Тайна императрицы

Мария осталась холодна к горячим словам Дороха.

– Зачем ты унижаешься, Дорох. Ты сам сделал из меня женщину, которая презирает жалких мужчин, а ты жалок. Ты смешон.

– Значит, не поедешь?

Ответом Дороху была презрительная усмешка.

– Хватит. Я не глупая девчонка, а ты давно не черновласый демон-искуситель. Приглядись. Я больше не веду надушенный дневник, заложенный сухой веточкой омелы, и не пытаюсь из прошлого шагнуть в будущее. Я настоящая. Я мать. Я жена.

– Жена. – презрительно сплюнул эти слова Дорох.– Знаешь ли ты… – он шагнул к Марии.

– Не смей! – крикнула Мария.

– Негодяй! – Дорох обернулся. В дверях стоял Цибульский. В его руке был пистолет. Курок был взведен.

– Я убью тебя.

– Анджей! Нет.

Но Цибульский выстрелил. Его выстрел поразил Дороха прямо в сердце. Цибульский тотчас неуклюже выронил пистолет из рук. Мария склонилась над Дорохом. Последними его словами были.

– Живи…Живи…

В это время Цибульский подошел к Марии сзади. Он был сосредоточен. Так иногда бывает с нерешительными людьми в решительные минуты. Увидев Цибульского, Дорох захрипел и попытался дотянуться до него рукой. Это ему не удалось. Он умер. По лицу Марии катились слёзы. Цибульский склонялся всё ниже. Лицо его было бесстрастным. В комнату вбежал запыхавшийся Бабицкий. Появление графа, словно, отрезвило Цибульского. Он горячо обнял рыдающую Марию.

Допрос Пистона.

Перед глазами Пистона сменяли друг друга Дровосеков и Кулебякин.

Кулебякин:

– Незачем отпираться Пистон. Мы и так все узнали. Кто такой красный плащ? Кто? Говори?

Дровосеков:

– Когда я служил на Востоке. У нас был слон-доходяга. Жрал все подряд. Понимаешь о чём я?

Кулебякин:

– Сдашь Ваньку-Каину ничего тебе не будет. На каторгу пойдёшь в соляные рудники. Всего делов то.

Дровосеков:

– Сожрал он, однажды, нечестивая скотина, колечко, что жена-покойница подарила. Нашел я тогда узбека, примерно твоего роста. Чуешь, к чему клоню?

Кулебякин:

– Подумай, Пистон. Хорошенько подумай. Жизнь свою молодую не губи почем зря.

Дровосеков:

– Запустили мы тогда этого узбека глубины слоновьи исследовать. Ждали-ждали. Колечко вышло, а узбека до сих пор нет. Вот я думаю. Ты не знаешь, где на Москве слона достать?

– Оставим это. – вступил наконец Шлёцер. – Достаточно. Он не человек крайностей. Ваш страх Кулебякин, как и ваш страх полковник не действуют на него. Нужна середина. Золотая по возможности.

Шлёцер раскрыл свой походный кофр. Он выложил на стол три тугих мешочка. Подумав, добавил еще один. Затем подошёл к Пистону.

– Всё это и лёгкий пинок под зад, чтоб бежалось легче. Ты готов говорить?

Немного подумав, Пистон махнул головой.

Шлёцер:

– Полковник, развяжите его. Я несколько опасаюсь.

Пистон сразу сказал:

– Давайте деньги.

Прижав к груди шёлковые мешочки, он заговорил.

– Это Дорох придумал. Про красный плащ и Ваньку-Каина. Людишек подобрал со стороны приличных. Те к барыге не побегут добычу пропивать. У себя схоронят, тогда и разговоров не будет.

– Ловко. – заметил Кулебякин.

Пистон продолжал.

– Когда на дело ходили, по очереди этот плащ одевали. Для мозгового расстройства родной полиции.

