Война Калибана

К этой метафоре он прибегал, размышляя о Мэй и ее иммунной системе. В сущности, проблема была пустяковой. Мутантная аллель продуцировала белок, закрученный не вправо, а влево. Отличались только несколько пар оснований, но этот белок запускал передачу сигнала к Т-лимфоцитам. Все части системы были готовы к борьбе с патогенным вторжением, но без двух доз искусственного катализатора в день сигнал тревоги вечно молчал. Это называлось «преждевременным старением иммунитета Майера-Скелтона», и ученые все еще не решили, потому ли болезнь более распространена вне Земли, что действует низкая гравитация, или просто повышение радиационного фона стимулирует мутацию генов. Какая разница? В четыре месяца Мэй подцепила где-то инфекцию позвоночника. На любой другой из внешних планет она бы умерла. Но рожать все летели на Ганимед, и потому здесь сосредоточились ученые, специализирующиеся по детским болезням. Доктор Стрикланд, увидев абсцессы, распознал причину и сдержал развитие каскада.

Пракс шел по коридору к дому. Он не запомнил этого удара, но челюсть распухла и болела. Ребра слева резко отзывались на глубокие вдохи, и он старался дышать ровно. Задержавшись в парке, он сорвал несколько листьев себе на обед. Постоял у большой клумбы с Epipremnum aureum. Что-то было не так с широкими лопатами его листьев. Они еще сохранили зелень, но стали толще и отливали золотом. Кто-то запустил в гидропонную систему дистиллированную воду вместо насыщенного минералами раствора. Гидропонная система могла выдержать такое неделю, может, две. Потом растения, восстанавливающие кислород, начнут умирать, и прерывать каскад к тому времени будет поздно. Тот, кто не знает даже, какой водой питать растения, едва ли справится с наладкой механических восстановителей воздуха. Кто-то должен этим заняться.

Кто-то, но не он.

В его комнате маленький глициновый кеннон тянул листики к свету. Пракс машинально запустил пальцы в грунт. Густой запах правильно подобранной почвы заменял ему благовония. Учитывая все обстоятельства, растение неплохо держалось. Пракс взглянул на дисплей терминала. Три часа, как он вернулся домой. Боль в челюсти сменилась неотступным ноющим воспоминанием.

Без лекарств нормальная флора кишечника начнет неудержимо расти. Бактерии, постоянно обитающие у Мэй во рту и в горле, восстанут против нее. Еще две недели она, возможно, проживет, но даже в лучшем случае болезнь станет тяжелой и вряд ли излечимой.

Это война. На войне гибнут дети. Это каскад. Он закашлялся и скрючился от боли, но боль была легче, чем мысли.

Он должен уйти. Выбраться отсюда. Ганимед умирает. Пракс ничем не поможет Мэй. Ее больше нет. Его малышки больше нет.

Плакать было больнее, чем кашлять.

Он не заснул – потерял сознание. А когда проснулся, распухшая челюсть щелкнула при попытке зевнуть. Ребрам стало чуть лучше. Пракс сел на краю кровати, обхватил голову руками.

Надо пойти в порт. Найти Басиа, извиниться перед ним, попросить взять с собой. Покинуть систему Юпитера, забраться куда подальше и начать жизнь сначала, забыв о прошлом. Забыв разбитую семью и потерянную работу. Без Мэй. Он выбрал рубашку почище и переоделся. Протер подмышки влажной тряпкой, зачесал назад волосы. Он проиграл. Все зря. Надо смириться с потерей и жить дальше. Возможно, когда-нибудь ему это удастся.

Пракс проверил свой терминал. На этот день был назначен осмотр тел, поход в парк, звонок доктору Астриган и проверка пяти борделей, куда он еще не заглядывал с вопросами о нелегальных радостях педофилии в надежде, что его не выпотрошит какой-нибудь добродетельный законопослушный громила. У громил тоже бывают дети, порой даже любимые. Вздохнув, он добавил в расписание новый пункт: «Минерализация воды в парках». Придется найти человека с кодом допуска к питанию растений. Может, хоть здесь служба безопасности способна будет посодействовать.

И может, где-то по пути он найдет Мэй.

Он все еще надеялся.

