В Линкольнвуде гаснет свет

Дэн

Пятьдесят минут, что Дэн провел за разглядыванием своих записей, были непродуктивными. Он придумал лишь две более-менее адекватные идеи.

Убит знаменитый кулинарный шеф – Варгасу нравятся итальянские клецки?

Скульптора пронзили собственной скульптурой ИЛИ скульптор сам убийца? – убийство как перформанс?

Вряд ли они сработают. Первая никуда не вела сюжетно, а вторую Марти отвергнет по причине чрезмерной заумности. Наверно, скажет, что Дэн нюхает собственный пердеж. Его любимая дразнилка с тех пор, как они поссорились.

Еще стал называть Дэна «мальчиком из Принстона». Что особенно раздражало, ведь, когда они познакомились на первом курсе, Марти жил в том же общежитии, что и Дэн, а цепочку событий, которая привела Дэна в «Город пуль», запустила их встреча на двадцать пятой годовщине их выпуска.

Чертов Марти…

Нужно предложить ему идеи получше.

Спеша к станции в Верхнем Линкольнвуде, Дэн успокаивал свою тревогу мыслью, что сорок минут езды до Манхэттена он проведет за игрой «Жертва или преступник?». Это упражнение помогало ему генерировать идеи. Дэн представлял людей в поезде в качестве персонажей «Города пуль», и за прошедшие годы это помогло ему огромное количество раз. В одном только третьем сезоне погибла почти дюжина пассажиров линии Линкольнвуд – Берген. Большинство из них были убиты другими пассажирами.

Дэн пробежал по Форест-стрит и пересек пути, чтобы выйти к своей платформе. В это же время пешком с Маунтэн-авеню, где находилось его семейное поместье, на платформу пришел Пит Блэквелл.

– Привет! – поздоровался, улыбаясь, Дэн. – Ты сегодня поздно.

В классификации пассажиров Линкольнвуда Пит был «семь восемнадцать», а не «восемь пятьдесят две».

Пит закатил темные глаза куда-то к генетически благословленной линии волос.

– У Тэсс душ засорился, я имел редкое удовольствие провести утро, прочищая трубы.

Это было очень похоже на Пита, единственного приятного основателя хедж-фондов, которого Дэн встречал. Ходили слухи, что чистая стоимость его активов составляла миллиарды. А еще Пит обладал лицом и фигурой модели и домом из Национального реестра исторических мест. При этом он излучал такое непритязательное очарование, что никто в Линкольнвуде не мог его ненавидеть… или, по крайней мере, высказывать ненависть вслух.

Все семейство Блэквеллов было таким. Тэсс, старшая из трех дочерей, была ровесницей Хлои, поэтому Джен много раз делила родительские обязанности с Мэг Блэквелл, которая, в отличие от мужа, действительно раньше работала моделью, а потом получила степень магистра в области общественного здравоохранения в Университете Джонса Хопкинса и стала соучредительницей благотворительной организации, распространяющей в Африке противомоскитные сетки.

Возвращаясь как-то после вечера в огромной, но все равно уютной гостиной у Мэг, где они собирали подарочные корзины для преподавателей начальной школы, Джен заявила:

– Самое ужасное в Блэквеллах то, что в них нет ничего ужасного.

Хотя у светло-медовой гривы Тэсс Блэквелл, получается, были свои минусы – когда дело касалось Национального реестра исторических водопроводов.

– Много волос достал? – спросил Дэн с сочувствием.

– Очень много. Можно шубу связать. Кстати, спасибо за приглашение на день рождения! Очень жду.

– Ты придешь? Отлично! В этот раз будет небольшое празднование. Пятьдесят один все-таки не круглая дата.

Когда Дэну исполнялось пятьдесят, он устроил себе коктейльную вечеринку. Это было так весело, что в этом году он решил повторить.

– Друг мой, после пятидесяти все даты круглые.

К платформе подъехал поезд, так что Питу пришлось повысить голос, чтобы перекричать скрип тормозов.

– Наверно, ты прав, – согласился Дэн, направляясь к ближайшей двери. – Это просто повод собрать всех вместе. Никаких подарков в этот раз! Хотя мне очень нравится ручка.

