Легенды крови и времени

– Диана, я знаю ход твоих мыслей. Но когда люди становятся вампирами, им снова нужно проходить путь взросления. И порой нам требуется очень много времени, прежде чем мы научимся действовать самостоятельно, – сказал Мэтью. – Когда в нас только-только начинает бурлить вампирская кровь, наши суждения бывают весьма ошибочными.

– Но бурная молодость у Маркуса уже позади.

Де Клермоны охотно рассказывали о ранних вампирских годах Маркуса в Америке; о скандалах и стычках, затевавшихся им. Знала я и о бедах, из которых старшим членам семьи де Клермон пришлось его вызволять.

– Вот потому-то ему и нельзя быть рядом с Фиби в первые месяцы ее преображения. Маркус намерен относиться к новорожденной вампирше как к своей паре. При иных обстоятельствах это было бы важным шагом. Но учитывая его молодость… – Мэтью ненадолго замолчал. – Надеюсь, я поступаю правильно, давая ему возможность вспомнить собственное прошлое и повзрослеть.

– Семья выполняет желания Маркуса и Фиби, – сказала я, сделав ударение на слове «семья». – А сами ребята вполне взрослые: что вампир со стажем Маркус, что недавняя теплокровная женщина Фиби. Они знают, чего хотят.

– Взрослые, говоришь? – Мэтью передвинулся, чтобы видеть мои глаза. – Это слишком современное воззрение: думать, будто двадцатичетырехлетний мужчина и молодая женщина почти такого же возраста обладают достаточным опытом и могут определить направление их дальнейшей жизни.

С одной стороны, Мэтью поддразнивал меня. Но с другой… опущенные брови указывали, что в какой-то мере он действительно так думает.

– Сейчас двадцать первый век, а не восемнадцатый, – напомнила я мужу. – И потом, Маркусу, которого ты так очаровательно назвал двадцатичетырехлетним мужчиной, на самом деле больше двухсот пятидесяти лет.

– Маркус навсегда останется ребенком той эпохи, – сказал Мэтью. – Будь сейчас тысяча семьсот восемьдесят первый год и он, а не Фиби, встречал бы свой первый вампирский день, ему бы понадобился мудрый совет и сильная рука.

– Твой сын спрашивал совета у всех членов нашей семьи и у семьи Фиби, – напомнила я. – Пора позволить Маркусу самому определять свое будущее.

Мэтью молчал. Его рука гладила мне спину, касаясь тонких шрамов, оставшихся после стычки с ведьмой Сату Ярвинен. Он снова и снова гладил эти шрамы, напоминавшие ему обо всех случаях, когда он не сумел защитить тех, кого любил.

– Все будет замечательно, – сказала я, придвигаясь к Мэтью.

– Надеюсь, ты права, – вздохнул он.

После бурного утра, на Ле-Ревенан опустилось благословенное спокойствие. Едва проснувшись, я всегда ждала этих редких моментов тишины. Иногда они продолжались всего двадцать минут. Бывало, растягивались до часа и даже больше.

Малыши в детской мирно спали. Мэтью отправился в библиотеку, где работал над статьей, которую писал вместе со своим коллегой из Йельского университета Крисом Робертсом. На осенней конференции они собирались представить дальнейшие результаты своих исследований и заранее готовились к представлению статьи в ведущий научный журнал. Марта священнодействовала на кухне: консервировала свежую фасоль в перечном рассоле и одновременно смотрела по телевизору, который Мэтью недавно поставил для нее на кухне, французский сериал «Жизнь прекрасна». Поначалу Марта утверждала, что современная мишура ее не интересует, но вскоре ее всерьез зацепили перипетии обитателей района Мистраль в Марселе. Что касается меня, я оттягивала проверку студенческих работ, тратя время на исследования взаимосвязей между приготовлением блюд в XVII веке и лабораторными практиками. Но время, когда я могла склониться над картинками из алхимических манускриптов XVII века, всегда было в дефиците.