Глава 8. Бобби

«Арман Да-Джанг» был дредноутом класса «Доннаджер» – полкилометра в длину, четверть миллиона тонн сухого веса. В доке поместилось бы четыре конвойных фрегата и еще несколько челноков и ремонтных устройств. Сейчас здесь стояло всего два корабля: большой, роскошный шаттл, доставивший марсианского посла и госчиновников, которые летели на Землю, и маленький, но куда более функциональный флотский челнок, подкинувший Бобби от Ганимеда. Оставшуюся площадь Бобби использовала для спортивной пробежки.

Дипломаты наседали на капитана «Да-Джанга», требуя немедленно доставить их на Землю, и потому корабль почти непрерывно шел на одном g. Для большинства марсиан это было неприятно, зато Бобби отлично подходило. Военных постоянно тренировали на перегрузки и не менее раза в месяц проводили продолжительные учения на одном g. Никто не объяснял, что их готовят к боевым действиям на Земле. Ясно было и без того.

Командировка на Ганимед лишила ее тренировок на перегрузку, зато долгий перелет к Земле предоставил отменную возможность вернуть форму. Меньше всего ей хотелось показаться аборигенам слабачкой.

– Я могу все, что можете вы, только лучше, – напевала она на бегу задыхающимся фальцетом. – Все, что можете вы, только лучше.

Бобби бросила взгляд на браслет с часиками. Два часа. При таком неторопливом темпе это двенадцать миль. Многие ли земляне регулярно пробегают по двенадцать миль? Марсианская пропаганда внушала, что половине землян и работать-то не приходится: живут на государственные дотации и тратят скудный доход на наркотики и стимуляторы. Ну, может, кое-кто и пробегает по двенадцать миль. Она бы поспорила, что команда Снупи могла пробежать, судя по тому, как они мчались от…

– Я могу все, что можете вы, только лучше, – пропела Бобби и сосредоточилась на шлепках своих подошв по металлической палубе.

Она не заметила вошедшего в док посыльного и, удивленно обернувшись на его оклик, запуталась в собственных ногах и едва успела выставить вперед левую руку, чтобы не расплескать мозги по палубе. В запястье что-то хрустнуло, правое колено больно ткнулось в пол, и она перекатилась, смягчая удар.

Полежала на спине, двигая руками-ногами, проверяя, нет ли серьезных повреждений. Было больно, но нигде ничего не скребло. Значит, переломов нет. Едва вышла из госпиталя и уже ищет новых приключений на башку! Посыльный подбежал к ней, поспешно присел рядом.

– Бог мой, сержи, ну вы и грохнулись! – проговорил флотский. – Ну и грохнулись!

Он пощупал ей правое колено, на котором ниже спортивных шортов уже наливался синяк, потом спохватился и отдернул руку.

– Сержант Драпер, вас приглашают на совещание в конференц-зале G в четырнадцать пятьдесят, – срывающимся баском отбарабанил парень. – Почему вы не взяли с собой терминал? Вас долго не могли найти.

Бобби кое-как поднялась на ноги, опасливо попробовала колено: удержит ли?

– Ты сам ответил на свой вопрос, малыш.

* * *

Бобби явилась в конференц-зал за пять минут до срока. Она до стрелок отгладила форму красноватого с хаки цвета. Камуфляж нарушала лишь белая повязка на запястье – медик компании определил легкое растяжение. Десантник в полном боевом снаряжении, со штурмовой винтовкой, открыл дверь и улыбнулся девушке. Улыбка у него была приятная – ровные белые зубы, глаза – черные, миндалевидные.

Бобби улыбнулась в ответ и прочитала имя на скафандре. Капрал Мацуки. Никогда не знаешь, с кем столкнешься на камбузе или в весовой, так что завести друзей не помешает.

Она не успела задержаться: кто-то изнутри окликнул ее по имени.

– Сержант Драпер, – повторил капитан Торссон, нетерпеливо указывая на стул за длинным столом для совещаний.

– Сэр. – Прежде чем сесть, Бобби четко отсалютовала. И удивилась, как мало народа собралось. Только Торссон из разведки и двое незнакомых штатских.

