Читать книгу: «Философские притчи и мысли о важном», страница 4
7. Злость
Сергей и красная машина
Нетвёрдой походкой выпившего человека Сергей вошёл в арку своего микрорайона. Похожие, как братья-близнецы, девятиэтажные дома-малосемейки образовывали свой мини-район из пяти домов. Неухоженный двор с качелями, оставшимися ещё с советских времён, и выбивалка для ковров символично располагались в центре этого архитектурного ансамбля.
Сергей сошёл с тротуара и двинулся через центр, сокращая путь к подъезду своего дома. Обходя припаркованные на газоне машины, он начал злиться. «Понапокупали себе машин, заставили всё, что можно и нельзя, пройти невозможно! Хапуги».
Смачно плюнув на лобовое стекло наиболее чистой машины, он почувствовал небольшое удовлетворение и пошёл дальше. Алкоголь в крови несколько ограничивал манёвренность его движения, отчего путь к дому через разбросанные по двору машины шёл ещё медленнее.
Сергей возвращался с работы. Вернее, рабочий день его закончился ещё три часа назад, а шёл он только сейчас, потому что позволил себе с коллегами по работе пропустить по стаканчику. Для снятия стресса. Денег на вино у него не было, но он всегда с готовностью занимал до зарплаты, чтобы поддержать компанию и поговорить о жизни, трудностях, обсудить политику и женщин.
Хотя на самом деле ему просто не хотелось идти домой. Туда, где его ждала жена с постоянными претензиями и больной ребёнок. Забытая Богом комнатёнка в двадцать пять квадратных метров в его потерянной жизни. Возвращаться туда трезвым он не мог себе позволить. Внутренний голос выворачивал наизнанку его неспособность что-то изменить в своей жизни и жизни его семьи.
Алкоголь менял расстановку сил и позволял не искать оправданий своей никчёмности. Придавал сил и веры, что его жизнь такая же, как у всех, что вся страна жила на зарплату двадцать пять тысяч рублей. И он не хуже других. Просто ему не повезло. Он не умеет воровать, у него нет крутых связей. Он обычный человек.
Такие мысли поддерживали статус-кво его личности, особенно после пары бутылок пива.
Неожиданно дорогу к дому перегородила машина. Точнее, она бросалась ярким, красным, раздражающим пятном дорогой иномарки, припаркованной как раз напротив его подъезда.
Остаточные познания в немецком подсказали: «Порше». И не просто машина, каких полный двор, а кабриолет с открытым верхом.
Сергей снова почувствовал, что внутри него закипает праведный гнев, разбавленный алкоголем и мыслями о несправедливости мира.
«Ух, ворюга, нашёл где припарковаться. Возле моего дома!»
У Сергея было твёрдое убеждение, что все богатые люди – это депутаты или бандиты. Бизнесмены – это барыги, наживающиеся на обычных людях через сумасшедшие накрутки на свой товар. Тем самым они мало чем отличались от жуликов, чиновников и ворюг. Простые люди не могут позволить себе купить такую машину. Таких зарплат не платят.
Вообще, максимально большая сумма, что Сергей видел в своей жизни, была двести тысяч рублей. Кредит, который он получил в банке перед свадьбой. На жизнь молодым, на проведение и организацию торжества.
Видеть такой роскошный автомобиль перед своим домом было сродни получению пощёчины за свою неудавшуюся жизнь. Злоба вспыхнула в его глазах.
– Суки. Чтоб вы сдохли в своих деньгах.
И, смачно сморкнувшись, он плюнул на сиденье водителя. Зелено-кровавый сгусток медленно начал стекать по дорогой коже.
– Вот тебе подарочек от рабочего класса. Приезжайте ещё. И вежливо поклонился автомобилю.
– И скажи спасибо, что не навалил тебе кучу говна.
Диалог-монолог с автомобилем неожиданно прервался открывшейся дверью подъезда, которая чуть не ударила его в лоб.
– Осторожней нужно выходить, мужчина! – дыхнул он перегаром в лицо ухоженному, невысокого роста и спортивного телосложения мужчине в возрасте за пятьдесят лет.
– Извините, – вежливо ответил тот. – Не ожидал, что дверь без магнитного замка.
Ничего не сказав в ответ, Сергей широко распахнул дверь и вошёл в подъезд. Он почему-то сразу подумал, что столкнулся с владельцем машины, с которой только что вёл язвительные беседы.