Поработав час, я уступила зову великолепной майской погоды. Соорудив холодный напиток, я поднялась на деревянную платформу, построенную Мэтью между парапетами на крыше одной из зубчатых башен Ле-Ревенана. Платформа делалась якобы для любования окрестностями, однако каждый сознавал ее главное назначение – оборонительное. Панорамный обзор на большое расстояние обладал неоспоримым преимуществом и позволял заблаговременно узнать о появлении незваных гостей. Доступ к Ле-Ревенану преграждал вычищенный и заполненный водой ров, что делало замок вполне безопасным, по меркам Мэтью.

На платформе я обнаружила Маркуса. Надев темные очки, он наслаждался жарким весенним солнцем, заливавшим его светлые волосы.

– Привет, Диана, – сказал он, откладывая книгу.

Книга была довольно тощей, в потертом кожаном переплете коричневого цвета, с обилием пятен и вмятин, оставленных временем.

– По-моему, тебе это сейчас нужнее, чем мне. – Я протянула Маркусу высокий стакан ледяного чая. – Много мяты, но ни лимона, ни сахара.

– Спасибо. – Маркус отхлебнул. – И в самом деле вкусно.

– Можно мне посидеть здесь или я нарушаю твое уединение?

Вампиры – существа стадные, но и им иногда хочется побыть в одиночестве.

– Диана, это же твой дом. – Маркус убрал ноги с соседнего стула, служившего ему подобием оттоманки.

– Это семейный дом, где тебе всегда рады, – торопливо возразила я.

Маркусу и так хватало волнений, чтобы порождать у него чувство, будто он вторгается в чужое пространство.

– Есть новости из Парижа? – осторожно спросила я.

– Нет. Бабушка сказала, что Фрейя позвонит не раньше чем дня через три. – Пальцы Маркуса скользили по запотевшему стеклу стакана.

– А почему через три?

Вероятно, это был вампирский вариант апгаровского теста, оценивающего здоровье новорожденных.

– Потому что нужно выждать три дня, прежде чем давать новорожденному вампиру какую-то иную кровь, помимо крови из вен его создателя, – пояснил Маркус. – Отлучение вампира от крови создателя – штука рискованная. Если вампир чересчур рано выпьет слишком много чужой крови, это может вызвать смертельно опасные генетические мутации. Иногда новорожденные вампиры умирают.

О таких тонкостях я слышала впервые.

– Для Фиби это станет и первым психологическим испытанием. Подтверждением, что она способна выжить, питаясь кровью других существ, – продолжал Маркус. – Разумеется, они начнут с мелких созданий. С птицы или кошки.

Я попыталась издать одобрительный звук, хотя внутри у меня все перевернулось.

– Я еще раньше проверил способность Фиби убивать мелкую живность. – Маркус смотрел не на меня, а вдаль. – Когда у тебя нет выбора, отнять чью-то жизнь иногда бывает труднее.

– А я думала, наоборот.

– Странная вещь получается, – покачал головой Маркус. – Когда это перестает быть забавой или спортом, теряется решимость. Как ни списывай на инстинкт, выживать, отнимая жизнь у других существ, – деяние корыстное. – Свои слова Маркус сопровождал нервозным постукиванием книги по ноге.

– Что ты читаешь? – спросила я, пытаясь сменить тему.

– Одну свою старую любимую книжку, – ответил Маркус, бросая ее мне.

В иное время непочтительное обращение де Клермонов с книгами спровоцировало бы меня на нравоучительную лекцию, но, судя по внешнему виду книжки, она видела куда худшее обращение. Я заметила обгрызенный угол. При ближайшем рассмотрении оказалось, что переплет весь покрыт пятнами. Круглые вмятины были не чем иным, как следами стаканов, бокалов и кружек. Остатки позолоты и тиснения подсказывали, что книжка обрела переплет где-то в начале XIX века. Маркус буквально зачитал свое сокровище. Переплет книги треснул. На нем были видны следы многочисленных починок, последнюю из которых Маркус сделал полоской пожелтевшего прозрачного скотча.

Любимые предметы вроде этой книжки несли в себе особую магию. Она не имела никакого отношения к ценности или состоянию предмета, но целиком зависела от значения этого предмета в жизни владельца. Я с осторожностью открыла ветхий переплет. К моему удивлению, книга оказалась на несколько десятилетий старше.

