Я тебя искал. Я тебя нашла

Она знала о нем все.

* * *

После прогулки с собакой Илью ждал дома еще один обязательный ежевечерний ритуал. Молодой человек отхлебнул травяного чая и взялся за телефон.

Юня: Что показывают приборы?

Сообщение прочитано, но ответа нет. Означает это лишь то, что человек, о котором шла речь в вопросе Ильи, сейчас рядом с матерью. А обсуждать в присутствии Ильи Юльевича Королёва показатели его давления или, упаси боже, состояние его здоровья в целом – чревато. Поэтому у Ильи с мамой разработана целая конспиративная система. Потому что у главы семейства – давление и головные боли. Но все делают вид, что об этом не знают.

Илья сделал еще глоток, а потом отправился в гостиную. Арпеджио в Бетховене само себя не сделает.

Отчет об отцовом давлении пришел спустя час.

* * *

Оставшийся эфир закончился без сюрпризов, но и случившегося было достаточно. Женечка даже предложил проводить до дома, но Таня, поблагодарив, отказалась. Конечно, мысль, что сейчас из-за угла выйдет звонивший Илья и меланхолично скажет: «Здравствуй, Татьяна Тобольцева», проскользнула, но Таня ее спешно отогнала. Это необоснованные страхи и глупости. До стоянки Женя проводит, а дальше… этому маньяку придется ее догнать. И это непросто.

Передвигалась по Москве диджей одной столичной радиостанции на спортивном байке ярко-желтого цвета. Вообще-то об этом чуде техники мечтал брат. Ему-то и преподнесли байк на день рождения. Потом были курсы вождения, куда он уговорил за компанию ходить и Таню, потом экзамены… И так получилось, что Ваня экзамены провалил, а Таня – сдала. Не стоять же мотоциклу без дела?

Отец пожал плечами и кинул ключи любимой дочери. Мама, конечно, поохала, но скрепя сердце согласилась.

У нее вообще мировые родители. К своим двадцати четырем Таня это понимала четко.

Попрощавшись с Женечкой и надев шлем, она тронулась с места.

Поездка на скорости по вечерней Москве после нелегкого эфира – то, что надо. И голова проветрится, и мысли упорядочатся. Позвонил какой-то ненормальный. Сколько их уже было в ее радиожизни? Не первый и не последний. Про бант вот только откуда узнал? Может, Ваня кому-то обмолвился? Или мама? Всему есть объяснение.

Москва в пятницу долго не ложится спать. Открытые кафе, рестораны, горящие витрины магазинов, гуляющие люди. Впрочем, это в центре. В спальных районах спокойнее. Оставив мотоцикл на стоянке, Таня направилась к подъезду.

Домофон ответил сразу жизнерадостным голосом брата. Большая редкость. Обычно в такое время он может оказаться где угодно, только не дома.

В квартире привычно вкусно пахло. У мамы вообще талант к кулинарии. Таня его унаследовала, но пользовалась своим умением нечасто. На одной кухне двум хозяйкам не место.

– Ты голодная?

– Не очень. В студии кондиционер сломался, такая духота была, что есть совсем не хочется. Но чаю попью.

– Я сейчас поставлю.

Таня прошла на кухню и поцеловала стоявшую у плиты маму, а потом папу, сидевшего за столом и смотревшего что-то в телефоне.

– Ого, классное фото, – Таня наклонилась и тоже стала смотреть в телефон. – Это из сегодняшнего?

Отец кивнул головой. Он был профессиональным фотографом, несколько лет назад открыл школу, а летом проводил курсы с детьми.

Мама же была дизайнером. Именно она из трехкомнатной квартиры умудрилась сделать четырехкомнатную, когда Таня с Ваней подросли. Был какой-то долгий ремонт, в результате которого гостиная уменьшилась в размерах, но детскую удалось поделить на два крохотных помещения.

– Зато теперь у каждого есть свой угол, – аргументировала мама, сумевшая придать им вид настоящих комнат.

Таня обожала свою дружную, шумную и немного сумасшедшую семью, про которую порой говорила «пристанище последних хиппи».

– Чайник вскипел, мой руки, – скомандовала мама. – Ты точно не будешь курицу?

