Джамьянг Кхьенце Чокьи Лодро. Жизнь и эпоха

По дороге домой в Кхампа Гар Кхамтрул Донгью Ньима посетил печатный цех в Деге Гончене. Он всё ещё скрывался под одеянием мирянина, но многие из печатников, что бывали в Кхампа Гаре, узнали его. Они и слушать не хотели уговоры спутников Кхамтрула Донгью Ньимы, которые просили их не раскрывать его личность, и обратились к нему с просьбой посетить Деге Цанг, где с ним могли бы встретиться разные горожане, например Джамкар Гонам. Всё это кончилось тем, что следующим утром Ринпоче и его небольшой отряд встали пораньше и пустились наутёк через Чутог в Гангток Друкху.

Тем же летом, как раз перед самым вторжением китайских коммунистов в Тибет, когда Дилго Кхьенце готовился к визиту в Чутог, Кхамтрул Донгью Ньима по совету Кхьенце Чокьи Лодро пригласил его в Кхампа Гар с просьбой даровать передачи, включая и его собственный цикл сокровищ терма. Тогда Дилго Кхьенце отказался от поездки в Чутог и решил отправиться в Кхампа Гар. Однако эта поездка оказалась для него не вполне удачной. После того как он закончил передачу, о которой его просили, монахи и ламы позаимствовали два тома учений терма «Ямантака, владыка жизни» и «Ваджракилая традиции Ньяга Лоцавы» – два цикла, открытые самим Дилго Кхьенце, – поскольку хотели их переписать. К сожалению, они не смогли закончить работу к тому моменту, когда Дилго Кхьенце был готов отправиться в обратный путь в Дзонгсар, и поэтому ему пришлось искать кого-то, кто смог бы потом эти тома туда привезти.

Чогьям Трунгпа Ринпоче. Фото предоставлено лабрангом Кхьенце

Выяснилось, что Юдрон^[17], жена Друга Тулку, давно мечтала лично встретиться с Чокьи Лодро. Поскольку тот уже переехал в Центральный Тибет, она решила отправиться в Лхасу, где надеялась с ним увидеться. Когда Дилго Кхьенце узнал о её планах, то попросил её заехать в Кхампа Гар и забрать его тексты. Она туда заехала, как и обещала, но монахи не успели закончить переписывание текстов и к её приезду (им ещё оставалось закончить текст Ямантаки, который был гораздо объёмнее текста Ваджракилаи). Таким образом, она смогла забрать лишь один из томов.

Вскоре после того как уехала Юдрон, Кхамтрул Донгью Ньима в сопровождении помощников уехал из Кхампа Гара, и вот однажды ночью, как это часто случается в Кхаме, в их лагерь пробрался вор. Он решил, что в самых тяжёлых сундуках перевозят золото и серебро, и забрал именно тот из них, где хранились драгоценные тексты Дхармы, включая и текст Ямантаки Дилго Кхьенце. Пропажу обнаружили лишь на следующее утро. Кхамтрул Донгью Ньима был уверен, что когда вор обнаружит, что ошибся, то просто оставит тексты где-нибудь у дороги, и выслал людей на поиски. Однако те вернулись ни с чем. Вот так был утерян текст Ямантаки. Но текст Ваджракилаи, к счастью, уцелел.

ТЕРТОН СОГЬЯЛ

Из всех учителей Чокьи Лодро одним из наиболее важных был Тертон Согьял.

После того как ушёл из жизни Патрул Ринпоче, Тертон Согьял стал учеником Кхьенце Вангпо, от которого впоследствии получил множество посвящений, передач и сущностных наставлений. Кхьенце Вангпо часто поддразнивал и ругал Тертона Согьяла и очень редко его хвалил. После того как этот великий тертон переехал в Ньягронг, где основал монастырь, Кхьенце Вангпо стал называть его Ньягронг Награма – «чернолицый космач из Ньягронга». Я думаю, он называл Тертона Согьяла так потому, что у того действительно была очень смуглая кожа.