Осознав, как ему повезло, он постарался ретироваться в глубину подъезда. Однако желание позлорадствовать победило выброс адреналина, и он поднялся на второй этаж. Там всегда стояли пара табуреток и мини-столик. Сосед с первого этажа курил и выпивал, избавляя родных от смрада в квартире.
Поставив табуретку ближе к стенке, Сергей неловко забрался на неё и выглянул в окно. Мужчина стоял возле машины и смотрел на его плевок. Он что-то говорил, судя по двигающимся губам, и скорее всего, злился.
– Злись, злись, сука хапужная, бизнесмен херов. Давай-ка вытри за дядей Серёжей харчу. Будь так любезен!
Получив порцию позитива от увиденного, он начал спускаться с табуретки, но у той внезапно покосилась ножка от сконцентрированных на одном краю ста двадцати килограммов веса Сергея, и он полетел вниз. Успев выставить руки, он упал на пол, громко ругаясь от удара и скомканной радости от увиденного возле «Порше».
Однако, начав очищать руки, его ругань усилилась, поскольку он понял, что руками попал в отходы, валявшиеся около мусоропровода. И, как назло, какая-то скотина выкидывала использованную туалетную бумагу, которая частично и валялась возле бачка.
Другими словами, его руки при падении на пол размазали чьё-то говно.
– Твари, суки, засранцы! Где живут, там и срут, скотины!
Он беспомощно искал, обо что вытереть руки, пока не решил, что стена этого свинарника (как он про себя окрестил место падения) – самое подходящее, что можно использовать. Пнув со злости вторую табуретку и напрочь забыв про причину этого злоключения, он спустился вниз и вызвал лифт.
Не переставая материться и морщась от запаха, обволакивающего всё вокруг, вошёл в кабину лифта и нажал на седьмой этаж. В тесном пространстве вонь усилилась, увеличивая злобу на случившееся.
Неожиданно в голове мелькнула мысль, что это к нему бумерангом его плевок вернулся. Странно, как всё совпало: «Не рой яму другому – сам в неё попадёшь».
– К черту все эти ямы, – огрызнулся Сергей вслух на свои мысли.
Лифт открылся, и Сергей вышел, вдохнув грудью свежий воздух.
Открыв дверь, он сразу прошёл в ванную, где начал мыть руки. Пытаясь максимально очистить себя от запаха, он побрызгал на руки освежителем воздуха, после чего прошёл на кухню.
Только в этот момент он понял, что в доме что-то изменилось. На него не ворчала жена. Вот что было странно. И ещё в комнате стоял запах цветов. Даже своим пьяным состоянием он врезался ему в голову, перебивая былой запах фекалий.
Сергей вышел из кухни в комнату. Там сидела Ирина, его жена, и Маша – шестилетняя дочка с врождённым заболеванием. Они сидели молча.
На прикроватной тумбочке стоял большой букет красных роз. Рядом с дочкой на кровати лежал большой плюшевый мамонт.
– Это что? – спросил Сергей.
Ирина безмолвно встала и протянула ему какой-то свёрток. Было видно, что она еле сдерживает слёзы.
Он его развернул. Цветной листок типа диплома:
«Уважаемая Ирина Александровна, благотворительный фонд Дмитрия Нагмирова принял положительное решение по вашей заявке о лечении Марии Сергеевны Воронцовой. Грант в сумме 4 570 000 рублей выделен в полном объёме. Ждём Вас в любое удобное время».
– Серёжа, это звучит как сказка. Приехал какой-то мужчина, принёс цветы и подарки для Машеньки и сообщил, что нам можно ехать делать операцию, так как деньги найдены. Он только что ушёл. Наверное, та красивая красная машина у подъезда его. Ты представляешь? Он просто пришёл и сказал, что готов оплатить лечение Маши! Ты меня слышишь, Серёжа?
Сергей стоял и смотрел на бумагу в его руках, переводил взгляд на счастливое лицо своей дочери, обнимающей плюшевого мамонта, и чувствовал, как огромная волна щемящего чувства сжимает все его внутренности.
Его живот сжался, а дыхание замерло. Бесконечный поток мыслей пролетел в его сознании, соединившись в одну: «Я плюнул в машину человека, принёсшего спасение нашей дочери. Человеку, который одним своим приходом разбил все мои страхи и мысли о никчёмности жизни».
