Гедонис. Этот счастливый токсичный мир

Интересно, я буду такой же красивой, когда вырасту? И буду ли я так же глупо выглядеть, когда приведу в Обитель свою пару? Чем ближе к этому дню, тем глупее становится Нори. Она странно хихикает, говоря с другими младшими, и может целое утро искать упавшие цветы для волос. Я видела, как она сует каждый в ореховую скорлупку с водой, чтобы менять их, когда старые увянут. Мне кажется, если она их не найдет однажды, то сорвет прямо с дерева, не побоится проклятия Виты.

Нам пока нельзя водиться с мальчишками, но я бы и так не стала. Они шумные, грязные и сопливые. И как только из них вырастают говорящие вроде нашего Туора? Мы все его обожаем. Он самый сильный и красивый из мужчин, особенно когда улыбается. С Туором и другими говорящими, которые уже привели пару, говорить можно. А до этого нам не разрешают, потому что нельзя мешать кровь внутри Обители. Иначе новые лемуры родятся не бешеные, а больные. Лучше уж бешеные. Так Нори говорит.

Сейчас мы щебечущей стайкой спешим за ней к Древу Виты. У нас коричневая кожа и одежда, поэтому кажется, что мы маленькие деревья, которые отрастили ноги и бегут к большому. Устроившись полукругом на покрытых мхом камнях и не обращая внимания на мошкару, мы ждем, когда Нори откроет книгу. Она садится, прислонившись спиной к древнему стволу, делает глубокий вдох. Мы все замираем. Некоторые с открытым ртом, и я гадаю, сколько мух они проглотят, пока будут так сидеть.

– Это случилось, когда в мире текли реки из крови, – начинает Нори, стараясь, чтобы ее высокий голос звучал сурово. – Когда вместо травы и цветов из обугленной земли торчали наконечники стрел и ножей. Когда поля были выжжены и покрыты костями. Когда звери питались телами павших в бою людей.

В те темные времена боги отреклись от людей и поднялись на луну, подальше от земной грязи. Мир тогда не был единым, как сейчас. Он состоял из множества отдельных частей, и все они сражались между собой. То там, то тут вспыхивали войны. И в конце концов весь материк охватила одна огромная война.

Людям тогда не хватало пищи, но они не растили пищу, а отбирали ее друг у друга. У них не было крова, но они не строили его сообща, а разрушали жилища друг друга. Им не доставало здоровья, но они не искали способы излечиться, а ранили и убивали друг друга, а боги взирали на людей с равнодушием, считая, что те неспособны подняться над своей глупостью, чтобы жить сообща в счастливом, спокойном мире.

В одной из битв государь страны Циуру – Гедон, великий воин и великий правитель, после очередного сражения остался на поле брани один. И тогда, стоя по колено в крови, среди тысяч растерзанных тел, раненый и оглушенный, он впервые не испытал радости от победы. А ощутил внутри себя великую горечь. Гедон бросил свою флиссу, и снял кожаный доспех, и в одном исподнем пошел, куда глаза глядят. Через голую степь, покрытую алой росой. Не в силах вернуться к женам и матерям погибших и сказать, что эта битва окончена вместе с жизнями их мужчин и урожай на полях взойдет красный от крови. И на этом война не закончится.

Я уже давно знаю легенду о Гедоне наизусть, но готова слушать ее бесконечно. Мы все готовы. Потому что великий Гедон – наш прародитель.

– Пройдя вперед сколько было сил, Гедон рухнул на колени и отчаянно взмолился богам, что оставили род людской, прося дать миру еще один шанс. Он молился тридцать дней и ночей. Столько, сколько луна ходит по горизонту. И все это время не ел и не пил и только смотрел в небо. И на первый день нового месяца случилось чудо. Бог мудрости Раций сжалился над Гедоном и решил вернуться на землю, чтобы помочь ему. Он отколол от луны камень и прилетел на нем обратно, да так, что упавший осколок небесной тверди оставил после себя огромную яму.