Мужчины зашли в поезд.

– Мы тебе совершенно ничего не подарим, обещаю, – засмеялся Пит, хлопая приятеля по спине.

Дэн сомневался в правдивости его слов. Мэг Блэквелл была таким человеком, который, получив инструкцию приходить без подарка, заявится с идеально подобранным презентом, купленным по почти сумасбродной цене.

Пит прошел в конец вагона к своему месту, а Дэн сел у окна, наслаждаясь послевкусием разговора. Один из плюсов его новой карьеры состоял в том, что Дэн стал интересен таким людям, как Пит и Мэг. Четыре года назад Дэн и представить себе не мог, что Блэквеллы согласятся прийти на вечеринку в его дом. Они бы моментально отказались, ссылаясь на какую-нибудь уважительную причину. Но в последнее время на родительских собраниях Пит первый завязывал разговор. Внимание человека, такого богатого, что он не летал на коммерческих самолетах, и такого красивого, что он мог бы стать басистом в Duran Duran, было приятным и жизнеутверждающим, как бы глупо это ни звучало.

Дэн достал свой молескин, положил его и сумку на колени, вставил в уши наушники, включил «Let It Bleed» погромче для атмосферы, снял колпачок с подарка Мэг Блэквелл и огляделся по сторонам в поисках подходящего кандидата для «жертвы или преступника».

Пара пенсионеров вместе читают «Нью-Йорк Таймс».

Муж убивает жену? Наоборот?

Заезжено до смерти. Извините за каламбур.

Поезд тронулся. «Gimme Shelter» создавала образы апокалипсиса, а Дэн перешел к следующему кандидату – модному миллениалу в бизнес-кэжуал прикиде и фиолетовой кепке.

Убийства в отрасли маркетинга?

Нет. Слишком стильно.

Женщина с мальчиком в хогвартской шляпе.

Мама убивает ребенка? Э, нет. Слишком мрачно.

Ребенок убивает маму? Он злой гений?

Звучит неплохо.

Но тогда Варгасу придется убить ребенка.

Так что нет.

Дэн снова огляделся. Других подходящих кандидатов не было. Придется ждать пассажиров со следующей станции.

Дэн снял очки, вытащил полу футболки из-под свитера и протер ей линзы. Затем вернул очки на нос и взялся за идеи, которые записал за завтраком в «Барнабис», надеясь добавить им глубины.

Что, если знаменитый кулинарный шеф – преступник, а не жертва? И отравил кого-нибудь?

Кого бы он отравил? Кандидата в президенты? Слишком масштабно.

Кандидата в мэры? С программой по маркировке пищевых продуктов? Количества калорий?

Людям наплевать на маркировку.

Поезд остановился на станции Линкольн-авеню. Дэн достал телефон и посмотрел на время.

Восемь пятьдесят девять.

В вагон зашли несколько десятков людей. В наушниках «Love in Vain» сменилась на «Country Honk». Плохой трек для поиска зла в сердцах пассажиров, так что Дэн переключился на мрачные аккорды первого альбома Black Sabbath.

Рядом с Дэном села славянского вида девушка в пуховике и очках, как у Джона Леннона. Она напомнила Дэну библиотекаря.

Библиотекарь убивает писателя?

Нет. Слишком похоже на Мизери.

Наоборот, убивают библиотекаря?

Но кто?

Человек, который прочитал книгу об убийстве библиотекаря.

Это стоило записать.

Стремный посетитель убивает библиотекаря – повторяет убийство, о котором прочитал в детективном романе?

Дэн украдкой взглянул на девушку. Она достала телефон и играла во что-то похожее на Кэнди Краш.

Не читает в транспорте.

Не библиотекарь.

Секретарь?

Или, может быть, некомпетентный библиотекарь?

Кто играет в Кэнди Краш вместо чтения книг?

Библиотекарь не читает книги – стремный посетитель возмущен?

Детали могли измениться в будущем, но кости уже обрастали плотью. Дэн продолжал поглядывать на соседку. Она с лазерной точностью сфокусировалась на экране, рот открыт, глаза бегают туда-сюда.