– Сержант, мы обсуждали подробности вашего рапорта. Вы внесли ценный вклад.

Минуту Бобби ждала, что ей представят незнакомцев, затем, поняв, что Торссон не намерен называть их имена, ответила:

– Да, сэр, готова помочь, чем могу.

Заговорила первая из штатских – суровая с виду рыжеволосая женщина в очень дорогом костюме:

– Мы пытаемся уточнить ход событий, предшествовавших атаке. Вы сможете указать на карте, где располагались со своей стрелковой командой, когда приняли по рации вызов на пост? Бобби показала, потом шаг за шагом описала, что происходило в тот день. Рассматривая принесенную ими карту, она впервые поняла, как далеко на лед отбросило ее падение орбитального зеркала. Похоже, всего несколько сантиметров отделяло Бобби от превращения в прах вместе со всем взводом…

– Сержант… – Судя по интонации, Торссон обращался к ней не в первый раз.

– Простите, сэр, задумалась, глядя на снимки. Больше не повторится.

Торссон кивнул, но на лице его мелькнуло странное, непонятное Бобби выражение.

– Мы хотим установить, где именно располагался Феномен перед атакой, – сказал второй штатский, пухлый мужчина и редеющими каштановыми волосами.

Теперь это называется «Феномен». И произносит он это с большой буквы. Феномен – нечто случившееся ни с того ни с сего. Редкое, непредсказуемое явление. Просто все еще боятся назвать его по имени: Оружие.

– Итак, – говорил пухлый, – основываясь на продолжительности вашего радио-контакта и на сведениях о потере радиосигнала на точках в окрестностях вашего района, мы выяснили, что источник глушения совпадает с положением самого Феномена.

– Постойте, – качнула головой Бобби, – как это? Монстр не мог глушить радио, у него не было никакой техники. Даже скафандра, чтобы дышать, не было! Где могла прятаться глушилка?

Торссон отечески потрепал ее по руке, чем не столько успокоил, сколько разозлил Бобби.

– Данные не лгут, сержант. Зона глушения перемещалась. И центром ее все время оставалось это… создание. Феномен, – сказал Торссон и отвернулся, вступая в разговор с пухлым и рыжеволосой.

Бобби откинулась назад, чувствуя, как этот зал угнетает ее, словно она одна здесь осталась без партнера по танцу. Но Торссон ее не отпускал, значит, просто уйти нельзя.

Рыжая сказала:

– На основании данных о потере сигнала, он был внедрен сюда, – палец ткнул в какую-то точку на карте, – и продвигался к посту ООН вдоль этого хребта.

– Что это за место? – нахмурился Торссон.

Пухлый развернул вторую карту и несколько секунд разбирался в ней.

– Похоже, старый сервисный тоннель гидростанции купола. Здесь сказано, что он десятки лет как не используется.

– Ну вот, – сказал Торссон, – как раз подходит, чтобы тайно доставить через него нечто опасное.

– Да, – согласилась рыжая, – возможно, они перемещали его к марсианскому посту, а он вырвался на волю. Десантники с ним не совладали и бросились бежать.

Бобби не сдержала презрительного смешка.

– У вас есть что добавить, сержант Драпер? – обернулся к ней Торссон.

Он смотрел на нее со своей загадочной усмешкой, но Бобби за время знакомства с разведчиком хорошо усвоила: больше всего он ненавидит пустословие. Если открываешь рот, проверь, действительно ли необходимо то, что ты собираешься сказать. Двое штатских уставились на нее с таким изумлением, словно это таракан поднялся на две ноги и заговорил.

Бобби покачала головой.

– Знаете, когда я была салагой, сержант в учебке объяснял мне, что в Солнечной системе опаснее марсианских десантников. Знаете, что?

Штатские все так же таращились на нее, зато Торссон кивнул и одними губами подсказал ей:

– Десантники ООН.

Пухлый с рыжей переглянулись, рыжая закатила глаза. Но Торссон продолжал уже вслух:

– Так вы не верите, что бойцы ООН бежали от чего-то, с чем не могли совладать?

– Ни на ломаный грош, сэр.

– Тогда поведайте нам свое мнение.