Говорят, что именно в этой яме построен Тизой – столица Отделенного мира. Мне всегда было интересно, почему Священные земли находятся южнее? Почему Тизой – не наша столица? Наверное, это из-за того, что боги завещали нам жить в тех местах, где когда-то было царство Гедона, а равнина, на которой он встретил Раций, находится далеко от Циуру.

– Гедон заметил сверкающую полосу в небе, ощутил, как закачалась под ним земля, услышал грохот и сразу понял, что то был ответ богов. Он отправился к месту падения лунного камня и увидел дымящийся кратер, а на дне его – черную воду, которой обернулся Раций.

Гедон рухнул на колени перед богом, и бог прикоснулся к его рукам. Через многочисленные раны он проник в тело Гедона и заговорил с ним.

– Люди глупы, – поведал ему Раций. – Но ты убедил меня дать вам шанс. С этих пор, чтобы впитать мою мудрость и построить мир, в котором все будут счастливы, ты должен носить меня в себе. Если твое тело сумеет вынести бремя божественной сущности, я дам тебе знания и силу. Если ты убедишь свой народ принять меня, я помогу тебе закончить войну. Но за эти дары ты расплатишься в конце жизни. За мудрость, дарованную тебе, я потребую твой рассудок. За силу, дарованную тебе, я потребую половину предначертанного тебе срока. Ты умрешь, не дожив до старости, и станешь глупым, словно младенец. Согласен ли ты на это?

– Да, – без раздумий сказал Гедон.

И тогда Раций велел ему идти обратно к своему народу, а сам потек следом черной рекой.

Тяжело было Гедону нести в себе божественную сущность. Тело его, измученное голодом, жаждой и скитаниями, перестало подчиняться ему. Все, что Гедон ел и пил, тут же рвалось обратно. Он шел сколько мог, опираясь на палку. А потом рухнул в изнеможении.

– Хочешь ли ты, чтобы я покинул твое тело? – спросил его Раций. – Сдашься ли ты?

– Нет, – ответил Гедон и, стиснув зубы, продолжил ползти, цепляясь за сухую степную траву.

Он полз из последних сил, но до царства Циуру было еще слишком далеко.

– Сможешь ли ты показать мне путь к своему народу? – спросил его Раций.

– Смогу, – сказал Гедон.

Да только сам он не знал, как оправдает свои слова. Не было в его теле сил даже на то, чтобы шевельнуть пальцем. Гедон сделал последний рывок и мог теперь только держать глаза открытыми и смотреть в сторону дома. И тогда он взмолился богине жизни Вите, оставшейся на луне, и попросил дать сил его грешному телу, чтобы принести людям мир.

И богиня, наблюдавшая за страданиями Гедона, сжалилась над ним и отправилась на землю семечком хурмы. Оно упало в бесплодную пустошь перед Гедоном да тут же и проросло. Из ростка поднялось деревце и за считанные минуты ствол его налился силой, а крона распахнулась и зацвела среди голой степи. Тут же дерево дало плоды, они поспели и осыпались в траву перед Гедоном.

– Я благословила эту хурму, – зашелестело ветвями дерево, передавая послание Виты. – Съешь его плод, и твое тело укрепится. Отныне тебе будет легче носить в себе божественную сущность. И когда от твоего семени родятся дети, в их жилах будет течь та же кровь. Прочие же пусть почитают меня и во славу мне растят деревья. Только даруя им жизнь, они смогут продлить собственную, ибо Раций потребует расплаты от каждого, кто согласится носить его в своем теле. И если он хочет от тебя в обмен на мудрость и силу половину жизни и разум, то я возьму лишь твое мертвое тело. Завещай, чтобы на твоих останках вырастили дерево. Так ты превратишь жизненную силу, дарованную мной, в новую жизнь. И пусть все ушедшие люди отныне станут плодородной почвой для деревьев.