Юдрон, мать Кхенпо Пхунцога Тобджора. Фото предоставлено лабрангом Кхьенце

На протяжении большей части своей жизни Тертон Согьял путешествовал по стране в качестве странствующего аскета. Кхьенце Вангпо, напротив, был занят осуществлением множества проектов и занимал такое положение, которое приносило множество заслуг, власти и денег. Однако он и сам чаще всего подписывал свои произведения «Странник Манджугхоша». Тертон Согьял никак не мог этого понять. В конце концов он спросил Кхьенце Вангпо напрямую, почему тот называет себя странником.

– Прямо сейчас тебе этого не понять, – ответил ему Кхьенце Вангпо. – Когда жизнь твоя будет подходить к концу, съезди в Центральный Тибет, тогда всё поймёшь.

Тертону Согьялу действительно удалось побывать в Центральном Тибете ближе к концу жизни – он приехал в Лхасу. Эта поездка кончилась тем, что он стал гуру многих высоких лам, включая Его Святейшество Тхубтена Гьяцо и Тринадцатого Далай-ламу, и даровал обеты столичным правительственным чиновникам. Как и предсказывал Кхьенце Вангпо, когда тертон обнаружил, что у него столько дел, что его время строго расписано по минутам, то к нему пришло понимание, что Кхьенце Вангпо был совершенно искренен, когда описывал себя как странника и аскета. Несмотря на всю ту ответственность, что была возложена на плечи Кхьенце Вангпо, он всегда практиковал Дхарму и никогда не вовлекался в игры тех, кто был поглощён мирскими заботами. Например, он никогда не пытался быть тактичным или углубляться в тонкости политики, но при этом пользовался уважением как великих мастеров и учёных, так и аристократии, политической элиты и состоятельных тибетцев. Поняв это, Тертон Согьял проникся к своему учителю ещё большим доверием.

Тертон Согьял. Фото предоставлено фондом «Согьял»

Я не знаю подробностей всей этой ситуации и не до конца её понимаю, но говорят, что, когда Тертон Согьял приехал в одну из резиденций Кхьенце Вангпо, нарушенная самайя привела к тому, что он сильно заболел, да так, что почти не мог двигаться. Чокьи Лодро немедленно навестил его и даровал ему множество посвящений, а также провёл очистительные ритуалы. Он распорядился, чтобы в монастыре Дзонгсар все читали молитву Самайяваджры и накопили сотни тысяч повторений мантр Ваджрасаттвы, на что выделил значительную часть предназначенных для него самого подношений. Особо щедрые подношения он направил лучшим монахам с просьбой, чтобы каждый из них повторил мантру Ваджрасаттвы по сто тысяч раз. В результате Тертон Согьял полностью поправился и открыто объявил, что этим чудесным выздоровлением он обязан исключительно Чокьи Лодро, за что чрезвычайно ему благодарен.

Чокьи Лодро всегда говорил, что Тертон Согьял был одним из его коренных учителей. Они были очень близки.

ДРИКУНГ ТЕРТОН ОСЭЛ ДОРДЖЕ

Как-то раз я услышал от Гонгна Тулку следующую историю.

Дрикунг Тертон Осэл Дордже был частым гостем в монастыре Дзонгсар. О нём говорили, что он склонен похвастаться и бывает непроходимо упрям. Чокьи Лодро в автобиографии пишет о нём следующим образом:

Дрикунг Тертон Осэл Дордже даровал мне посвящение долгой жизни и провёл церемонию устранения препятствий для моего долголетия. Несмотря на то что он был истинным тертоном, его упрямство не позволило ему осуществлять надлежащие активности.

Деревянный дом Мипама стоял чуть ниже по склону от монастыря Дзогчен. На двери всегда висела табличка «Не заходи, если на то нет действительно веских оснований». Единственным человеком, часто захаживавшим сюда, был Адзом Другпа, который прямо с порога громко сообщал, что пришёл по делу исключительной важности, и, не раздумывая ни мгновение дольше, входил внутрь. Но на подобное никто, кроме него, не отваживался.

Однажды Дрикунг Тертон Осэл Дордже поведал Чокьи Лодро, что тщательно проанализировал свои сновидения и пришёл к выводу, что необходимо срочно провести традиционные ритуалы отсечения препятствий и подчинения врагов Чокьи Лодро – разнообразных вредящих духов, причём провести эти ритуалы следует непременно в доме Мипама. Он также упоминал, что следует провести ритуалы для подчинения вредящих духов в долине, ниже шедры Кхамдже, в Дранен Гаге.