Милая, простодушная, нет друзей – одинокая?

Дэн огляделся в поисках второстепенных персонажей для сюжета. Через два ряда сидел, уставившись в ноутбук, полненький азиат лет двадцати в накладных наушниках.

Варгас достает список других посетителей библиотеки, читавших эту же книгу.

Программист попадает под описание серийного убийцы, но оказывается невиновен?

Отлично. Дэн начертил на странице пять горизонтальных полос – они обозначали акты, – а потом задумался, как их назвать.

Преступ: отравление? / В. находит книгу / программист – тупик? /? / суд / В. убивает с завязкой на сиквел?

Девять ноль восемь. Поезд прибыл на Ньюарк-Брод-стрит.

Двадцать человек вышли из вагона, сорок вошли. Библиотекарше пришлось придвинуться поближе к Дэну, чтобы освободить место бородатому хипстеру с рюкзаком с Капитаном Америкой и значком на кармане куртки с надписью «СИЛЬНАЯ ПРОТАГОНИСТКА»^[5].

Дэн выпрямился и, оставив место под идеей о библиотекаре, крупно написал:

УБИЙСТВО НА КОМИК-КОНЕ

Гениально!

Кинематографичный сеттинг, очень весело. Несколько молодежно для аудитории сериала, но это не страшно, если быть к Комик-кону слегка снисходительным, чтобы зрители почувствовали собственное превосходство над гиками.

косплеер-рыцарь убивает настоящим мечом

(ниндзя? Жнец с косой? Тор с молотом?)

 

монтаж: Варгас допрашивает косплееров-супергероев один предлагает помочь в расследовании (Я супергерой!)

Дэн поднял взгляд. «Жертва или преступник?» снова оказала ему неоценимую помощь. Идея была настолько крутой, что он едва сдерживался, чтобы не начать отбивать в воздухе ритм в такт песни Sabbath, играющей в наушниках.

Спасибо, Господи, за поезда Нью-Джерси.

Дэн, заметив в окне свое отражение, испытал обычную реакцию (когда я успел превратиться в пухлого мужчину средних лет?), но был так доволен своим творческим прорывом, что смог, по крайней мере на минутку, принять свой физический облик с сочувствием, а не ругать себя за то, что не ест салаты и не бегает по утрам.

За окном пролетали небоскребы Ньюарка, быстро исчезнувшие из виду, когда поезд въехал на ничейные земли Джерси-Сити. Дэн отпустил мысли в свободный полет и наблюдал, как за окном проносились то строительное оборудование, то высокие кусты и, наконец, вод ные просторы реки Хакенсак, разрезанные пополам двадцатитрехметровым виадуком, по которому проходила магистраль Нью-Джерси.

Дэн повернул голову, любуясь огромным, но стройным сооружением.

Большой виадук… Может, в начале эпизода кого-то сталкивают вниз? Тогда Варгасу придется работать с копом из Джерси, который…

Музыка в наушниках остановилась.

В то же мгновение в вагоне погас свет.

Сошло на нет жужжание вентиляторов, а ровный стук колес стал замедляться. Пейзаж за окном медленно прекращал движение.

Вагон накрыла тревожная тишина.

Библиотекарша раздраженно фыркнула. Дэн взглянул на нее. Она пыталась вернуть к жизни погасший экран телефона.

– Что за черт?! – воскликнула женщина где-то сзади.

Дэн достал свой айфон, чтобы проверить время и снова включить музыку.

Экран был черным. Дэн тыкнул по нему пальцем – ничего не произошло.

Тревожная тишина наполнилась бормотанием, кряхтением – пассажиры были в замешательстве. Дэн продолжал тыкать в экран.

Ничего не происходило.

Ну, давай же!

Прижав палец к кнопке включения, чтобы перезагрузить телефон, Дэн посмотрел на азиата-программиста. Тот пялился в ноутбук, гневно стуча по клавишам, но техника явно не реагировала.

В конце вагона крикнули:

– У кого-нибудь телефон работает?

Кажется, нет.

Дэн несколько раз зажимал кнопку включения, но белое яблоко на экране не появлялось.