«Здравый смысл». Основополагающий трактат Войны за независимость. Я думала, Маркус читает Байрона или какой-нибудь роман, но никак не политический памфлет.

– В тысяча семьсот семьдесят шестом ты служил в Новой Англии? – спросила я, увидев дату и место публикации.

Книжка была издана в Бостоне. Из скупых сведений о юности Маркуса я знала, что он служил в Континентальной армии. Сначала солдатом, потом военным хирургом.

– Нет. Я тогда еще жил дома. – Маркус забрал у меня книгу. – Пойду прогуляюсь. Спасибо за чай.

Чувствовалось, он не был настроен делиться со мной воспоминаниями.

Маркус быстро спустился по лестнице, оставив за собой ворох светящихся спутанных нитей, где красные и темно-синие невообразимо переплетались с черными и белыми. Будучи прядильщицей, я умела распознавать нити прошлого, настоящего и будущего, связывающие Вселенную воедино. Яркие синие и янтарные нити обычно слагали прочную основу, в которую вплетались разноцветные нити индивидуального опыта.

Но только не сегодня. Воспоминания Маркуса были настолько сильными и угнетающими, что искажали ткань времени и делали дырки в структуре, словно готовя проходы для появления какого-то забытого чудовища из прошлого.

Облака, собирающиеся на горизонте, и покалывание в больших пальцах предупреждали меня о скором наступлении полосы бурь. Для всех нас.

Глава 4
День первый

13 мая

Фиби сидела перед закрытыми окнами своей комнаты. Шторы цвета спелой сливы были полностью отдернуты, открывая парижский пейзаж. Насытившаяся кровью создательницы, Фиби пожирала город глазами и жаждала новых открытий, которые преподносило ей изменившееся зрение.

Она узнала, что ночная темнота вовсе не является черной. Нет, темнота имела тысячи оттенков и отличалась по фактуре: от хрупкой, как крылышки стрекозы, до плотной, бархатистой на ощупь. То, что прежде казалось черным цветом, было немыслимым количеством оттенков: от темно-пурпурного и темно-синего до нежнейших светло-серых полосок.

Ее жизнь не всегда будет такой легкой, как сейчас. А пока ей незачем дожидаться появления грызущего ощущения в животе. Достаточно постучать по двери. Рано или поздно Фиби придется прочувствовать голод. Без этого она не научится жаждать живой крови какой-нибудь зверюшки и управлять настоятельным желанием добыть эту кровь.

Но пока ее настоятельным желанием было рисовать. Этого Фиби не делала очень давно, с тех пор как преподаватель рисования с категоричной небрежностью высказался о ее художественных способностях. Его слова заставили Фиби прекратить собственные эксперименты с холстом и бумагой и переключиться на изучение истории искусства. Но сейчас у нее зудели пальцы от желания схватить кисть и погрузить в густую масляную краску или, смочив водой, коснуться ванночки с акварелью. Холст или бумага – значения не имело.

Но сможет ли она точно передать цвет плиток крыши соседнего дома, находящегося по другую сторону сада: голубовато-серый, с легким серебристым оттенком? Удастся ли ей изобразить иссиня-черное небо в вышине и резкое металлическое свечение на горизонте?

Сейчас Фиби хорошо понимала, почему Джек, правнук Мэтью, работал в технике светотени, покрывая поверхности стен своими воспоминаниями и переживаниями. Игра света и теней была бесконечной. Игра, за которой Фиби могла бы наблюдать часами, не испытывая скуки.

Об этом она узнала от единственной свечи в серебряном подсвечнике, оставленной Фрейей на туалетном столике. Волнообразность света и темнота в сердце пламени оказывали гипнотическое действие. Фиби просила принести в комнату еще несколько свечей. Ей хотелось окружить себя ослепительно-яркими точками, в которые можно погружаться.

– Одной достаточно, – ответила Фрейя. – Нам только не хватало твоего светового обморока в первый день.

Пока Фиби регулярно получала кровь создательницы, ее главной опасностью как новорожденного вампира была атака чувств и ощущений. Стремясь предотвратить несчастные случаи, Фрейя и Мириам зорко следили за ее окружающим пространством, сводя к минимуму опасность потеряться в ощущениях.