Гонгна Тулку своими собственными глазами видел, как тертон в сопровождении девяти монахов проводили ритуал подчинения. Они оградили пространство, в котором за чёрной занавеской были расположены объекты подчинения, и начали церемонию. В середине ритуала призывания в огороженном пространстве появилась мышь с красным носом и искривлённым хвостом и стала бегать по краю ямы в центре. Монахи не обращали на неё внимания и продолжали ритуал до тех пор, пока не появились соответствующие знаки. Но тертоны в любых обстоятельствах не стесняются вести себя как тертоны, и после освящения подчиняющих субстанций Дрикунг Тертон Осэл Дордже выпил целый бочонок чанга, а затем принялся возвышенно рассуждать о том, какое великое дело только что совершил. Примечательным было письмо, которое он тогда написал Чокьи Лодро. Оно было составлено в таком возвышенном стиле, как будто великий тибетский сюзерен-воитель призывает верных вассалов под свои знамёна:

Я направляю свои стопы в Дранен Гаг – в сей оплот тёмных сил, которые надлежит подчинить, – и вам, Ринпоче, необходимо незамедлительно выехать следом. Я ожидаю также, что к нам присоединятся все местные тулку, монахи и миряне. Если дела пойдут как надо, мы управимся за день. Если возникнут некоторые осложнения, это займёт около месяца. Если же всё будет против нас, то придётся усердствовать не менее трёх месяцев. Но сколько бы ни ушло времени на эту благородную миссию, следует особо позаботиться о том, чтобы у всех участников ритуалов было вдоволь яств и напитков.

Дрикунг Тертон Осэл Дордже. Фото со страницы Drikung Tertön Ösel Dorje в социальных сетях

 

После такого пламенного призыва все, конечно же, без промедления отправились в Дранен Гаг, и ритуал подчинения был успешно совершён. По мнению тертона, всё прошло так гладко именно благодаря благословению Ринпоче. На обратном пути в Дзонгсар тертон успел осушить рог домашнего вина и был довольно пьян, а потому принялся предсказывать будущее. Об этих предсказаниях вполне можно судить по одному из них: «Тринадцать зловещих демонов пробудятся в Дранен Гаге». Тем временем отряд остановился на ночлег во дворце Сомо, и люди слышали, как Ринпоче сказал: «Нам бы записать всё, что сегодня говорил тертон, да только вот пера-то я никак и не найду. Нагнал он, конечно, жути! Никто не спорит, он вполне успешно выполнил ритуал подчинения, но эти его предчувствия… Нет никакой уверенности, что они сбудутся, и если этого действительно не случится, его репутация может существенно пострадать. Ему бы, конечно, не следовало сыпать пророчествами налево и направо».

Позже жители Кхама, особенно кхампы Деге, оказали яростное сопротивление китайским солдатам, вторгшимся на их землю, и многие из них погибли именно в Дранен Гаге. Дилго Кхьенце узнал об этом во время своего визита в центр Юнгдрунг в Лондоне, в котором его сопровождали Тенга Тулку, я и несколько других тибетцев. Узнав об этом, он признал, что те предсказания тертона оказались довольно точными.

Певар Тулку рассказал эту историю практически слово в слово, как и Гонгна Тулку, но добавил, что монахи похоронили красноносую мышь с искривлённым хвостом в яме, где были запечатаны подчинённые духи. Очевидно, мышь появилась в тот момент, когда Ринпоче и Тертон Осэл Дордже бросили символическую темницу в яму. Оба потом сказали, что у мыши не было шансов выжить. Тогда монахи стали махать накидками, чтобы спихнуть еле живую мышь в яму, где потом её засыпали землёй и камнями. Всё это время тертон выкрикивал: «Победа за небожителями (лха гьял ло)!» – после чего заявил, что теперь все обстоятельства будут благоприятными.