Волна омерзительного чувства поднялась и ударила его статус-кво даже сквозь затуманенный алкоголем рассудок. Он почувствовал, как по щеке бежит слеза, и видел, что слёзы заливают лицо Ирины. Она плакала и улыбалась. Он не мог произнести ни слова. Просто молча стоял, вспоминал свой плевок, смотрел на счастливое лицо жены и дочери и думал, почему так получилось…
8. Свобода выбора
Что важнее: жизнь, дарованная богом, или смерть во имя его и защиты?
Мысль возникла и не хотела уходить. Удобный случай спросить ответ у представителя церкви. Но вместо этого он задал другой вопрос:
– А если будут против?
– Что слово человеческое против воли Божьей? – при этом со смиренным лицом представитель церкви печально выдохнул, опустив взгляд в пол. – Не может воля неверующих тягаться с желанием детей божьих быть к нему ближе. Ибо преступлением можно посчитать и неуважением прав верующих в таком случае деяния их.
Ещё больше печали и скорби. Как бы нехотя каждое слово просачивалось сквозь пышную бороду, растворяясь в полусумраке кабинета.
Человек в строгом костюме без галстука слушал речь священнослужителя, стоя к нему спиной, и последнему были не видны нахмуренные брови и сосредоточенное лицо.
– Вы же знаете, насколько церковь в согласии с Богом рассчитывает на власть. Чем сильнее вера народа в праведность и единство воли Божьей и власти, что волю это поддерживает, тем сильнее и крепче наша государственность будет.
Витиеватый язык с акцентом на религиозность не обманывал ни того, кто на нём говорил, ни того, кто его слушал. Оба прекрасно понимали друг друга и знали, что нужны друг другу.
Власть всегда опиралась на какую-то общую идею. Церковь в его стране была не просто идеей, это была очень мощная пропагандистская склейка между умами разных социальных слоёв, объединённых верой в Бога с лояльностью к власти, эту веру разделяющей и всячески поддерживающей.
Человек в чёрных одеждах слушал разговор двух людей, сидя в кресле. Он не вмешивался, уже зная, каким будет итог.
Человек в строгом костюме без галстука продолжал осмысливать предложение церкви. Оно полностью соответствовало рекомендациям аналитиков: чтобы снизить число протестов, уменьшить количество свободных, инакомыслящих людей, нужно как можно больше людей сделать зависимыми. Связать, навязать, мягко внедрить в обществе какую-либо идею, в которой они бы рассчитывали не на себя, а на чью-то волю.
Идеология власти в такой идее идеально совмещалась с повсеместным распространением церкви. Чем больше верующих, тем меньше нелояльных власти людей. Поскольку доверие к церкви колоссальное, следовательно, симбиоз «власть – религия – вера – правое» дело казался идеальной формой манипуляции.
Сегодняшний разговор однозначно не был инициативой пришедшего представителя церкви. Просто для него это преподносят как формулу: «…у разных людей, радеющих за страну, мысли сходятся».
– В конце концов, благое дело собираемся делать, – наконец вымолвил он. – Людям нужна вера для сплочённости, для единства целей и образа мыслей. Чтобы меньше пили, курили, чтобы отвращение к наркотикам было. Наконец, вера, она к чистоте приобщает, разврат искореняет. Эта демократия когда-нибудь сама себя сожрёт в загнивающих остатках своей свободы. Разврат их погубит, как сжёг Содом и Гоморру, не так ли?
– Вы смотрите намного дальше меня в своих выводах, не говоря уже о простых смертных. Поистине Вы верный патриот нашей великой родины.
Он мысленно поморщился от неприкрытой лести, но внешне улыбнулся.
– Рад, что мы говорим на одном языке. У вас уже есть концепция общих действий?
– Безусловно, основная стратегия сформулирована, – без запинки ответил слуга божий.
Неожиданно деловой язык священнослужителя резанул слух, отчего собеседник пристальнее взглянул на него, показывая, что ждёт продолжения.
– Для начала нужно вернуть места божьи туда, где они всегда были. Места, где варвары-безбожники сделали музеи, магазины, склады и т. п. Для этого нужна поддержка с самого верха. Затем в каждой школе нужно ввести уроки слова божьего. Сначала на добровольных началах, потом в обязательном порядке. В идеале на каждые десять – двадцать тысяч человек должно быть место для связи с Богом.
– Религий много.
– Бог один, просто называют его по-разному. Уверен, другие поддержат правое дело.
– Всё время хотел спросить, крест золотой или нет? – неожиданно сменил тему для разговора человек без галстука.
