вокруг меня, и мнение столь важной персоны априори считается непреложным и авторитетным. За этими невеселыми размышлениями прошёл ещё один день

На третий день Мередит также не пришла. Я был в панике. Вчерашние мысли лишь прочнее укрепились в моей голове.

«Убийца, ничтожество, душегуб», – кричала моя совесть, и я не мог сосредоточиться ни на чём другом, кроме как на этом писклявом обвинительном голоске. Её слова душили меня изнутри; к горлу подступал горький ком.

В какой-то момент я внезапно осознал, что по моим щекам потекли обжигающие слёзы. Я наскоро вытер их и, убедившись, что никто этого не заметил, уткнулся с головой в учебник, загородившись им ото всех как ширмой.

Дома я тоже никак не мог найти себе место. Ничто из того, чем я обычно занимался, не помогало отвлечься, и, проведя весь вечер словно на иголках, я обессиленно рухнул на кровать и провалился в спасительные объятия сна.

На четвертый день она появилась. Сказать, что я был рад – ничего не сказать.

Внутри всё словно заново ожило, и я впервые за эти несколько дней перестал слышать треклятый писк в голове, отчего смог наконец вновь спокойно вздохнуть полной грудью. Даже мысли о том, что она расскажет классу о том инциденте, никак не могли на это повлиять. Я был просто искренне счастлив, что Мередит жива и невредима, а я не стал виновником её ухода из жизни в столь раннем возрасте.

После первого урока я покинул классную комнату, чтобы купить себе бутылку минералки в местном автомате с напитками, так как из-за волнений в горле совсем пересохло. По возвращению я обнаружил на парте небольшой клочок бумаги. Я удивлённо взял его в руки, развернул и прочитал содержимое:

«Увидимся после уроков в парке за школой. Я буду ждать тебя на скамейке возле фонтана».

И подпись: «Мередит».

Глава 5

– Привет. Ты всё-таки пришёл, – посмотрев на меня и слегка улыбнувшись, сказала Мередит.

Она не выглядела злой или расстроенной, так что я почувствовал лёгкое облегчение. Однако вина, терзающая меня все эти дни, заставила рот произнести слова:

– Пожалуйста, прости меня, Мередит!

– За что ты извиняешься?

– В тот раз я не хотел обидеть тебя. Нет… наверное, всё же хотел. Но это было мимолётное мелочное желание эгоиста, вцепившегося в собственные убеждения! Пойми, я так долго был одинок; считал сближение с людьми бесполезной тратой времени. Ведь все они самодуры, натягивающие маски притворного дружелюбия, чтобы извлечь максимум выгоды из общения с другими, и совершенно не заботятся о той боли, что оставляют после себя. Но ты… ты заставила меня усомниться в правильности этих убеждений. Я… не понимаю тебя. Твоё существование, как бы сказать… вызывает во мне множество противоречивых мыслей. Твой образ пай-девочки, любимицы класса совсем не вяжется с твоими словами, сказанными мне тогда. Однако самой загадочной для меня всегда оставалась твоя улыбка… Как бы я ни старался углядеть в ней хотя бы намёк на ложь, сколько бы не смотрел на тебя в попытках уличить в лицемерности – всё оборачивалось ничем! Всё, что я видел в улыбающейся тебе – неподдельную искренность. Такой поразительной улыбки я ещё никогда не видел! А в день нашего разговора я просто запаниковал. Во-первых, ты была первой, не считая коротких разговоров с родителями по телефону, с кем я заговорил за последнее время. Во-вторых, любые мои попытки найти подтверждение подозрений относительно тебя не увенчивались успехом, и я… я внезапно почувствовал, что продолжись всё так – мой внутренний мир просто не выдержит и лопнет на мелкие осколки. А это перечеркнуло бы всю мою жизнь до этого, и я… испугался. В отчаянии не нашёл ничего лучше, чем потворствовать своим недостойным желаниям. Не смог совладать с ними. Поступил так, как те, кого всё это время презирал и ненавидел. Кретин! А когда ты не появлялась в школе, и вовсе решил, что мои слова побудили тебя что-то сделать с собой. Знаю, звучит глупо, но я места от волнения себе не находил! Вина душила меня, потому, как только увидел тебя сегодня – решил непременно извиниться! Правда, не знал как, пока не нашёл твою записку. Поэтому и пришёл. Прости!

Мередит, слушавшая меня на протяжении всего этого дёрганного, сбивчивого, сопровождающегося нервной жестикуляцией монолога и сохранявшая серьёзное выражение лица (лишь раз, на моменте, когда речь зашла об её улыбке, она смущённо опустила глаза, а на бледных щеках выступил розовый румянец), звонко рассмеялась, заставив меня растеряться.