Дилго Кхьенце тоже рассказал мне историю о Тертоне Осэле Дордже. Каждый вечер Ринпоче обычно уединялся в своей комнате, садился лицом к северу и выполнял ритуал подчинения силой Ваджракилаи, в то время как тертон в своей комнате садился лицом к югу и выполнял ритуал подчинения силой Ямантаки традиции дрикунг. Они практиковали подобным образом на протяжении многих дней, и тертон относился к ритуалу со всей серьёзностью – с энтузиазмом бил в барабаны и звенел кимвалами, а также энергично играл на всех остальных музыкальных инструментах. Кульминацией всего этого и стала та церемония, в ходе которой обе практики одновременно завершались бросанием соответствующих символов в яму.

После того как бросание было выполнено и все стали повторять слова из садханы: «ОМ А ХУМ! Золотой напиток становится великим океаном амриты незагрязнённой мудрости…» – тертон попросил принести ему ритуальный головной убор.

Чогден достал из сумки несколько шапок и обратился к нему с вопросом:

– Какая вам больше нравится?

Тертон выбрал шапку видьядхары (ригдзин чогша), надел её и встал лицом к югу. Ринпоче выбрал чёрную защитную шапку (шанаг трогшу) и встал лицом к северу. Другие тулку и монахи сели в круг немного поодаль, а миряне устроились за ними. Когда стали читать молитву призывания, тертон подпрыгнул и подкинул символ подчинения в воздух. Но в то самое время, как он это сделал, с его головы свалилась шапка, и когда символ и шапка приземлились, оказалось, что шапка накрыла символ.

– Ну уж нет! – воскликнул тертон. – Так не годится! Ну-ка, заберите шапку оттуда!

Лицо Чогдена помрачнело, но он подобрал шапку. Затем они закопали символ подчинения в яме, засыпав его камнями и землёй. Дилго Кхьенце, Гонгна Тулку и Певар Тулку рассказывали об этих событиях абсолютно одно и то же.

Много позднее на месте этой ямы была построена ступа, которая вскоре рассыпалась на куски. Поскольку все считали, что символ подчинения всё ещё находится в этом месте, Дилго Кхьенце неоднократно предлагал реставрировать эту ступу. Он много раз говорил об этом ламам и монахам монастыря Дзонгсар, и в какой-то момент Тулку Пема и несколько монахов решили сделать ретрит Сидог, в ходе которого намеревались отреставрировать ступу. Они пригласили меня получить вместе с ними посвящение Сидог, что я и сделал, приехав для этого в монастырь Дзонгсар. В ходе моего пребывания в монастыре я попросил Цеджора рассказать мне что-нибудь о Тертоне Осэле Дордже.

«Думаю, Осэл Дордже был действительно великим тертоном, – начал свой рассказ Цеджор. – Но он постоянно рассказывал небылицы, и поэтому никто не испытывал к нему особой преданности, включая меня самого. Я помогал ему лишь потому, что Ринпоче видел в нём некие особые качества.

Тертон совершал ритуалы устранения препятствий каждый день, и нам приходилось постоянно делать огромное количество торма, которые требовали довольно тонкой работы. Это было действительно трудно, поскольку приходилось целый день держать руки в холодной воде. В один из дней я решил не участвовать в изготовлении торма. Вместо этого я сходил в шедру Кхамдже и Нера Цанг и вернулся в лабранг лишь поздним вечером. Я не сомневался, что тертон устроит мне скандал, но когда мы встретились, он лишь поинтересовался, где я был, и сделал вид, что ничего страшного не случилось. Думаю, его переполнял гнев, но он решил этого не показывать».

На следующий день тертон обедал с Ринпоче.

– Если я выполняю ритуалы для долголетия Ринпоче, мне нужно, чтобы кто-нибудь изготовлял для них торма, – сказал тертон и указал на Цеджора. – А этот вот не желает мне помогать. Вчера, например, он просто взял и ушёл как ни в чём не бывало! Отсутствовал целый день!

Цеджору стало даже интересно, как отреагирует на это Ринпоче, но тот лишь спросил, куда Цеджор ходил, вполне удовлетворился ответом и ругать его не стал.

Ещё одну историю о тертоне я слышал от Кхандро. Однажды Тертон Осэл Дордже какое-то время жил в деревянном доме Мипама, и пришедший его проведать Чагдзо Цеванг Палджор увидел такую картину: тертон сидел за столом, а на столе лежал только что выпавший зуб.