– Точно.

Таня пошла в ванную, но по дороге завернула к брату. Тот валялся на диване в гостиной и что-то напевал себе под нос.

– Слушай, ты про бант в горох кому-нибудь рассказывал? – спросила она.

– Про какой бант? – не понял он.

– Ну помнишь, у нас тут долго фотография моя висела? – Таня указала рукой на стену.

– Сейчас вспомнил. А до этого не помнил, поэтому не рассказывал.

– Ясно, – вздохнула Таня, которая сама про него не помнила. До сегодняшнего дня.

– А что случилось-то? – брат был явно заинтригован, он спустил на пол ноги и сел.

– Да звонил сегодня в эфир какой-то странный. То ли разыгрывал, то ли напугать хотел, ладно…

– О! Нам сегодня везет на странных. Я тоже повстречал вечером одного пианиста. А по виду – скрипач.

– Почему скрипач? – удивилась Таня.

– Да знаешь, из таких, которые всегда ходят со смычком в заднице. Зато тачка у него что надо.

– Как же он в нее садится-то? Со смычком?

Ваня захохотал, да так заразительно, что Таня тоже засмеялась. Впервые за вечер.

– Да знаешь, как-то приноровился.

Глава 2

Философский вопрос: зачем покупать спортивную машину, прям крутую, если ездить на ней исключительно шестьдесят километров в час?

Ваня Тобольцев (Иня)

Илья опустил ноги с кровати. Послышалось негромкое тявканье.

– Спи, герой.

Подвигал ступней, нащупал тапки. Никогда не носил домашнюю обувь. Но мама почему-то подарила ему пару зеленых клетчатых, когда Илья перебирался в свою квартиру. Наверное, потому, что она очень переживала по поводу его отъезда из отчего дома. А Илья их почему-то теперь носил. Хотя мама об этом, разумеется, не знала.

Сначала дошел до кухни, поставил чайник. Если бессонница пришла, бороться с ней бессмысленно, лучше провести это время с пользой. И с Шопеном.

С кружкой чая вернулся в гостиную, подошел к роялю, тронул ноты. Но не стал садиться за инструмент, устроился на диване. Из спальни вышел Сатурн, проковылял к лежанке около угла дивана, устроился там и посмотрел на хозяина слезящимися глазами. Начинай, мол. Илья кивнул:

– Сейчас, только чаю попью.

В этой квартире идеальная звукоизоляция – ее делали с учетом перспективы многочасовых занятий на рояле, чтобы не мешать соседям. Можно играть хоть в три часа ночи. Мама любила повторять фразу одного из ее любимых скрипачей, испанца Пабло де Сарасате – того самого, на концерт которого ходил сам Шерлок Холмс: «Я занимаюсь по двенадцать часов в сутки, а они называют меня гением!» Илья прекрасно понимал знаменитого испанца. Он сам занимался примерно столько же. Всю свою жизнь. Как результат – выиграл несколько музыкальных конкурсов, окончил с отличием консерваторию, ему прочили блестящую музыкальную карьеру, а кое-кто даже так же называл его гением.

Звучит неплохо.

Илья отпил еще чая, задумчиво посмотрел на рояль. У инструмента было собственное имя – Модест Ильич. В честь брата Петра Ильича Чайковского, благодаря которому наследие великого композитора дошло до потомков. Да, рояль носил знаменитое музыкальное имя, и Илья часто с ним разговаривал. Разговаривал с роялем, с псом. Потому что больше поговорить было не с кем.

Тебя называют одним из самых талантливых молодых пианистов современности, за плечами победы в конкурсах, впереди – интересные планы и проекты. А здесь и сейчас – ты один, с чашкой чая, старым псом и молчащим роялем.

И тишина давит просто оглушительно.

Он аккуратно поставил чашку на столик, скинул с ног тапки, прошел к инструменту, поднял крышку.

Шопен знал об одиночестве все. Он поможет.

Тишину ночной квартиры разрезали хрустальные звуки Ноктюрна фа-минор.

* * *

Все же повезло Ване с мамой. Она, в отличие от отца, никогда не задавала неудобных вопросов. С отцом тоже повезло, только он вопросы задавал. Врать Ваня умел, причем с вдохновением, но тут почему-то не получалось.