Церковнослужитель инстинктивно коснулся креста на груди, создав неловкую паузу.
– Золотой. Знак чистоты помыслов.
Человек в строгом костюме утвердительно покачал головой, соглашаясь с аргументацией священнослужителя:
– Чистые помыслы – это единственное, что нам остаётся, когда вокруг враги. Вы одобряете применение силы против людей, не согласных с церковью?
Священнослужитель снова замялся, после чего очень медленно, подбирая слова, будто идя по минному полю, ответил:
– Можно соглашаться или не соглашаться с церковью. Сила, в любом случае, должна применяться не за это. Сила – это дар, согласованный людьми и Богом для поддержания порядка. Если несогласные нарушают порядок, то они сами призывают к себе наказание в виде силы.
И снова утвердительный кивок собеседника.
– А что важнее: жизнь человека, дарованная Господом, или смерть человека ради Господа?
Церковник заёрзал от вопроса. Его руки начали поглаживать бороду, периодически трогая крест, как бы пытаясь найти в этих прикосновениях нужный ответ.
– Боюсь, у меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Уверен, что Бог милостив, и найдёт способ и средства, чтобы донести до нас истинную ценность. Жизнь всегда даётся Богом. В ней он живёт с нами, управляет и помогает, чтобы сделать её лучше. Думаю, если человек умирает, то Богу он здесь больше не нужен. Не человек убивает ради Господа, скорее человек умирает без Бога.
– Странная логика. И в целом ответа я не получил. Предлагаю закончить на сегодня.
Спустя пять минут он остался в кабинете один.
Человек в черных одеждах обратился к нему:
– Будут жертвы. Будут протесты. Лишать людей выбора – не лучший путь.
Человек без галстука размышлял, отвечая сам себе, задавая неудобные вопросы, находя обтекаемые ответы. Слова человека в чёрной одежде были для него собственными мыслями.
– Жертвы – неминуемая часть истории. Уверен, их будет немного. А выбор… Выбор подвержен влиянию, манипуляции. Легко им управлять и направлять его. Если не мы, то они. Благо, врагов хватает.
– Сегодня церковь в каждый дом, завтра социальные сети запретишь?
– Я бы с удовольствием – от них один вред. Пока не знаю, как.
Человек в чёрных одеждах поднялся:
– Жизнь человеческая как гончарный круг: может создать красоту неописуемую, а может разрушить на начальном этапе. Ты хочешь, чтобы люди перестали создавать красоту и начали делать одинаковые болванки. Это приведёт к стране, полной болванок и оболваненных. Поразмышляй, стоит ли оно того.
И вышел из комнаты.
Человек в белых одеждах сидел с человеком в чёрных одеждах на лавочке. Они вместе наблюдали, как толпа ломает забор, протестуя против строительства храма на территории парка. Кто-то от ударов силовиков корчился на земле, кто-то успел отбежать. Столкновения получили новый виток, как только власть озвучила официальную позицию, что несанкционированные сборища запрещены.
– Все повторяется, только с точностью до наоборот. Раньше убивали за строительство во имя тебя, потом за разрушение против тебя и вот снова за строительство. Чувствуешь запах крови?
– Не в этот раз, – ответил человек в белых одеждах. – Время ещё не пришло.
– Честно говоря, думал, что этот этап мы уже прошли.
– Честно говорить – это не твоё, – перебил его человек в белых одеждах. – Они растут, где-то больше понимания, где-то его ещё нет. Власть – отличное испытание для идеалистических принципов, не каждый с ней справляется.
– Они готовы пролить кровь ради тебя. При этом часть из них с тобой душой и сердцем и с той и с другой стороны, – сладкий голос человека в чёрной одежде звучал упоительно и миролюбиво, будто он говорил об ароматах цветов. – У меня нет таких противоречий. Ради меня последователи не убивают друг друга. Ну разве что для жертвы. Моя кровь всегда одного цвета.
– Твоя кровь не имеет цвета. Так же, как и моя. Она лишает и ничего не даёт, кроме пустоты и сожалениям в конце пути. А в данном случае обо мне мало кто из них думает. В шахматах пешки следуют за рукой гроссмейстера. Зачем ты позвал меня? Посмотреть на толпу?
– Мне кажется, тебе иногда стоит поближе познакомиться с поклонением; к чему приводит желание угодить тебе. Ты сильно занят?
– Разговор ни о чём. Я ухожу.