– Дурачок. Какой же ты дурачок, – отсмеявшись, весело протянула она. – Я не приходила в школу потому что подхватила простуду и лежала дома с температурой, ведь, как ты помнишь, в тот день было довольно прохладно. А за тот случай я никогда и не злилась на тебя.

– Тогда почему же ты заплакала в тот раз? – опешил я от такого ответа. «Да что же, чёрт побери, твориться у нее в голове?!»

– Просто я тоже наблюдала за тобой. Я видела твоё отчуждение и очень хотела заговорить, но не решалась подойти. Не хотела привлекать к тебе ненужного внимания со стороны одноклассников. А когда нам всё же выпала возможность поговорить наедине – сразу же всё поняла. Осознала твои боль, тоску и одиночество, что ты хранил все эти годы в себе, и мне стало так грустно, что слёзы сами полились.

«Всё-таки, она действительно ангел, который спустился с небес на землю, дабы спасти души грешников, что волочат на ней своё жалкое существование», – подумал я, отвечая на свой давний вопрос. – Так зачем же ты позвала меня сюда?

– Я хотела послушать твою историю. Знаю, звучит довольно надменно, ведь мы толком даже и не знакомы, но я, правда, очень хочу помочь тебе. Поэтому расскажи мне, что произошло с тобой в прошлом, – попросила она и улыбнулась, как и тогда, при первом своём появлении в нашем классе. И моей жизни.

Ох уж эта её улыбка… Казалось, улыбнись она также горе, вставшей на пути, и попроси дать ей возможность пройти – та в мгновение ока раскололась бы надвое, безропотно освобождая дорогу. Ну а куда мне тягаться с горой, поэтому я решился всё рассказать. Выложил всё как на духу и о своём детстве, и своих притворных родителях, ставших фундаментом той стены, которой я отгородился от всего мира. Когда я закончил рассказ, лицо Мередит выглядело довольно печальным, и она сочувственно произнесла:

– Бедняжка. Ты просто слишком рано повзрослел.

– И что мне делать, Мередит? Как ты поможешь мне? Сможешь ли ты заставить моё сердце петь? Сможешь ли разжечь во мне снова огонь?

Услышав это, Мередит вновь рассмеялась.

– Это же строчки из той песни, которую так часто крутят по местной радиостанции, разве нет? Зачем ты так драматизируешь?

После таких слов я почувствовал себя идиотом.

– Просто мне нравится эта песня, да и ситуация показалась подходящей… – смущённо проворчал я. – Ну так что? Сможешь или нет?

– Смогу, – утвердительно кивнула она. – Встретимся завтра на этом же месте после уроков. И возьми с собой сменную обувь.

***

На следующий день мы снова встретились возле старого фонтана. Я только хотел спросить Мередит, что же такого она придумала, но не успел и открыть рта, как она взяла меня за руку и повела по направлению аллеи.

Выйдя на неё, мы оказались в центре оживлённой улицы. Люди брели по ней, поглощённые своими мыслями и совершенно не обращали на нас никого внимания. Растворившись среди них, мы побрели вверх по тротуару и, преодолев примерно пару кварталов, завернули за угол дома, расположенного в конце переулка. Пройдя ещё несколько метров, мы остановились у железного забора, за которым располагалось ветхое двухэтажное здание. Я узнал это здание. То был детский приют, фотография которого красовалась на тех самых листовках. Я растерялся, недоумевая, зачем она привела меня сюда, но на мой вопрос Мередит лишь загадочно улыбнулась и жестом пригласила пройти внутрь. Пройдя через главные двери приюта, мы попали в прихожую. Глядя на полки, заставленные грязной обувью, я понял, что для чего нужна была сменка, и, переобувшись, мы проследовали в следующую дверь.

Она вела в узкий коридор, в конце которого нас встретила женщина на вид лет сорока пяти. Она обладала приятной внешностью, однако возраст всё же брал своё: на выразительном лице кое-где проступали морщины, а в копне чёрных волос, собранных на затылке в хвост, можно было разглядеть седые пряди.

– Это тот друг, о котором ты говорила? – спросила она Мередит, оглядев меня с ног до головы.

Мередит кивнула.

– Что ж, будем знакомы. Меня зовут Маргарет Винтрефол, – представилась женщина и, протянув мне руку, добавила: – Буду рада любой помощи.

Я, всё ещё не понимая гениального замысла Мередит, в свою очередь, тоже представился и ответил на рукопожатие.

Маргарет пригласила нас проследовать за ней. По пути из разговора с ней, я узнал, что Маргарет – владелица этого приюта, и что одна из его работниц приболела, поэтому им нужен был кто-то на замену, и Мередит порекомендовала меня.