Так, сразу же после преображения Фиби пожелала принять душ. Фрейя сочла игольчатые струи воды слишком травмирующими. Вместо душа Франсуаза наполнила ванну теплой водой. Время нахождения в ванне было строго ограничено, чтобы Фиби не захватило ощущение воды, мягко скользящей по ее коже. Закрыли не только окна в ее комнате, но и во всем доме, преградив доступ манящим человеческим запахам, запахам соседских собак и кошек и загрязненному воздуху. Когда Фиби попросила хотя бы чуточку приоткрыть одно окно – ей хотелось прочувствовать дуновение ветра, – Фрейя покачала головой:

– Прости, Фиби, но мы хорошо помним, как в прошлом году новорожденный вампир обезумел, попав в парижское метро. Запах старой тормозной системы оказался для него непреодолимым искушением, и мы потеряли его в туннелях Восьмой линии. В результате – сплошные задержки в движении поездов. А дело было утром. Мэр был крайне возмущен. И Болдуин тоже.

Фиби знала: она могла бы с легкостью разбить стекло, а заодно и раму сломать. Если ей понадобилось бы сбежать отсюда, она бы даже пробила дыру в стене. Но обуздание подобных искушений было проверкой ее умения владеть собой и подчиняться распоряжениям, тестом на то, годится ли она Маркусу в спутницы жизни. Фиби была полна решимости пройти испытания и потому сидела в наглухо запертой комнате, следя за вспышками и движением оттенков света. Она ощущала все: облако, закрывшее луну, далекую звезду, прекратившую мерцать, и даже поворот Земли, чуть приблизивший эту часть планеты к восходу солнца.

– Мне бы красок. И кистей, – шепотом произнесла Фиби, но собственные слова эхом отозвались в ушах.

– Я спрошу у Мириам, – донесся издалека ответ Фрейи.

Судя по царапающим звукам перьевой ручки, которые слегка будоражили нервы Фиби, Фрейя сейчас что-то записывала у себя в дневнике. Иногда Фиби слышала медленный удар сердца Фрейи.

Еще дальше, на кухне, Шарль курил сигару и читал газету. Шелест страниц. Струйка дыма, вырвавшаяся изо рта. Тишина. Удар сердца. Шелест страниц. Струйка дыма. Тишина. Подобно тому как парижская ночь имела свою палитру, все существа обладали неповторимыми палитрами звуков. Такую же песню затянуло сердце Фиби, когда она впервые вкусила крови у Мириам.

– Фиби, тебе еще что-нибудь нужно?

Ручка Фрейи перестала царапать бумагу. Шарль раздавил окурок сигары в металлической пепельнице. Оба ждали ответа Фиби. Конечно, она не сразу привыкнет к возможности разговаривать с вампирами, находящимися в разных комнатах и на разных этажах большого дома.

– Только Маркуса, – с грустью ответила Фиби.

Она привыкла считать себя частью их общего «мы» вместо прежнего индивидуального «я». Ей хотелось столько всего ему рассказать, поделиться впечатлениями о своем первом дне после преображения. Но их сейчас разделяли сотни миль.

– Почему бы не поупражняться в ходьбе? – спросила Фрейя, завинчивая колпачок авторучки, а через мгновение тетка Маркуса была уже возле двери, в замке мягко повернулся ключ. – Давай я тебе помогу, – предложила Фрейя.

Через порог просочился свет из коридора, где тоже горели свечи. Фиби заморгала, реагируя на мгновенное изменение атмосферы комнаты.

– Свет, оказывается… живой, – сказала Фиби, изумленная сделанным открытием.

– Свет одновременно волна и частица. Странно, как долго теплокровные доходили до понимания этого. – Фрейя встала напротив Фиби и протянула руки, готовая помочь. – Запомни, пожалуйста: не надо давить руками на стул или ногами на пол. Процесс вставания для драугра^[1] – это просто раскрытие. Как страницу перевернуть. Тебе незачем напрягаться.

Фиби и сутки не пробыла вампиром, а уже успела сломать несколько стульев, оставить приличную вмятину на стенке ванны.