Гедон, у которого не было сил даже протянуть руку, чтобы взять плод, вгрызся в тот, что подкатился к нему ближе всего, и на языке разлилась густая терпкая сладость. Гедон съел хурму и тут же ощутил, что ему стало легче. Он съел еще и смог встать. А съев еще, смог пойти. И так Гедон добрался до своей земли.

Но люди царства Циуру приняли его за самозванца, ведь они думали, что Гедон погиб на поле боя или в плену. Ибо настоящий правитель никогда бы не сбежал, оставив свои земли и свой народ. Они схватили Гедона и хотели казнить, но за него вступился Палеус – правая рука царя, поклявшийся ему в верности. Когда пропал Гедон, именно Палеус взял на себя заботу о государстве и уже успел повести войско в бой и защитить границы Циуру. Но, узнав, что прежний царь жив, Палеус сошел с трона, поклонился Гедону и сказал:

– Я поклялся в верности моему государю и буду служить ему до самой смерти.

И людям ничего не оставалось, как принять Гедона обратно.

Слава о верности Палеуса стала легендарной, и в честь него люди позже назвали опустевшую без богов Луну – верного спутника Земли, что не бросал ее даже в самые темные времена, – Палеусом, и месяц теперь стали называть палеем.

Я однажды слышала, как старшие сердились на то, что люди из Отделенного мира плохо чтят память Палеуса. Некоторые так и называют палей месяцем, как в старину.

– Когда Гедон прошел испытание, Раций даровал ему особую силу, с помощью которой царю удалось убедить народ принять бога в свои тела, проникнуться его мудростью и начать почитать богиню. Но то была лишь первая ступень лестницы, ведущей к благополучию. Гедону предстояло убедить целый мир последовать его примеру, а мир, погрязший в войнах, не хотел слушать царя. И хотя Гедон не пытался расширить свои границы, соседние государства вынуждали его защищать Циуру. Эпоха войн растянулась на десятки лет.

Когда Гедон прожил половину отведенного ему срока, Раций, как обещал, забрал сначала его разум, а затем и жизнь. А богиня приняла в дар его мертвое тело, и на нем выросло первое Древо Виты.

То самое, возле которого мы собираемся каждый вечер. Самое древнее и почитаемое дерево в Священных землях.

К тому времени два взрослых сына Гедона оказались убиты на поле брани и осталась в живых лишь его младшая дочь Триона, что переняла мудрость и красоту матери и дар отца к убеждению.

Именно она смогла завоевать сердце Росфера – правителя самой большой империи материка – и убедила его отказаться от войн ради мира, в котором все до единого люди будут жить в спокойствии и счастье.

В честь мудрой императрицы, сумевшей продолжить дело своего отца, третью часть месяца стали называть трионой. А главный материк, превращенный со временем в единое государство, получил название Гедон в честь царя Гедона, и учение, которое он привнес в мир, именовали гедонизмом. Так началась эпоха стремления к идеальному миру, в котором будет счастлив каждый человек.

Глава 2
Орланд. В шаге от утопии

Отделенный мир, Западный Гедон, г. Тизой,

11 кления^[5] 1025 г. эры гедонизма

В такие моменты я мечтал пойти работать на выставку «Алкоголизм в древности», которую помогал организовать мой секретарь Эванс – любитель музеев и эпатажных исторических костюмов. Он недавно упомянул, что главная инсталляция почти готова. Все декорации пиршества времен Гедона уже на местах: дубовые столы, битая посуда, разорванные платья куртизанок и прочее. Не хватало только актеров на роль вусмерть пьяных посетителей кабака для полноты атмосферы.

Я бы не отказался.

Лежать и спать целыми днями, ни о чем не думая и ничего не решая, – просто работа мечты. Но кто тогда доведет Гедонис до утопии? Очевидно, что это было моей задачей как Главы Совета. Вот почему сегодня утром я не лежал на полу в лохмотьях, пуская пузыри в лужу пролитого пива, а сидел в своем идеально отглаженном костюме на собрании, с улыбкой слушая очередной доклад.