На вопрос: «Как дела в институте?» отвечал неизменно: «Все в порядке» – и, в общем-то, говорил правду. Не, в институте и правда было круто – жизнь бурлила, куча знакомых, длинноногие девчонки, даже некоторые предметы ничего, типа маркетинга. А вот с сессией все обстояло не так хорошо. И если бухгалтерский учет худо-бедно удалось сдать с помощью шпаргалок и наушника-магнита, то с финансовой математикой случилось полное фиаско. У него и с обычной-то математикой всегда нелады были, а тут финансовая.

В общем, соврать об удачно сданной сессии не получилось.

Сестра довольно усмехнулась, мол, «что я говорила», отец промолчал и ушел в другую комнату – он вообще как-то болезненно воспринимал Ванины неудачи, а мама похлопала по плечу и тихо сказала:

– Ты сам все знаешь.

– Знаю, – ответил Ваня.

А что ему еще оставалось? Мамины слова означали, что предстоит подготовиться и пересдать. Как он будет эту абракадабру пересдавать, Иня (так называли его близкие) еще не знал, но был рад, что обошлось без нравоучений.

Таньке, правда, очень хотелось показать язык. Заноза, а не сестра. Она была уверена, что Ваня институт бросит, потому что он и экономика – вещи несовместимые. Это было очевидно всем, даже самому Ване. Но поступал он на спор. Просто однажды Эдик-мажор – барабанщик их рок-группы – сказал, что Иня ни во что приличное не поступит, потому что, кроме как на гитаре играть, он ничего не умеет, даже на права не сдал.

Вот Ваня и поступил. Назло. Но учеба, конечно, была мукой – экономическая теория, управление предприятием, основы организации труда, бухгалтерский учет и самая засада – финансовая математика! От высшей еще не успел передохнуть – еле-еле до тройки дотянул.

В общем, Танька, конечно, была права, и он бы давно бросил эту бесперспективную затею… если бы не все та же Танька. Ее скептический насмешливый взгляд действовал лучше любой воспитательной беседы.

И если поступил Ваня назло Эдику, то учился назло сестре. Хотя учебой, конечно, это назвать было сложно, но вот вылетать из института Иня не собирался точно. Да и отца успокоить, опять же, не помешает. Зимой Ваня как-то заикнулся о том, что можно было бы сделать перерыв, взять академический и отправиться в кругосветку эконом-классом, стать блогером, зарабатывать чем-нибудь по ходу путешествия… В общем, глядя на лицо отца, он минут через пять понял, что идея оказалась неудачной и с академическим лучше повременить.

А это значит, что финансовую математику придется как-то пересдавать.

* * *

Марк Рудольфович спустился вниз, к охране. Без студенческого или пропуска в институт не войдешь, а ему сегодня предстояло знакомство с новым студентом. Сказали, что мальчик способный, есть возможность экстерна и, может, даже научной работы. Как сдавать экстерном математику высшую и финансовую, Марк Рудольфович не очень представлял, для этого надо быть не просто очень способным человеком, а минимум – талантливым, но заинтригован был достаточно для того, чтобы первое – согласиться на встречу-собеседование и второе – лично спуститься вниз к охране.

Это была та короткая и счастливая пора затишья, когда летняя сессия и следовавшая за ней волна поступлений в вуз вчерашних школьников остались позади. И до сентября еще несколько недель. В институте было тихо и почти пустынно. Охранник сидел в наушниках и играл в телефоне, так что Марку Рудольфовичу пришлось три раза кашлянуть и два раза постучать по пластику окна. Только после этого молодой парень в форме поднял голову и вынул наушники.

– Ко мне должны в течение получаса подойти, это наш будущий студент, корочки пока нет, но ты пропусти. Он скажет, что ко мне – Марку Рудольфовичу. Понял?

– Понял, – закивал головой парень.

Но профессору математики он доверия не внушал, поэтому Марк Рудольфович решил подстраховаться.

– Бумага есть?

Парень выдвинул ящик стола, некоторое время рылся в нем, а потом выудил чистый блок и протянул профессору. Тот оторвал верхний листик, достал из внутреннего кармана пиджака тяжелую перьевую ручку и размашисто написал: «Королев И. И., аудитория 315».