– Так это Дорох человека в Ленивом переулке порешил. – как бы невзначай поинтересовался Шлёцер.

– Не… Баба ево знаемая. Эта трубка клистирная насолила ей чем-то. Она красный плащ надела и вперед.

– Знаешь ее? – с надеждой спросил Шлёцер.

– Чего ж не знать… Женка эта Цибульского. Купца польского.

Шлёцер вопросительно посмотрел на Кулебякина.

– На Солянке дом. – откликнулся тайный советник.

Шлёцер.

– Полковник, выделите взвод солдат. Кулебякин, отправляемся немедленно.

Пистон.

– Я пошёл.

– Валяй. – ответил Шлёцер.

– Зря вы его отпустили. – попенял Кулебякин Шлёцеру

– У нас был договор. К тому же четыре мешка петербургской гальки не велика цена за раскрытие убийцы князя. Да, да. Кулебякин. Эта старая шутка бомбейских щелкунов.

Спальня императрицы (продолжение)

Отложив в сторону после недолгого раздумья бомбу, Бирон схватил молоток и зубило. Он наносил настойчивые удары. Бесполезно. Молоток и зубило упали на пол. Бирон сделал бешеные глаза и уставился на проклятый крючок. Он начал произносить непонятные слова. Магические заклинания.

– Пер астра нон адастра. Квази дази сумм. – Он совершал энергичные пассы руками, но императрица не шелохнулась.

Разоблачение.

Шлёцер, Кулебякин и Дровосеков вошли в спальню Марии. Солдат ввел вслед за ними испуганного камердинера князя Мизерикордио. Подвядшего и желтого от пребывания в камере. Это случилось немногим позже, чем там же оказался Бабицкий. К появлению новых людей Мария осталась безучастна. Она молча прощалась с Дорохом. Дровосеков выступил вперёд.

– Господа, кто из вас Мария Цибульская?

Шлёцер не остался безучастным.

– Умнейший вопрос, полковник. – одобрил он – особенно в компании, состоящей из пяти мужчин и одной женщины.

– Что вам угодно, господа? – попробовал возмутиться Цибульский. – Это мой дом. Я здесь хозяин.

Не обращая внимания на Цибульского, Шлёцер продолжил.

– Вы не подскажите, тайный советник. Как знаток Москвы. Давно здесь такая мода, украшать дамские будуары хладными трупами?

– Это Дорох. – откликнулся Кулебякин. – Но кто ж его так?

– Я! Я! Вот этими собственными руками. – немедленно отозвался Цибульский.

– Ревнивец аки лев рычащий. Тогда это по вашей части, Кулебякин… – Шлёцер спросил у камердинера.

– Итак, любезный, узнаете ли вы кого-нибудь в этой комнате.

– Она, истинный бог. Она в красном плаще тогда была. – показал камердинер на Марию.

– Сударыня! – обратился Шлёцер к Марии – Я вынужден арестовать вас за убийство посланника Австрийской империи князя Мизерикордио.

– Что он говорит, Мария! Что говорит этот, человек! – закричал Цибульский.

Мария подняла глаза на Шлёцера.

– Пусть так. А я думала…но нет. Не спрятаться, настигнет. Хоть всех убей, придёт.

Зверинец Гвендолина.

Француз Гвендолин был на все руки мастер. В Испании он был тореадором, во Франции – мадемуазель Нитуш, владелицей первого шоколадного кафе. В России он потчевал вкусы публики диковинным зверьём. Своих зверей он держал в амбаре, сам жил там же на втором этаже вместе с трио Коврига, питоном Гризельдой, одетой в кокетливый женский капор и ручным тигром Валакордином. Поздним вечером Гвендолин производил опыты над распятой лягушкой, пропуская через бедную электрические токи, и одновременно разговаривал с Гризельдой.

– Не бойся Гризельда. В этот раз я заказал ящик с теплыми еловыми опилками. Тебя больше никто не примет за гигантскую сосульку.