– Петицию подписали почти триста человек, – вещала Министр труда, щурясь от яркого солнца, заглянувшего в Зал Совета. Он находился на верхнем этаже башни, и ничто не мешало лучам проходить ее насквозь через стеклянный барабан окон, – поэтому я не могла не вынести вопрос на обсуждение. Все эти люди заявляют, что несчастны только из-за того, что им недоступна любимая работа. Может, уже стоит что-то предпринять на этот счет? Как-то расширить рамки обучения и выбора профессий? На уровнях с нулевого по четвертый давно жалуются, что могут работать лишь в найме и получать только среднее специальное образование.

Великий Раций, можно мне просто в космос от всего этого? Курлыканье голубей за окном ратуши и то было приятней слушать. Каждый раз одно и то же. Нижние уровни чем-то недовольны, давайте вынесем этот вопрос на Совет, чтобы не казалось, что мы их игнорируем и не печемся о благе народа. Но в конце концов это всегда пустая трата времени. Потому что нижние уровни недовольны постоянно. И у них десять тысяч причин, из-за которых они якобы не могут накопить удовольствие и подняться выше. Таков их принцип жизни – всегда жаловаться, что они несчастны, и искать виноватых. И как раз по этой причине они неспособны накопить достаточно удовольствия, на мой взгляд.

На самом деле главной проблемой нулевиков был Конгломерат. Из-за него благополучие Гедониса грозило вот-вот разлететься на куски. Но это не то, что я мог вынести на общее собрание. Не в нашем предутопичном мире, где все обязано быть хорошо.

За последние пару лет Конгломерат пустил корни во всех крупных городах, а мы до сих пор не узнали, кто его возглавляет. Приверженцы Конгломерата называли себя неогедонистами и считали, впрочем, как и все мы, что мир станет утопией лишь в том случае, если в нем не останется несчастных людей – нулевиков, погрязших в депрессии. Но способ, которым Конгломерат пытался этого добиться, был далек от законного, и я должен был им помешать. Причем втайне ото всех, чтобы не породить массовую истерию.

– Благодарю, Софьяна, это, действительно, важный вопрос, – дипломатично согласился я, поправив очки. – Однако не могу не заметить, что система распределения благ между уровнями формировалась и шлифовалась столетиями и ее нынешний вид представляет собой самую стабильную конструкцию из возможных. Если мы позволим нижним уровням получать любое образование и выбирать любую профессию, то кто будет выполнять обязанности, скажем, дворников, таксистов, садовников и другого обслуживающего персонала? Я убежден, что отток специалистов из этих сфер будет громадный и верхние уровни просто потеряют возможность получать положенные им услуги. Это приведет к сдвигам глобального масштаба. Так что прямо сейчас мы не можем решить эту проблему.

– Прямо сейчас мы сможем решить эту проблему, если заглянем дальше своего носа! – бахнула кулаком по столу Рикарда – Министр автоматизации и девушка-вулкан.

Все в ней, начиная от наполовину обритой головы и ярко-красных волос и заканчивая манерой поведения, напоминало бешеное пламя, для которого каждое мое слово было бензиновым плевком.

Мы с Рикардой взаимно недолюбливали друг друга. Особенно она меня. Особенно после того, как проиграла мне в борьбе за должность Главы Совета Гедониса три года назад. Поэтому я искренне радовался, что нас разделяют метры снежно-белого мраморного стола, благодаря которому вопли Рикарды слегка остывали по пути ко мне. Сиди она рядом, в моих очках уже оплавились бы стекла.

– Я вам сто раз говорила, что наши проекты простаивают из-за нехватки финансирования! Мои ребята могли бы решить эту проблему за пару лет! Если бы у нас было достаточно оборудования и два новых завода в распоряжении. Я уже сейчас могу перечислить роботов, которых мы сможем поставить на поток! Роботы-уборщики, автономные системы управления пассажирскими поездами, роботы-официанты, кафе с самообслуживанием, усовершенствованные автоматы, навигационные системы в магазинах, которые заменят консультантов, мне продолжать?