– На посту ООН размещался целый десантный взвод. Такой же численности, как на нашем. А побежали они, когда осталось шестеро. Всего шестеро. Они дрались чуть не до последнего бойца. И бросились к нам не для того, чтобы вырваться из боя. Они рассчитывали, что мы их поддержим.

Пухлый поднял с пола кожаный портфель и принялся в нем рыться. Рыжая следила за ним, словно больше интересовалась его портфелем, чем словами Бобби.

– Будь это тайное оружие ООН, которое им поручили доставить или охранять, они бы к нам не побежали. Скорее умерли бы, чем провалили задание. Как и любой из нас.

– Благодарю вас, – произнес Торссон.

– Я хочу сказать: это ведь был не наш бой, и все равно мы до последнего пытались остановить тварь. Думаете, ооновцы хуже нас?

– Благодарю вас, сержант, – уже громче повторил Торссон, – я склонен с вами согласиться, но мы должны обсудить все версии. Ваше замечание услышано.

Пухлый наконец нашел то, что искал. Коробочку с мятными пастилками. Он достал одну и предложил коробочку рыжей. Воздух наполнил тошнотворно сладкий запах. Набив рот мятой, пухлый промычал:

– Спасибо, сержант. Думаю, мы больше не будем отнимать у вас время.

Бобби встала, снова отсалютовала Торссону и вышла из комнаты. У нее колотилось сердце и ныли стиснутые челюсти. Штатским не понять. Никому не понять.

* * *

Когда в грузовой отсек вошел капитан Мартенс, Бобби заканчивала разборку оружия, встроенного в правый рукав боевого скафандра. Она сняла с крепления трехствольный пистолет Гатлинга^[9] и положила его на пол рядом с тремя дюжинами деталей, снятых раньше. Рядом с ними стояли банка чистящего средства для оружия, бутыль смазки и еще лежали разнообразные шомпола и щетки.

Мартенс дождался, пока она отложит пистолет на подстилку, и сел на пол рядом с Бобби. Та прикрепила на шомпол проволочный ершик, обмакнула в банку и один за другим принялась прочищать стволы. Мартенс наблюдал.

Через несколько минут Бобби сменила ершик на тряпицу и удалила из стволов остатки чистящего средства. Она уже смазывала механизм Гатлинга и систему подачи патронов, когда Мартенс наконец заговорил.

– Знаете, – сказал он, – Торссон с самого начала служил во флотской разведке. После подготовительных курсов и академии первое же назначение – в штаб флота. Он знает только хиляков из разведуправления. Последний раз стрелял двадцать лет назад, когда шесть недель провел в учебке. Он никогда не командовал стрелками, не служил в боевом взводе.

Бобби отложила бутыль со смазкой и начала сборку.

– Очень интересно, спасибо, что поделились.

– Так вот, – без запинки продолжал Мартенс, – что же вы такое вытворяете, если Торссон явился ко мне с вопросом, не сказывается ли еще ваша контузия?

Бобби выронила гаечный ключ, но подхватила его другой рукой, не дав упасть на палубу.

– Это официальный визит? Если нет, можете ва…

– Это я-то? Я не умник из разведки, – отрезал Мартенс. – Я десантник. Десять лет службы, пока мне не предложили перейти в социопсихологическую службу. Степень получил сразу в теологии и в психологии.

У Бобби зачесался нос, и она неосторожно потерла его. Запах ружейного масла дал ей знать, что смазка у нее теперь по всему лицу. Мартенс глянул на Бобби, но не замолчал. Она попробовала заглушить его голос, с громким лязгом состыковывая детали.

– Я прошел муштру, тренажеры ближнего боя, боевые учения, – повысив голос, продолжал Мартенс. – Знаете, новобранцем я попал в лагерь, где моим первым сержантом стал ваш отец. Старший сержант Драпер, великий человек. Для нас, салаг, он был богом.

Бобби вскинула голову и прищурилась. Знакомство с этим мозгоправом словно чем-то марало память отца.

– Я не лгу. И будь ваш отец здесь, он бы велел вам меня выслушать.

– Идите вы!.. – отозвалась Бобби. И представила, как поморщился бы отец, видя, что она за бранью скрывает страх. – Ни хрена вы не знаете.