– Что вообще происходит? – воскликнул кто-то.

Дэн нахмурился.

Надеюсь, ничего серьезного. Мне нужно быть на работе.

Дэн повернулся, разглядывая остальных недовольных пассажиров, и услышал далекий свист, идущий с юго-востока.

Всего за несколько секунд он стал громче и тоньше, пока не превратился в визг нацистского бомбардировщика из какого-нибудь документального фильма про Вторую мировую.

А потом в начале вагона раздался полный ужаса женский крик:

– БОЖЕ МОЙ!

К нему присоединились другие голоса, которые тут же поглотил рев взрыва, такой оглушительный, что у Дэна задрожали руки и ноги.

Двести человек в вагоне одновременно ахнули.

А потом все побежали.

Джен

Сидя на ступеньках рядом с полупустой бутылкой водки – ее воображаемым другом, компаньоном и безжалостным начальником, – Джен размышляла, как она дошла до жизни такой.

Это долгая история. Но и времени у нее было много. Никаких дел – только съездить в магазин, разобраться с банком, понять, как исцелить боль, причиненную вечно раздраженной дочери, и изменить траекторию жизни.

Джен сделала неправильный выбор. Или несколько. Но пускай она и считала себя ужасным, безнадежно пропащим человеком, Джен не была злодеем.

Удивительно, но алкоголь тоже им не был.

Настоящим злодеем была чертова Эрин Тирнан.

Справедливости ради надо сказать, что Джен выпивала задолго до встречи с Эрин. Как и с остальными ее хобби – теннисом, учебой и спорами о политике, – с этим делом у Джен все хорошо сложилось. И если не считать нескольких неприятных случайных связей в молодости и тот случай в Напе, когда она пьяной села за руль, алкоголь не был проблемой. К тысяче девятьсот девяносто девятому году, когда они с Дэном поженились, Джен выпивала только по вечерам в выходные, да и то рюмки три или, может, пять.

Потом, летом две тысячи первого, Джен забеременела Хлоей и целых девять месяцев не пила ничего. Настоящее достижение, особенно с учетом того, что в это же время произошла самая крупная трагедия в ее жизни.

На одиннадцатой неделе беременности и двадцать второй минуте ее рабочего дня на двадцать шестом этаже Всемирного торгового центра в Северную башню врезался самолет. От шока и замешательства Джен выбралась оттуда не так быстро, как могла бы. Когда она наконец добралась до их с Дэном двухкомнатной квартиры в районе Флэтайрон, волосы ее были покрыты пеплом, а в голове мелькали картинки, которые будут мешать ее сну следующие несколько месяцев.

Но посттравматический стресс меркнул перед мыслью о том, что токсины могут сотворить с ее ребенком. Через неделю после атаки, когда воздух в их районе – в трех километрах от торгового центра – погустел от химической вони, так что жители даже окна не могли открыть, «Америкэн Экспресс» переместил отдел Джен во временные офисы на Уолл-стрит, всего в паре кварталов от еще горящих обломков. И отдел кадров, и федеральное правительство клялись, что воздух был безвреден, в то время как «Голдман Сакс», расположенный на той же улице, велел беременным сотрудницам оставаться дома.

А в октябре всех напугали спорами сибирской язвы, что стало просто вишенкой на торте.

Несмотря на все это, Джен не притрагивалась к выпивке. Хлоя родилась в апреле две тысячи второго, и Альтманы решили купить дом в Линкольнвуде. В июле у Джен закончился декретный отпуск, но в «Америкэн Экспресс» она не вернулась. Ее план растить детей в городе, совмещая материнство и работу, больше ей не подходил. Дэн согласился с решением жены стать домохозяйкой, и отчасти потому, что так его не мучила совесть за долгие рабочие дни в «Уилмер Хэйл». Доктор Розенцвайг, психиатр Джен, тоже одобрила этот выбор.

– Я когда спрашиваю себя, – объясняла Джен совоподобной женщине, так похожей на беспристрастную версию ее матери, – что важнее – быть с дочерью или увеличить количество владельцев платиновых карточек на три процента? Ответ очевиден.

– Вы принимаете правильное решение, – сказала доктор Розенцвайг.