В это время на первый этаж амбара проникли Баргузин с десятком своих подельников. Гвендолин продолжал.

– В Петербурге вас посадят на корабль, а в Кенигсберге я вас встречу.

Баргузин задержался у дверей и произнёс шёпотом.

– Давайте. Потихоньку.

Разбойниками с криками бросились вовнутрь. Гвендолин остался спокоен. Оказавшись внутри разбойники заорали еще больше, когда увидели добрую Гризельду. Она приближалась к ним с самыми добрыми намерениями.

– Убери, убери змеюку.

– Спокойно, господа. Берегите нервы. Вам срочно необходимо успокоительное. Валакордин.

Услышав свое имя, на сцене явился заспанный тигр. Он громко зевнул. Всех разбойников моментально сдуло. Гвендолину еле-еле удалось зацепить Баргузина.

– Скажи Животу. Я приду сегодня. У нас есть о чем поговорить.

Холостяцкая пирушка.

Вечером после того как Цибульского и Марию доставили в тюрьму, у Кулебякина собрались Шлёцер, Бабицкий и Дровосеков отметить счастливое завершение поисков убийцы князя. Они сидели за столом, сбросив верхнюю одежду, а кубки меж тем не пустовали.

– Этот ваш Ерофей Иваныч, ядрёная смесь, Кулебякин. – говорил Шлёцер, прихлёбывая из кубка. – Что вы туда намешали? Посмотрите на графа. Ещё немного и я не знаю, как завтра погружу его в карету.

Выпив Ерофей Иваныча, Дровосеков выпустил на волю свою птичку. Та зацепила клювиком со стола корочку хлеба. Понюхав хлебушек, полковник сказал.

– Простите, господа. – Дровосеков, пошатываясь, встал из-за стола. Птичка в его голове куковала без устали.

– Полковник, вы забыли. – Бабицкий показал Дровосекову его деревянные протезы. Они забытые покачивались на лавке. Полковник махнул рукой и вышел на улицу.

– Ничего, господа. Завтра как огурчики будете. – сказал Кулебякин. – Супротив Ерофей Иваныча у меня Марфа Семёновна имеется. – он показал Шлёцеру и графу бутылку со светлой жидкостью.– Лучше чем дубиной по башке отрезвляет.

– Кстати, Бабицкий, а как вы оказались в том доме? –спросил Шлёцер. – Кто привлёк ваше внимание. Пани Мария или пан Цибульский.

– Вы забываетесь, Шлёцер. – захотел разгневаться граф, но вышло это у него как-то скомкано. Ерофей Иванович не позволил подняться.

– Ну не злитесь, от петербургского жентильома всего можно ожидать. Пани Мария редкостная красавица этого не отнять.

– А что вы скажете на то, Шлёцер, что я этого Цибульского знаю. – вырвалось у Бабицкого. – Видел его у вице-канцлера однажды. – Бабицкий приложился к кубку.

– Что, что вы сказали. – заинтересовался Шлёцер. – Граф, не молчите.

Однако, граф молчал. С помощью Ерофей Палыча его сознание поднялось высоко-высоко. Выше любого Шлёцера.

– Кулебякин! Сделайте же что-нибудь. – вскричал Шлёцер.

С бутылью отборной Марфы Семёновны Кулебякин пошёл на графа.

Тюрьма

Цибульского определили в общую камеру, где наряду с прочими содержался Бранзулетка. Мария находилась в том же коридоре, но в камере для высокопоставленных узников. Условия там были получше. Была кровать и Мария, обессиленная событиями этого дня, довольно скоро уснула. Заснула общая камера и охранник напротив. Бранзулетка видел, как поднялся Цибульский. Одет он был в лохмотья, части его одежды были на спящих заключенных. Цибульский пробрался к решётке. Движения его были точными и умелыми. Он покопался в замке при помощи проволочки. Замок бесшумно распался в его руках. Цибульский на цыпочках прошёл мимо спящего охранника. С помощью той же проволоки он вскрыл камеру Марии. Подошёл к спящей. Небольшое время разглядывал её. Мария проснулась.