– Знаю, что, когда сержант артиллерии вашего уровня и боеготовности падает с ног при виде сопляка-посыльного, дело плохо.

Бобби отшвырнула ключ, расплескав смазочное масло. Пятно расползлось по коврику, словно кровь.

– Я споткнулась, черт вас побери! Мы шли на полном g, и я просто… упала.

– А сегодняшнее совещание? Орать на штатских аналитиков, что десант умирает, но не сдается?

– Я не орала, – сказала Бобби, сомневаясь, что говорит правду. Едва она вышла из конференц-зала, в голове у нее все смешалось.

– Сколько раз вы стреляли со вчерашнего дня, когда чистили оружие?

– Что? – Бобби почему-то затошнило.

– Если на то пошло, сколько раз вы стреляли с позавчера, когда чистили его до того? Или еще раньше?

– Перестаньте, – попросила Бобби, слабо отмахнувшись и подыскивая место, куда сесть.

– Вы хоть раз стреляли с посадки на «Да-Джанг»? Мне известно, что пистолет вы чистите каждый божий день, а иногда и дважды в день.

– Нет, я… – Бобби наконец плюхнулась на ящик со снарядами. Она не помнила, чтобы вчера чистила оружие. – Я не знала!

– Это посттравматический синдром, Бобби, – сказал Мартенс, – но стыдиться тут нечего. Это не слабость, не моральная ущербность. Это неизбежно, когда человек переживает что-то ужасное. Ваше сознание не в силах переработать случившееся на Ганимеде, и потому вы действуете иррационально.

Мартенс, переместившись, оказался перед ней на корточках. Бобби испугалась, что психолог попытается взять ее за руку и тогда она его ударит.

Он не попытался.

– Вам стыдно, – говорил он, – а стыдиться тут нечего. Вас учили твердости, компетентности, готовности ко всему. Учили, что, если делать свое дело и не забывать уроков подготовки, вы с чем угодно справитесь. А прежде всего учили, что важнее всех на свете ваши соседи по стрелковой цепи.

Что-то дернулось под веком, и Бобби потерла скулу с такой силой, что перед глазами вспыхнули искры.

– А потом вы наткнулись на такое, к чему вас не готовили, и оказались беззащитны. И потеряли сослуживцев, друзей. Бобби начала отвечать и поняла, что слишком долго задерживала дыхание, так что вместо слов из горла вырвался резкий выдох. Мартен не умолкал:

– Вы нам нужны, Роберта. Мы должны вернуть вас. Я не был там, где вы сейчас, но видел многих, побывавших там, и знаю, как вам помочь. Если вы мне позволите. Если станете говорить со мной. Я не могу ничего исправить, не могу вас вылечить, но вам станет лучше.

– Не называйте меня Робертой, – шепнула Бобби, почти не слыша сама себя.

Она коротко, часто подышала, стараясь прочистить голову, не отравившись при этом кислородом. Вокруг висело амбре грузового отсека, от скафандра тянуло резиной и металлом. Резкие запахи ружейного масла и гидравлической жидкости, въедавшиеся в металл, сколько бы ни драили палубу, состязались между собой. Мысль о тысячах флотских и десантников, которые проходили здесь, точно так же чистили свое снаряжение, привела ее в себя.

Бобби вернулась к полуразобранному оружию и подняла его с коврика, пока расплывавшаяся лужица смазки не залила деталей.

– Нет, капитан, беседа с вами мне не поможет.

– А что поможет, сержант?

– Что там убило моих друзей и развязало войну? Кто-то ведь протащил эту тварь на Ганимед? – Она со щелчком вставила пистолет в крепление, рукой прокрутила тройной ствол, и он провернулся с маслянистым шорохом высококачественного снаряжения. – Я узнаю кто. И убью их.

Глава 9. Авасарала

Доклад занимал больше трех страниц, зато Сорен умудрился отыскать человека, у которого хватило мужества признать, что он не всеведущ. На Венере творились странные дела, Авасарала прежде не знала и не догадывалась, насколько странные. Волокнистая сеть затянула планету почти идеальными шестигранными ячейками, и никто не понимал, что это и зачем, хоть и было установлено наличие в них перегретого водяного пара и электрических токов. Гравитация планеты возросла на три процента. Там, где останки Эроса рухнули на поверхность, по выбитому им кратеру парами, словно пловцы-синхронисты, бродили бензольные и гидрокарбонатные смерчи. Лучшие умы системы пялились на эти данные разинув рты и если пока еще не впали в панику, то лишь потому, что не решили, чего надо бояться.