– А, так это ты, Чагдзо! – воскликнул тертон. – Тебе сказочно повезло, видимо, заслуг у тебя хоть отбавляй. У меня выпал зуб, и я готов его тебе подарить.

– Ла со, – согласился Цеванг Палджор и неохотно принял дар, делая это лишь ради того, чтобы не обидеть тертона. Он завернул зуб в бумагу, положил в передний карман и сразу же об этом забыл. Годом спустя он случайно обнаружил, что на зубе появилось восемь или девять разноцветных рингселов. После этого Чагдзо стал воспринимать зуб как реликвию. Кхандро рассказывала, что видела этот зуб своими глазами и что Чагдзо показывал его Ринпоче. Таши Намгьял также упоминал, что видел этот чудесный зуб.

ПОНЛОП ЛОТЕР ВАНГПО

Гонгна Тулку никогда не встречался с Понлопом Лотером Вангпо, но слышал от других, что тот обладал репутацией человека вспыльчивого, который срывался на других людей, и довольно часто без особой на то причины. Мне стало интересно узнать о нём побольше, и я расспросил Цеджора, который знал его лично, действительно ли он обладал таким буйным нравом.

– О да, и ещё каким! – ответил Цеджор. – Он мог начать орать так, как будто кто-то поджаривает его на костре.

И Цеджор рассказал мне несколько историй о нём.

После смерти Кхьенце Вангпо его племянник Гьялцаб Келсанг Дордже решил последовать традиции подносить имущество ушедшего мастера другим ламам. Он распределил всё по совести, однако Лотер Вангпо не на шутку на него рассердился. Это получилось вот из-за чего. По словам Цеджора, Келсанг Дордже передал лабрангу Тхарпаце^[18] большую занавесь из парчи, которую Кхьенце Вангпо получил в качестве подношения от Ньенчена Танглха. Считалось, что эта занавесь была соткана нечеловеческими существами и обладала некими чудотворными свойствами. К сожалению, так вышло, что лишь сам Кхьенце Вангпо знал, какими именно, и в записях лабранга Кхьенце так и не удалось обнаружить об этом никакой информации. Лабранг Тхарпаце был одним из четырёх великих лабрангов традиции Нгорпа школы сакья и самым зажиточным из них. Лотер Вангпо сам был из Тхарпаце и, конечно, узнал о том, что лабрангу досталось кое-что из вещей великого Кхьенце Вангпо, включая чудотворную занавесь. Он стал интересоваться подробностями, и тогда выяснилось, что поскольку никто в лабранге не знал, чем же эта занавесь так отличается от обычных штор, то её просто убрали в сундук и тут же о ней позабыли. Эта новость привела его в настоящую ярость.

Во время ретрита в Карма Тагцанге Цеджор смог лично составить представление о том, что думал Лотер Вангпо по поводу истории с чудотворной занавесью Кхьенце Вангпо. Во время ретрита Лотер Вангпо даровал посвящение и в какой-то момент попросил Чокьи Лодро принести золотой мигтур [инструмент для удаления катаракты], принадлежавший Джамьянгу Кхьенце Вангпо. Когда инструмент принесли, он был заметно взволнован возможностью снова лицезреть эту реликвию и прикладывал его то к одному глазу, то к другому, получая таким образом благословение.

– Эта вещь принадлежала Дордже Чангу, моему коренному гуру, а он был истинным видьядхарой! – с гордостью сказал он всем собравшимся.

Однако прошло всего пара секунд – и его настроение заметно ухудшилось. Он пристально посмотрел на мигтур и угрожающим голосом спросил:

– Тут же красная тесьма была. Где она?^[19]

Кхьенце Чокьи Лодро было тогда не больше двадцати лет, и он ничего не знал о вещах Кхьенце Вангпо. Он прямо сказал, что понятия не имеет, куда делась красная тесьма, и вот тут-то Лотер Вангпо по-настоящему взорвался. Он на чём свет стоит отругал Чокьи Лодро, заодно поминая лютыми проклятиями и Келсанга Дордже.