– Ты, Анджей? – спросила она.

– Прости… – Цибульский опустил руки на ее горло.

Мария сопротивлялась, но железные клещи сжимались всё сильнее. Мария начала задыхаться, как вдруг сзади Цибульского схватил подоспевший Бранзулетка и оттащил от Марии. Схватившись за горло, Мария часто дышала и смотрела круглыми от ужаса глазами на Цибульского.

Прощание.

Утром у подъезда тайной канцелярии стояли две черные кареты. Шлёцер прощался с Кулебякиным, Дровосековым и Бранзулеткой.

– Что же, господа. Как человек без примесей буду честен перед вами. Москвою я удовлетворен. Прежде всего благодаря вам. Полковник. – он крепко пожал руку Дровосекова. Дровосеков сказал.

– Простите, Шлёцер. Я вчера несколько…

– Оставьте, полковник. – перебил его Шлёцер. – Все мы люди даже если частично деревянные. Бранзулетка… Ваше ночное поведение выше всяческих похвал… Цибульского мы забираем с собой. Пора ему встретиться со старым другом. Кулебякин… Я никогда не ошибался в людях, но вы… Впервые я рад, что ошибся. Мир совсем не так плох.

– Это всё Москва, сударь. Чего в ней только не найдёшь.

– Нет, тайный советник, не убедили. В иллюзию я не верю, а вот в Кулебякина напротив… Что с вами, граф? Вы я вижу, совсем приуныли.

– Не стоило мне вчера вам рассказывать про Цибульского, Шлёцер. Я думаю, вице-канцлеру это не понравится.

– Чему быть того не миновать… А вам Кулебякин совет. Берите-ка вы вашего Ерофея Палыча к себе на службу. Перед ним никакой лиходей не устоит. Сразу расколется. Честь имею, господа. Бабицкий вы с Цибульским, а я к пани.

Оказавшись в карете, напротив Марии, Шлёцер спросил.

– У меня один и важный вопрос к вам, сударыня. Кто вы?

Гвендолин и Живот.

Гвендолин снова был в спальне Живота. Но теперь вечером и теперь с Валокардином. Тигр вновь был звездой вечера. Одного полурыка хватило, чтобы Баргузин ретировался за кровать, а Живот почувствовал себя очень нехорошо.

– Твой крест у меня, Живот. Я должен был вернуть его тем людям, у которых ты его украл. Я верну его тебе, но взамен на твоих людей. Жду их вечером у себя.

После ухода Гвендолина, а главное Валокардина, Живот гневно закричал.

– Баргузин. Баргузин.

Опасаясь расплаты, Баргузин несмело подошёл к Животу.

– Ты! Ты!… – закричал Мишка и внезапно перешёл на лепет.

– Мне страшно. Положи меня в кроватку.

Баргузин взял Мишку на руки, покачал немного и положил в люльку, не забыв про соску.

Шлёцер и Мария.

Шлёцер и Мария в карете. Шлёцер:

– То, что вы рассказали, сударыня, в высшей степени любопытно, но ни в коей мере не объясняет, почему вы убили князя?

– Он узнал меня. Грозил, что откроет мою тайну, если я не стану его наложницей. Я решила, что от прошлого можно избавиться. Оказалось, что это совсем не так.

– Это верно, сударыня. Эти кандалы всем кандалам кандалы. Нужно было сказать об этом Кулебякину. В его работе это ох как пригодится.

– А Анджей?.. Кто он?… Мы прожили с ним семь лет…, а он хотел убить меня.

– Подозреваю, что вице-канцлер приставил его к вам, чтобы приглядывать и в крайнем случае сделать то, что он намеревался проделать в тюрьме.

– А дети? Дети тоже приставлены?