– Поднимайся плавно. Просто подумай о желании встать и вставай. Спокойно. Вот так.

Фрейя оказывала ей постоянную поддержку, и Фиби сразу вспомнила свою детскую учительницу танцев – женщину столь же суровую, но заметно уступавшую Фрейе ростом. Фрейя была настоящей валькирией. Благодаря мадам Ольге, так звали учительницу, Фиби поняла, что рост не имеет ничего общего с телосложением.

Вспомнив о мадам Ольге, Фиби выпрямила спину и инстинктивно схватилась за руку Фрейи, как за деревянные перила. Что-то хрустнуло и сдвинулось.

– Дорогая, пощади мой палец. – Фрейя отпустила руку Фиби; ее указательный палец висел как-то странно, и Фрейя быстро вправила себе вывих. – Ну вот. Мои руки снова в рабочем состоянии. До конца лета ты успеешь еще и кости сломать. – Фрейя взяла Фиби под руку. – Давай походим по комнате. Медленно.

Теперь Фиби понимала, почему теплокровным кажется, что вампиры умеют летать. Вампиру достаточно подумать о месте назначения – и через мгновение он уже там. Вампир и не помнит, чтобы шевелил ногами.

Нынешние ощущения показывали Фиби всю беспомощность состояния новорожденной вампирши. Сделав один робкий шаг, она замирала, восстанавливая равновесие. В дополнение ко всему ее центр тяжести изменился и теперь находился не в крестце, а в сердце. Это вызывало у Фиби странное ощущение. Ее пошатывало, словно она перебрала шампанского.

– Маркус мне рассказывал: он быстро научился особенностям вампирской жизни.

Величественные движения Фрейи постепенно успокоили Фиби. Казалось, Фрейя не столько ходит, сколько вальсирует.

– Другого ему и не оставалось, – с оттенком сожаления ответила Фрейя.

– Почему? – нахмурилась Фиби.

Быстро повернув голову – ей хотелось увидеть выражение лица Фрейи, – Фиби опрокинулась прямо на свою няньку.

– Дорогуша, ты же знаешь: такие вещи надо спрашивать не у меня. – Фрейя осторожно поставила ее на ноги. – Прибереги свои вопросы для Маркуса. Драугр не рассказывает чужих историй.

– Никак у вампиров есть тысяча названий для своей породы? Совсем как у саамов. Но у тех есть тысяча названий для оленей.

Слово «драугр» Фиби уже занесла в свой расширяющийся вампирский словарь.

– Думаю, больше, – ответила Фрейя, наморщив лоб. – У нас даже есть слово, обозначающее болтливого вампира, который без разрешения рассказывает о чужом прошлом.

– И ты знаешь это слово? – Фиби снедало любопытство.

– Конечно знаю, – серьезным, мрачноватым тоном ответила Фрейя. – Мертвый вампир.

Фиби измотали усилия, затраченные на обыкновенное медленное хождение по комнате так, как ходят теплокровные, не продавливая паркетин и не ломая костей. Дважды благополучно обойдя с Фиби комнату по периметру, Фрейя позволила ей отдыхать, а сама вернулась в утреннюю гостиную, к оставленному дневнику. Писала она обычно всю ночь, пока не взойдет солнце.

Фиби затушила свечу. Ей хотелось увидеть, как ночь сменяется днем. Холодные пальцы едва ощутили жар горящего фитиля. После этого она забралась в кровать, больше по привычке, чем рассчитывая уснуть, и до подбородка натянула одеяло, наслаждаясь мягкостью ткани и жесткостью кромки.

Она лежала в мягкой постели, смотрела на уходящую ночь, слушала музыку пера Фрейи. Из сада и соседней улицы доносились приглушенные звуки.

Я есть.

Отныне и навсегда.

Сердце Фиби изменило свою песню. Оно билось медленнее и ровнее. Напряженное человеческое сердцебиение исчезло, сменившись более простым и мощным ритмом.

Я есть.

Отныне и навсегда.

Интересно, какой она теперь услышит песню сердца Маркуса? Мелодичной и приятной – в этом Фиби не сомневалась. Ей так хотелось поскорее услышать, как бьется сердце ее жениха, и навсегда запомнить.