– Да это всё равно, как если бы он обглодал мясо с костей собственного отца! – неистовствовал Лотер Вангпо, используя отборные ругательства на цангском диалекте (он всегда переходил на чистый цангский, когда был по-настоящему взбешён). – Ну, а ты сам-то что? Эта тесьма несла истинное благословение, как можно было её потерять?! Ты мой представитель в монастыре и несёшь полную ответственность за его сохранение! Именно за этим ты здесь, а не для того, чтобы пустить всё на ветер! Гори в аду этот Келсанг Дордже! Он растерял все символы тела, речи и ума Владыки Гуру! Растранжирил всё его имущество! Отдал этим вот из Тхарпаце чудотворную парчовую занавесь, которой они там теперь в сундуке моль кормят! Да чтоб вас всех ракшасы сожрали!

Чокьи Лодро был в полном замешательстве и не понимал, что теперь надо делать.

– Делай что хочешь, но красную тесьму сыщи! – продолжал меж тем орать Лотер Вангпо. – Это священная реликвия, такое непозволительно терять!

Выразив всё своё негодование подобным образом, Лотер Вангпо немного успокоился. Чокьи Лодро попросил Цеджора приложить все усилия к поиску тесьмы, но никому так и не удалось её найти. Цеджор потом часто задавался вопросом, кто же на самом деле её забрал.

В другой раз Лотер Вангпо попросил Цеджора принести ему украшенные драгоценностями символы пяти будда-семейств. Цеджор принёс их и принялся подносить каждый по отдельности, сопровождая это подробным отчётом.

– Я не собираюсь ничего красть, – фыркнул Лотер Вангпо. – Просто оставь их где-нибудь здесь и прекрати уже вести себя так, будто официальную церемонию совершаешь!

Цеджору ничего не оставалось, как сложить вместе все пять символов и поднести их Лотеру Вангпо, который больше не проронил ни слова.

Цеджор рассказывал мне, что Лотер Вангпо был исключительно тучным человеком. «Иногда казалось, – вспоминал Цеджор, – что он никогда не прекращает есть!»

Я поинтересовался у него, как проходили трапезы Лотера Вангпо, и он сказал, что, хотя тот садился за стол лишь раз в день – это был поздний завтрак около полудня, ел он с таким энтузиазмом и аппетитом, что казалось, будто он стремится набить всё своё тело едой до самой макушки.

По рассказам Гонгна Тулку, все воспринимали Понлопа Лотера Вангпо как Махакалу в человеческой форме. И этому абсолютно не мешала его внешность – он был очень маленького роста и совершенно лысый. Когда он даровал посвящения, то в тот момент, когда, согласно церемонии, ему нужно было скрестить в области сердца ваджру и колокольчик, он никак не мог этого сделать, поскольку у него были очень короткие руки. Ноги у него тоже были довольно короткие, поэтому он не мог их скрещивать, когда сидел. Поэтому он обычно просто сводил ноги ступнёй к ступне и прикрывал их подолом платья. В целом он выглядел как лысый карлик.

Когда позже Чокьи Лодро заказывал глиняную статую Лотера Вангпо, он дал указания скульптуру, в которых подчеркнул, ссылаясь на цитату из традиционного текста, что статуя не должна отражать физические недостатки ламы. Поэтому статуя Лотера Вангпо была выполнена с руками и ногами обычного размера. Чокьи Лодро очень ценил эту статую и говорил, что она очень реалистично изображает Лотера Вангпо. Во время китайского вторжения эта статуя была уничтожена.

Ни Мипам, ни Лотер Вангпо не соглашались фотографироваться. Они считали, что фотоаппараты являются изобретениями, приносящими вред, что они сделаны из материалов, которые ослабляют жизненную силу, уменьшают заслуги и мешают осуществлению активностей тех, кого снимают. У Кхатога Ситу не было подобных предубеждений, и он разрешил сделать несколько своих портретов. Однако, когда Лотера Вангпо попросили освятить фотографию Кхатога Ситу (портрет получился чересчур благостным, поскольку Кхатог Ситу был во время фотографирования в особенно умиротворённом расположении духа), он начал заметно беспокоиться и в конце концов сильно разозлился.