– Вот, фамилия человека и где я его буду ждать.

* * *

В институт Ваня пошел, что называется, наудачу. Может, удастся поймать преподавателя и договориться о пересдаче. Лучше бы, конечно, просто договориться, но в случае с профессором такие дела не прокатят.

На проходной случился сюрприз. Перебрав все вещи в рюкзаке, Тобольцев понял, что зачетку он взял, а вот вместо студенческого схватил в спешке паспорт. С другой стороны, может, по зачетке пропустят?

Охранник за стеклом сидел в наушниках, пил чай и что-то писал в телефоне. Привлечь к себе внимание оказалось непросто. Но с фантазией у Ивана проблем не было никогда, поэтому он врубил на своем мобильнике вой сирены и сопутствующего мужского голоса «Вы окружены, руки за спину, лицо вниз» на полную мощность, чтобы он перекрыл звук в наушниках. От неожиданности охранник выронил телефон, телефон задел кружку, чай расплескался и залил бумаги на столе.

– Ты идиот! – закричал охранник, снимая наушники.

Ваня отключил звук сирены и убрал мобильный в карман.

– Привет, – сказал, мило улыбаясь. – Мне надо пройти.

Охранник гостеприимно ответил матом, вытирая о форменную рубашку влажный телефон:

– Понаберут даунов… – и осекся, уставился на листик бумаги, пытаясь что-то на нем прочитать.

Ваня тоже туда посмотрел. Чернила расплылись и половину было не разобрать, оставив более-менее четким только «ев И. И., аудитория 315».

– К Марку Рудольфовичу? – хмуро спросил охранник.

– Да! – радостно подтвердил Ваня.

– Назначено?

– Да меня ждут уже! Опаздывать никак нельзя, потому и сирену включил.

– Молчи лучше про сирену! Паспорт.

Тобольцев с готовностью протянул паспорт.

– Тобольцев Иван Иванович, – медленно прочитал охранник и тихо, едва слышно, пробормотал, – ев… и… и… сходится, – а потом вернул документ. – Тебя в триста пятнадцатой ждут.

– Спасибо! – Ваня широко улыбнулся. – За мной бутылка пива как возмещение морального ущерба!

– Топай уже! – донеслось в ответ.

Тобольцев лихо бежал вверх, перепрыгивая через ступени центральной лестницы.

Триста пятнадцатая была закрыта. Ваня вздохнул и приготовился ждать.

* * *

Считается, что фраза «поверить алгеброй гармонию» – ирония над попытками рационально постичь произведение искусства. Однако у Ильи была своя точка зрения на этот вопрос. Среди грамот, заботливо и трепетно хранящихся в родительском доме, были в том числе награды за победы и призы на математических олимпиадах. Точные науки Илье очень помогали. Октава, квинта, кварта – это же чистейшая математика. В основе любого звука лежит колебание, которое описывается гармониками. А значит, здравствуйте, тригонометрия и господа Риман и Фурье.

С указанными господами, как и многими другими их коллегами по цеху, Илья водил близкое, пусть и заочное в силу понятных причин знакомство. Даже решил получить второе высшее математическое образование. В вузе ему пошли навстречу, пообещав индивидуальный план обучения с учетом будущего концертного графика – при условии, что он докажет свою способность воспринимать материал в объеме и сроках, указанных в этом плане. Поэтому сегодня Илье предстоял вступительный экзамен-собеседование. По забавному стечению обстоятельств профессор, которому предстояло сдавать экзамен по финансовой математике, был однофамильцем консерваторского наставника Ильи – Виктора Рудольфовича Самойленко.

Забавные стечения обстоятельств на этом не окончились. На входе в институт Илью пытались туда не пустить, что-то невнятно бормотали, разглядывая неопрятного вида листок. Лишь после того, как Илья отчеканил свое имя, имя педагога, дату экзамена и название дисциплины, а также продемонстрировал визитку, его пропустили. Но все равно что-то пробурчали в спину. Впрочем, Илья слушать, разумеется, не стал, а направился к нужной аудитории.