– Скоро, – прошептала Фиби, напоминая себе, что им с Маркусом принадлежит все время мира. – Скоро.

Глава 5
Грехи отцов

14 мая

Время двигалось к полудню. Я сидела, переписывая с экрана ноутбука рецепт исцеляющего бальзама леди Монтегю, который применялся при одышке у людей и лошадей. Манускрипт хранился в лондонской Библиотеке Уэллкома, на сайте которой я сейчас и паслась. Хотя это была всего лишь оцифрованная копия манускрипта, мне нравилось разглядывать кажущиеся бессмысленными росчерки и завитушки, оставленные перьями XVII века. Я вчитывалась в старинные строчки, находя дополнительные подтверждения неразрывной связи между кулинарией и современной химией. Я собиралась написать об этом в своей новой книге.

Неожиданно в мое рабочее пространство вторгся видеовызов из Венеции. Страница с манускриптом уменьшилась до прямоугольничка в верхнем углу. Со мной желали поговорить Герберт Канталь (он же Герберт из Орильяка) и Доменико Микеле – представители вампиров в Конгрегации.

Будучи ведьмой, я тем не менее являлась третьей представительницей вампиров, занимая место, которое изначально занимал кто-нибудь из семьи де Клермон. И хотя Филипп де Клермон клятвенно признал меня своей дочерью, решение моего деверя Болдуина передать место де Клермонов мне до сих пор вызывало неутихающие споры.

– Ну наконец-то, Диана, – сказал Герберт, когда я приняла звонок. – Мы оставляли сообщения. Почему ты не ответила ни на одно из них?

Я подавила вспыхнувшую досаду:

– Неужели нельзя было решить возникшие проблемы без меня?

– Значит, нельзя. Иначе мы бы их давно решили, – с раздражением ответил Герберт. – Мы должны проконсультироваться с тобой по вопросам, касающимся нашего народа… хотя ты и теплокровная ведьма.

Наш народ. Это было сутью проблемы, касающейся всех: демонов, ведьм, вампиров и людей. Работы Мэтью и Криса, проводимые ими вместе с исследовательскими группами в Оксфорде и Йеле, доказывали, что на генетическом уровне все четыре вида гоминидов имеют больше сходств, чем различий. Но результатов научных исследований явно было недостаточно. Требовалось нечто большее, что изменило бы подходы, в особенности у древних вампиров, намертво привязанных к традициям.

– Область Кришана – это место, где венгерские и румынские кланы воюют не один век, – ввел меня в курс Доменико. – Территория всегда была спорной. Однако последний всплеск насилия уже попал в газеты. Я постарался, чтобы в прессе это было подано как очередной виток в эскалации криминальных разборок.

– Напомните, с кого все началось? – спросила я, роясь на захламленном столе в поисках книжки, где у меня были записи по делам Конгрегации.

Пролистав ее, я не нашла ни одного имени, имеющего отношение к СМИ. Опять Герберт и Доменико не сумели вовремя информировать меня о тревожных событиях.

– С Андреа Попеску. Она одна из нас, а ее нынешний муж… к сожалению, человек… работает политическим репортером в газете «Эвениментул зилеи». – Глаза Герберта вспыхнули. – Если желаешь, я с радостью отправлюсь в Дебрецен и буду председательствовать на переговорах.

В Венгрии, где сложилась взрывоопасная ситуация, нам не хватало только Герберта с его амбициями.

– А почему бы снова не усадить Альбрехта и Елизара за стол переговоров? – предложила я, назвав имена двух наиболее прогрессивных вампирских руководителей в той части мира. – Кланам Корвин и Секеи просто необходимо выработать приемлемое решение. Если же они этого не сделают, замок перейдет под управление Конгрегации, пока оба не перестанут упрямиться.

Я совершенно не понимала смысла отчаянной борьбы за эту развалюху. Стены замка находились в угрожающем состоянии. Заходить внутрь было просто опасно: того и гляди, что-нибудь упадет и пришибет насмерть. Я ездила туда в марте, воспользовавшись весенними каникулами в Йеле. Честно говоря, я ожидала увидеть нечто внушительное, а не груды замшелых камней.