Я ощутил легкий мандраж в правой руке. За ним последовала прохлада, поднявшаяся от запястья к самой шее, где заканчивался удольмер. Холод означал, что удовольствие понижается. Я, как знал, надел сегодня вместо рубашки водолазку, поэтому окружающим не было видно, что блестящая полоска Рация на моей шее медленно отползает от верхней цифры к девятке. Мне стоило быть осторожным, ведь даже потеря одного из десяти делений между уровнями могла плохо сказаться на моей репутации. Тот, кто управляет миром счастливых людей, должен быть сам абсолютно счастлив. С Рикардой это становится испытанием.

– К сожалению, у нас сейчас нет свободных…

– Да это потому, что вы бесконтрольно вливаете свободные ресурсы в нижние уровни! – Рикарда действовала на опережение, как всегда. – Все эти акции, лекции ни к чему не приводят! Людям нужна реальная помощь, а не пустой треп!

Она была превосходным специалистом в своей сфере, но ее тактикой было дать голодному рыбу вместо удочки, а моей – научить его самостоятельно добывать себе еду. И пусть мои методы давали не такие быстрые и масштабные результаты, я был убежден, что избавление несчастных от сознания жертвы – единственно верный путь.

– Позволю себе заметить, что наша программа поддержки дает плоды, – произнес я со спокойной улыбкой. – Статистика показывает, что за последние годы процент несчастных снизился.

– На сколько? – наседала Рикарда. – На два человека? Ваша программа неэффективна, признайте уже! Вы тратите огромные средства на ничтожный результат! А я предлагаю реальное решение, которое сработает сразу для всех нижних уровней и не оставит верхние без обслуживания. Но, конечно, эту мою инициативу вы тоже задавите в зачатке, да, Орланд? Вы же у нас ратуете за мир несчастных калек, вынужденных горбатиться на черной работе до скончания дней.

Она все еще бесилась из-за того, что говорящие отказали ей в создании биоников, и вставляла «несчастных калек» куда ни попадя. Ее послушать, так у нас все нижние уровни забиты безногими, безрукими и заодно безголовыми калеками-чернорабочими, которых я заставляю вкалывать на шахтах или на токсичном производстве. А я ведь пошел на большой риск, направляя говорящим ее прошение. Это было естественно, что ей отказали в таком дерзком запросе, но Рикарда предпочитала думать, что виноват во всем я.

– Тикана, – обратился я к девушке, которая все это время неподвижно стояла за моей спиной и фиксировала происходящее по памяти. – Вы не могли бы, пожалуйста, сообщить, ратовал ли я за это хотя бы на одном собрании?

– Подобных фраз не выявлено, – произнесла Тикана безжизненным голосом уличного автомата старой модели.

– А какой это уже раз, когда мне пытаются навязать подобное в той или иной интерпретации?

– Тридцать восьмой на моей памяти.

Рикарда откинулась на спинку кресла, скрестив руки на груди, и закатила глаза, но ничего больше не сказала. Трудно скомпрометировать человека, который всегда следит за своей речью. Особенно, если кто-то с идеальной памятью, подкрепленной талаником пятого типа^[6], может это подтвердить.

На собраниях Совета Тикана была моим верным соратником Палеусом, стоящим за спиной Гедона. Эта странная девушка в белой блузке с рюшами и длинной бордовой юбке всегда выглядела слегка несуразно. Может быть, из-за того, что сутулилась, стесняясь своего роста. Может, из-за дурацкой стрижки, которая не шла вытянутой форме ее лица и казалась надетым на голову черным горшком. Может, из-за любви к нелепым аксессуарам вроде маски с улыбающимися губами или шапочки из гирлянд-рыбок, которые весело мигали огоньками, контрастируя с каменным лицом Тиканы.