– Я тоже так думаю, – согласилась Джен.

Только спустя десять лет она поняла, как ошибалась. Но все минусы материнства – мозг, превратившийся в пюре, потеря одобрения со стороны коллег и отсутствие контакта с человеческим существом, которое могло разговаривать полными предложениями и не писало в подгузник, – давили на Джен так сильно, что к две тысячи пятому году, когда Альтманы, уже с маленьким Максом, переехали в дом на Брэнтли-серкл, Джен считала бокал вина перед ужином чем-то обязательным.

В огромном новом доме по соседству, с четырехлетней Элайзой, восемнадцатимесячным Генри и вечно отсутствующим инвестором Джоном, жила Эрин Тирнан.

Женщины идеально подходили друг другу. Хлоя и Элайза, рожденные с разницей в пару месяцев, моментально подружились. Макс и Генри тоже полюбили играть вместе. Или скорее играть параллельно друг другу, ведь они были слишком маленькими и слишком… мальчиками, чтобы подружиться так, как это принято у девчонок. Но обстоятельства заставляли их проводить время вместе, ведь их матери сблизились, словно сестры.

Эрин поразила Джен с первого взгляда. Она была веселая, невероятно умная и даже играла в теннис на одном уровне с Джен, хотя сыграть матч у них получалось лишь в редкие выходные, когда удавалось спихнуть детей на уставших мужей. Эрин недавно бросила работу в области развлекательной журналистики, но от бывшей профессии у нее остались неиссякаемый запас звездных сплетен и язвительное презрение к мамашкам-наседкам, которые бросались на каждого, кто кормил своих детей неорганической едой или включал в машине что-нибудь, кроме Моцарта.

А именно к такому идеалу и стремились мамочки на ухоженных детских площадках Линкольнвуда: серьезность, чрезмерная опека, осуждение всего и вся и ярое пренебрежение к любой другой женской цели, кроме материнства. Джен находила эту атмосферу настолько угнетающей, что в какой-то момент в ней проснулось подростковое желание идти наперекор. А Эрин не только разделяла это желание – она реализовывала его на практике. И не просто составляла Джен компанию в высмеивании мамаш-ханжей, вроде Стефани Андерсен и Лизы Коэн. Она научила Джен, как показать этой системе ценностей большой, жирный средний палец.

Все началось с так называемой спиртной среды, причем вполне невинно. Подруги, возвращаясь с детьми после занятий плаванием в общественном центре, обычно выпивали стаканчик-другой. Это было не раньше четырех вечера – рановато, но не вопиюще рано – и позволяло им отдохнуть после разглагольствований Стефани и Лизы в раздевалке о том, как они сами готовят органическое детское питание.

– Не стоит ли подождать до пяти? – спросила Джен в самую первую спиртную среду.

Эрин пожала плечами, наполняя бокал:

– В Новой Шотландии сейчас пять.

Джен не стала спорить. Это был неопровержимый факт.

Когда подруги узаконили спиртные среды, Эрин предложила следующую идею для контркультурного отдыха – праздные пятницы. Их было сложнее оправдать, потому что они начинались в обед и включали в себя коктейли «Маргарита».

– Мне немного некомфортно пить днем, если это не во время футбола, – призналась Джен.

Эрин удивилась:

– Это что-то мичиганское?

– Ты делала так в колледже?

– Только раз, когда Йель играл, – ответила Эрин. А потом выдвинула свой университетский аргумент: – Это табу – не пить днем – такая пуританская фигня, что даже пуритане на нее не велись. Ты знала, что первые сто лет в Гарварде студентам на завтрак давали пиво?

– Серьезно?

– Да! И такое было не только для студентов. Пиво на завтрак считалось совершенно нормальным. Отцы-основатели постоянно ходили пьяненькие. И при этом устроили революцию! И написали две конституции! А что у тебя запланировано на сегодня? Сменить подгузник и прочитать сказку вслух шесть раз подряд?

– Ладно, убедила, – согласилась Джен. – Но только одну.

В итоге в ту первую пятницу она выпила три «Маргариты». И не без тревоги.