С одной стороны, метаморфозы Венеры давали им в руки лучший научный инструмент, какой только существовал доселе. Все происходило открыто, на глазах. Никто не мог утаить от соперников результаты наблюдений. Вооружившись сканером, проникающим сквозь тучи серной кислоты, всякий оказывался способен непосредственно наблюдать за развитием ситуации. Можно было утаивать результаты анализов и предъявлять авторские права на выводы, но сырой материал принадлежал всем.

Увы, пока исследователи походили на стаю ящериц, наблюдающих за розыгрышем Кубка мира. Деликатно выражаясь, они не понимали, что видят.

Зато данные были ясны. Атака на Ганимед точно совпадала по времени с энергетическим всплеском на Венере. А почему – никто не знал.

– И чего все это стоит? – сказала она, закрыв ручной терминал и бросив взгляд за окно. Внутренний буфет напоминал один из лучших ресторанов, только здесь ни за что не надо было платить. Столики из настоящего дерева продуманно расставили так, чтобы от каждого открывался хороший вид и в то же время чтобы никто не мог подслушать беседу. Шел дождь. Даже не видя на стекле капель, размывавших город и небо, Авасарала узнала бы дождь по запаху. Ее обед – холодное саго и нечто совсем не похожее на цыпленка тандури – нетронутым стоял на столе. Сорен, сидевший напротив, наблюдал за ней бдительно и ненавязчиво – точь-в-точь собака-лабрадор.

– Судя по данным, взлетов не было, – заговорил он. – Если они привезли это на Ганимед с Венеры, то не оставили следов.

– Для того, что сейчас на Венере, закон инерции не писан и гравитационная постоянная не постоянна. Откуда нам знать, как у них выглядит взлет? Может, для них пустяк пешком прогуляться до Юпитера?

Парень понимающе кивнул. – Как у нас дела с Марсом?

– Условились встретиться здесь. Дипломаты вместе со свидетельницей уже в пути.

– Та десантница, Драпер?

– Да, мэм. Конвоем командует адмирал Нгайен.

– Он играет честно?

– Пока да.

– Ладно, что у нас дальше?

– В вашем кабинете ждет Жюль-Пьер Мао, мэм.

– Давайте-ка о нем. Все, что считаете существенным.

– Я присылал сводку…

Вспышка раздражения наполовину объяснялась смущением. Она запамятовала, что досье было у нее на очереди. В той же очереди ожидали еще три десятка документов, а она плохо спала прошлой ночью – ей приснилось, что Арджуна внезапно умер. Такие кошмары преследовали Авасаралу со времени гибели сына на горнолыжном спуске – сознание объединяло двух единственных в ее жизни мужчин, которых она любила.

Авасарала намеревалась просмотреть сводки до завтрака – и забыла. Но она не собиралась признаваться в оплошности перед каким-то щенком-европейцем только потому, что он был умен, компетентен и выполнял все распоряжения.

– Я знаю, что было в сводке. Я все знаю, – проговорила она, вставая. – Проверка на вшивость. Хочу знать, что вы считаете существенным.

Она нарочно быстрым шагом двинулась к дверям из резного дуба, чтобы заставить Сорена поспешать следом.

– У него контрольный пакет акций торгового дома «Мао – Квиковски». – Сорен так понизил голос, что звук замирал у нее в ушах. – До инцидента они были основными поставщиками «Протогена». Медицинское оборудование, помещения с излучателями, системы наблюдения и шифровальные устройства. Чуть ли не все, установленное «Протогеном» на Эросе, как и оборудование тайной станции, было получено со складов «Мао – Квиковски» и на их грузовом транспорте.

– И он все еще дышит воздухом свободы, а не?.. – удивилась она, толкнув дверь и выходя в коридор.