Эванс отправлял к ней всех жаждущих создать персональные компьютеры, говоря им: «Давайте обсудим этот вопрос с человеком, который в таком случае потеряет работу». Еще никто, увидев Тикану, не решился продолжить с ней разговор. Я тоже чувствовал себя неуютно рядом с ней, но это не мешало мне использовать ее способности не только в Архиве ратуши, где она следила за личными делами жителей столицы, но и в Зале Совета.

– Позвольте взять слово, раз уж зашел такой разговор, – попросил Министр здравоохранения, уловив возникшую паузу.

– Разумеется, Владир. Прошу вас.

– Я думаю, в нашей программе психологической помощи существует серьезный недочет. Дело в том, что психологи и гипнологи с высших уровней избегают ходить в Нулевой квартал и лечить людей от депрессии, потому что обстановка там, сами понимаете, довольно угнетающая. Конечно, есть такие уникумы, как Эйна Вишня – храни ее боги! – она единственная из психологов, кто спускается даже в Нулевой квартал. Но остальные не бывают там никогда, а ведь это самая проблемная зона. Если честно, я думаю, добровольцев у нас гораздо больше, но депрессивная обстановка нижнего квартала пугает их. Что, если мы позволим нулевикам получать помощь на десятом уровне? Я имею в виду, разрешим им приходить на сеансы к психологам и гипнологам сюда.

– Вынуждена возразить! – тут же вскинулась Министр социального устройства. – Как вы себе это представляете? Если просто так дать нулевикам преимущества десятников, то все нижние уровни потребуют эту привилегию. И какой скандал это поднимет в итоге? Люди должны получать то, что заработали своим умением быть счастливыми, иначе, как уже упомянул Орланд, вся система развалится.

– Но она же не развалилась, когда мы стали делать мотивирующие экскурсии по десятому уровню? – возразил Владир. – И она не развалилась, когда мы допустили, что добровольцы с верхних уровней могут помогать нижним.

– Но это вызвало большие волнения, если вы помните! Мы не можем просто так допустить нулевиков в кабинеты специалистов-десятников!

– Да кто тут говорит про кабинеты? Вы так распаляетесь, будто между уровнями стоят непроходимые врата, которые я предлагаю открыть всякому желающему. Люди и так могут свободно гулять в районах выше или ниже своего уровня. Вопрос только в доступе к определенным зданиям и зонам, который дает удольмер. Я же не предлагаю проводить занятия внутри таких зон. Всегда можно найти тихий уголочек где-нибудь в общественном парке…

Я внутренне выдохнул. По руке продолжали перекатываться прохладные волны, мурашки от которых переползли на спину. Я мельком взглянул на часы, мечтая поскорее закончить этот балаган. Оставалось еще полчаса до полудня. Сколько удовольствия я потеряю за этот день? Одного похода в бассейн после работы явно не хватит, чтобы восстановиться.

– Святые деревья, Владир! – наседала между тем Министр социального устройства. – Такое чувство, что вы никогда не бывали у психологов! Вы вообще представляете себе, как происходит процесс? Это не то, что можно делать в парке или где угодно еще. Это очень интимная вещь.

– Я-то как раз бываю у психологов регулярно! – возразил Владир.

– Но у вас не настолько серьезные проблемы! Вы на десятом уровне, в конце-то концов! И с вами психолог вполне может поговорить где-нибудь в кафе или в парке на скамеечке так, чтобы прохожие не озирались испуганно на ваше зареванное лицо. У большинства нулевиков депрессия, а это серьезное заболевание!

– Вы будете это мне рассказывать? Министру здравоохранения? Может, в таком случае займете мой пост, если так хорошо в этом разбираетесь?

– Уважаемые, – мягко произнес я, поняв, что пора заканчивать. – Благодарю вас за дискуссию, этот вопрос мы обязательно зафиксируем и обсудим еще раз после того, как аналитики сформируют возможные решения.

Все расслабленно откинулись на спинки кресел. Владир – с победным выражением на лице, поскольку сегодня он был первым, чей запрос я не отклонил.