– Стой! – воскликнула Джен, закрывая ладонью стакан, чтобы Эрин не могла налить вторую порцию. Потом показала на детей, которые играли в прятки на заднем дворе: – Что, если они разобьют голову и нам придется ехать в травмпункт?

– Я спокойно поведу, – пообещала Эрин. – И до госпиталя легко доехать. Всегда направо.

– Звучит так себе.

Эрин закатила глаза:

– Во-первых, никто не разобьет голову: девочки слишком осторожные, а мальчики слишком боязливые. Во-вторых, даже если разобьет, я три года была вожатой и смогу оказать первую помощь до приезда таксиста Бориса из Линкольнвуда.

– Получается, таксист Борис из Линкольнвуда – наш трезвый водитель?

– Получается так.

– Тут правда живет Борис? Ты его знаешь?

– Нет. Это просто образ. Но тут действительно есть служба такси, и водители быстро приезжают. В прошлый выходной я так ехала из загородного клуба.

Борис быстро превратился в кодовое слово («А Борис уже работает?», «Пора звонить Борису», «Не дай мне забориситься – у меня встреча ТСЖ в шесть»), а праздные пятницы – в еженедельный ритуал наравне со спиртными средами. Которые стали распространяться на остальные дни недели.

– Как-то плохо, что мы это делаем, – заметила Джен в один солнечный вторник.

Подруги сидели на детской площадке в Мемориальном парке и попивали шардоне из кружек-непроливаек.

– Неправда, – отрезала Эрин. – Мы поступаем очень по-умному.

– Тебе не кажется, что мы слишком много пьем?

– Пока не пьем каждый день, все в порядке.

Джен на секунду задумалась.

– Но я пью каждый день.

– Вино за ужином не считается. Спроси французов. Самые здоровые люди на земле.

Однако Эрин не смогла уговорить Джен – у той были свои границы. Несмотря на сильную пиар-кампанию, она отказалась от кровавых понедельников («Кровавые Мэри», пока дети спали после обеда).

– Можешь без меня, я не обижусь, – предложила Джен.

Эрин фыркнула:

– Я не буду пить в одиночестве! Это алкоголизм.

Не считая периодических вспышек самоконтроля, их тайное общество полупьяных домохозяек просуществовало добрых три года. И существовало бы дальше, если бы не финансовый кризис в две тысячи восьмом. Компания «Леман Бразерс» обанкротилась, и Джон Тирнан потерял работу. Мужчина, который раньше появлялся дома реже, чем Дэн, теперь каждый день грустно скитался по своему жилищу, и постоянные вечеринки на огромной кухне у Тирнанов резко прекратились.

Пьянство не прекратилось, но проходило теперь в комнате отдыха в подвале у Альтманов – вместе с сеансами супружеско-финансовой терапии для помрачневшей Эрин. Ее обычное по-хулигански веселое настроение испортилось так сильно, что перемену заметила даже Хлоя, которая стала спрашивать: «Почему мама Элайзы постоянно злая?» Потом Джон устроился на новую работу в Сан-Франциско, и в начале лета две тысячи девятого Тирнаны переехали. Джен испытала и печаль, и облегчение.

Расстояние сделало свое дело. Эрин, конечно, разрушила табу о распитии спиртного днем, но оставила табу о распитии спиртного в одиночестве – его Джен никогда не решалась нарушить. Не считая бокала вина перед ужином, конечно. На место ее собутыльницы в соседний дом приехала милая, но слишком глупенькая для нормального общения Кайла Станкович, и Джен стала пить гораздо меньше. За год она сбросила пять килограммов, стала заниматься спортом три раза в неделю, установила нормальные отношения с Лизой Коэн, чьи взгляды на воспитание детей теперь казались довольно разумными, и периодически размышляла, о чем она думала прошлые три года. С Эрин они продолжали дружить в Фейсбуке, но саркастичные комментарии той о республиканцах и чопорных соседях в онлайне воспринимались совсем не так, как в реальности. В какой-то момент Джен перестала ставить лайки, и алгоритм Фейсбука сделал остальное: медленно, но верно убрал Эрин из ленты и, соответственно, из жизни Джен.