– Увы. Я думаю, в младенчестве их подобрали где-то в приюте, чтобы создать правильный образ семейного вдовца.

– Нет. Это неправда. Они мои. Я их воспитала.

– Безусловно ваши. Не волнуйтесь. Кулебякин позаботится о них.

Где-то между Петербургом и Москвой.

Гвендолин во главе банды разбойников нагонял две кареты, несущиеся по разбитому пыльному тракту. Первым их заметил Бабицкий. Он выглянул из кареты. Заметив это, Гвендолин прицелился и выстрелил. Всякие намерения в отношении всадников остались позади. Крикнув кучеру: «Гони!» – Бабицкий достал пистолеты. Выстрелил два раза. Подрезал одного из всадников. Бабицкий лихорадочно заряжал пистолеты. Всадники догоняли их. Шлёцер выглянул из окна. Мгновенно оценив обстановку, он окрикнул кучера. Разбойники окружили карету Бабицкого. Размахивая шпагой, Бабицкий выбрался из кареты. Его окружили и теснили лошадьми. Гвендолин подъехал к карете. Связанный Цибульский радостно вскрикнул.

– Гвендолин… Я ждал тебя.

Француз выстрелил в упор, не раздумывая. Из головы Цибульского потекла кровь.

– Вперёд! – крикнул Гвендолин. За всадниками, размахивая шпагой и ругательствами, бежал Бабицкий. Разбойники догоняли карету Шлёцера. Гвендолин скакал впереди.

– Что вы будете делать, Шлёцер? – с тревогой спросила Мария. Карету подбрасывало и раскачивало на ухабах. Шлёцер выстрелил. Гвендолин уклонился. Он был совсем близко. Шлёцер улыбнулся. Гвендолин занес шпагу. Вдруг Шлёцер перехватил пистолет за дуло и запустил им прямо в Гвендолина. Выстрел был точен. Пистолет попал прямо в голову. Гвендолин свалился с лошади. Возле него сгрудились разбойники. Пробегавший мимо Бабицкий, осыпал их оскорблениями и угрозами. Один из разбойников сказал.

– Ладно вам, барин. Разошлись. Мы же тоже не по своей воле. Это всё он. Француз.

Разбойники поворотили назад, а Бабицкий ещё долго бежал за удаляющейся каретой, пока Шлёцер не смилостивился.

Кабинет вице-канцлера.

Вице-канцлер и кабинет-министр потихоньку выпивали в отсветах пылающего камина и играли в покер на щелбаны. Ни во что другое кабинет-министр играть не умел, а вице-канцлер не настаивал. Кабинет-министру не везло. Он бросил карты и размял лоб. Щелбаны выписывал особый слуга вице-канцлера. Тучная высокая орясина. Каждый щелбан приводил вице-канцлера в неописуемый восторг. Он подпрыгивал и нервно вздрагивал.

– Раз, два, три, три.. – считал вице-канцлер.

– Четыре… – с досадой бросил кабинет-министр. – Вы жульничаете, вице-канцлер.

– Не обижайтесь. – попросил вице-канцлер. – Просто мне хочется продлить нечаянную радость.

Слуга шепнул на ухо вице-канцлеру несколько слов.

– Просите, немедленно просите.

Вошёл Шлёцер.

– Шлёцер. – расцвёл вице-канцлер. – Вы привезли убийцу? Мы немедленно уведомим императрицу.

– Какую? Мою или вашу? – спросил Шлёцер.

– Не понял. – канцлер удивлённо посмотрел на Шлёцера.

– Мария, входите.

Вошла Мария, за ней осторожно вошёл Бабицкий. Какое-то время вице-канцлер и Мария смотрели друг на друга. Наконец, Мария приветливо сказала.

– Здравствуйте, Пётр Иванович.

– Мой бог. – ожил вице-канцлер. Он протянул руки. – Вы ничуть не изменились. Всё так же свежи и пахнете незабудками. А ведь прошли годы.