– Я предлагаю подключить к этому Эйну Вишню, – примирительным тоном предложила Министр социального устройства. – Возможно, она захочет поделиться с другими добровольцами методами психологической защиты, которые использует, когда спускается в Нулевой квартал.

Министры оживились, хваля ее за прекрасную, а главное, безопасную идею. Безопасную для всех, кроме меня.

Страшно было подумать, что Эйна потребует от меня за такую услугу. Это розовое чудовище сотворило себе репутацию богини, сошедшей с луны, но я прекрасно знал, какова она на самом деле. Эйна была гениальным психологом, это правда, но ни разу не сердобольным. У нее имелись свои причины спускаться на нижние уровни и копаться в людских головах. И ее пациентам о них лучше было не знать.

– Все, хватит с меня этого бреда про спасение утопающих соломинкой вместо моторной лодки! – Рикарда хлопнула по столу, встала и ушла под осуждающие взгляды министров.

Откровенно говоря, мне очень хотелось повторить за ней, но я должен был держать лицо. Ведь отчасти именно поэтому должность Главы Совета получил я, а не она. Я умел держать эмоции при себе, а спокойствие и рассудительность всегда подкупают.

Рикарда брала другим – она умела воспламенять окружающих своими идеями, как в древности, во времена революций и войн. Она зарекомендовала себя хорошим лидером и умела собирать единомышленников. И у нее была мощная кампания. Рикарда смотрела в инновации, в будущее, дальше, чем я. Смелее, чем я. Она пообещала увеличить площадь Парадиса – единственного нетоксичного острова планеты, чтобы не только люди с самых верхних уровней могли жить там, уйдя на пенсию, но и те, что с восьмого и седьмого. А жителям шестого она пообещала дать доступ в санатории, где элита проходила детоксикацию раз в год, поправляя здоровье. Рикарда заручилась огромной поддержкой в их кругах, и мне ничего не оставалось, кроме как пойти в противоположную сторону – защищать людей с нижних уровней. И в итоге моя взяла.

Когда собрание, наконец, закончилось и я вернулся в свой кабинет, ко мне заглянул Эванс. Сегодня он был в белом парике и бордово-золотом костюме, пошитом с музейных экспонатов. Впрочем, я бы не удивился, унеси его Эванс прямо с выставки. Его карие глаза горели, а пухлые губы сжались до ниточки, словно он боялся выболтать что-то важное. Так мой секретарь и лучший друг выглядел в моменты, когда находил либо острый повод для сплетен, либо еще что-то очень интересное, чем мог поделиться только со мной.

– В приемной ожидает посетитель, – произнес он и шепотом добавил: – Поистине удивительная персона!

– Я тебя умоляю, – простонал я, наконец позволив себе такую роскошь, как закатить глаза. Эванс один из немногих знал, как именно я поддерживаю уровень удовольствия, поэтому при нем я мог вести себя свободно. – Позавчера заявился мужчина, который требовал снять с производства плюшевых свинок, потому что их пуза выглядят так вызывающе, что его дети приклеили к ним соски из старой жвачки. А позавчера приходила группа поэтов, которые требовали сделать меланхолию позитивным чувством, потому что она дарит им вдохновение. Я насмотрелся слишком на многое, чтобы удивляться.

– Поверьте моему чутью, Ваше Величество! – Эванс давился смехом, прикрывая рот накрахмаленным кружевным рукавом. – В этот раз даже вы будете поражены! Но я, собственно, не за этим пришел. Мне нужно кое о чем осведомиться насчет этой персоны, поэтому смиренно прошу вас задержать ее хотя бы минут на десять.

По мнению Эванса, он должен был родиться пару веков назад, чтобы стать главным придворным сплетником, интриганом и ловеласом. Поэтому мне приходилось не только терпеть его вычурную речь, но и покрывать выходки этого индивидуума, когда он вместе с другими любителями истории то устраивал шабаши в лесопарке, то застревал в краденых музейных доспехах, то пытался облить горожан водой из окна с криком: «Я очищу вас от скверны!» А еще, бывало, он прыгал в одном белье с балкона на балкон, спасаясь от ревнивых пассий, которых менял чаще, чем положение рисованной мушки на своем лице.