– Вопрос касается не улаживания спора о правах на недвижимость, как тебе это видится сквозь призму современных представлений о честности и справедливости, – покровительственным тоном пояснил Герберт. – Слишком много крови там было пролито. Слишком много вампирских жизней оборвалось. Замок Холлокё для этих кланов – священная земля, и их предводители готовы умереть за него. Ты просто не понимаешь всей серьезности того, что на кону.

– Ты хотя бы попытайся мыслить как вампирша, – сказал Доменико. – Наши традиции требуют уважения. Компромиссы – не наш путь.

– Если ваш путь – череда бессмысленных убийств на улицах Дебрецена, он тоже завел вас в тупик, – заметила я. – Предлагаю, разнообразия ради, все-таки пойти по моему пути. Я переговорю с Альбрехтом и Елизаром и сообщу о результатах.

Герберт открыл рот, приготовившись возразить, но я без предупреждения отключилась. Экран ноутбука потемнел. Со стоном я откинулась на спинку стула.

– День в офисе не заладился? – спросил Маркус.

Он стоял, прислонившись к дверному проему и все с той же книгой в руках.

– Неужели эпоха Просвещения промчалась мимо вампиров? – спросила я. – Такое ощущение, что я в ловушке реалий средневекового фэнтези, где все помешаны на мести. И единственное возможное решение конфликта – разгромное уничтожение противника. Почему вампиры предпочитают убивать друг друга вместо переговоров в цивилизованной обстановке?

– Потому что это лишило бы их привычных развлечений, – ответил вошедший Мэтью, подошел к столу и поцеловал меня, неспешно и нежно. – Советую тебе, mon cœur, не мешать Герберту и Доменико. Пусть себе возятся с этой войной кланов. Их проблемы и завтра, и послезавтра никуда не исчезнут. Единственное, что можно с уверенностью сказать о вампирах.

После ланча я отнесла близнецов в библиотеку и устроила напротив пустого очага. Туда же перекочевало достаточно игрушек, чтобы занять их, пока я занималась научными изысканиями. Передо мной лежал переписанный рецепт леди Монтегю. Сейчас я отмечала ингредиенты, входящие в состав бальзама (скипидарное масло, «цветок серы», сенная труха), необходимое оборудование (большой стеклянный сосуд, в какой собирали мочу, глубокая сковорода, кувшин) и процессы (перемешивание, кипячение, снятие накипи). Все это требовалось мне для перекрестных ссылок на другие тексты XVII века.

Библиотека в Ле-Ревенане была одним из моих любимых мест. Она занимала башню. Стены окружали книжные полки из темного ореха, протянувшиеся от пола до потолка. Между полками без всякой регулярности были устроены лестницы, ведущие на ярусы. Помимо них, имелись еще и приставные лестницы. Все это придавало библиотеке странноватый вид, напоминая рисунки Эшера. Каждый дюйм пространства был плотно забит книгами, газетами, бумагами, фотографиями и прочими реликвиями, которые веками собирали Филипп и Изабо. Я успела копнуть лишь самый поверхностный слой здешних сокровищ. Мэтью сделал несколько шкафов, куда должны будут переместиться хаотично разбросанные бумаги. Я надеялась, что такой день наступит и у меня появится время заняться сортировкой. Кое-что я уже успела сделать, собрав часть книг по тематическому признаку: мифология, география и так далее.

В семье почти все находили обстановку библиотеки гнетущей из-за мрачного цвета полок и воспоминаний о Филиппе. Возможно, я вообще была единственной, кто по-настоящему ценил библиотеку. Компанию мне обычно составляли несколько призраков. В данный момент двое из них неутомимо уничтожали порядок, наведенный мной в разделе мифологии. Судя по тому, с каким неистовством призраки возвращали книги на прежние места, они были явно недовольны моим самоуправством.

В библиотеку, насвистывая, вошел Маркус. Под мышкой у него был зажат все тот же «Здравый смысл».

– Смотри! – завопила Бекка, размахивая пластиковой фигуркой рыцаря.