У дверей аудитории его ждало последнее звено в цепи забавных совпадений. Звено нетерпеливо переминалось с ноги на ногу и тоже оказалось весьма озадаченным встречей.

Да уж, люди совсем не то, чем кажутся. В татуированном парне с пирсингом в брови и серьгой в ухе трудно было с первого взгляда заподозрить любителя математики.

А он, смотрите-ка, тут. Давешний знакомец. Ваня. Брат Татьяны Тобольцевой.

После долгого отсутствия, почти позабытый, синий бант вернулся в его жизнь. Не просто вернулся – очень настойчиво стучался. Надо впустить.

Бантиков брат встретил появление Ильи громким и коротким восклицанием.

– Ну, здравствуй, Иван Тобольцев, – ответил ему Илья.

Иван удивленно хлопнул глазами, а потом затараторил:

– Привет! У тебя ручки нет случайно? Мне экзамен сдавать, а я ручку забыл! – потом, видимо, что-то сообразив, добавил: – А ты откуда мое имя знаешь?

– На лбу написано, – хмыкнул Илья. – Ручку тебе профессор даст. – А кстати… Неужели им на одно и то же время назначили прийти? Не мог же Илья напутать время и фамилию преподавателя? – Тебе на какое время назначен экзамен?

– Ты чего такой жадный? Ручки жалко? – в своем нахальном амплуа ответил любитель украшать себя. Вопрос про назначенное время все в той же наглой манере проигнорировал, вместо этого начал проявлять любопытство. – Слушай, что-то я тебя на потоке у нас не видел.

– У меня индивидуальный план обучения, – ровно ответил Илья. Достал из кармана пиджака золотой «монблан», подарок отца. Пару раз щелкнул. – Если тебя профессор пригласит первым – одолжу.

Иван не постеснялся взять в руки элитную немецкую канцелярию. Повертел, пощелкал, присвистнул.

– Что-то мне подсказывает, что тебя профессор примет первым, – констатировал со вздохом, а потом вдруг посмотрел на Илью с робкой просьбой в глазах: – Давай одновременно зайдем, а?

Это было так неожиданно, что Илья все же слегка растерялся. Неловко пожал плечами.

– Давай, мне не жалко. Решать все равно профессору.

– Не, решать нам с тобой, – снова приободрился Иван. Взъерошил чуб. – Интересно, что он подсунет. У тебя с математикой как? Шпаргалки взял?

Илья едва сдержал улыбку. Все же первое впечатление оказалось верным. Как Иван оказался в данном вузе – это вопрос отдельный, конечно. Но что не от большой любви к точным наукам – определенно.

– Взял, – ответ вышел кратким и сухим – чтобы не рассмеяться.

– Отлично, – совсем воодушевился Ваня. – Слушай, а ты здесь как? Ты же вроде пианист?

От расспросов любопытного Тобольцева Илью спасло появление профессора. Спасло и одновременно озадачило. Профессор Самойленко был не только однофамильцем Виктора Рудольфовича, но и точной его копией. Тот же рост, дородность, темные кудри с проседью, высокий лоб и густые усы. Только вместо неизменной бабочки Виктора Рудольфовича у этого профессора Самойленко был полосатый галстук, немного небрежно повязанный.

– Илья Королёв? – спросил профессор таким знакомым низким голосом. Илья нашел в себе силы лишь кивнуть, давя неуместное желание ущипнуть себя. Ну не бывает настолько похожих друг на друга людей, да еще и с одинаковой фамилией! Получается, брат? Брат-близнец? Виктор Рудольфович никогда не рассказывал, что у него есть брат.

– Прошу, – профессор распахнул дверь аудитории, но потом вдруг заметил отошедшего чуть в сторону Ивана. Нахмурился. – А ты тут что делаешь?

– Экзамен пришел… пересдавать. – Наглости у Ивана Тобольцева ощутимо поубавилось.

– Ну, заходите, – вздохнул профессор Самойленко. Взгляд его заметно погрустнел.

В аудитории каждый получил свое. Илья – билет, Ване дали решать какие-то задачки – совсем простенькие, насколько мог заметить Илья.