– Не доказано, что в «Мао – Квиковски» знали, для чего предназначалось оборудование, – пояснил Сорен. – После разоблачения «Протогена» «Маоквик» первыми сдали информацию в следственный комитет. Если бы они – а под «они» я подразумеваю «он» – не слили больше терабайта конфиденциальной переписки, Гутмандоттир и Колп могли бы так и не объявиться.

Седовласый мужчина с широким носом уроженца Анд, проходя им навстречу по коридору, оторвался от терминала и кивнул Авасарале.

– Виктор, – сказала она, – сочувствую. Аннет…

– Доктор сказал: все наладится, – ответил индеец. – Я передам ей, что ты беспокоилась.

– Передай мой совет: выбираться из постели, пока мужу не взбрело в голову каких глупостей, – сказала она, и мужчина рассмеялся, пропуская их. Авасарала снова обратилась к Сорену: – Он заключил сделку? Сотрудничество за милосердие?

– Такова одна из интерпретаций, но многие полагают, что он мстил за дочь.

– Она была на Эросе, – сказала Авасарала.

– Была, – подтвердил Сорен, вместе с ней входя в лифт. – Она стала первым переносчиком инфекции. Ученые полагают, что протомолекула использовала ее мозг и тело как образец.

Двери лифта закрылись, кабина уже знала, кто она и куда направляется. Пол плавно пошел вниз, а брови Авасаралы поползли вверх.

– Так переговоры с этим созданием…

– Велись с тем, что осталось от дочери Жюль-Пьера Мао, – подтвердил Сорен. – То есть так они считают.

Авасарала тихо присвистнула.

– Я прошел проверку, мэм? – холодно спросил Сорен. Лицо его было непроницаемо, и только искорки в глазах говорили: «Не морочьте мне голову!» Против воли Авасарала усмехнулась.

– Никто не любит умников, – бросила она. Лифт остановился, и двери разошлись.

Жюль-Пьер Мао сидел за ее столом, излучая спокойствие с легким намеком на иронию. Беглым взглядом Авасарала вобрала в себя все подробности: шелковый костюм от хорошего портного – оттенок на грани между серым и беж, – залысина, не исправленная медициной, яркие голубые глаза – это, возможно, врожденное. Он носил свой возраст как символ того, что сражение со временем и смертностью ниже его достоинства. Двадцать лет назад он был просто ошеломительным красавцем, а сейчас к красоте добавилась еще и степенность, и первый, инстинктивный импульс внушил ей симпатию к этому мужчине.

– Мистер Мао, – кивнула ему Авасарала, – простите, что заставила ждать.

– Мне уже приходилось сотрудничать с властями, – ответил он. От его европейского выговора масло бы растаяло. – Я понимаю, в каких условиях вы работаете. Чем могу служить помощнику госсекретаря?

Авасарала опустилась в кресло. Будда безмятежно улыбнулся со своего места. Дождь заливал окно, тени на лице Мао немного напоминали слезы. Она сплела пальцы.

– Хотите чаю?

– Нет, спасибо, – отказался Мао.

– Сорен, сходите, принесите мне чаю.

– Да, мэм, – отозвался молодой человек.

– Сорен!

– Да, мэм?

– И не спешите. – Конечно, мэм.

Дверь за ним закрылась. Мао устало улыбнулся.

– Мне следовало прийти с адвокатами?

– С этими крысюками? Нет, – ответила она, – суд свое слово сказал. Я не собираюсь заново выкручивать руки закону. У меня есть работа.

– Это я уважаю, – сказал Мао.

– Возникла проблема, – сообщила Авасарала, – а я не знаю, в чем она.

– Думаете, я знаю?

– Возможно. Я не раз бывала на процессах по разным поводам. Большей частью все это – гимнастика по прикрыванию задницы. Если где и всплывает неприкрашенная истина, так только по недосмотру.

Голубые глаза прищурились, улыбка стала холоднее.

– Вы считаете, что я и мои подчиненные что-то скрывали? Я помог вам отправить в тюрьму могущественных людей, помощник госсекретаря. Я сжег мосты.

Жалобно бормотнул что-то отдаленный гром. Дождь с удвоенной яростью забарабанил по стеклу. Авасарала скрестила руки.