Шечен Гьялцаб, который был учеником Мипама, тоже не соглашался фотографироваться. Дилго Кхьенце, который относился к Мипаму с огромным уважением и искренней преданностью, всегда считал, что на то должна была быть веская причина, и потому чувствовал существенный дискомфорт, когда впервые фотографировался в Лхасе. Однако позже, когда уже было сделано множество его фотопортретов и это не принесло его здоровью никакого вреда, он понял, что фотокамеры не представляют никакой угрозы.

Ученики Понлопа Лотера Вангпо

Каждый раз, когда какой-нибудь из учеников Понлопа Лотера Вангпо приезжал навестить Ринпоче, тот всегда приглашал его сесть рядом с собой, чего никогда не делал для учеников своих других учителей. Однажды Дилго Кхьенце спросил его, почему он особо выделяет учеников Лотера Вангпо и относится к ним с таким уважением.

– Ну а как же! – ответил Ринпоче. – Из учеников всех моих учителей – а таких множество – ученики этого Гуру Ваджрадхары особенные. Один уникальнее другого! У Адзома Другпы много учеников, и все истинные практикующие, но они какие-то скучные. Кхатог Ситу принял на свои плечи великую ответственность хранить и распространять учения, но у него едва ли есть близкие ученики. Что касается Додруб Цанга (Третьего Додрубчена), то это поистине великий мастер, но у него вообще нет учеников.

Дилго Кхьенце считал, что Ринпоче действительно так и думал.

СМЕРТЬ КАРСЕ КОНГТРУЛА

Это одна из самых печальных историй в этой книге, и я добавляю её лишь потому, что об этом попросил Янгси Ринпоче Тхубтен Чокьи Гьяцо. А услышал я её от Таши Намгьяла.

Через год после того, как умер Палпунг Ситу, Карсе Конгтрул также ушёл в паринирвану. Чагдзо и Йонтен Пхунцог из Цадры сразу же приехали в монастырь Дзонгсар. Они были сильно расстроены и со слезами на глазах просили Ринпоче приехать с визитом в Цадра Ринчен Драг. Они уверяли, что им не знать покоя, пока Ринпоче не посетит ретритный центр хотя бы с кратким визитом. Ринпоче согласился, и люди Карсе Конгтрула послали в Дзонгсар лошадей, чтобы он в сопровождении помощников немедленно выдвинулся в Цадра Ринчен Драг.

В то утро, на которое был назначен отъезд, во дворе лабранга произошёл такой инцидент. Таши Намгьял пытался оседлать одну из самых покладистых лошадей, но та неожиданно вырвалась и ускакала к подножью горы, после чего стала скакать там кругами как бешеная. На то, чтобы вернуть её назад, ушло немало времени и усилий, и к тому моменту, когда Таши Намгьял наконец взобрался в седло, на сердце у него было довольно тревожно. Что могло так напугать лошадь, что она повела себя как сумасшедшая?

Когда отряд Ринпоче проезжал через ущелье Хала, Таши Намгьял заметил крупную куницу с мёртвой мышью в зубах. В то время помощниками Ринпоче были Цеджор, Чогден и Кхенпо Намсанг (кхенпо из нашего монастыря в Нангчене). Один из них (скорее всего, это был именно кхенпо) прикрикнул на куницу, после чего она сразу же бросила на землю мышь и сбежала. Все присутствующие сочли произошедшее крайне недобрым предзнаменованием. Весь отряд спешился, а Кхенпо Намсанг, который хорошо разбирался в астрологии, принялся сверяться с астрологическими таблицами и рисовать какие-то символы и фигуры на подходящем для этих целей плоском камне. После долгих переговоров обеспокоенные попутчики решили вырыть яму и закопать в ней мышь. Труп мыши прижгли огнём и опрыскали водой, а затем поместили на дно ямы, заложив камнем и засыпав землёй.

Таши Намгьял был не на шутку обеспокоен всеми этими происшествиями и послал сообщение Кхандро и Цевангу Палджору:

Кхенпо Намсанг и другие помощники Ринпоче волнуются из-за лошади, которая взбесилась сегодня утром, а потом мы видели куницу, бросившую мёртвую мышь на дороге прямо перед нами. Прошу вас погадать о значении всего этого и выполнить церемонии, устраняющие препятствия.