Ответ по билету скоро перерос в нечто совсем иное и увлек преподавателя и будущего студента в дебри высшей математики. Профессор с удовольствием пустился в рассуждения, найдя благодарного слушателя и достойного собеседника. Илья с не меньшим удовольствием включился в диалог, но все равно не мог отделаться от странного ощущения, что говорит со своим наставником о каких-то не тех вещах и что в аудитории не хватает рояля. Ваня Тобольцев откровенно скучал и чесал «монбланом» в коротко стриженном затылке. Решать задачки он явно не торопился. В конце концов профессору это надоело.

– Ну, что там у вас получилось, Тобольцев? – Самойленко протянул руку за листком с задачками.

– Можно я в другой раз приду пересдать? – с несвойственной ему робостью ответил Иван. Выглядел он слегка пришибленным.

– Ну какой другой раз? – вздохнул профессор. – Я завтра к морю отбываю. С вами, Илья, мне все ясно. Спасибо за удовольствие от беседы. Все необходимые документы я подпишу. Буду рад видеть вас в числе своих студентов.

Илья встал, профессор тоже, и они обменялись рукопожатиями. Ваня горестно вздохнул и грустно щелкнул «монбланом».

Щелчку «монблана» вторил звонок мобильного. Марк Рудольфович потянулся к карману.

– Оставлю вас на пять минут, молодые люди, – кивнул им Самойленко и вышел из аудитории.

В глазах Вани Тобольцева тоска тут же сменилась воодушевлением. Он вскочил на ноги и мгновенно оказался рядом.

– Слушай, а ты не мог бы посмотреть? – Илье под нос сунули листок с задачками.

Илья бросил беглый взгляд. Было бы на что там смотреть. Чуть сложнее таблицы умножения.

– Проверяешь оба ряда на сходимость, раскладываешь по Фурье. А потом применяешь формулу Муара, что просто.

– Чё?!

Слова, тон и страдальчески изогнутые брови – все это выглядело более чем красноречиво. В который раз за последний час Илья испытал весьма редкое для него желание рассмеяться. Выдернул листок из Ваниных пальцев, снова сел за стол и быстро набросал примерное решение. Подробнее не стал расписывать – для всех будет очень некрасиво и неприятно, если профессор застанет Илью за решением Ваниных задач.

Успел. Но ручку все же пришлось оставить незадачливому адепту финансовой математики – прикусив от усердия кончик языка, Иван принялся спешно переписывать решение на другой листок своим почерком. А Илья решил подождать свою собственность и брата Тани Тобольцевой в холле. Заодно и расписание прикинет поточнее.

* * *

Все-таки он был везунчиком. Во всяком случае, в этот день точно!

Ваня очень старательно переписал решение в свой листок и, когда вернулся профессор, протянул ему выполненную работу. Нервничал немного, конечно, – а вдруг тот начнет задавать вопросы по решению? Но… снова повезло.

Марк Рудольфович бегло просмотрел записи на листе и сказал:

– Можешь, когда захочешь. Давай зачетку.

После чего вынул известную всему курсу перьевую ручку и поставил «удовл.».

– Почему три? – решил уточнить Ваня. – Тут же все правильно!

Профессор ответил не сразу. Сначала задумчиво смотрел на математические выкладки на экзаменационном листе, а потом пожал плечами:

– За шпаргалки. Еще вопросы есть?

– Нет! – бодро ответил Тобольцев и поспешил к столу забрать рюкзак. Вообще, пора было делать ноги, пока ничего испортил.

Уже у дверей он остановился и, обернувшись, сказал:

– Спасибо.

Марк Рудольфович лишь кивнул головой. Он снова читал этот лист и бормотал про себя:

– А я бы сделал не так. Очень любопытно…

Спаситель Вани стоял у окна и что-то читал в смартфоне. Очень сосредоточенно читал. Сразу видно – умник. Была в детстве такая передача «Умники и умницы», на Тобольцева она всегда навевала тоску, а этот, может, даже участвовал в ней. Туда только таких и набирают.

Ваня подошел к умнику и протянул ему ручку:

– Спасибо, выручил. Я твой должник.

Тот спокойно взял ручку и сунул ее во внутренний карман дорогущего льняного пиджака. Хотя чему удивляться? Если у него такая тачка…

– На сколько сдал?