Но, несмотря на все свои причуды, Эванс обладал удивительным чутьем, а еще ценил мое время и удовольствие, точно знал, какие сплетни можно рассказывать, а какие нет, и подстраховывал меня в любых щекотливых ситуациях. Видимо, эта была как раз такой. Эванс попросил время на проверку личности далеко не из любопытства. По крайней мере, не только из-за него.

– Хорошо, – кивнул я, глядя на часы – было уже шесть минут первого, я опоздал с приемом посетителей на пять минут, пока разгонял этот балаган, именуемый собранием Совета.

Эванс вернулся к двери и пригласил очередного страдальца.

– Батюшки! – воскликнул тот, переступив порог. – Вот это хоромы! Да тут можно шары воздушные запускать! Я имею в виду, на которых люди летают. Аэростаты.

Он с восторгом осматривал панорамные окна, увенчанные витражами, и хрустальные нити люстр, похожих на весеннюю капель; колонны сложной органической формы; мозаику разных оттенков синего в нише за моим столом, благодаря которой сделанная из латуни скульптура эвкалипта, слегка гипертрофированная в угоду художественному замыслу, выглядела совсем как золотая. И, наконец, меня самого, наверное, очень маленького на фоне громадного дерева.

– Добрый день! Проходите, пожалуйста.

– А, вот ты где! Так сразу и не найдешь!

Голос мужчины был хрипловатым, с нотками веселья, и уже один этот факт меня поразил. Сюда не приходили счастливые люди. Только несчастные и недовольные. И, чтобы добиться желаемого, они всеми силами пытались показать, какие они несчастные и недовольные.

Этот же человек, улыбаясь во весь рот, бодро побежал ко мне, шлепая босыми ногами по зеркальной поверхности пола, похожего на звездное небо из-за отражений лампочек. Я застыл у рабочего стола в недоумении, хотя уже давно должен был выйти навстречу посетителю, чтобы предложить ему присесть на диван или одно из бархатных кресел перед стеклянным столиком.

Эванс оказался прав – тут было чему удивиться.

Моему взору предстал пожилой мужчина в одной набедренной повязке, в которой я не сразу узнал застиранное полотенце. Он выглядел так, будто вышел из ванной и заблудился в пустыне на пару лет, где высох, как кузнечик, и загорел до цвета печеного яблока. А еще лишился всей растительности на голове – у него не было даже бровей. Только когда он подошел совсем близко, я заметил щетину. Значит, он не страдал алопецией, а просто брился.

«Он уже наверняка отдал богу разум», – тут же подумал я.

Мужчине было на вид лет пятьдесят – возраст яркого проявления старческой деменции. Раций давно должен был потребовать с него плату, да и выглядел мужчина соответственно, но почему тогда Эванс его впустил? И как в столь преклонном возрасте этот человек умудрялся так быстро бегать? У него уже должны были начаться серьезные проблемы с координацией.

– Ты не подумай, я не сумасшедший! – широко улыбнулся он, словно прочитав мои мысли. – Я даже взял в больнице справку, что у меня нет маразма, и передал ее твоему секретарю. Он уже все проверил. Справка подлинная. Можно присесть?

– Да, разумеется, – наконец отмер я. – Прошу сюда.

Глаза у мужчины были ясные, льдисто-голубые, словно сделанные из обломков айсберга. И, несмотря ни на что, очень располагающие. Я хорошо считывал физиогномику людей, отчасти благодаря Эйне, просвещавшей меня в психологии, отчасти потому, что старательно следил за собой. Этот человек не казался отталкивающим. Своеобразным – да, но не отталкивающим. От него пахло потом, причем, не болезненным старческим, а просто потом. Запах был для меня нейтральный, как будто это я сам вспотел.