Когда Макс пошел в первый класс и к Джен вернулась автономия (по крайней мере, на большую часть суток), ее уже не тянуло выпивать днем. Она часто просыпалась с похмельем после званых ужинов по выходным, но ничего страшного в этом не видела.

Когда Макс пошел во второй класс, Джен решила, что настала пора вернуться к работе, и вот здесь все пошло под откос. Она всегда считала себя талантливым сотрудником, и в молодости почти все ее коллеги были с этим согласны. Путь от бизнес-консалтинга до бизнес-школы и средних ступеней сферы потребительского маркетинга в «Америкэн Экспресс» Джен прошла почти без препятствий. Но отпуск длиной в десять лет пагубно сказался на ее карьере.

Дело было даже не в изменившемся взгляде на баланс работы и жизни и не в том, что профессиональные связи Джен измельчали настолько, что ей с огромным трудом удавалось найти контакты людей, которых она раньше считала хорошими коллегами. За десять лет ее отсутствия мир бизнеса изменился так кардинально, что, когда Джен попыталась вернуться, она быстро поняла, что не обладает необходимыми важными навыками. Более того, она даже не знала, какими навыками должна была обладать.

Джен пришлось гуглить «SEO», чтобы разобраться, что значат эти буквы.

У нее не было странички на Линкед-Ине. Оказалось, это очень постыдный факт.

Что за черт?! Почему мне никто не сказал?

Впервые со старших классов Джен чувствовала себя некомпетентной. Работу она искала восемнадцать месяцев, и та оказалась ужасной. Джен занималась маркетингом в среднего размера финансовой фирме, которой управляла стайка молодых бездарей. Они превратили жизнь Джен в настоящий кошмар. До такой степени, что меньше чем через год Дэн, до этого яро агитировавший Джен поискать работу, умолял ее уволиться, не только ради сохранения рассудка, но и чтобы дети и он сам не оказывались больше невинными жертвами ее раздражения.

Джен отказалась, ссылаясь на то, что, если она сбежит, не найдя перед этим другую работу, ее карьера сильно пострадает.

А потом молодые бездари ее сократили, что на бумаге выглядело не так уж и плохо, но по самолюбию Джен ударило изрядно. Никакое количество вина за ужином не могло повысить ее самооценку. А вот водка с этой задачей справилась.

Джен обнаружила это почти случайно. После сокращения она стала брать короткие консалтинговые проекты от бывших коллег. Позднее ее нанял Рик Бизли. На пару лет младше Джен, он был ее подчиненным последние два года в «Америкэн Экспресс». Они всегда хорошо ладили, но Джен никогда не думала о Рике как о равном, в основном потому, что он был туп как пробка.

И тем не менее, пока Джен впустую потратила десять лет, Рик полз вверх по карьерной лестнице, несмотря ни на что. Когда Джен снова с ним связалась, он был старшим вице-президентом стартапа на поздней стадии и нанял ее на еженедельной основе делать презентации для продажников перед выпуском мелких продуктов.

С первой встречи стало ясно, что Рик теперь считает себя выше Джен во всех аспектах.

Джен решила, что переживет такое отношение. У нее за спиной был немалый опыт в почесывании хрупких мужских эго. Но что бы Рик ни говорил, он постоянно умудрялся демонстрировать Джен свое превосходство, а его комментарии были одновременно и высокомерными, и взаимоисключающими.

«Смотри, как это делают у нас… и шевелиться тут нужно больше, чем ты, наверно, привыкла…»

«Нам не нужны красивые картинки. Нам нужны точные цифры».

«На это скучно смотреть! Визуализируй эти цифры! Расскажи нам историю, Дженни!»

Никто не называл ее Дженни с начальной школы. Когда она сказала об этом Рику, он засмеялся. И продолжил так делать.

Уходя с четвертой встречи, которая длилась на полчаса дольше, потому что Рик опоздал на сорок минут, Джен едва сдерживала злость. У нее даже задергался глаз. В метро двери закрылись перед самым ее носом. В итоге Джен приехала на Пенсильванский вокзал, на три минуты опоздав на поезд до Линкольнвуда.