– На трояк, – широко улыбнулся Ваня. – Все отлично!

– Тройка на должника не тянет. Ну раз тебе отлично… – умник пожал плечами.

– Да ладно тебе, – дружески хлопнул Тобольцев по льняному рукаву. – Главное, меня на следующий курс перевели! И отцу сегодня отчитаюсь, что все – в сентябре снова пойду учиться. Так что спасибище огромное!

Новый знакомый как-то странно покосился на Ванину руку на своем плече и тихо кашлянул. Хотел что-то сказать?

Ваня руку убрал и участливо поинтересовался:

– Ты где это простудился в такую жарищу? Это все кондиционеры в машине. Пошли?

Умник в ответ согласно кивнул, и они, спустившись по лестнице и миновав пост охраны, перед которым Ваня отсалютовал и отрапортовал «про пиво помню», вышли на улицу.

«Мерседес» стоял на парковочной площадке прямо перед вузом, красота такая, что дух захватывало. И подойти захотелось, и снова все рассмотреть, но в этот раз Ваня не решился. Разговор умника с профессором произвел на Тобольцева сильное впечатление, и, еще того не понимая и не осознавая, Ваня проникся каким-то едва уловимым трепетом перед новым знакомым. Будучи сам ярко выраженным гуманитарием, Ваня не понимал, как люди могут разбираться в высшей математике, атомной физике, квантовой механике. Это что же у них такое в мозгах, что они все это понимают? Иня испытывал к таким людям что-то сродни благоговению – «бывают же на свете гении». А в том, что этот парень в льняном пиджаке при желании разберется и в атомной физике, и в квантовой механике, Тобольцев не сомневался. И именно это его сейчас сдерживало. Ваня остановился и просто рассматривал машину на расстоянии, как мальчик, который любуется заветной игрушкой через витрину, зная, что даже на Новый год родители ему такую не купят. Им не по карману.

А «льняной пиджак» положил ладонь на ручку двери «мерседеса» и обернулся:

– Тебя подбросить?

– Давай! – слова вырвались раньше, чем Ваня их смог поймать. – Ты сейчас в какую сторону?

– В консерваторию.

– Мне в другую, но я оттуда на метро доберусь.

Боясь, что новый знакомый передумает, Тобольцев быстро сел в машину, пристроив рюкзак на коленях, и стал оглядываться. С прошлого раза в машине ничего не изменилось.

– Ты на ней сколько выжимал?

Молчание было ответом. Умник повернул ключ зажигания и после аккуратно тронулся с места.

Действительно, глупый вопрос. Судя по тому, как он водит, ни одного правила в жизни не нарушил. Какое тут «выжимать»? Шестьдесят километров – наш предел. И зачем такая тачка, если все равно не гоняет? Устраивать красивый променад «Консерватория – Университет экономики»?

– Как у сестры прошел эфир? – наконец подал голос неторопливый водитель спортивного авто.

Но ведь помнит про эфир-то! Ваня уже и сам забыл, а этот, надо же…

– Да ничего вроде, правда, ей какой-то придурок звонил. Но Таньке часто всякие звонят, сеструха у меня закаленная.

– Это хорошо, что закаленная, – задумчиво произнес умник.

К чему такой комментарий, Ваня не понял. Он вообще мало что понимал в новом знакомом и решил немного прояснить ситуацию:

– Слушай, а я так и не могу сообразить, где ты учишься. Ты пианист или финансист?

– И то и другое, – в голосе собеседника неожиданно прозвучал легкий вызов. – Что, разве так не может быть?

– Нет, ну почему же, я, между прочим, тоже… и гитарист и этот… экономист.

– С гитарой у тебя так же, как с экономикой? Или получше? – флегматично поинтересовались со стороны водительского сиденья.

– А ты приходи и послушай! – в своем голосе Ваня уловил вдруг тот же самый легкий вызов, что только что услышал у умника.

– Почему бы и нет? Где и когда?

Вот так поворот! Ваня даже не ожидал, что этот… проглотивший смычок, так легко согласится. Где и когда… да если бы он сам знал… тут же нужно подготовиться, ребят собрать, порепетировать… чтоб в грязь лицом перед консерваторским снобом не ударить.