– Не торопись, – человек в чёрной одежде примирительно поднял руку. – Я просто стараюсь поддержать общение. У меня есть предложение. Я, конечно же, не знаю, каким ты видел исход этой линии, но мне кажется, что моё время очень близко. И скоро настанет час, когда движение свободного выбора погаснет. Ещё немного, и у них у всех будут вшиты чипы, генная инженерия подарит им скальпель Бога, клонирование и техногенные имплантаты, искусственная кровь и оцифрованная жизнь под полным контролем… Это ли не конец твоего исхода?
Поэтому предлагаю договор. Ты оставляешь этот мир, которому осталось недолго, а в новом мире я изменю один грех, чтобы им было легче.
Человек в белых одеждах не пошевелился. Лишь смотрел вдаль. В этот момент со стороны толпы раздались крики, и прозвучал звук выстрела. Толпа присела, после чего люди бросились в разные стороны, роняя друг друга, не понимая, что произошло, но стремясь оказаться подальше от эпицентра неожиданного события.
Человек в белых одеждах повернул своё красивое лицо и кивнул:
– Я подумаю.
* * *
Священнослужитель вытер лицо и бороду. По телевизору показывали новости про столкновения из-за строительства храма.
Человек в чёрной одежде смотрел телевизор, сидя на роскошном диване, закинув ноги на стол.
– Жалкие людишки. Бесноватые упыри. Как власть их терпит?
Его речь прозвучала волной возмущения в голове священнослужителя, который тут же ответил:
– Безбожники. Не понимают, что им дают свет, хотят в своей тьме оставаться.
– Нужно их наказать. Может быть, кого-нибудь покарать. Нужны санкции. Нельзя же так распускать народ, вышедший против слова божьего, – подначивал его человек в чёрной одежде.
– Безусловно. Но нельзя забывать о дипломатии. Нужно, чтобы они перешли черту. Спровоцировали ситуацию, а закон встанет на защиту.
– Верно. Храм должен стоять там, где был. Иначе это будет проигрыш.
Говоря эти слова, человек в чёрном вспомнил, как почти сто лет назад убеждал другого человека в необходимости сноса этого храма. «Как же всё-таки я противоречив…»
Священнослужитель продолжал ходить взад-вперёд по комнате, злобно посматривая в сторону телевизора.
«Нужно что-то предпринять. Так это оставлять нельзя. Холуи волю почуяли. Нужно убедить людей главного, что отступать нельзя. Дурной пример заразителен. В его стране нельзя вольнодумствовать. Лишь кнут и никаких пряников. Уступить безбожникам – предать Господа».
Слушая мысли священнослужителя, человек в чёрной одежде улыбался. За время общения с людьми он получал огромное удовольствие от их мнимой аргументации самим себе для оправдания насилия и жестокости. Причина, по которой их внутренний популизм, сопротивление, нежелание быть искренними, называя вещи своими именами даже в разговоре с самим собой, была ему неведома. Но он всегда с улыбкой и поощрением принимал такие увещевания, особенно когда на преступление шли ради Господа и святых дел. Они были его любимым блюдом. И он всегда старался их поддержать и словом и делом:
– Бесноватые они. Другим словом и не назовёшь. Нужно пойти к главному и просить применить силу против вольнодумцев-безбожников. Бес-но-ва-ты-е, – сказал он по слогам. – А бесов нужно выжигать огнём и мечом, а лучше – дубинками и слезоточивым газом.
С каждой внутренней фразой священнослужитель делал кивок одобрения, убеждаясь в верности собственных мыслей. Посмотрев на своё отражение и потрогав крест на груди, он решительно направился к двери, уже зная, что нужно делать.
Человек в чёрной одежде остался один. Время остановилось. Он закрыл глаза и подумал: «Ах, как же я соскучился по войне. По крестовым походам. Одна радость. Мысли про неверных ещё работают, и с ними можно очень много чего натворить. Очень много чего…» После чего посмотрел на часы, сложил пальцы в мнимый револьвер, направил его в небо: «Как ты там говоришь, мой белый друг, – пешка идёт за рукой гроссмейстера?» И сказал громко: «Бум!»
В это время где-то в центре Европы самолёт со сдетонировавшей бомбой смертника полетел пылающим факелом в море, унося с собой сотни погибших «неверных». Сотни людей, чья смерть в очередной раз стала разменной пешкой в руках гроссмейстера, ведущего игру ради своих богов.