– Ого! Рыцарь в сверкающих доспехах. Я восхищен! – заявил Маркус, присоединяясь к близнецам.

Не желая, чтобы внимание Маркуса доставалось исключительно сестре, Филипп шумно обрушил башню из кубиков. Близнецы обожали эти кубики, отполированные до зеркального блеска. Мэтью делал их сам, находя древесину в каждом из домов нашей семьи. Яблоня и граб – эти кубики были родом из гнезда Бишопов в Мэдисоне. Французский дуб и лайм явились из Сет-Тура, а бук и ясень – из Олд-Лоджа. В наборе было и несколько пятнистых кубиков из ветвей платана, который рос возле лондонского дома де Клермонов. В свое время нижние ветви пришлось спилить, так как они мешали движению двухэтажных автобусов. Каждый кубик имел свой оттенок и фактуру, и это завораживало Филиппа и Бекку. Яркие цвета, обычно нравящиеся детям, не интересовали наших Светлорожденных близнецов. Они унаследовали острое отцовское зрение и очень любили разглядывать узоры волокон, водя пальчиками по поверхности кубиков. Казалось, они узнавали историю каждого дерева.

– Бекка, твоему рыцарю теперь понадобится новый замок, – засмеялся Маркус, указывая на груду кубиков. – Что скажешь, проказник? Хочешь, будем строить вместе?

– Угу, – согласился Филипп, подавая Маркусу кубик.

Но внимание старшего брата отвлекли книги, переставляемые с места на места призрачными руками. Призраков не удавалось видеть даже вампирам с их потрясающим зрением.

– Призраки снова при деле, – усмехнулся Маркус, глядя, как книги перемещаются влево, затем вправо, после чего снова влево. – Столько трудов – и никаких результатов. Неужели им не наскучит?

– Как видишь, нет. А нам стоит поблагодарить богиню, – язвительным тоном ответила я. – Эта парочка – не самые сильные духи. А вот те, что обитают по соседству с большим залом…

Упомянутые духи жили в двух рыцарских доспехах, заставляя те греметь и лязгать. Темный узкий переход, где стояли доспехи, лишь добавлял жути. Духи опрокидывали мебель в соседних комнатах и оттуда же воровали разные вещицы, чтобы украсить свое логово. По сравнению с ними библиотечные духи были настолько бесплотными, что я до сих пор не разобралась, кто они и откуда.

– Кстати, они всегда выбирают одну и ту же полку. Что там собрано? – спросил Маркус.

– Мифология, – ответила я, поднимая голову от записей. – Твой дедушка обожал мифы.

– Помню, дед говорил, что ему нравится читать о подвигах старых друзей, – с оттенком иронии произнес Маркус.

Теперь Филипп протягивал свой кубик мне, надеясь, что и я включусь в игру. Игры с близнецами были гораздо привлекательнее рецептов леди Монтегю. Я закрыла рабочую тетрадь и тоже опустилась на пол.

– Дом, – сказал Филипп, обрадованный грядущим строительством.

– Сын весь в отца, – сухо заметил Маркус. – На твоем месте, Диана, я бы не терял бдительности, а то сама не заметишь, как через несколько лет окажешься в гуще обширной перестройки замка.

Я засмеялась. Филипп всегда строил башни. Бекка, забыв про рыцаря, сооружала вокруг себя нечто вроде оборонительных сооружений. Маркус подавал им кубики. Участвовать в играх близнецов он был готов везде и всегда.

– Арбуз, – сказал Филипп, вкладывая мне в руку кубик.

– Умница. Арбуз начинается с буквы «А».

– Такое ощущение, что ты сейчас читаешь из моих школьных учебников, – сказал Маркус, подавая кубик Бекке. – Странно, что мы учим детей азбуке теми же старыми методами, хотя все остальное неузнаваемо изменилось.

– Например? – осторожно спросила я, надеясь, что Маркус ненароком расскажет о своем детстве.

– Дисциплина. Одежда. Детские песни. «Сколь славен наш могучий Царь, что правит в небесах», – тихо пропел Маркус. «Пред Ним лицом в грязь не ударь…» Это была единственная песня в моем букваре.