До следующего оставался почти час. Поднимаясь из метро в подземный переход, Джен представляла, как избивает прохожих, настолько ее поглотила бессильная ярость.

А потом она увидела «Трэкс», подземный бар. Тесный, темный, что прекрасно соответствовало ее настроению. За сорок минут Джен выпила три «Гимлета» с водкой. Эффект оказался волшебным. Садясь на поезд до Нью-Джерси, Джен поняла, что все у нее хорошо.

Вести машину от станции до дома было, конечно, слегка проблематично. Добравшись до гаража, Джен почти протанцевала внутрь.

Она обнаружила магическое лекарство. Водка могла нейтрализовать любую негативную эмоцию: раздражение, обиду, чувство неуверенности и несостоятельности. Даже ненависть к себе за распитие спиртного!

Водка решала любую проблему, включая саму себя.

И для брака это оказалось плюсом. Дэн занялся своим дурацким писательским хобби, но благодаря водке Джен стала к нему терпимее. Потом Дэн безрассудно сменил сотрудничество с «Уилмер Хэйл», где ему платили шестизначную зарплату, на должность мелкого сценариста в тупом и кровавом сериале о копах с окладом в десять раз меньше, но алкоголь создал эмоциональный буфер, благодаря которому Джен не сошла с ума от страха, что ее семья останется без денег. А когда карьера мужа пошла на взлет и стала наполнять его дни радостью, чего сама Джен вряд ли когда-нибудь смогла бы достигнуть, она утопила зависть в бутылке.

Беспокоил ли Джен тот факт, что Дэн, похоже, предпочитал проводить время на работе, а не дома с ней и детьми? Испытывала ли она ревность, когда на встречах с друзьями те постоянно расспрашивали Дэна о его новой гламурной карьере, совершенно забывая спросить, что нового происходило в жизни у нее?

И да, и нет. Зависело от того, сколько она выпила.

А оценить это было сложно. Граница между «недостаточно» и «слишком много» была необычайно расплывчатой. Что еще хуже, она появлялась уже после того, как Джен ее пересекала.

Ей приходилось соблюдать осторожность. Не пить слишком много или слишком часто. Если все-таки получалось не так, как хотелось, важно было замести следы. Джен разработала сложный процесс по добыче алкоголя (не отовариваться в случайных магазинах, не посещать один и тот же слишком часто, чтобы кассиры не заподозрили ее в алкоголизме) и по уничтожению улик. Нельзя выбрасывать бутылку «Абсолюта» в урну в гараже или беспечно складывать пустую тару на заднее сиденье автомобиля. Вдруг кто-то увидит?

Бутылки нужно осторожно заворачивать в пакет и прятать, пока утром рабочего дня не настанет момент выкинуть их в мусорку на задворках одной из трех местных парковок.

Парковка за «Хол Фудс» подходила лучше всего.

Были и другие трудности. Безусловно, Дэн и дети ни за что не должны были ничего узнать или что-то заподозрить. Так что напиваться в стельку было нельзя, а выпивая, нельзя было подходить к ним слишком близко, пока бокал вина перед ужином не замаскирует запах.

Спасибо, Боже, за этот бокал. Не столько за алкоголь, сколько за прикрытие.

Само собой разумеется, Джен не могла выходить в свет в нетрезвом состоянии. Максимум слегка выпивши. Если мероприятие касалось детей, особенно если это было родительское собрание, алкоголь исключался совсем.

Садиться за руль в состоянии опьянения тоже запрещалось, кроме как по очень уважительным причинам. Забирать Хлою с тенниса было ужасно неудобно, еще неудобнее – ездить по зимним дорогам. Хорошо, что у Макса не было никаких кружков, так что Джен не приходилось его никуда возить, хотя постоянное присутствие в доме сына создавало логистическую проблему.

Приходилось учитывать рабочие звонки. Созваниваться с работодателем в нетрезвом состоянии было неправильно, но иногда неизбежно.

С самой работой было пятьдесят на пятьдесят. Порой алкоголь оказывал положительный эффект на творческие способности Джен. Не такой сильный, когда дело касалось всяких табличек. Писать имейлы подшофе было занятием рискованным.