– Телефон оставь, я позвоню, – немного развязно проговорил Ваня, чтоб этот не возомнил о себе слишком. – Мы играем в подвале. Мне ребят собрать надо.

Умник кивнул и, оставив одну руку на руле, вторую засунул под пиджак. Через пару секунд протянул пассажиру визитку.

Ваня визитку взял и присвистнул.

«Королёв Илья». Ну вот теперь хоть имя знает, а то уже второй раз в этой машине вместе едут, а он даже не сказал: «Меня Илья зовут». Странно. Тут вообще все странно. Но присвистнул Ваня не по этому поводу, а потому, что под именем значились разные заслуги, в том числе победитель Международного конкурса имени Чайковского. И Ваня отлично знал, насколько крут этот конкурс и что выиграть его могут только настоящие виртуозы. Короче, тут было от чего присвистнуть. Тогда какого этот гений потащился к профессору математики?!

Ответить на свои вопросы Тобольцев не мог, ясно было одно: парень рядом – ННЧО – неопознанная неизученная человеческая особь. Значит, будем изучать. Все-таки визитка – отличное изобретение. Тут и имя, и фамилия, и телефон, и электронная почта. Только адреса не хватает.

– С чем шел на Чайковского? – Ваня постарался, чтобы его голос звучал непринужденно.

– Первый тур – Брамс, второй – Рахманинов, финал – собственно, Петр Ильич, – ответ прозвучал так же непринужденно.

– Я бы выбрал Листа вместо Брамса… если бы взяли на конкурс, конечно.

И умник вдруг улыбнулся! Ну надо же…

– Я выбирал между Листом и Брамсом, – сказал он, делая аккуратный поворот, – но педагог настоял на Брамсе. А у тебя музыкальное образование, да? – и это прозвучало уже совсем живым человеческим голосом, а не флегматично-машинальным.

– Неоконченная музыкальная школа и курсы по гитаре, но зато есть своя группа. И трансцендентный этюд я фиг сыграю, конечно. Но это реально круто.

Машина остановилась. Илья Королёв молчал, словно о чем-то задумался. Ваня уже собрался было открыть дверь, но тут… тут появилась женщина. Она вышла из дверей консерватории и направилась как раз в сторону их машины. Такая женщина…

Нет, Ваня никогда не заглядывался на дам в возрасте, он предпочитал веселых девчонок с курса. Вечеринки, клубы, танцы, хороший секс. На их концерты в подвале тоже собирались красотки, и тогда после выступления можно было замутить что-нибудь веселое. В общем, проблем с личной жизнью у Тобольцева-младшего не имелось, а потребности в постоянстве не было и вовсе.

Но тут… эта женщина в зеленом летнем платье с широким браслетом на запястье… сама элегантность… женщина без возраста… повернула голову, готовясь перейти дорогу… и словно стоп-кадр… исчезли звуки, люди вокруг, город… только она… тонкие руки убирали от лица прядь волос, разноцветная эмаль браслета переливалась на солнце… женщина медленно повернула голову в другую сторону… А потом к ней подошли какие-то ребята, что-то ей говорили и в итоге увели в сторону.

Возвратились звуки, шум, голоса, сигналы клаксонов, сам город, реальность. Стоп-кадр исчез.

А рядом кто-то тихо покашливал. И Ваня вдруг понял, что это ему ненавязчиво намекают – пора, мол, освобождать салон «мерседеса».

– Слушай, – тихо спросил Ваня, – тебе встречались женщины, которые… ну вот увидел и все – сражен на месте?

– У нас в музыкальной школе была такая одна, попробуй по мытому пройди – сразит на месте.

Ваня вздохнул и сказал:

– Не разбираешься ты в женщинах. Ну все, бывай. Спасибо, что прокатил.

Он вышел из машины и, прежде чем закрыть за собой дверь, добавил:

– Я позвоню.

* * *

– Ну вот! – удовлетворенно выдохнул Виктор Рудольфович. – Вижу, вижу, что с арпеджио работал.

Илья лишь кивнул. Что ему еще оставалось делать? Профессор Самойленко был тем человеком, которого Илья Королёв слушался беспрекословно и с суждениями которого не спорил.