– Сожгли. Но это не значит, что вы идиот. Кое-что было сказано под присягой, но кое-что вы обошли. Эта комната не прослушивается, разговор не под протокол. Я должна знать о протомолекуле все, что вы знаете, но не сообщили на следствии.

Молчание между ними затянулось. Авасарала следила за его лицом, но этот человек давно научился скрывать свои мысли. Он был профессионалом в этом деле.

– Все теряется, – продолжала Авасарала. – Раз, во время финансового кризиса, мы обнаружили целый отдел аудита, о котором все забыли. Так уж заведено: берешь проблему и спихиваешь ее кому-нибудь, а потом тебе попадается другая часть той же проблемы, и ты поручаешь ее другим людям. И очень скоро у вас набирается семь, восемь, сто разных ящичков, и в каждом идет работа, а общаться между собой им не позволяют правила секретности.

– Так вы думаете?..

– Мы покончили с «Протогеном» с вашей помощью. Я хочу знать, не известны ли вам какие-нибудь другие ящички.

И очень надеюсь на утвердительный ответ.

– Кто хочет знать: военный министр или Эрринрайт?

– Ни тот, ни другой. Только я.

– Я уже сказал все, что знал, – возразил Мао.

– Не верю.

Маска соскользнула с его лица. Это длилось не более секунды: чуть изменился угол наклона позвоночника, шевельнулись желваки на скулах, и все пропало. Это проглянул гнев. Любопытно.

– Они убили мою дочь, – тихо проговорил Мао. – Если бы у меня было, что скрывать, я бы не стал.

– Как сюда замешалась ваша девочка? – спросила Авасарала. – Они на нее нацелились? Кто-то использовал ее против вас?

– Просто несчастливое стечение обстоятельств. Она сбежала от нас в дальний космос, хотела что-то доказать. Молодость, мятежность, глупость. Мы пытались вернуть ее домой, но… она оказалась в неподходящем месте в неподходящее время.

Что-то затикало в сознании Авасаралы. Предчувствие. Интуиция. Она решилась.

– Вы с тех пор получали от нее весточки?

– Не понимаю.

– Получали от нее вести после падения Эроса на Венеру? Еще любопытнее оказалось наблюдать, как он разыгрывает ярость. Гнев был почти настоящим. Авасарала не сумела бы сказать, что в нем выдавало фальшь. Возможно, слишком сознательный взгляд. Ощущение, что собеседник вникает в разговор острее прежнего. Настоящий гнев уносит человека. А этот был ходом в игре.

– Моя Джули мертва, – сказал он с драматической дрожью в голосе. – Погибла, когда эта мерзость извне рухнула на Венеру. Она погибла, спасая Землю.

Авасарала противопоставила наигранному гневу подчеркнутую мягкость. Она понизила голос, изображая заботливую бабушку. Если Мао играет оскорбленного мужчину, она ответит материнской лаской.

– Что-то выжило, – напомнила она. – Всем известно: что-то пережило удар. У меня есть причины полагать, что это нечто не осталось на месте. Если, изменившись, она хоть отчасти осталась вашей дочерью, то могла попытаться наладить контакт. Связаться с вами. Или с матерью.

– Больше всего на свете я хотел бы вернуть свою малышку, – произнес Мао, – но ее больше нет.

Авасарала кивнула.

– Ладно, – сказала она.

– Что-то еще?

Опять фальшивый гнев. Она задумчиво провела языком по зубам. Что-то еще тут есть, что-то скрывается. По виду Мао не угадаешь.

– Вам известно о Ганимеде?

– Там начались бои, – ответил он.

– Возможно, это не все, – возразила она. – То, что убило вашу дочь, еще на свободе. Оно появлялось на Ганимеде. Я намерена узнать, каким образом и зачем.

– Я сделаю все возможное, – упавшим голосом пробормотал Мао.

– Начните вот с чего: что вы не договорили на расследовании? Не упомянули кого-то из деловых партнеров? Скрыли программу поддержки или вспомогательное подразделение сотрудников? Мне нет дела, нарушили вы закон или нет. Я добьюсь для вас амнистии практически в любом случае, но услышать должна сейчас же. Не откладывая.