В конце концов отряд добрался до дома Карсе Конгтрула в Цадра Ринчен Драге, и монахи сразу же начали готовить кудунг к церемонии. В это самое время в монастыре Дзонгсар все были не на шутку встревожены (монахи могут быть очень суеверными) неблагоприятными знаками, которые встретились отряду Ринпоче по дороге. Они решили выполнять садхану Тары и провести несколько ритуалов, но как раз в тот момент, когда они были заняты практикой, случилось ещё одно происшествие – со стороны подножия ближайшей горы в монастырь вдруг среди бела дня забежал чёрный олень. Он начал метаться по территории монастыря и даже пытался сломать изгородь лабранга. Прорваться через изгородь он так и не смог и начал взбираться на утёс, откуда направился на территорию шедры Кхамдже и наконец скрылся на тропе, ведущей в горы. Теперь взволнованы были все – как в нижней, так и в верхней части монастыря. В самом монастыре монахи стали выполнять особые ритуалы, а кхенпо и студенты шедры отправились в лабранг сделать на верхней террасе пуджу (чтобы кормить участников ритуалов и пуджи, было сварено несколько котлов супа и чая).

Прошло не так много времени, а все без исключения монахи монастыря Дзонгсар и жители ближайшей деревни Меншо были близки к настоящей панике. Из монастыря были отосланы многочисленные вестники, спешившие в Цадру, чтобы умолять Ринпоче безотлагательно вернуться в монастырь. Однако единственное, чего им удалось добиться, так это вызвать его раздражение рассказом про чёрного оленя.

– Да успокойтесь вы! И меня оставьте в покое! – резко оборвал он причитавших посыльных. – Я останусь здесь, поскольку если я сейчас всё брошу и помчусь в Дзонгсар, от этого всё равно не будет никакого проку.

Он налил себе кружку чая и больше ничего не сказал. Затем он в сопровождении своих помощников отправился в зал Тары, и там в присутствии «говорящей» статуи Тары три раза прочитал соответствующую садхану. После этого он вернулся в свою комнату и написал там следующее письмо:

Обычно такие знаки, которые мы сейчас наблюдаем, действительно считаются дурными предзнаменованиями и вполне могут указывать на будущие трудности для Дхармы Будды и живых существ. Однако в этот раз ничего действительно плохого ни с кем из нас не случится. Я прибыл в Цадру, и меня просят остаться здесь не меньше чем на неделю. После этого я вернусь в Дзонгсар. Поэтому не стоит волноваться. Но ритуалы выполнять продолжайте, это принесёт пользу. Хуже от них точно не будет.

После того как Ринпоче закончил это письмо, Чагдзо и Йонтен Пхунцог стали убеждать его, что поскольку он добрался до Цадры, как и обещал, то не будет ничего зазорного в том, если он вернётся в Дзонгсар безотлагательно. Они были уверены, что дурные предзнаменования не сбудутся, если он немедленно тронется в путь. Однако у них ничего не вышло, и Ринпоче остался в Цадре.

На шестой день пребывания в Цадре прибыл вестник с письмом от Кхандро, которая умоляла Ринпоче побыстрее вернуться в Дзонгсар. После этого письма Ринпоче наконец решил тронуться в обратный путь и выехал на следующее же утро.

Я не до конца понимаю, почему все так разволновались, но как только Ринпоче вернулся в Дзонгсар, у пожилых людей случилась настоящая истерика – все они рыдали, как дети, когда его увидели. Ринпоче поднялся на верхнюю террасу монастыря и оставался там до тех пор, пока монахи продолжали повторять сотни и тысячи раз молитвы Таре. Кхьенраб Сингье рассказывал, что, когда он услышал, как Ринпоче откашливается, читая молитвы, ему сразу стало легче – он тут же расслабился и перестал волноваться. Всё остальное, кроме этого кашля, ему тогда показалось бессмысленным и незначительным.

Кхандро и Таши Намгьял рассказали мне эту историю, когда мы вместе сидели под ивой около большого колокола дворцового монастыря в Сиккиме. Кхандро тогда сказала, что они все были удивлены, поскольку после явления таких дурных предзнаменований никаких особых бедствий так и не случилось, за исключением главной беды, создавшей множество проблем для учений Будды и всех живых существ, которая случилась в Тибете позже. Возможно, эти знаки указывали на то, что вскоре все монастыри опустеют?